скачать книгу бесплатно
После Гавра корабль останавливается в Шербуре, и она спокойно может там сойти на берег…
«Минуточку, – одернула себя Амалия, – а что, если Висконти предусмотрел именно такой вариант развития событий и только этого и дожидается? Что, если я покину судно в Шербуре, а он там же поднимется на борт? Хорошо же я буду тогда выглядеть, упустив его! Нет, – решила Амалия, – сходить на берег мне нельзя. В крайнем случае… в крайнем случае прокачусь до Нью-Йорка и обратно. Все путешествие займет меньше месяца, так что не о чем и говорить».
Досадно, конечно, что она оказалась совершенно одна и ей не с кем даже посоветоваться. Будь здесь проштрафившийся Пирогов, хоть было бы с кем перекинуться словом. А так – ничего не остается, кроме как ждать. Ждать и наблюдать, может быть, ей и повезет.
Амалия бросила взгляд на американца, который все еще стоял возле нее. Тот изо всех сил пытался изображать из себя внимательного кавалера, и это ее раздражало. Куда охотнее она бы осталась наедине со своими мыслями.
– Жаль, что вам так не повезло с вашим мужем, – бесцеремонно продолжал меж тем мистер Ричардсон.
Амалия от изумления чуть не вывалилась из шезлонга. Нет, эти американцы просто поразительно бесхитростный народ!
– Сударь, – сквозь зубы процедила она, – ваши бестактные замечания я настоятельно прошу оставить при себе!
Американец изменился в лице, залопотал что-то невнятное, забормотал извинения и наконец с позором ретировался в свою каюту. С его уходом Амалия вздохнула свободнее.
– Ортега! – взвыл трубный голос неподалеку от нее, и величественная сеньора Кристобаль, оперная певица, выплыла на палубу, колыхая всеми своими необъятными телесами. – Ортега, бездельник! Ах… простите, сеньора, вы не видели моего врача?
Амалию так и подмывало сказать: «Видела, он только что бросился в море», но она лишь сделала серьезное лицо и покачала головой.
– Если вы увидите этого бездельника, будьте так добры, пришлите его ко мне, – попросила сеньора Кристобаль. – Я охрипла! Мое верхнее си пропало! Вы были на моем выступлении в парижской Опере?
Опера всегда наводила на Амалию смертельную тоску, но тем не менее она горячо заверила сеньору Кристобаль, что да, была. Сеньора Кристобаль оживилась и начала ругательски ругать дирижера, режиссера постановки и художника, сделавших все, чтобы представить ее талант в самом невыгодном свете. Посреди ее пламенной обличительной речи на палубе появилось новое лицо. Это была донья Эстебания, компаньонка оперной примы.
– Опять торчите на сквозняке, – злобно сказала она своей госпоже. – Что, хотите умереть от воспаления легких, как молодая Монтеверде? А ну-ка, живо марш в каюту!
Глаза сеньоры Кристобаль сверкнули гневом, и Амалии на мгновение почудилось, что она вот-вот схватит сухонькую компаньонку за горло своими лапищами и будет сжимать их до полного и окончательного удушения последней. Но, к удивлению Амалии, сеньора Кристобаль как-то быстро сникла и неожиданно фальшиво просюсюкала:
– Воздух, милочка… Мне ведь необходимо время от времени проветриваться…
– Мне, кажется, лучше знать, что вам необходимо, а что нет, – прорычал Цербер и круто развернулся, готовясь уйти.
Сеньора Кристобаль поднялась с места и покорно поплелась за своей мучительницей.
«Ох уж мне эти творческие люди! – улыбнулась Амалия. – Только бы она не вздумала петь вечером в салоне, а то бежать решительно некуда. Кругом океан».
Девушка вздохнула. Это бесполезное путешествие положительно навевало на нее тоску, и она почти обрадовалась, когда второй помощник капитана, случайно оказавшийся поблизости, напомнил ей, что завтрак уже готов. Он осведомился, пассажирка желает принять его у себя или в общем салоне, но Амалия была не готова к новой встрече с темпераментной сеньорой Кристобаль и попросила доставить еду в свою каюту.
Каюта номер семнадцать, которую занимала Амалия, была оформлена в стиле второй империи – столики с перламутровой инкрустацией, изящная мебель, обитая голубым шелком. Амалии скорее нравилось там, чем не нравилось, и все же она, не кривя душой, предпочла бы оказаться дома, где нет ни инкрустированных кокетливых столиков, ни этого хрупкого, утонченного убранства, ненавязчиво заявляющего о своей принадлежности к тому, что люди со снобистским складом ума обычно именуют роскошью. Позавтракав, Амалия вернулась на свой наблюдательный пункт.
Палуба вновь оживилась. Слуга со стальными глазами выкатил мистера Дайкори на прогулку. Миллионер был очень стар. Его морщинистые, со вздувшимися венами руки лежали на клетчатом пледе, закрывающем ноги. В профиль Дайкори смахивал на хищную птицу. Но на очень усталую хищную птицу, подумалось Амалии.
Когда кресло проезжало мимо Амалии, старик учтиво притронулся к шляпе и на неплохом французском сказал:
– Доброе утро, мадам Дюпон.
Она улыбнулась. «Мадам Дюпон»! Хорошо хоть, что по чистому совпадению ее по легенде зовут Амели, а то окрестили бы какой-нибудь Мари, Франсуазой или Анеттой, так немудрено было бы и запутаться.
– Доброе утро, месье.
С моря дул пронизывающий ветер. Дайкори важно кивнул ей, и слуга покатил его дальше.
Показались и тотчас спрятались, как пугливые птицы, застенчивые молодожены из Вены. Амалия так и не успела толком разглядеть их и поэтому не решила для себя, являются ли они и в самом деле мужем и женой или же, прикрываясь этим, работают на соперничающую австрийскую разведку. Странно, с чего вдруг молодоженам вздумалось ехать в медовый месяц в Америку, до которой отнюдь не близко, когда в самой Европе столько прекрасных мест. Даже не странно, а очень и очень подозрительно!
– Но я говорю тебе… Ах, мадам Дюпон, вы здесь!
Амалия подняла глаза. Сверкающие серьги в ушах доходили почти до плеч, соболиная шуба – до пят. Мадам Эрмелин, разумеется. Позади нее переминался с ноги на ногу ее младший сын, молодой человек лет двадцати, неловкий и некрасивый блондин с близорукими прозрачными глазами. Он выглядел так, словно его недавно сильно напугали и он до сих пор не сумел оправиться от пережитого страха. Блеклые волосы его были расчесаны на идеально прямой пробор, сюртук сидел на нем безукоризненно, но, несмотря на это, молодой человек почему-то казался жалким и забитым. Наверняка из-за присутствия матери, решила Амалия. Она уже успела заметить, что в обществе кузины Луизы Гюстав выглядел совершенно иначе.
Мадам Эрмелин села рядом с Амалией.
– Нет, Гюстав, и не перечь мне, прошу тебя. Твои лошади и так слишком дорого мне обходятся, пора с этим покончить.
– Но ведь вы обещали мне…
– Нам нечего обсуждать!
Гюстав поглядел на мать с неприязнью, потом, как всегда, смирился и побрел в свою каюту.
– Дети… – произнесла мадам Эрмелин снисходительно, улыбнулась, не разжимая губ, и слегка взбила мех на воротнике шубки. – Все-то у них проблемы, все им не так. Не представляю, что бы они делали без меня. Гюстав бы точно пропал – он ничем, кроме лошадей, не интересуется.
– Мадам Эрмелин? – Возле них возник шатен лет тридцати пяти, с умным решительным лицом и резко очерченной линией рта. – Все в порядке, я надеюсь?
– Это агент страхового общества, – пояснила мадам Эрмелин со смешком. – Боятся, как бы наши украшения не пропали. Что ж, я его вполне понимаю.
Она со значением поглядела на Амалию, на которой не было ни единой безделушки, и наша героиня почувствовала, что в глазах мадам Эрмелин она существо низшего порядка. Подумать только, ехать в первом классе – и не иметь при себе ни бриллиантов, ни агента, ни даже собственной горничной! Впрочем, на корабле для подобных случаев имелась своя прислуга, но дело было не в том. Амалия никому не позволяла унижать себя.
– Мой покойный отец всегда говорил, что лучшее украшение – это молодость, – бесстрастно заметила мадам Дюпон, с нескрываемой насмешкой глядя на собеседницу. Мадам Эрмелин ей не нравилась. Она вообще не переваривала женщин, которые полагают, будто мир должен вращаться исключительно вокруг них одних и их желаний.
Удар попал в цель. Брови мадам Эрмелин слегка дрогнули.
– Все в порядке, сударь, – отозвалась она, обращаясь к представителю страхового общества, застывшему в почтительном ожидании. А затем снова повернулась к Амалии: – Моя дорогая, молодость проходит, а украшения остаются. Разве не так? – Рот ее зло сжался, и дама неприязненно взглянула на собеседницу. – Вы тоже когда-нибудь поймете это.
«Бедняжка, – подумала Амалия. – До чего же глупа, хоть и считает себя умнее всех».
– Едете в Америку за новым мужем? – осведомилась мадам Эрмелин беспечно.
Амалия улыбнулась, глаза ее сверкнули золотом. «Старуха определенно решила взять реванш, – мелькнула у нее мысль. – Ну, мы не доставим ей такой радости».
– Для этого сначала надо овдоветь, – сказала девушка ласково. – Может, поделитесь опытом, мадам? Мне кажется, он у вас имеется.
Мадам Эрмелин вспыхнула и отвернулась. Гордость не позволяла ей покидать поле боя первой, но через некоторое время, убедившись, что Амалия не проявляет никаких признаков раскаяния, она встала и удалилась. Серьги в ее ушах возмущенно покачивались.
Амалия осталась на палубе. Она вытянулась в шезлонге и думала о том, что люди в массе своей ничтожны, мелочны и смешны и что все их попытки выглядеть иначе обречены на неудачу.
Она достала «Историческое обозрение», позаимствованное у германского агента, и стала перечитывать заинтересовавшую ее статью. Она называлась: «Магдалена Соболевская: история одной жизни». Магдалена Соболевская, которую в их семье почему-то всегда называли Мадленкой, числилась среди предков Амалии, и сейчас, четыре с лишним века спустя, кто-то заинтересовался ее жизнью настолько, что провел кропотливые изыскания, попавшие на страницы всеми уважаемого европейского исторического журнала.
Когда Амалия на миг оторвалась от чтения, она увидела у ограждения палубы Кристиана Эрмелина и его жену Ортанс. Женщина в чем-то горячо убеждала супруга, он слушал с рассеянным видом. Кристиану было уже под сорок, и на макушке у него мало-помалу проступала лысина. Его жена, как отметила про себя Амалия, лет на десять моложе него, и по его взгляду девушка заключила, что он до сих пор влюблен в Ортанс. Через минуту на палубу поднялся управляющий Эрмелинов, Проспер Коломбье. Ортанс, заметив его, отвернулась, Кристиан же слегка поморщился. Коломбье поглядел на них с нескрываемой насмешкой и прошел мимо, заложив руки за спину.
«Однако в воздухе витает какое-то напряжение… – подумалось Амалии. – Или мне так только кажется, потому что я сама напряжена? Но в этой семье определенно что-то неладно».
На палубе показался Леон Шенье, аккомпаниатор сеньоры Кристобаль. Это был щуплый долговязый юноша с длинными тонкими пальцами. Он остановился у поручней, глядя на море, которое расстилалось перед кораблем.
– Правда, красиво? – в восторге заметил он Амалии. – Какой простор!
Амалия поглядела на свинцовые волны и поморщилась.
Миллионера Дайкори увезли в его каюту, а к Амалии подсела почтенная австралийка, миссис Рейнольдс. Сначала она похвалила наряд Амалии, потом пожелала знать, что читает мадам Дюпон, после чего последовал подробный рассказ о самой миссис Рейнольдс и ее ненаглядной Мэри. Амалия вежливо слушала, не перебивая, как миссис Рейнольдс рассказывает ей о Мельбурне, ужасно жарком городе Нового Южного Уэльса, откуда они с дочерью недавно уехали. В свое время у миссис Рейнольдс была большая семья, но всех ее родных раскидало по свету. Что же до самой миссис Рейнольдс, то она была гадалкой и могла предсказать будущее хоть по линиям руки, хоть по картам, хоть по кофейной гуще. Также она интересовалась спиритизмом и, судя по ее словам, весьма поднаторела в вызывании духов. Миссис Рейнольдс предложила Амалии погадать, но «мадам Дюпон» вежливо отказалась. Австралийка не стала настаивать и тотчас переключилась на аккомпаниатора, убеждая его принять участие в спиритическом сеансе, а Амалия вновь углубилась в чтение.
Пароход коротко прогудел. Амалия опустила журнал и увидела, что они входят в гавань.
Второй помощник, Марешаль, задержавшись возле нее, объяснил:
– Шербур. Последняя остановка перед Нью-Йорком.
Амалия поблагодарила его кивком.
Глава четвертая,
в которой появляется Рудольф фон Лихтенштейн и заключается перемирие
Положительно, ей было нечего здесь делать.
Какое-то время Амалия еще питала надежду, что неуловимый Лагранж-Висконти поднимется на борт в Шербуре, однако вскоре убедилась, что ее предположениям не суждено сбыться. Владелец «Леды» как в воду канул, и фантазия рисовала Амалии, как Висконти, похорошевший от денег и отрастивший для маскировки усики, сидит на озаренной полуденным солнцем террасе кафе, попивает прекрасное кьянти и довольно хохочет, вспоминая, как ловко он обвел вокруг пальца четыре могущественные державы. Смех у Онорато Висконти был раскатистый, добродушный, располагающий к себе. Но то, что он потешался и над ней (хотя бы только в ее воображении), было Амалии чрезвычайно не по вкусу.
«Допустим, немецкие агенты спугнули его, и тогда он купил билет на пароход, чтобы сбить со следа тех, кто будет его искать, и внушить им мысль, что он хочет покинуть Европу. Но откуда у него взялись документы на имя Лагранжа?»
Пароход глухо и протяжно взревел и через несколько минут стал отходить от Шербура. Амалия почувствовала, как ее охватывает хандра. Не очень-то разгуляешься на службе у Российской империи. И что она забыла в этом Новом Йорке? Глаза ее скользнули по строкам статьи, в которой говорилось о ее невесть какой по счету бабушке: «Ее долгая и полная интересных событий жизнь может служить укором для потомства…»
Вот уел, негодяй автор, так уел. Амалия опустила журнал – и встретилась взглядом с… германским тайным агентом, который стоял буквально в трех шагах от нее.
Амалия распахнула в изумлении глаза, схватила «Ревю историк» и высоко подняла его, закрывая лицо, но было слишком поздно. Значит, настырному немцу каким-то образом удалось освободиться от пут и он успел на корабль в Шербуре, исполненный жажды мщения. Амалия быстро оглядела палубу. Вон маркиз со своей супругой-актрисой, которая выгуливает на поводке крошечную собачку с непередаваемо уродливой мордочкой, вон австралийка миссис Рейнольдс, вон Эжени, дочь мадам Эрмелин, со своим фатоватым мужем Феликсом Армантелем, вон французский дипломат, который беседует с господином из Эльзаса. В присутствии посторонних ей решительно нечего опасаться. Впрочем, даже если бы на сто миль вокруг никого не было, Амалия все равно сумела бы за себя постоять.
– Мерзавка! – прохрипел германский агент сквозь стиснутые зубы. Щеки его пылали.
Амалия моментально приняла решение, опустила ставший совершенно ненужным журнал и с невинным видом уставилась на немца.
– Простите, я вас знаю? – осведомилась она самым естественным тоном.
– Разумеется, клянусь тем канделябром, которым вы шарахнули меня по башке! – прорычал рассерженный агент. – Или подобные случаи с вами происходят так часто, что вы уже начисто забыли о последнем?
– Ах, это вы-ы, – протянула Амалия, от души забавляясь сложившейся ситуацией. Разумеется, какая-нибудь другая девушка прежде всего ударилась бы в панику, но наша героиня не смогла удержаться от улыбки, настолько происходящее было комично. – Сами виноваты. Нечего было отправлять в психушку моего без пяти минут законного мужа. Я до ужаса привязана к своим избранникам. И вообще, это некрасиво – лишать даму супруга, с которым она даже не успела познакомиться.
– Она надо мной издевается! – шепотом вскричал агент, ибо поблизости возникла донья Эстебания. Он перевел дыхание и продолжал: – Ух, будь вы мужчиной…
– По счастью, я только слабая и беззащитная женщина, – проворковала Амалия, строя ему глазки. Агент сглотнул и побледнел как полотно. – Что же вы стоите на ветру, сударь? Присаживайтесь, прошу вас.
Немец с опаской поглядел на шезлонг, на который указывала Амалия, словно тот мог по мановению ее руки в любое мгновение превратиться в огнедышащего дракона и прервать карьеру германского агента навсегда.
– Вокруг столько людей, – добила колеблющегося немца Амалия, – вряд ли я смогу убить вас в их присутствии без неудобства для себя.
Германский агент застонал, поднес руку ко лбу и рухнул на шезлонг. Видно было, что силы его на исходе.
– Вы один? – поинтересовалась Амалия. В данный момент именно этот вопрос занимал ее больше всего.
– К сожалению, – проворчал немец, исподлобья поглядывая на нее. – Моему напарнику пришлось остаться в Париже. У него сотрясение мозга. И все, – вскипел он, – благодаря вам!
– А чего вы ожидали? – пожала плечами Амалия. – Вы же хотели отравить меня.
– Не отравить, а усыпить, – сварливо поправил ее немец. – После чего я перевез бы вас в клинику доктора Эскарго и поместил бы в соседнюю палату с моим сумасшедшим братом Николя.
– А-а, – протянула Амалия. – Значит, Николя – это Пирогов?
Немец злорадно хмыкнул и покосился на господина из Эльзаса, стоящего возле поручней.
– Теперь он будет находиться в клинике, пока вы не вернетесь из плавания, – съязвил германский агент. – Если, конечно, в пути с вами не произойдет ничего… экстраординарного.
– Фи, сударь, как вам не стыдно пугать даму, – укоризненно промолвила Амалия. – Лучше расскажите мне, как вы сумели освободиться. Я была уверена, что вам это никогда не удастся.
– Хм, – сказал немец, расплывшись в улыбке. – В следующий раз, фройляйн, когда будете связывать людей, привязывайте их не к стулу, а к кровати. Человек, привязанный к стулу, еще может кое-как двигаться.
– Ах, черт, – пробормотала расстроенная Амалия, – этого я не предусмотрела! И что же вы сделали?
– Поднял шум, – объяснил агент. – Просто опрокидывал все, что только можно, и наконец прибежали горничные. Они развязали меня, и я сразу же бросился к Гансу, но вы вывели беднягу из строя. Поняв, что до отплытия в Гавр мне не успеть, я взял у нашего посла его лучшую лошадь и проскакал верхом без передышки до Шербура. В городе лошадь пала. Но ничего, посол не обеднеет.
– Вы зря загнали благородное животное, – сказала Амалия. – Висконти на корабле нет.
– Уже знаю, – мрачно отозвался немец. – Мне отвели его каюту.
– Надо же, как вам повезло, – заметила девушка. – Но в каюте ничего нет, я осмотрела ее. Я, знаете ли, всегда интересуюсь обстановкой, и второй помощник Марешаль мне все показал. Если не верите, спросите у него.
– Уже спросил, за кого вы меня принимаете? – вскинулся немец. – Можно подумать, я истосковался по Нью-Йорку. Ха! Уверяю вас, дорогая фройляйн, если бы стоянка в Шербуре была хоть на десять минут длиннее, я бы тотчас сошел на берег. Одна мысль о том, что мне придется плыть на одном корабле с вами, для меня невыносима.
– Не переживайте так, сударь, – подбодрила его Амалия. – Может, мы еще не доберемся до Нью-Йорка и утонем на полпути – кто знает? Всегда надо надеяться на лучшее.
– Я прошу вас! – Немец посерел лицом. – У меня морская болезнь, я до жути боюсь воды, а тут еще вы издеваетесь надо мной!
– Простите великодушно, – тотчас извинилась Амалия. – Могу, если вас это утешит, пообещать вам больше не бить вас по голове и не связывать, тем более что к этому больше нет никаких причин.
– Я еще не сошел с ума, чтобы полагаться на ваши обещания, – с обидой в голосе отозвался германский агент. – Кроме того, вы стащили у меня вещь, которая мне дорога.
– Я? – непритворно удивилась его собеседница.
– Ну да, – сухо промолвил немец. – Верните мне «Ревю историк». Вам оно совершенно ни к чему, а у меня остался только один экземпляр.
– Видите ли, – сказала Амалия, – там есть статья о моих предках, и поэтому я никак не могу удовлетворить вашу просьбу. Считайте, что я захватила ваш журнал как военный трофей.
– О ее предках! – взревел немец так, что хрупкая донья Эстебания на другом конце палубы вздрогнула от неожиданности. – О каких таких предках, черт побери?
– О Мадленке Соболевской, – объяснила Амалия. – Правда, автор здорово напутал и вообще исказил некоторые факты, но это точно она.
