скачать книгу бесплатно
– Не сопротивляйся и не напрягайся. Быстрее кончишь.
В таком состоянии я не могу соображать, я закрываю глаза и, как в детстве, пытаюсь считать до тысячи.
Один… соска касается горячий влажный язык.
Семь… пальцы выводят узоры на груди.
Двенадцать… я с ужасом понимаю, что живот сводит в слабой, но сладкой судороге.
Нет! Нет! Нельзя! Нельзя отключаться, нельзя забывать, что происходит! Нельзя поддаваться его опытным пальцам…
Двадцать… неумолимо он спускается по животу к трусикам.
Двадцать шесть… пальцы проникают под резинку. Я свожу ноги, но против его силы просто нечего поставить, одним легким движением он разводит их в стороны и касается меня там. Я выгибаюсь, кажется, словно меня ударяет током.
– Во-от так, – усмехается он, лаская. – Еще пару минуток… я немного поиграю.
Я ненавижу себя за то, что чувствую, но коктейль из страха с наслаждением пьянит куда сильнее вина. Мужчина словно знает, как и где меня нужно касаться, чтобы вызвать максимум болезненного желания. Я ненавижу себя за то, что лежу перед ним с разведенным ногами и сгораю от прикосновения к чувствительному местечку. Я ненавижу себя за то, что не могу оставаться холодной, за то, что плачу и всхлипываю.
Я ненавижу его за то, что он заставляет меня пережить, потому что больше, кажется, просто не выдержу.
На части рвется сердце, на части рвется привычная "я".
Шестьдесят семь… Боже, как мучительно долго… Мне кажется, хуже быть не может, сильнее напряжения я не испытывала, но каждое движение его пальцев убеждает меня в обратном. Контраст моей разгоряченной влажной кожи и его – загрубевшей – высвобождает доселе неизведанные ощущения.
– Ненавижу, – выдыхаю это слово вместе с всхлипом и запрокидываю голову.
На несколько секунд его рука сжимает мое горло, пока судорога не стихает, а волны удовольствия, пронзающие тело, не становятся тише.
Я пытаюсь прийти в себя, заставляю открыть глаза, а в это время Сергей наклоняется и развязывает шарф. Я навсегда запомню запах его парфюма. Теперь мои кошмары будут пахнуть так, как он.
И говорить его голосом.
– Ну вот и умница. А говорила, не сможешь.
Сколько я лежу, выравнивая дыхание и останавливая слезы? Не знаю. Отрешенно слушаю голоса, доносящиеся из гостиной, но не разбираю слов. Потом хлопает дверь.
Этот звук приводит меня в чувство, я подскакиваю и судорожно начинаю одеваться. Почему-то кажется, что если Дэн увидит меня в таком состоянии, случится что-то необратимое.
Но разве оно уже не случилось?
Дрожащими руками я застегиваю платье, собираю волосы в хвост. Мне надо умыться, но ванная слишком далеко.
Бежать! Как можно дальше и скорее! Оказаться далеко-далеко, в безопасности и тепле.
– Жень…
Денис стоит в проходе. Губа разбита, под глазом зреет синяк. Не знаю, кому из нас досталось больше. Эта мысль неожиданно веселит. Нервное, наверное.
– Не надо! – Я поражаюсь тому, как звенит голос.
Он без слов пропускает меня к выходу. Даже в глаза не смотрит.
А мне хочется плакать, потому что его я представляла, когда думала о счастливом будущем. О нем думала как об отце моих детей. Им жила!
Не смог, не стал, не защитил… все равно бы, конечно, не справился, но я бы знала, что он пытался! Знала, что хотел, знала, что не желал мне зла. Его "не буду" – приговор куда более жуткий, чем то, что сделал Сергей.
– Женьк, ну их трое против одного…
– Замолчи! – рычу и слезы все-таки оставляют две новых дорожки на высохших щеках.
Он протягивает мне контейнер с фруктами, все так же отводя глаза. Мне хочется швырнуть ему этот контейнер в лицо, расцарапать его, кричать, драться, заглушить как-то опустошающее ощущение предательства! Но я представляю, как сонная Элька спросит "А что ты мне принесла?", и заставляю себя взять фрукты.
Это унизительно. Больно.
Но ради племяшки я должна держаться.
Глава вторая
– Ну вот, – говорю я, – теперь ты – котенок.
– Р-р-р-р! – кривляется чудесная девчушка и морщит нарисованный носик. – Я тигр-рр-ь!
– Она только "Р" выговаривать научилась, – поясняет мама. – Хвастается.
Отдает мне деньги и вручает дочке большой ком сладкой ваты. Я бы тоже не отказалась от сладкой ваты, хотя, пожалуй, мороженого хочется больше. Но в парке оно жутко дорогое, а оставить инвентарь и уйти в супермаркет я не могу. До конца смены еще два часа. Потом быстро убрать складные столик и два стула в подсобку, собрать краски и все инструменты, и бежать за Элькой в садик. Дома поделать с племяшкой задания, а вечером сесть за заказ, потому что время поджимает, я и так пропустила три дня из-за температуры, и они больно ударили по кошельку.
Я рисую в парке четыре дня в неделю: с четверга по воскресенье. Плачу за место восемь тысяч в месяц и очень им дорожу. Его выбила Марина – дочь соседки. За такое проходное вообще платят двенадцать, но мне сделали скидку, уж очень понравились работы начальнице.
– Скажу сразу, – вздохнула она, – свободы творчества здесь нет, но ты выставь на продажу и как примеры. Но чаще всего заказывают портреты и аквагрим. За них и платят.
– Мне подходит, – улыбнулась я. – Рисовать для души я могу дома, а если за портреты платят, то буду работать. Не волнуйтесь, я умею ладить с людьми.
Да… умею, это точно. Только не разбираюсь в них.
Заработок сезонный, но зато можно откладывать. В хороший солнечный выходной можно заработать несколько тысяч. На самом деле я благодарю Бога за возможность найти эту работу, потому что с ее появлением мы с Элькой стали лучше питаться и смогли одеться к зиме.
Ну и, конечно, я откладывала. Сначала, получив за неделю половину оклада оператора на почте, я растерялась. Никогда таких денег не видела, даже мелькнула мысль купить что-нибудь дорогое, для души. Или какую-нибудь модную классную игрушку для Эли. Но быстро взяла себя в руки, ограничилась ананасом и куклой, а остальное стала откладывать на черный день. Придет осень, за ней зима, и до весны с заработком будет похуже. Может, будут падать курсовые, а вдруг нет?
Я рисую не одна, на линии вдоль главной аллеи еще три художника. Один рисует шаржи, второй портреты, а третий расписывает желающих хной и индийскими узорами. В перерыв мы часто ходим друг к другу поболтать, так что на олимпийке у меня болтается значок с забавной мордой-шаржем, а все руки покрыты оранжево-коричневыми завитками и узорами.
Одна из мам, оставляя мне ребенка на портрет, живо интересуется мехенди и спешит к мастеру, получая заверение, что никуда от меня ребенок не денется.
Пусть это немного не то, о чем я мечтала, но все же работа, связанная с рисованием. А значит, я получаю от нее удовольствие и отдыхаю душой.
Так погружаюсь в рисунок, что не замечаю происходящее вокруг. Лишь краем глаза вижу, как кто-то ходит вдоль ряда моих картин, рассматривая каждую по несколько минут. Мне хочется рассмотреть этого человека, прочитать в его глазах вердикт о моем творчестве, но нужно рисовать и присматривать за девочкой.
Мне вдруг становится как-то страшно, что ли. Или волнительно? Человек все не уходит, стоит. Ждет, когда я закончу?
Наконец портрет готов, я получаю деньги и убираю их в карман. Счастливые мама с дочкой уходят развлекаться дальше, а я вытираю кисть и поднимаю голову.
Сердце останавливается, когда встречаюсь взглядом с бесцветными глазами.
Нет… Нет! Это не может быть он, не должен… прошло десять месяцев, и я отсчитала каждый, зачеркнула в календаре, а с приходом весны вдохнула полной грудью. Я выжила, выкарабкалась и наладила все. Не может же он все разрушить…
Стоп! Спокойно. Он просто шел мимо и заметил меня. Поздоровается и уйдет, а если я не выдам страх, то уже к вечеру забуду об этой встрече, словно ее и не было.
– Сколько эта стоит?
Он показывает на картину сказочного замка в облаках, на рассвете.
– Пятьсот рублей, – нехотя отвечаю я.
Он вальяжно проходит мимо картин и садится в складное кресло, которое явно не соответствует ни его статусу, ни размеру. Он смотрится в нем до ужаса странно.
– На заказ рисуешь? – спрашивает он.
Я украдкой оглядываюсь, ожидая увидеть охранников, как в тот вечер, но, похоже Сергей в парке один. Действительно случайно шел мимо, или…?
– Мне кажется, вам лучше уйти. – Я набираюсь смелости и говорю ему это в лицо.
– Я сам решаю, что мне лучше. На заказ, спрашиваю, рисуешь?
Он ведь видит табличку рядом со столом, прекрасно видит, что там написано "рисунки под заказ", но все равно хочет, чтобы я ответила. Хочет, чтобы подчинилась.
– Да, рисую.
– Хочу заказать постер. В новый дом, я делаю ремонт, переехал после развода.
– Вам лучше обратиться в профессиональную арт-мастерскую. Там нарисуют качественно и под стиль ремонта.
Стараюсь не смотреть на него, поэтому перебираю кисточки и аккуратно складываю краски.
– А я хочу, чтобы ты нарисовала. Аванс.
Он кладет на столик пятитысячную купюру. Я злюсь, потому что понятия не имею, как себя вести. И мне страшно в его присутствии, коленки дико дрожат.
– Мне нужно знать, что рисовать…
– Себя.
Я роняю кисточку и поднимаю глаза.
Черт.
Насмешка. Интерес. Азарт. Да он же играет со мной, как кошка с мышкой! И в конце скорее всего съест или просто задушит, ради веселья.
– Нарисуй себя, ты красивая. Не хочу модель из интернета. Не хочу шлюху по вызову у себя на стене. Нарисуй себя.
Он молчит и вдруг добавляет:
– Без одежды.
– Нет! – отрезаю я.
– То есть ты не принимаешь заказ?
– Разумеется, нет! Вы ненормальный!
– Тогда я сейчас забегу к директору, она моя хорошая знакомая, скажу, что незачем держать место для человека, который отказывается работать.
Я цепенею, не веря ушам. Он что, действительно может это сделать? Оставить меня без работы, потому что захотелось поиздеваться!
– Хочу черно-белый рисунок, – безмятежно продолжает Сергей. – Материал любой, какой тебе удобнее. Все остальное на твое усмотрение, но не пытайся меня поймать на слове. Без одежды – это значит обнаженной. Ничего лишнего. Только твое тело, никаких предметов, которые помешают мне любоваться природной красотой.
Я сижу, замерев, не верю, что это действительно происходит со мной. А Сергей тем временем поднимается и говорит:
– Приду в воскресенье. Четыре дня тебе хватит на небольшую картинку. Получишь остальное.
– Я не буду…
– Подумай, малышка, потому что я или вместе с рисунком сяду в машину и уеду, либо без рисунка загляну на огонек к директору. И уедешь ты. Береги голову, жарко сегодня.
Он уходит, а я роняю голову на руки и в бессильной злости сжимаю кулаки.
С природой мы подруги. Через десять минут дождь разгоняет и без того немногочисленных посетителей парка. Я быстро убираю все инструменты и бегу под крышу. Обычно, в таких ситуациях, я жду полчаса и, если погода не исправляется, уезжаю домой. Большинство отменяет планы сходить в парк, если за окном беспрестанно льет дождь.
Сборы немного отвлекают. Когда я уже сажусь в трамвай, мне звонит воспитательница из Элькиного сада:
– Евгения Михайловна, Элиночка что-то плохо себя чувствует, ее бы забрать.
– Что ж, я как раз освободилась и уже еду к вам. Что-то серьезное?
– Температура поднялась, да она с утра вялая какая-то, на прогулке почти не играла. Медсестра горлышко посмотрела, но, вроде, не красное. Наверное, вирус подхватила.
В душе поселилось беспокойство. Какие вирусы летом? Это же не осень, когда приходят первые ветра, не весна, когда после шести месяцев снега хочется тихо умереть в уголочке. Но Элька редко болеет, так что я быстро успокаиваюсь. Беру в аптеке леденцы от горла, капли в нос – дома кончились, витамины, грудной сбор и заодно жаропонижающее, на всякий случай. В супермаркете плачу за две пачки замороженной клюквы, и…
– Сто одиннадцать девяносто, – говорит кассир.
В кошельке только сотня. Блин. И на карточке ничего нет, перед выходом я заплатила за коммуналку, а сегодня заработала всего ничего. Только оранжевая пятитысячная лежит, но ее я запретила себе трогать.
– Тогда давайте один пакет, – говорю.
Мне всегда почему-то в такие моменты неловко. Вряд ли это дело кассира, хватает ли у меня денег, но ее неудовольствие буквально сносит меня с ног.
Я забираю из садика Эльку. Она и впрямь вялая, горячая и капризная. Сначала Элина капризничает и мне приходится читать ей сказки, а потом, когда температура поднимается выше тридцати восьми, я даю ей сироп и укладываю спать.
Ненавижу такие простуды. Они всегда вызывают иррациональную панику.
