Тишина

– Может, я к тебе?

– Нельзя. На первом свидании…

– Так значит всё-таки свидание… Тогда так! Работу мы оба потеряли.

– Разве ты тоже?

– Да. Давай смотреть реально. Я – механик автосервиса. Ты правильно сказала. Не сегодня так завтра нас обяжут надеть браслеты.

– И что? Разве не наденешь?

– С тех пор как встретил тебя, нет.

Воцарилось долгое молчание, после которого Катя пролепетала:

– Во мне нет ничего особенного.

– Ошибаешься. Ты… – Дима замялся, подбирая слова. – Ты самая особенная.

Катя промолчала, закусив неловко губу:

– Сегодня ничего не будет…

– Мне всё равно! Знаешь, у меня за городом остался домик отца. Он называл его берлогой, – Дима подмигнул. – Но домик очень хороший и тёплый, там дрова и лес, много земли. Завтра утром я забираю тебя! Мы уезжаем, – Катя раскрыла рот от удивления, Дима не дал ей сказать. – Возражения не принимаются! Здесь нам всё равно не дадут жизни. А там спокойно можно переждать всю эту кутерьму. Понимаешь?

– Я не понимаю…

– Всё ты понимаешь.

– Но как жить?

– У отца была старая шиномонтажка. Там всё оборудование. Просто клиентов было мало. Но теперь! Представь, сколько людей без браслетов подадутся за город и всем будет нужен техник. Я справлюсь!

Всё время пока он говорил, Катя смотрела под ноги:

– У меня такое впервые…

– Была старая традиция красть невест. Пусть я не краду. Но считай это романтической кражей.

Катя рассмеялась несмело:

– Идём… Идём ко мне… У меня вино.

Подмигнула:

– Расскажешь, как будешь жить в берлоге.

***

На шестой день в шиномонтаже побывали очередные три клиента. Дима управился с заменой шин, закрыл на вечер гараж и занялся дровами. Пока рубил, прикидывал, что заработок вполне сносный и с Катей им хватит. "Украденная невеста" освоилась, наведя за первые дни в берлоге порядочный марафет. Когда Дима внёс охапку дров, стряхивая опилки, подруга корпела над кипящей кастрюлей:

– Ну как заработок? – спросила, поправляя волосы.

Дима сложил дрова у печи и обнял за талию:

– Зябнешь, согреть?

– Топи давай!

Катя обернулась и поцеловала в губы. На ней сидел огромный не по размеру свитер. Волокна шерсти пахли землёй и домом:

– Всё ожидаемо. И скоро клиентов станет больше. Люди бегут из города. Говорят, вчера тревогу включали три раза за день.

– Три раза? Так часто!..

– Да… – Дима утонул в катиных волосах и вобрал в себя аромат – нежный как ромашковое поле весной. – Какое-то обострение, – он съязвил. – Снова синерговизор угрожает всему живому!

– Сумасшествие… – пробормотала подруга. – Я с непривычки не могу понять, почему сирену не слышу. Представь! В голове такая приятная тишина.

– Да, и у меня.

– Как же хорошо без этого воя!

Вдруг по стенам, столу и посуде поползла тень, и через миг окна вспыхнули. Высокие сосны на миг пропали, блеск от кастрюли усилил эффект далёкой вспышки. Катя визгнула, Дима потянул за плечи и рухнул вместе с ней на пол.

– Дима! Что это?!

Нутро дома озарилось, будто за окнами зимние сумерки уступили место яркому летнему дню. Испепеляющий жар опалил кожу, дом пыхнул горячим воздухом.

– Смерть… – прошептал он:

– Я люблю тебя! – Катя обхватила шею и прижалась изо всех сил; впилась губами. – Пожалуйста, не так!

Через долгие секунды свет померк, но зарево продолжало медленно колыхать по стенам тени – чудовища с когтистыми лапами.

Дима выдохнул, Катя с расширенными от страха глазами дышала ему в ноздри:

– Мы живы? – выдавила она. – Скажи, что мы живы…

– Да…

Дима поцеловал холодную щёку подруги, казалось, Катя превратилась в ледяную деву. Он встал и остолбенел.

Далеко за верхушками сосен, там, где лежал город, вставал высокий чёрный столб. Дым смерти вздымал под растерзанные облака могучую шапку, раскидывая на всю ширь неба гигантские сферические кольца.

Катя встала вслед за ним:

– Что э… Это оно? Дим?

– Конец… – пролепетал он. – Началось…

– Мы умрём?

– Нет. Слишком далеко. Я так понимаю: это на западе города, где воинская часть. Если только будет дуть сюда… Тогда выпадет пепел и он будет смертельный…

Катя должна была знать это из занятий агитпродой, но от охватившего испуга память выветрилась:

– Но дует от нас же? Правильно?

Катя свела ладони, словно взмолилась Вселенной о спасении:

– Да, – согласился Дима.

Наклон огромного гриба говорил, что зимняя пурга снесёт пепел прочь и немного левее. Жителям с противоположной стороны города не позавидуешь…

Вдруг пол заходил под ногами, стены и потолок зарокотали, стёкла заскрипели, а посуда забренчала, наполнив дом тревожными отзвуками далёкого катаклизма. Подземная ударная волна шла, зловеще колыхая округу, оставляя напоминание, о том, что скоро придёт следующая – воздушная:

– Погоди… Сколько прошло времени со вспышки?

Дима посмотрел на декафон, пытаясь отсчитать секунды:

– Вечность… – пролепетала Катя:

– Секунд тридцать. Надо засечь время и тогда мы узнаем расстояние.

Дима запомнил время. В глазах Кати застыл немой вопрос:

– И что?! Что нам теперь делать?

– А что ты сделаешь? Мы – без браслетов. К нам не придут. Пускай спасают их…

Дима махнул в сторону горящего в ядерном пожарище города и только сейчас заметил сумрак на кухне. Электричество пропало. Дима метнулся к ящику и переключил освещение на солнечные панели, так заботливо установленные отцом, когда тот хозяйничал здесь и был жив и полон сил. Дима не успел мысленно отблагодарить папу за прозорливость. Под беззаботный свист инвертора индикатор показал половинный от нужного ток (гамма-излучение повредило кристаллы на крыше, снизив их мощность и ресурс). Но, несмотря на теперь уже неполноценные панели всё же их должно было хватить для нормальной жизни на пару лет. Лампы торжествуя, осветили пустую кухню. Резкая тревога за пропавшую любимую поглотила мысли.

Катя уже стояла снаружи. В толстом свитере на морозе как статуя, зачарованная своим скульптором, она вперилась в дымную шапку, уничтожившую всё живое. Напоминая о прошедшем по округе жаре, вода закапала с крыши. Шапки снега на хвойных лапах заметно поредели. Дима подошёл и положил ладонь на плечо, желая забрать Катю обратно в дом, как вдруг услышал свист. И тут же в уши ударил молот. Раскатистый грохот сотряс округу, забренчало стекло, и сосны, качнув ветками, сбросили окончательно снежные комья.

Гром стих, вокруг воцарилась тишина. Белая пелена падающего снега проглотила каждую капельку звука. Молчаливые стволы, не ожидавшие напасти, продолжали раскачивать колючими ветвями, возвещая о смерти целого мира, где наивные люди думали, что смогут и дальше ходить, спать, есть, работать, любить и просто трахаться, чтобы жить. Даже необычная для зимы весенняя капель, замолкла на много секунд. Тишина забрала мирное время и водрузила сверху повисшую над человечеством неопредёленность.

Страх и трепет поддержал далёкий вой перепуганной собаки. Дима посмотрел на часы:

– Прошло две сорок… значит…

Катя сглотнула слюну:

– Звук проходит три километра за десять секунд. Мы учили на агитпроде…

– Почти пятьдесят километров. – прикинул Дима. – Это хорошо. Это очень далеко.

– Не заденет… – Катя начинала дрожать сильнее. – Свою дозу от гамма-вспышки мы уже получили: минус лет пять от жизни, наверное… И если ветер снесёт пепел от нас, значит, мы в порядке…

– Не совсем! – возразил Дима. – Осталась последняя опасность.

– Какая? – Катя поёжилась:

– Люди! – заявил он. – Сейчас повалят из города! Их будет сотни тысяч. Те, кто уцелел… Они будут с ожогами, голодные и очень злые.

Дима направился в сторону погреба, где отец хранил винтовку. Промасленный свёрток стоял внутри большого сейфа. Рядом с “мелкашкой” висели два арбалета и с десяток луков. Всю эту амуницию отец держал, для турниров по реконструкции древних сражений. “Деды воевали”, – любил посмеиваться над своим увлечением отец.

“Довоевались…” – пронеслось в мозгу.

Дима заставил Катю взять в руки винтовку. Умение придёт с навыком, но Кате следует знать, как защитить дом от мародёров.

Страшное слово – мародёр, когда обессилевший, голодный человек перестаёт быть и ощущать себя человеком. Забывает о законе и собственных обязательствах. Перед лицом голодной смерти превращается в безответственное животное, готовое вцепиться в глотку ради жилья и пищи. Зимой особенно.

В аптечке Катя нашла лекарства и вколола ему и себе по ампуле. Ещё проглотили по две капсулы. Уколы и капсулы тешили надежду ослабить гамма-воздействие. К ночи огонь печи согрел дом, и они легли. Но уснуть не вышло, Дима каждую секунду бегал глазами по потолку и готовился к нападению, держа винтовку у постели. Катя вжималась в его живот и хлопала прослезёнными глазами:

– Ты помнишь эту тишину? После волны?

– Да.

– Мне тогда показалось, что больше ничего нет. Ни работы, ни агитпроды, ни Барбары, ни Ирен с Джорджем… Города, наших домов… Все они исчезли… Хорошо, мама с папой это не увидели…

Катя болтала всю ночь, вспоминая знакомых и памятные места, дрожала от озноба, хотя в доме было тепло; прижимаясь, вытирала мокрые щёки о его плечо и вспоминала, как Дима увёз её:

– Ты спас меня… Ты спас…

Дима не сопротивлялся. Плач любимой помогал держаться настороже. Но ночь прошла спокойно.

В следующие три дня за деревьями гудела техника. По трассе в сторону города шли колонны гусениц с дулами, ковшами и без. Обратно, прижимаясь к обочине и хлюпая в грязи, колесили легковые автомобили с беженцами. Но больше всего гражданских шло своим ходом. В натянутых наспех нелепых куртках, шубах и тёплых штанах они шагали по ещё не замёрзшей разбитой траками колее. На фоне грязной дороги, опушки и чистого снега их фигурки казались очень несчастными.

Дима выходил на широкую веранду, держа винтовку наизготовку, и просто следил за движением, давая понять, что настроен серьёзно. С дюжину беженцев завернули к дому и попросили воды. Дима строго приказал им пить снег.

Пока шли их короткие переговоры, Катя, уже наученная стрелять из арбалета, пряталась за окнами с оружием в руках. Когда путники уходили, уговаривала помочь:

– Так ведь нельзя, Дим…

– Угомони своё человеколюбие, – приказал он. – Если хочешь остаться в живых, не подпускай никого ближе десяти метров. Хорошо, солдаты сюда не суются. На нас нет браслетов. А у них, похоже, приказ реагировать, прежде всего, на сигнал.

***

На четвёртый день с противоположной стороны от дороги, из угрюмого сосняка вышли четверо. Мужчина и три женщины. Они, пригибаясь, подбежали к дровняку и изредка стали выглядывать в поисках неведомой опасности. Спустя час нелепых пряток Диме надоело их соседство. Он отпустил предохранитель, собираясь прогнать непрошеных гостей. Катя натягивала тетиву (она уже уверенно держалась с древним оружием), как вдруг вгляделась в беженцев и ахнула:

– Это Джордж, Ирен!

Катя бросила арбалет и выбежала. Навстречу показался молодой тучный мужчина:

– Кассандра, вы?!

За ним выглянули остальные. Изнеможённый холодом квартет хромал и боязливо бегал взглядами по округе.

Дима согласился их принять, но с условием: ненадолго; запасов еды им с Катей хватало лишь на двоих. В тучном Джордже угрозы он не увидел: очкарик казался слишком нерешительным. Барбара и Ирен по всему отчаялись найти помощь. Хуже всех выглядела девушка – Мэгги.

Когда уселись на кухне, Дима понял, что взгляд его не обманул: Мэгги (Барбара постоянно поддерживала девушку) жила в какой-то прострации и словно чумной зверь жалась к старшей подруге. Очевидно, девушка пережила шок. Впрочем, остальные выглядели ненамного лучше, после суток брожения по лесу они оттирали замёрзшие ладони и сутулились от свалившихся тягот; один Джордж держался и делал вид, что доблестно защищает вверенный ему судьбой коллектив.

Катя шепнула на ушко, что все гости из той самой агитпроды, которой руководила Хельга. Но о бывшей жене Дима спрашивать не решился. Пока Катя жарила картошку, компания медленно уплетала катин супчик, затем, когда хозяйка присела рядом, гости начали свою историю.

Джордж рассказал, как ровно за сутки до катастрофы Хельга с Хедгаром организовали корпоратив. На пикник собралась вся агитпрода в домиках Барбары и её соседки Мэгги (Барбара звала девушку – Ритой).

– Это в коттеджном посёлке. Там у Барбары дача. А Хельга… – тут голос Джорджа дрогнул, гость невзначай бросил осторожный взгляд на Диму. – Собрала всех… Это нас и спасло от взрыва.

Ирен шмыгнула носом, задумчиво отправляя вилку с картошкой в рот:

– Просто хотели мяса пожарить!

Джордж продолжал: за минуту до взрыва синерговизор взорвался тревожной новостью о войне. Затем экран погас. Потом была вспышка:

– Много вас, было? – спросил Дима.

Вдруг Мэгги затряслась и посмотрела на картошку, будто в жёлтой дымящей горке увидала чудищ. Барбара в очередной раз прижала девушку за плечо. Джордж и Ирен резко потеряли аппетит. Компания за столом превратилась в молчаливые камни на берегу. Дима не знал, как спросить про Олю при Кате, а Катя ссутулилась вместе со всеми. Вдруг Джордж встал:

– У вас есть курить? Давид… М-м-м… Пойдём на улицу.

Джордж достал вайп из кармана и, не нарушая молчание женщин, пересёк кухню. Дима последовал за толстяком. На пороге Джордж прошёл несколько шагов, затянулся дымом из коробочки и посмотрел в небо:

– Вы простите. Мэгги видела, и при ней нельзя говорить.

Дима обратил внимание на левое запястье Джорджа, где вместо браслета краснела кожа, будто силиконовую ленту отодрали с волосами. Драли так, что ногти оставили глубокие кровавые следы:

– Говорить что?

– Вы ведь с Хельгой были женаты… Не знаю, интересна ли вам судьба…

– Да, говори! Она осталась там?

Джордж тяжело вздохнул:

– Да… Осталась…

– Что случилось?

Джордж выдержал паузу:

– После взрыва мы собрались и ждали. Мы надеялись, что по браслетам нас найдут. Придут полиция или солдаты…

– И?

– И они пришли! Только это были не солдаты. Это были дезертиры… Из какой-то части, не знаю. Мы потом поняли это, когда за ними приехал патруль, и началась стрельба.

– Что с Хельгой?

– Это были звери! Под кайфом… Без стопов! Нас избили… Её… Их было много. А она одна… И там Хедгар. Он пытался её защитить и его заставили смотреть, – Джордж на секунду замолк, затем поморщился. – Вам, наверное, неприятно, это слышать. Не чужие люди были…

Диму пробрала дрожь:

– Так всё плохо?

– Да…

Дима представил, как взвод солдат набрасывается на беззащитную Олю и стаскивает с неё одежду. И муки Хедгара – чужого человека, уведшего жену, но всё же за соперника пробрала дикая ярость, оттого что он мучился, видя, как истязают его же женщину.

Дима остолбенел. Джордж продолжал шептать:

– Мэгги пряталась и слышала. У неё после этого… – он покрутил у виска.

– Долго? – процедил сквозь зубы Дима. – Долго она мучилась?

– Несколько часов. Не знаю… Я уже ничего не знаю и хочу забыть…

Джордж почесал раны от браслета:

– А труп?

– Мэгги видела. Мозги… И Хедгара тоже. Их обоих… – Джордж тяжело задышал и посмотрел вдаль, словно в соснах искал успокоение. – До девушки тоже добрались. Но тогда уже приехал патруль и стали стрелять, а мы выбежали. В лесу нас ждали Ирен с Барбарой. Прятались…

– Вы одни, кто спаслись?

– Да. – Джордж посмотрел на ободранное запястье. – Спаслись? Скажите! Вот кто мог подумать, что у этих тварей будут навигаторы? Они же нашли нас по браслетам! – Джордж жаловался в пустоту, разговаривая с самим собой.

– Вы, все сорвали браслеты?

– Да, иначе нас нашли бы! Это нас и спасло!

Дима с потрясением ощутил спиной стену. Смерть Оли въелась и тенью закрыла снежное великолепие. Пронзил укол сожаления, хотя жена всю жизнь была холодна и далека. Настолько, что семейная жизнь канула как камешек, пролетевший у уха; и спустя месяц Дима думал, что забыл Олю как ошибку. Но чудовищные мучения, рожи опьянённых дезертиров, разрывающих платье, терзающих знакомое тело. Нет. Оля заслужила многое, но не смерть как поруганное животное, подписавшее себе приговор:

– Вы уйдёте завтра. У нас мало продуктов.

– Я знаю. У меня есть домик у реки, мы шли туда.

– Пожелаю вам удачи!

Гость поморщился:

– Теперь я знаю, что могу рассчитывать только на себя. Почему вы не надели? Почему вы Хельгу не остановили? Почему так всё?!

– Это я у вас должен спросить! Зачем надели вы?!

Джордж не находил ответов:

– Будь прокляты эти браслеты! И теперь без них, я защищу сам то, что дорого! Только в это могу верить… А вы?

– А мы? – Дима сжал цевьё и указал на лес. – Что нам осталось? Жить и надеяться на благоразумие. Здесь, в тишине…