
Полная версия:
Нигредо. Книга II
Как католический священник местной церкви, я слышал об этом чернильном дереве немало историй, переданных из поколения в поколение. Считается, что древо возникло на месте битвы между силами добра и зла, и его корни проникают в самые глубины подземного мира. Одна из легенд гласит, что каждый год высвобождается одна капля чернил, которая падая на землю, способна принести с собой как огромное счастье, так и чудовищные разрушения. Другая говорит, что черная смола дерева целебна, и способна излечить от любого недуга. Третья уверяет, чернила – это символ мирской боли, ибо именно в этом месте произошло что-то ужасное. Именно здесь, если верить россказням, сорвалась с неба и упала звезда Полынь.
Сколько людей – столько и мнений. Как здесь выделить одно?
Я не знаю, какое из преданий истинно, ибо все они, как я думаю, отдают ересью. Мое мнение на этот счет нерушимо: на все воля Божья, и следует относиться к данному феномену, как к настоящему чуду.
Однако, все чаще встречаются те, кто считает чернильное дерево проклятым. По легендам, некие темные силы, обитающие внутри дерева, обладают сверхъестественными способностями и пытаются проникнуть в наш мир. Они хотят дотянуться до людей, схватить их, и забрать их в свои костяные дворцы, глубоко под землей, спрятанные под Чернильным Озером.
Во время службы, я неоднократно слышал упоминания о людях, сгинувших в близости загадочного дерева. Местные жители верят в эти вымыслы, предостерегают других от прогулок и вылазок в те опасные места.
Не смотря на множество тайн, которые скрывает чернильное дерево, мне, как священнику, было важно найти более глубокий смысл, и истинную природу его существования. Я уверен, что все исходит от силы природы. Даже выше – от Создателя всего сущего! Издревле, дерево было символом жизни. Знамение, способное подарить знание и благополучие всем людям, которые придут к нему с чистым и открытым сердцем.
Мною было решено провести ритуал вокруг чернильного дерева, чтобы призвать силы добра и пролить благословение на окружающих. Сотни людей собрались на поляне Шварцвальда, чтобы стать свидетелями этого особенного мероприятия. Взрослые мужчины и женщины, дети и старики.
Под влиянием моего воззвания, дерево, казалось, заговорило со мной. Я услышал голос природы, сказавший мне, что чернила взывают к человечеству, чтобы найти в них добро и истину. Оно напомнило мне, что только через единение с природой и небесной чистотой, можно обрести свет и мир. В моих руках появилась старинная книга с предсказаниями, которые, как я понял, указывали на то, что чернила дерева смогут изменить ход истории, если будут использованы для благих целей.
Теперь, я верю, что чернильное дерево – это символ надежды и просвещения. Чернила его – священны. Кто знает, какой текст можно написать этими чернилами, и какое события это за собой повлечет. Возможно, мое стремление, как священника Вальдевартской церкви, сообщать о благословении чернильного дерева было не случайным. Я думаю, мне предназначено стать хранителем тайны и сделать все возможное, чтобы поделиться истиной. Дать моим прихожанам и всем другим, возможность причаститься к этому прекрасному источнику.
Есть, правда, кое-что, что по-прежнему беспокоит меня. И чем больше я об этом думаю, тем более важным для меня это становится. Странный, неземной черный цвет. Бог никогда не создал бы такого. Что-то здесь не так.
Немного ниже приписка, выполненная дрожащей рукой:
«Взрослые, дети и старики. Все, кто присутствовал на ритуале…
Не выжил никто. Мертвые зовут меня».
5.
– Вот, что еще мне удалось найти. «МолоХ» выкупил здесь землю в 1950, но начал работу в Вальдеварте с 1957 года, – рассказывала Николь, пытаясь согреть озябшие пальцы о горячую кружку с чаем, – Реставрация, перепланировка, застройка пустых участков – все это заняло еще четыре года. Первые резиденты медицинского комплекса прибыли на Ярмарку Чернил в 1961 году. Тридцать человек. Тогда еще «МолоХ» не сосредотачивал свое внимание на творческих людях, и учреждение куда больше напоминало психиатрическую клинику. Хайгер обещал революцию в психиатрии, и предпочитал работать с наиболее опасными пациентами, среди которых были не только безобидные аутисты, но и психопаты, маньяки, шизофреники и пироманы. То место, где сейчас располагается городской музей, в те времена было центральным комплексом лечебницы, где содержали особо буйных и потенциально опасных преступников. Многие тюрьмы не желали брать на себя ответственность, а психбольницы не могли справиться с такими пациентами. Все по классике жанра: высокие стены, надежная ограда, КПП на каждом въезде и выезде.
– Не слишком-то правила поменялись, как я погляжу.
– Так или иначе, но правительство курировало проект Хайгера, продвигало его, выделяло бюджет на закупку оборудования и аппаратуры. Удобное сотрудничество для обеих сторон, если подумать.
– Власти избавлялись от преступников, а Хайгер получал новый материал для изучения. Хорошая схема.
– Только до определенного момента. В 1990 году правительство отказалось финансировать проект, произошел раскол, и часть сотрудников «МолоХа» покинула Вальдеварт. Подробности этого дела не разглашаются. Скорее всего, Хайгер потребовал слишком много, или власти попытались внести в его планы свои коррективы. Душевнобольные, которых поставляли тюрьмы, были переведены в Берлинские клиники, а «МолоХ», временно затих.
– Ключевое здесь – это слово «временно». Я прав?
– Именно. Спустя восемь лет, правительство снова обратило внимание на Вальдеварт. Хайгер, к тому времени уже лежал в могиле, а его место перешло совету директоров, которые не придумали ничего другого, как переоборудовать психлечебницу в санаторий. Деньги, получаемые от государства, были настолько крохотными, что едва позволяли сводить концы с концами. Откуда брать новые инвестиции, если не с приезжающих богатеев?
– И тогда «МолоХ» решил сосредоточиться на помощи писателям и художникам?
– Они это называют богемной интеллигенцией. Но в остальном – все так. На данный момент, через Вальдеварт прошло около полутора тысяч человек, если брать в расчет самых первых пациентов.
Лоренц рассеяно открыл пачку сигарет, посмотрел вовнутрь, скривился.
– А этот список фамилий из музея? Сколько их там?
– Сто шесть человек. Выставка всех резидентов Вальдеварта за последние десять лет. Если подумать, то дела у «МолоХа» шли не слишком хорошо. Там десятки картин, пара-тройка стихотворных сборников, несколько статей, полсотни скульптур и фигурок. Ничего сверхъественного, что запомнилось бы, или бросилось в глаза. Я записала всех, кого увидела. Все в хронологическом порядке.
Лоренц пробежал глазами безликие фамилии, пытаясь разобраться в угловатом почерке Николь, пожал плечами.
– Мне они не знакомы. Я, быть может, и далек от светской жизни и изысканных выставок, но…
– Скажи еще раз, что именно ты хочешь найти. Я – журналистка, ты забыл? Информация как таковая, и поиск этой самой информации – моя работа.
Лоренц аккуратно передал лист бумаги, покосился на экран открытого ноутбука, шумно вздохнул.
– Мне нужно узнать, что стало с этими людьми. Со всеми, из этого списка, кто бывал в Вальдеварте и работал с «МолоХом». Можешь это устроить?
Николь настолько внимательно наблюдала за ним, что даже забыла о чае, и даже не поднесла его ко рту.
– Я найду тех, кто был здесь раньше, и соберу полный список нынешних резидентов. Я сделаю это для тебя, можешь не волноваться, – голос ее звучал ровно, но Лоренц все равно уловил в нем насмешку. Он осуждающе взглянул на нее.
– Ты снова считаешь, что у меня паранойя и мания преследования.
– Может быть, и не считаю. Если ты сможешь сформулировать свои идеи правильно, я могу тебя и поддержать.
– Мне кажется, что все дело не в Вальдеварте, а в Шварцвальде и Чернильном дереве. Возможно, что-то психотропное содержится в самих чернилах. Что-то такое, что позволяет не просто повысить свой творческий потенциал, но и вывести его на новый уровень. Знаешь, что-то вроде стимуляторов…
– Ты думаешь, «МолоХ» нас пичкает наркотой?
– Именно это я и хочу понять. Идиотские тесты, экскурсии и мероприятия не помогают вдохновению, а только сильнее отвлекают от работы. И тем не менее, прорыв очевиден. Я не мог написать ничего больше шести лет. А теперь мой новый роман почти готов. Корнелиус готовит выставку скульптур, Николас Ройтер жалуется на недостаток чистых холстов…
– …Вальтер Беккенбауэр сошел с ума.
– Возможно, он докопался до истины немного раньше нас. Или вся эта дрянь в пище и еде действовала на него иначе.
– А как же я? Я еще даже не начала писать статью. Идей много, но нет ни единого очерка.
– Резистентность организма? Зачем они берут медицинские справки с каждого резидента, как ты думаешь?
– Без понятия. Продолжай.
– Итак. Вернемся к теме идей и вдохновения. Прошло чуть больше месяца. Я хочу понять, откуда такое рвение? Творчество – спонтанно. Оно, как стихия. Как огонь, или волна, которую несет к берегу. Невозможно писать по заказу, не превращая искусство в ремесло. А здесь, творчество стало физической потребностью, такой же, как сон или прием пищи. Не помню, что бы писал так усердно со времен печати в Берлине.
– Ты так и не скажешь о чем твоя новая книга?
– Нет, – отрезал Лоренц, но тут же спохватился и добавил, – Осталось совсем немного. Всего пара глав. Но я уверен, что это произведет революцию в литературе. В таком ключе, как я, не пишет никто. Ну, или, возможно, никто не пишет. Но давай вернемся к начальной теме. Что ты думаешь по поводу моей идеи?
– Бредово, – вздохнула Николь, отхлебнув чая, – Слишком запутанная схема. И достаточно сложная. Даже если в чернилах содержатся какие-то химические соединения, они не могут постоянно находиться в организме. Люди приезжают и уезжают. Соответственно, если отталкиваться от твоей теории, творчество пойдет на спад, как только стимулятор перестанет поступать…
– Люди исчезают здесь, Николь. И я не хочу, что бы это произошло с нами.
Она нежно взяла его за руку, успокаивая.
– Милый, я тоже считаю, что с «МолоХом» не все в порядке. Я уверена, что под маской лазарета есть что-то еще. Но ты слишком сгущаешь краски. Все, что ты рассказываешь – нереально. Я думаю…
– Правильно думаешь, – подхватил Лоренц, – Именно поэтому я хочу понять, что стало с теми людьми, которые были в Вальдеварте до нас. Взгляни на этот список. Если эти люди продолжили творить, их имена должны возглавлять рейтинговые таблицы, звучать по радио и телевидению…
– Без интернета и доступа к базам данных, на поиск информации может потребоваться время. Я могу попытаться что-то найти, но…
– Еще тринадцать дней до Ярмарки, – перебил ее Лоренц, – Какое счастливое число.
6.
Слезы под дождем
Как и ожидалось, день похорон выдался промозглым, тоскливым и серым. Простывшее солнце угрюмо пряталось за шумевшими кронами деревьев, а тревожный сырой ветер проникал сквозь легкие пальто, пробирая до самых костей. Тучи над головой – сплошной массив черно-синего цвета, лениво переваливаясь с боку на бок, катились до самого горизонта. Мелкий настырный дождь, удивительно напоминавший тонкие хрустальные нити не утихал уже шестой день – с чего бы ему прекращаться сегодня? Можно сколько угодно прикрывать лицо руками, прятаться под зонтиками или кутаться в шарфы – от кладбищенского дождя это не спасет. Здесь нет ни многоэтажек, ни остановок, ни крыш, под которыми можно переждать непогоду – только черная стена леса впереди, которой нет никакого дела до людей, решивших сегодня поиграть в траур. Лесу вообще ни до чего нет дела – ни до людей, ни до траура, ни до этого самого дождя.
Я посмотрел на клубящееся небо над головой, невольно поежился. Есть все-таки в этом зрелище что-то волнующее, захватывающее и пугающее одновременно.
– Прекрасная погода, – довольно заявила Верин Эдель, натягивая на свои тонкие руки черные перчатки, – Для самого прекрасного дня. Наконец-то все это закончится. Осталось немного потерпеть, и все забудется, как страшный сон. Ну, взбодритесь все. Что это с вами?
– Как-то все необычно в этот раз, – прогудел старик Рихард у нее за спиной, поправляя сползавшие с носа очки, – Мне семьдесят четыре года, я пережил четверых своих жен. И на похоронах, в общем, бывал, знаешь ли. Но что бы так, как сегодня…
– Ах, да перестань ты скулить, – безжалостно одернула его Верин, яростно вскинув голову, – В твоем возрасте визит на кладбище должен быть не событием, а еще одной вредной привычкой, вроде курения или алкоголизма. Думаю, уже пора приглядывать себе местечко, или пора перестать быть такой размазней, как считаешь?
Верин легко говорить – ей всего пятьдесят два года. В ее возрасте Рихард тоже не боялся ни черной чавкающей земли под ногами, ни могильных плит, ни черта, ни Дьявола. А сейчас он затравленно озирается кругом, неловко прикрывая голову от дождя, словно очередная капля, упавшая на шляпу, может переломить его тонкую куриную шею.
– Ну, все в сборе? Никто ничего не забыл? Герда, где цветы? Гаран, что там с лопатой? Ты же не оставил ее в гараже?
– Нет, все с собой, – глухо отозвался этот верзила Гаран, неловко топчась в луже у боковой дверцы катафалка. Хоть на катафалк не поскупились – наверное, отвалили кругленькую сумму, что бы покататься на такой необычной гробовозке, построенный на базе Harley Davidson.
– А машинка-то хороша, – довольно сказала Верин, проследив мой взгляд, – Красиво, да? Ты погляди на этот кузов!
– Да, вот только, я не уверен, что он нам нужен, – покачал головой Гаран, вытягивая огромную, как могильная плита, штыковую лопату, – Все эти расходы, понимаешь ли…
– Гаран, ты же знаешь, это не обсуждается, – строго одернула его мать – В этот день мы не должны думать о расходах. Похороны – событие важное. Такое случается раз в жизни. Тут не место скопидомству. Герда, где цветы? Неужели так трудно достать их из машины? Или ты хочешь, что бы мы тут до вечера провозились?
Герда – маленькое испуганное создание с круглыми глазами, затянутое в черную куртку, намертво вцепилась в венок, стараясь вытянуть его из катафалка, но упрямые лилии застряли, провалившись под кожаную обивку.
– Уже иду, мама, – проговорила она настолько тихо, что дождь заглушил половину слов, – Уже иду, иду…
– Рихард, помоги фрау Бруне выйти. Ты знаешь, у нее плохо с ногами, – распоряжалась Верин, поправляя шляпку с черной вуалью, падающей на капризное лицо, – А вы, бестолочи, поднимайте гроб. Чем раньше закончим, тем быстрее вернемся домой. У вас не почасовая оплата, если что.
Последние ее слова были адресованы четырем дюжим парням, выполнявшим самую черную работу. Они и землекопы, и могильщики и местные сторожи – поставишь им бутылку-две или потрясешь парой купюр перед носом, они что угодно сделают. Классический пример взаимовыгодных рыночных отношений. Могильщики побросали окурки в мокрые кусты, расправили плечи. Сырая земля чавкала под подошвами их тяжелых, облепленных грязью, помятых сапог.
Из машины возникло еще одно сморщенное существо. Фрау Бруна – яркое олицетворение таких понятий, как старость, немощность, глупость и болезнь Паркинсона. На ней болталось, словно на вешалке, черное траурное платье, а на худые плечи, словно на спинку стула, было накинуто длинное пыльное пальто. Просто прекрасно. Теперь полами она подметет всю грязь по дороге. Конечно, мелочи, но химчистки сейчас не дешевы… Пахло от нее нафталином, коньяком и сгоревшими вафлями.
Лицо Бруны не выражало ничего кроме презрения и негодования, словно ее оторвали от просмотра любимого сериала и заставили сидеть с ненавистными внуками. Господи, ну и морда.
– Пошевеливайся, мама! – прошипела Верин, брезгливо ступая по грязным лужам, – К вечеру дождь только усилиться, а нам еще ехать домой. Герда, Гаран, помогите же ей кто-нибудь!
Визгливый крик Верин еще долго стоял в ушах. И как можно только было превратиться в такую истеричку? Не удивительно, что второй ее муж пустил себе пулю в лоб, а третий сбежал на восток с какой-то красоткой. Любой на их месте поступил бы так же – тут даже спорить не приходится.
Шествие началось. Уродливо, неловко, криво. Гроб подняли, взвалили на плечи и понесли. Несли кое-как, и дважды чуть не выронили свою траурную ношу в грязную кашу обочины. Возможно, дождь может быть символом тоски и горя, утери и печали, но только не в этом случае – сейчас он вызывал только раздражение. Шипела под нос Верин, подтягивая полы своего пальто, семенил, едва поспевая за ней Рихард, загнанно поглядывая на хмурое небо, тащилась старуха Бруна под руку с внуком Гараном. Сгорбившись под тяжестью цветов шла Герда. В самом конце процессии неспешно вышагивали землекопы, попеременно прикладываясь к горлышку бутылки, отчего гроб беспощадно трясло. Расстояние в тридцать метров они преодолели за треть часа, пробираясь через канавы, лужи и мокрые заросли.
Старое кладбище близ Шварцвальда хорошо спрятано – нужно постараться, если решил похоронить близких там. Ни подъездных путей, ни нормальной асфальтированной дороги – черт знает что.
Кладбище Шварцвальда – это просто нагромождение старых могильных плит. Место давно заброшено, и перестало пользоваться спросом уже с век назад. Нет, среди горожан есть те, кто решает, что можно сэкономить, и привозят трупы сюда. Не нужно платить ни властям, ни смотрителям, даже могилу можешь сам выкопать, если сил хватит. Делается это в двух случаях: или когда ты невероятно беден и жаден, или если ты невероятно богат и жаден. Третьего, как правило, не дано.
Между могильными плитами сохранилась петляющая тропинка, едва заметная в высокой траве. Она змеится между памятниками и ее легко потерять, если не знать, куда именно тебе нужно. В конце ее, по правую руку – глубокая черная яма, куда медленно стекает дождевая вода.
– Вот и могила. Прекрасное место. Прекрасный день. Прекрасная яма, – констатировала Верин, в конце концов, вытирая капли с лица, – Вот и добрались.
Нет, Верин не плакала. Не уверен, что эта стерва вообще может плакать. Дождь очень удобно маскирует любые чувства и эмоции, превращая их в траур. Заезженная фраза, но вовсе не лишенная актуальности. Правда, иногда от нее просто воротит. От фразы, а не от Верин. Но и от Верин, впрочем, тоже.
Гроб поставили в нескольких шагах от могилы. Серебряные струйки стекали с черных деревянной крышки, бежали ручейками по траве, разбивались блестками об острые грани серой могильной плиты в стороне, где была всего лишь одна короткая надпись: «Реймонд Мольт. Не любим. Не помним. Не простим». Немного ниже – дата рождения и дата смерти. Сегодняшний день. Красиво, эстетично, доходчиво. Большего и не требовалось.
– Вот и все, папочка, – проговорила Верин, презрительно глядя на меня, сверху вниз, – Как тебе твой новый дом? Нравится?
В ответ я пробурчал что-то неразборчивое. Довольно сложно говорить внятно, когда твой рот заклеен липкой лентой, а руки связаны за спиной так, что ты не можешь сорвать эту дрянь с лица.
– Молчи-молчи, – продолжила Верин, наблюдая за моими бесплотными попытками высвободиться, – Лучше вспомни-ка все то, что ты делал с нами за последние годы. Каким чудовищем ты был. Как портил жизнь мне, маме, своему брату и своим внукам. Ну, приходит на ум?
Я смотрю на них, не моргая, даже когда дождь попадает мне прямо в глаза. Все они здесь, справа налево. Верин, Гаран и Бруна, Герда и Рихард. Неблагодарные твари, которые не могут оценивать всего, что я для них сделал. Все, что делает верующий человек – он делает во славу Господа нашего. И каждому из моей гнилой семейки это прекрасно известно.
– Поэтому ты обанкротил Рихарда, – мрачно перечисляет Верин, глядя мне в глаза, – Насиловал меня, избивал мать, отправил в тюрьму Гарана, запирал в доме Герду, а после сломал ей ноги, что бы она никому не рассказала.
Соблазн велик, а человек – слаб. Иногда плоть слишком слаба. Я попытался бы донести до них эту мысль, если бы не проклятый скотч, который превращает любой возглас в нелепое мычание.
– Сегодня день твоих похорон, папа, – безжалостно говорила Верин, все больше превращаясь в настоящую неблагодарную мегеру, – И это место в земле, могильная плита и букет цветов – единственное, чего ты заслужил на самом деле. Но мы не такие чудовища, как ты. Воздуха в гробу хватит еще на несколько часов, а потом ты просто уснешь. Если, конечно, такое приключение выдержит твое сердце.
Я пытаюсь что-то сказать, опровергнуть, подтвердить, извиниться и молить о милосердии, но мой голос почти не слышно. Дождь смешивается со слезами и падает за воротник моего похоронного костюма, заливаясь тонкой струйкой, сбегающей с лица.
– Гореть тебе в аду вечно.
Крышка легла с легким стуком. Темно, сыро, пусто и нестерпимо страшно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги