Революция муравьев

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том III35. Урок биологии

Следом за математикой биология. Жюли отправилась прямиком на кафедру «точных наук», заставленную белыми керамическими столами, склянками с зародышами животных в формалине, грязными пробирками, закопченными газовыми горелками и громоздкими микроскопами.

Со звонком ученики вместе с учителем зашли в биологический класс. Все знали – на урок биологии надо приходить в белых халатах. Облачившись в эту форму, ты таким образом приобщался к компании знаек.

Для первой, так называемой теоретической части урока учитель выбрал тему «Мир насекомых». Жюли достала тетрадку, собираясь все тщательно записывать, чтобы потом сверить свои записи с данными, приведенными в «Энциклопедии».

Учитель начал так:

– Насекомые составляют 80 % животного царства. Самые древние из них, тараканы, появились по меньшей мере триста миллионов лет назад. Затем, двести миллионов лет назад, возникли термиты, за ними, сто миллионов лет назад, муравьи. Чтобы лучше представить себе последовательность, в какой насекомые заселили нашу планету, достаточно напомнить вам, что самый далекий предок человека, насколько известно, явился на свет всего лишь три миллиона лет назад.

Учитель подчеркнул, что насекомые не только самые древние обитатели Земли, но и самые многочисленные.

– Энтомологи уже описали около пяти миллионов разных видов насекомых, и каждый день они открывают до сотни ранее неизвестных их разновидностей. Для сравнения знайте, что ежедневно ученым удается обнаружить лишь один неизвестный вид млекопитающих.

На классной доске он вывел крупными буквами: «80 % животного царства».

– Итак, из всех животных на планете насекомые – самые древние, самые многочисленные и, добавлю, самые малоизученные.

Он прервался – класс наполнился жужжанием. Ловким движением руки учитель поймал насекомое, мешавшее ему вести урок, и выставил на всеобщее обозрение его расплющенное тельце, похожее на кособокую скульптурку с парой крылышек и головкой, увенчанной одним-единственным усиком.

– Перед вами крылатый муравей, – объяснил учитель. – Несомненно, королева. У муравьев только особи с половыми органами имеют крылья. Самцы погибают прямо во время спаривания в брачном полете. И королевы уже поодиночке продолжают летать в поисках места, где они отложат яйца. Как вы, должно быть, заметили, с общим повышением температуры насекомых становится все больше.

Он взглянул на раздавленное в лепешку тельце муравьиной королевы.

– Обычно муравьиные особи с половыми органами летают перед самой грозой. Таким образом, эта королева как бы предупреждает нас, что завтра, возможно, будет дождь.

Учитель биологии бросил расплющенную, дергающуюся в предсмертной агонии королеву на съедение стайке лягушек, обитавших в аквариуме примерно метровой длины и полуметровой высоты. Земноводные тут же всем скопом накинулись на добычу.

– В общем, – продолжал он, – мы имеем дело с экспоненциальным размножением насекомых, притом наиболее устойчивых к инсектицидам. Таким образом, уже в скором будущем мы сможем обнаружить в своих шкафах целые полчища тараканов, в сахаре будут копошиться сонмища муравьев, в деревянной обшивке стен поселятся скопища термитов, а в воздухе будут летать тучи комаров с муравьиными принцессами. Так что запасайтесь дезинсекционными средствами, иначе вам от них не избавиться.

Ученики все записывали. Учитель объявил, что теперь он переходит к практической части урока.

– Сегодня мы займемся нервной системой и особенно периферическими нервами.

Он попросил сидящих в первом ряду учеников взять с лабораторного стола склянки с помещавшимися в них лягушками и раздать однокашникам. Взяв и себе склянку, он объяснил, что им предстоит делать дальше. Чтобы усыпить лягушек, каждому ученику надлежало бросить в свою банку ватку, смоченную эфиром, затем извлечь из банки лягушку, пришпилить ее лапками к резиновой подкладке в ванночке, после чего водой из-под крана смыть с нее следы крови.

Вслед за тем, вооружившись пинцетом и скальпелем, ученики должны были снять с каждой лягушки кожу, обнажив таким образом ее мышцы, и с помощью электрической батарейки с парой электродов постараться найти у нее нерв, отвечающий за сокращение правой лапки.

Все, кому удастся заставить сокращаться правую лапку лягушки, автоматически получат оценку «отлично».

Учитель наблюдал за работой учеников. Кому-то из них так и не удалось усыпить свою лягушку. Сколько бы смоченных эфиром ваток они ни совали в склянку, лягушка продолжала барахтаться. Другим казалось, что они смогли-таки усыпить своих подопытных, но, как только они пытались пришпилить их иголками к резиновой подкладке, лягушки начинали отчаянно молотить в воздухе свободными лапками.

Жюли молча следила глазами за своей лягушкой, и в какой-то миг ей вдруг показалось, что та точно так же наблюдает за ней из склянки. Сидевший рядом с Жюли Гонзаго, ловко орудуя руками, уже успел воткнуть в свою лягушку пару десятков нержавеющих иголок.

Гонзаго воззрился на свою жертву. Земноводное напоминало святого Себастьяна. Недоусыпленное, оно пыталось сопротивляться, но иголки, пронзившие его в нужных местах, не давали пошевелиться. А поскольку лягушка не умела кричать, всем было невдомек, как сильно она мучается. Все, что смогла лягушка, так это один-единственный раз тихонько и жалобно квакнуть.

– Это еще ничего, бывает кое-что получше! Знаешь, какой у человека самый длинный нерв? – спросил Гонзаго у одного из соседей.

– Нет.

– Зрительный, вот какой.

– Ну да! И что?

– А то, что стоит у тебя на заднице вырвать хоть один волосок, как ты тут же пустишь слезу!

Все прыснули, а Гонзаго, довольный своей шуткой, меж тем живо содрал с лягушки кожу, потом разрезал мышцу и нашел нерв. Следом за тем он со знанием дела ткнул в него электродами – и правая лапка у его лягушки дернулась, причем совершенно отчетливо. Лягушка извивалась под пронизавшими ее иголками, беззвучно хватая ртом воздух, – до того ей было больно.

– Хорошо, Гонзаго, ставлю вам «отлично», – объявил учитель.

Справившись с заданием раньше всех и оставшись без дела, лучший ученик класса принялся отыскивать у бедной лягушки прочие нервы, которые могли вызывать у нее другие, не менее любопытные рефлексы. Он начал сдирать с несчастного земноводного кожу большими лоскутами, мало-помалу оголяя его серые мышцы. Через несколько мгновений, когда кожа со все еще живой лягушки была содрана целиком, Гонзаго стал извлекать из ее плоти другие нервы, способные вызывать забавные судороги.

К нему подошли двое однокашников, чтобы поздравить его и поглазеть, чем он там занимается.

А у них за спиной их неловкие товарищи, пожадничавшие эфира или иголок, с изумлением глядели, как из ванночек выпрыгивали пронзенные иголками лягушки, похожие на пациентов, сбежавших от врача-иглотерапевта. Лягушки прыгали по всему классу, несмотря на то что с одной лапки у каждой из них кожа была содрана целиком, и потряхивали розовато-серыми мышцами, вызывая у наблюдавших за ними учеников и смех, и жалобные стоны.

Жюли в ужасе закрыла глаза. Ее собственная нервная система превращалась в ручеек соляной кислоты. Оставаться в классе у нее больше не было сил.

Она взяла свою банку с лягушкой и, не говоря ни слова, вышла из класса.

Она пробежала через внутренний лицейский дворик, обогнула квадратную лужайку с мачтой посередине, увенчанной флагом, на котором красовался девиз лицея: «Разум рождает здравый смысл».

Жюли поставила банку на землю и решила поджечь мусорный закуток. Она чиркнула зажигалкой раз, другой, третий, но все без толку: огонь все никак не занимался. Тогда она подожгла клочок бумаги и бросила его в бак, но бумажка тут же погасла.

– Подумать только, в газетах постоянно твердят, что довольно простого окурка, небрежно брошенного в лесу, чтобы спалить несколько гектаров, а у меня не выходит поджечь какой-то мусорный бак с помощью клочка бумаги и зажигалки! – пробурчала она, не оставляя попыток разжечь огонь.

Наконец пламя занялось, и Жюли вместе с лягушкой смотрели на него во все глаза.

– Огонь – отличная штука, уж он-то отомстит за тебя, лягушенька… – доверительно шепнула ей она.

Жюли не могла отвести глаз от охваченного огнем бака. Огонь переливался черным цветом, красным, желтым, белым. Мусорный бак полыхал вовсю, обращая омерзительные отбросы в буйство жара и красок. От пламени почернела стена. Из мусорного бака потянулась тонкая струйка дыма.

– Прощай, лицей-злодей, – вздохнула Жюли, уходя прочь.

Она освободила лягушку, и та, отвернувшись от пожарища, широкими прыжками кинулась к устью водосточного коллектора и вскоре скрылась в нем.

Жюли стояла поодаль и ждала: ей хотелось поглядеть, как лицей заполыхает целиком.

36. У подножия скалы

Ну вот. Наконец-то!

Тринадцать муравьев добрались до подножия скалы.

И тут 103-го одолевает икота. Он шевелит усиками. К нему подступают товарищи. Разведчик-ветеран болен. Возраст… Ему уже три года. Бесполые рыжие муравьи обычно дольше не живут.

Выходит, конец его близок. Только особи с половыми признаками, а вернее королевы, доживают до пятнадцати лет.

5-го охватывает тревога. Он боится, что 103-й испустит дух прежде, чем успеет все рассказать про мир Пальцев и про угрозу белого плаката. Об этом нужно разузнать подробнее. Если 103-й умрет прямо сейчас, это будет ужасной утратой для всей муравьиной цивилизации. Хотя у муравьев больше принято опекать молодняк, а не стариков, 5-й нарушает общепринятую традицию, вспомнив, что существует, впрочем, и совсем иное представление, которое в другом измерении выражается так: «Всякий раз, когда умирает старик, сгорает библиотека».

5-й скармливает ветерану кашицу из сеноедов. Кормежка, конечно, не панацея от старости, зато она поднимает дух.

– Нужно найти способ, как спасти 103-го, – командует 5-й.

В мире муравьев считается, что неразрешимых задач не существует. А если не можешь найти решение, значит, плохо искал.

103-й уже источает запах олеиновой кислоты – так обычно пахнут старики в конце своего жизненного пути.

5-й призывает товарищей к безграничному общению. Безграничное общение заключается в подключении своего разума к разуму собеседников. Расположившись кружком и сцепившись друг с дружкой только кончиками усиков, двенадцать муравьев образуют единый разум.

Вопрос: Как обезвредить биологическую бомбу замедленного действия, которая угрожает их дорогому сотоварищу?

Ответы льются потоком. Высказываются самые безрассудные предложения. Каждый настаивает на своем.

6-й предлагает откормить 103-го корешками плакучей ивы, потому как салициловая кислота, по его разумению, излечивает от любых хворей. Но ему отвечают, что старость не хворь.

8-й советует так: раз в голове 103-го хранятся ценные сведения, необходимо извлечь из его черепа мозг и поместить его в череп молодого, здорового муравья. К примеру, в череп 14-го. Однако 14-го такая мысль не прельщает. Равно как и остальных. Слишком рискованно, дружно считают они.

– А почему бы поскорее не выкачать из его усиков все феромоны? – высказывается 14-й.

– Это уж чересчур, – вздыхает 5-й.

103-й заходится таким кашлем, что у него аж губы дрожат.

7-й напоминает, что, будь 103-й королевой, он мог бы прожить еще двенадцать лет.

– Будь 103-й королевой…

5-й призадумывается. Сделать из 103-го королеву – что ж, вполне возможно. Любой муравей знает, что есть такое вещество, как маточное молочко, – оно насыщено гормонами, и с его помощью бесполое насекомое можно превратить в особь с половыми признаками.

Общение ускоряется. Использовать маточное молочко невозможно: ведь его делают пчелы. К тому же у муравьев и пчел совершенно разные генетические свойства. Однако у пчел и муравьев один общий предок – оса. Осы по-прежнему живут себе поживают, и некоторые из них умеют делать маточное молочко – с его помощью они искусственным образом создают себе запасных ос-королев на тот случай, если их единственная королева ненароком погибнет.

Наконец-то – вот он, способ отодвинуть старость! Усики двенадцати разведчиков шевелятся все быстрее. Но где взять осиное маточное молочко?

12-й клянется, что знает одно осиное гнездо. Он уверяет, что как-то раз случайно видел, как они делали самку из бесполой осы. Королева их пала жертвой неизвестного недуга, и рабочие осы выбрали одну из них ей на замену. Они скормили ей какую-то темную кашицу, и вскоре та стала пахнуть самкой. А другую рабочую осу они назначили новоиспеченной королеве в качестве самца. Они дали ей той же кашицы, и она действительно запахла, как самец.

12-й не присутствовал при соитии двух особей с половыми признаками, созданных искусственным образом в экстренном порядке, но когда спустя несколько дней ему снова случилось оказаться рядом с тем осиным гнездом, он обратил внимание, что жизнь там кипит вовсю и осиного населения заметно прибавилось.

– А сможет ли он отыскать то место, где живут эти осы-алхимики? – вопрошает 5-й.

– Это рядом с северным дубом.

103-й вмиг оживает. Стать половой особью… С половыми признаками… Неужто такое возможно? Даже в самых сумасбродных своих мечтах он и помыслить не мог об эдаком чуде. Это разом возвращает ему и отвагу, и силу.

Если такое и впрямь возможно, он совсем не против обратиться в половую особь! В конце концов, несправедливо, что одни при рождении получают все, а другие ничего. Рыжий разведчик-ветеран расправляет усики и поворачивает их в сторону великого дуба.

Только вот загвоздка: великий дуб растет далеко-далеко, и чтобы до него добраться, нужно преодолеть великий засушливый пояс в северных землях – его еще называют сухой белой пустыней.

37. Первый взгляд на загадочную пирамиду

Повсюду сырые деревья и заросли.

Комиссар Максимилиан Линар осторожно пробирался к загадочной лесной пирамиде.

Он заметил чудную змею, утыканную ежовыми иглами, но для него не было секретом, что в лесу немало всяких странностей. Полицейский не любил лес. Для него то была враждебная среда, кишащая всякими гадами – ползучими, летучими, копошащимися и осклизлыми.

Лес – колдовское царство, исполненное злых чар. В былые времена разбойники обирали там путников. Там прятались колдуньи, вершившие свои черные таинства. Всякие революционеры сколачивали там партизанские отряды. Там же орудовал и Робин Гуд, досаждавший шерифу Шервуда.

По молодости Максимилиан мечтал, чтобы лес исчез. Ему с давних пор докучали все эти змеи, комары, мухи и пауки. Он мечтал, чтобы везде и всюду простирался бетон и чтобы нигде не было видно ни пяди зелени. Одни только плиты – насколько хватает глаз. Так было бы гигиеничнее. И кроме того, можно было бы гонять на роликах на дальние расстояния.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Максимилиан вырядился туристом.

«Настоящая маскировка заключается не в том, чтобы копировать окружающую обстановку, а в том, чтобы сливаться с ней самым естественным образом». Поучая новобранцев полицейской школы, он всегда говорил: в пустыне человека в облачении песочного цвета заметить легче, чем верблюда.

Наконец Максимилиан Линар заприметил подозрительное строение.

Он достал бинокль и осмотрел пирамиду.

На первый взгляд, постройку было не различить в отблесках деревьев, отражавшихся в многочисленных зеркальных плитках. И все же то место выдавала одна деталь. Второе солнце. Явно лишнее.

Он двинулся дальше.

Зеркало – превосходный облицовочный материал. С помощью зеркал у фокусников исчезают девицы из сундуков, насквозь пронзенных острыми шпагами. Простой обман зрения.

Он достал записную книжку и аккуратно пометил:

1) Обследование лесной пирамиды.

А) Наблюдение на расстоянии.

Перечитав написанное, он тут же вырвал листок. На поверку это оказалась не пирамида, а тетраэдр. Четырехгранная пирамида, не считая основания, упирающегося в землю. То есть в общей сложности пять сторон. Трехгранный тетраэдр с основанием, упирающимся в землю. То есть в общей сложности четыре стороны. Четыре по-гречески будет тетра.

Таким образом, он поправился:

1) Обследование лесного тетраэдра.

Одно из достоинств Максимилиана Линара заключалось как раз в его умении точно определять увиденное, а не померещившееся. Такой «объективный» подход уже помог ему избежать множества ошибок.

Изучив рисунок, он укрепился в своей правоте. Когда рисуешь дорогу, глядя на нее, думаешь о дороге и стараешься изобразить ее в виде двух параллельных прямых. Но когда «объективно» перерисовываешь увиденное, выходит, что уходящая в перспективу дорога образует треугольник и обе ее стороны сходятся вдали, на горизонте.

Максимилиан подстроил бинокль и снова воззрился на пирамиду. С удивлением. Даже его сбило с толку понятие «пирамида». Пирамида и впрямь обладала подспудным значением – сокровенно-сакральным. Он вырвал и второй листок. На сей раз он собирался пренебречь идеальной точностью восприятия.

1) Обследование лесной пирамиды.

А) Наблюдение на расстоянии.

– Строение довольно высокое. Около трех метров. Скрыто за кустами и деревьями.

Закончив рисунок, полицейский подошел ближе. Он находился уже в нескольких метрах от пирамиды, как вдруг разглядел на рыхлой земле следы человека и собаки – их, несомненно, оставили Гастон Пенсон и его ирландский сеттер. Полицейский зарисовал и следы.

Максимилиан обошел вокруг строения. Ни дверей, ни окон, ни дымохода, ни почтового ящика. Ничего, что напоминало бы жилище человека. Сплошной бетон, облицованный зеркалами, и полупрозрачная остроконечная верхушка.

Он отошел на пять шагов и долго рассматривал конструкцию. Пропорция и форма правильные. Кто бы ни построил эту странную пирамиду посреди леса, он добился истинного архитектурного совершенства.

38. Энциклопедия

ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ. Золотое сечение – это точное соотношение, благодаря которому можно строить, рисовать и ваять, наделяя свое творение скрытой силой.

По законам золотого сечения строились пирамида Хеопса, храм Соломона, Парфенон и большинство римских церквей. Эта пропорция соблюдена и во многих полотнах эпохи Возрождения.

Согласно расхожему мнению, все, что строится в нарушение этой пропорции, в конце концов разрушается.

Золотое сечение рассчитывается следующим образом:

То есть 1,6180335.

Таков тысячелетний секрет. Это сечение – всего лишь плод человеческого воображения в чистом виде. Его законы действуют и в природе. Взять хотя бы соотношение расстояния между листьями деревьев, которые располагаются так, чтобы не затенять друг друга. Кроме того, золотым сечением определяется и положение пупка по отношению ко всему телу человека.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том III39. По выходе из школы

Лицей представлял собой здание правильной четырехугольной формы.

Три его бетонных крыла, в форме буквы «U», примыкали к высокой железной решетке с антикоррозионным покрытием.

«И лицей квадратный, и ученички квадратноголовые тупицы».

Она ожидала, что пламя скоро охватит стены лицея, который казался ей тюрьмой, казармой, богадельней, приютом, психушкой – короче говоря, одним из закрытых заведений, где изолируют людей, которых желательно как можно реже видеть на улицах.

Девушка не сводила глаз с дыма, густо валившего из мусорных баков. Но тут прибежал охранник с огнетушителем и обрушил на занимающийся пожар облако углекислотного снега.

Нелегкое это дело – воевать с целым миром.

Жюли направилась в город. Кругом стояло зловоние. Из-за забастовки мусорщиков на улицах всюду стояли контейнеры, переполненные обычными отходами жизнедеятельности человека – прохудившимися синими мешочками, набитыми гниющими объедками, грязной бумагой, сопливыми салфетками…

Жюли заткнула нос. Она шла через безлюдный в этот час район малоэтажных построек, и ей казалось, что за нею кто-то увязался. Девушка оглянулась назад, но ничего такого не заметила и пошла дальше. Но, поскольку ощущение все крепло, она глянула в боковое зеркало стоявшей у тротуара машины и поняла, что чутье ее действительно не подвело. Ее преследовали трое типов. Жюли их узнала. Это были ее одноклассники – все из касты перворядников во главе с Гонзаго Дюпейроном и в неизменных рубашках с шелковыми шейными платками.

Инстинктивно почувствовав опасность, девушка спешно свернула в сторону.

Троица приближалась – Жюли ускорила шаг. Бежать она не могла: у нее все еще болела пятка, которую она расшибла, когда упала в лесу. Район этот она знала плохо. Потому что обычно ходила другой дорогой. Она повернула налево, потом направо. У нее за спиной по-прежнему слышались шаги мальчишек. Она снова свернула в сторону. Черт! Дальше тупик, а путь назад отрезан. Она затаилась в подъезде, прижимая к груди рюкзак с «Энциклопедией Относительного и Абсолютного Знания», как будто та была броней и могла ее защитить.

– Она точно где-то здесь, – прозвучал голос одного из ее преследователей. – Деваться ей некуда. Эта улица ведет в тупик.

Они кинулись обшаривать подъезды, один за другим. И подходили все ближе. Девушка почувствовала, как у нее по спине пробежала струйка холодного пота.

В глубине подъезда виднелась дверь со звонком. «Сезам, откройся!» – взмолилась Жюли, отчаянно давя на кнопку звонка.

За дверью послышался какой-то шум, но она не открылась.

– Где же ты, крошка наша Пенсоночка, малышка? – посмеивались те трое.

Жюли сжалась под дверью в комок, прижав подбородок к коленям. Перед нею вдруг возникли три ухмыляющиеся рожи.

Не имея ни сил, ни возможности бежать, Жюли вскинула голову и встала.

– Что вам надо? – спросила она, стараясь говорить твердым голосом.

Они подошли ближе.

– Оставьте меня в покое!

Они все приближались: неспешно, степенно, наслаждаясь страхом, переполнявшим светло-серые глаза девушки, и понимая, что ей уже никуда не деться.

– На помощь! Насилуют!

В тупике распахнулись три-четыре окна и тут же снова захлопнулись – свет в них сразу погас.

– На помощь! Полиция!

В больших городах полицию не дозовешься, ехать на вызовы она не спешит, да и людей у нее в штате не хватает. Так что защитить человека и в самом деле бывает некому.

Троице щеголей тоже торопиться было некуда. Вознамерившись дать им отпор, Жюли решилась на последний шаг: наклонив вперед голову, она ринулась на прорыв. Ей удалось проскочить мимо двоих обидчиков, следом за тем она бросилась к Гонзаго, словно собираясь его поцеловать, и ударила его лбом прямо в нос. Раздался хруст, как будто треснула сухая ветка. Мальчишка схватился за нос, и Жюли, воспользовавшись его замешательством, нанесла ему удар в пах. Гонзаго опустил руку, прикрыв половой член, тихо захрипел и согнулся пополам.

Жюли всегда знала, что половые органы – самое слабое место у человека и что никакое это не достоинство.

Однако ж, если Гонзаго вышел из строя, другие нет, и те двое схватили ее за руки. Она отбивалась так рьяно, что выронила рюкзак, из которого выпала «Энциклопедия». Жюли хотела удержать рюкзак ногой, и тут один из мальчишек смекнул, что книгой она очень дорожит. Он нагнулся, собираясь ее поднять.

– Не трогай! – взвизгнула она, в то время как третий мальчишка, несмотря на все ее потуги, скрутил ей руки за спиной.

Между тем Гонзаго, все еще с перекошенной рожей, состроил, тем не менее, улыбку, как бы говоря: «мне совсем не больно», – и сам схватил сокровище, столь дорогое сердцу девушки.

– Эн-ци-кло-пе-дия от-но-си-тель-но-го и аб-со-лют-но-го знания… том третий, – по слогам проговорил он.

Пока самый сильный из мальчишек крепко удерживал Жюли, двое других перелистывали книгу. На глаза им попался кулинарный рецепт.

– Ерунда какая-то! Девчачьи штучки. Ничего особенного! – воскликнул Гонзаго, с силой швырнув загадочный фолиант Эдмонда Уэллса в сточный желоб.

Каждый воспринимал «Энциклопедию» по-своему.

Жюли, со всей силы хватив здоровой пяткой по большому пальцу ноги своего обидчика, смогла вырваться из его рук и поймать книгу прежде, чем та шлепнулась в водосток. Но трое мальчишек снова навалились на нее. В свалке она нещадно молотила кулаками направо и налево и пыталась расцарапать лица своим обидчикам, да только ногти у нее были коротковаты. И ей ничего не оставалось, как прибегнуть к естественному оружию – зубам. Она вонзила пару острых резцов в щеку Гонзаго. Из раны потекла кровь.

– Она меня укусила, ведьма! Только не упустите ее! – ворчал мучитель Жюли. – Давайте-ка свяжем ее!

И шейными платками они привязали ее к уличному фонарю.

– Ты мне за это заплатишь, – процедил сквозь зубы Гонзаго, потирая окровавленную щеку.