скачать книгу бесплатно
Лиза
Кажется, я сейчас умру. Спина болит так, словно меня сбил автобус. Шея в постоянном напряжении, а руки дрожат от тяжелых подносов. Второй день на новой работе оказался адским. Я не ждала, что буду всю смену бегать с легкими бокалами, но уж точно не ожидала, что уже к середине ночи превращусь в комок усталости, боли и нервов.
Ноги словно ступают не по полу, а по битому стеклу. И ужасно болит голова. Я пью третью таблетку за смену, и это почти лимит, четыре – суточная доза. Но они спасают ненадолго, от грохочущей музыки, запахов кальянов и мигающего света хочется спрятаться как можно дальше. Увы, такая роскошь мне недоступна.
Впрочем, стоит благодарить судьбу, что работа вообще есть. В последнее время общепит и клубы чувствуют себя неважно. Я успела поработать посудомойкой в ресторане, горничной в гостинице, и вот теперь тружусь официанткой в дурацком коротеньком платье и заячьих пошлых ушках. Не могу даже сосчитать, сколько раз за ночь меня ухватили за задницу, а сколько попытались усадить на колени.
Стоит нечеловеческих усилий сдерживаться, напоминать себе, что я – просто робот, запрограммированный носить тарелки, а внутри ничего не замирает от панического ледяного ужаса, когда очередной нетрезвый клиент предлагает деньги за ночь или просто внаглую тащит на диван.
Мне очень нужны деньги. И я должна работать. Оплатить коммуналку, найти себе немного еды, а потом думать, как жить дальше. Черт, было бы проще, если бы у меня был диплом, но он сгорел вместе с машиной мужа, и с тех пор у меня не было ни времени, ни сил восстановить. Да я и не знаю, возможно ли это. И кто возьмет на работу выпускницу, которая пять лет после выпуска не работала вообще?
Нужно задержаться здесь. Иначе только в уборщицы офисов. Почему-то эта мысль пугает больше всего, я не хочу мыть офисы и магазины. Здесь неплохо платят, а еще оставляют щедрые чаевые. И кормят, что в последнее время стало очень актуально.
Да, Лиза, ты докатилась. Носишь еду в платье с пушистым хвостом на заднице, радуешься пельменям и мечтаешь о чашке хорошего кофе. Господи, все бы отдала за капучино! Нежный, мягкий, с молочной пенкой и легкой коричной присыпкой… раньше я пила их литрами, не замечая, как улетают деньги с карточки, а сейчас если бы кто-то повелел написать письмо Деду Морозу, я бы попросила чашку кофе и марципановую конфету.
Голод – одна из самых унизительных вещей, с которыми я столкнулась за этот год. Можно пережить старые разваливающиеся зимние ботинки, отсутствие дома света и отсутствие в холодльнике еды, но чувство облегчения и робкой радости от того, что тебе дают целую тарелку разогретых пельменей, вынести практически невозможно.
Я считаю часы до конца смены. Мысль о том, что, вернувшись домой, я отключусь, едва успев раздеться – единственное, что спасает.
– Елизавета, – строго говорит администратор, когда я подхожу, – а ну-ка, идем.
В душе появляется смутное беспокойство. Что случилось? Этот вопрос я и задаю.
– Случилось. Клиент утверждает, что ты украла у него кошелек.
Руки как-то резко слабеют, и я отстраненно радуюсь, что не держу сейчас поднос, иначе вся посуда покатилась бы по полу.
– Это неправда! Я ничего не брала!
– А вот сейчас и проверим. Показывай сумку и карманы.
Что ж, похоже, я соврала. Вот ЭТО унизительнее голода. Я никогда бы не взяла чужое. Девчонки частенько обманывают подвыпивших клиентов, зажимая сдачу или накидывая в чеке пару лишних позиций, а я даже на это не могу решиться. Даже если знаю, что дома меня из еды ждут чай и пачка овсянки.
Мы заходим в комнату для персонала, и я снимаю с вешалки сумку и куртку.
– Я ничего не брала. Я вообще не заходила сюда с тех пор, как…
Администратор, женщина средних лет с непривычным именем Айжан, не обращая внимания на мои слова, роется в сумке. А когда извлекает оттуда черный мужской кошелек, мне кажется, словно земля уходит из-под ног.
– А это что?
– Я…
– Елизавета, я спрашиваю, что это?!
– Я не знаю, Айжан! Я впервые его вижу, это не я!
Должно быть, кто-то из девчонок испугался, что поймают и быстро сунул мне в сумку. Но как доказать?
– Давайте посмотрим камеры! Я ничего не брала, я даже не знаю, чей он!
Начальница неторопливо открывает кошелек, но он совершенно пуст, только карточки виднеются в специальном отделе. Женщина поднимает на меня глаза, и я читаю в них все: злость, разочарование, обвинение и… что-то еще.
– Что? – онемевшими губами спрашиваю я.
– Лиза, верни деньги по-хорошему.
– Какие деньги, Айжан?! Я! Ничего! Не! Брала!
– Кошелек клиента в твоей сумке. В кошельке были деньги, ровно двадцать семь тысяч рублей. Сейчас здесь пусто. Давай не будем вызывать полицию. Верни деньги, с клиентом я разберусь сама. И пойдешь отсюда на все четыре стороны по-хорошему.
Двадцать семь тысяч… еще год назад они казались копейками. Я могла купить туфли в три раза дороже просто потому что понравились ремешки или отдать такие же деньги в спа-салоне. Сейчас чтобы их заработать мне разве что придется пойти в проститутки. Или продать почку, и тогда останутся деньги на коммуналку, кстати.
– Я не брала. Я клянусь, я не брала! Айжан, ну где бы я их спрятала?!
– Ладно. Не хочешь по-хорошему, я вызываю полицию.
Первый шок чуть проходит, и я заставляю себя успокоиться.
– Да. Да. Вызови. Пусть смотрят камеры, я ничего не брала!
– Клиенту скажи, – огрызается Айжан.
– Скажу! Где он? Пусть скажет, когда именно я подходила и как умудрилась украсть бумажник, посмотрим по камерам!
Я направляюсь к выходу из подсобки, чтобы вернуться в зал и разыскать обворованного наверняка бухого идиота, не уследившего за бумажником и даже не запомнившего официантку. Но начальница преграждает мне путь.
– Дудки, милая. Никуда ты не пойдешь. Будешь сидеть здесь, пока не приедут менты, ясно? А если клиент захочет пообщаться, тогда зайдет. Не хватало мне еще воровки! Это не сельский клуб, это элитное заведение!
– Но…
– СЯДЬ, СУКА!
Я испуганно сажусь на скамейку. Сейчас Айжан выглядит ненормальной. Ее ноздри широко раздуваются от гнева, а глаза мечут молнии. Кажется, она в шаге от того, чтобы меня ударить, и я невольно чувствую, как сжимаюсь в ожидании боли. Ненавижу! Ненавижу!
– Только попробуй что-нибудь выкинуть, Каренина, я тебя сама под поезд брошу, ясно?! Позорище. Лимита.
Она с грохотом захлопывает дверь, и я остаюсь в темноте, нет сил даже включить в подсобке свет. Руки мелко дрожат, а к горлу подкатывает тошнота. Я лишилась работы… это не подлежит сомнению. И если не докажу, что не брала проклятый бумажник, то отправлюсь в тюрьму.
– Господи, когда все это закончится, – шепотом спрашиваю я, хоть и знаю, что ответа не будет, – неужели меня мало за Лешку наказали…
Нельзя сейчас плакать, и я упрямо вытираю слезы. Я не слабая, я не воровка, я сейчас спокойно все объясню полиции, клиенту. Мы вместе посмотрим камеры, найдем того, кто спер бумажник и подкинул его мне, а потом я пойду домой и забуду все, как страшный сон. Всю жизнь как кошмар, непрекращающийся.
Время течет невыносимо медленно. У меня нет часов, а смартфон остался в сумке, которую почему-то забрала с собой Айжан. Кажется, будто я сижу здесь несколько часов, и вскоре приходит паническая мысль: а если обо мне забыли? Разобрались в инциденте и ушли, а меня так и оставили в закрытой кладовке. В темноте.
Я знаю, что будет дальше. Еще какое-то время у меня получится сохранять спокойствие, а потом накроет паникой. Я уже чувствую, как из темноты она тянет ко мне холодные скользкие лапы. Иногда помогает думать об Артемке. Я вспоминаю его темную головку, склонившуюся над рисунком, высунутый от усердия язык и тихое сопение.
А Лешка смеялся и говорил:
– Лизка, весь в тебя. Ты не замечала, что вы совершенно одинаково вытаскиваете язык, когда думаете? Они у вас даже одинаковой формы. Никогда не думал, что языки могут быть одинаковыми.
Его это так забавляло, что он постоянно ловил нас на задумчивости и по-дурацки хихикал.
Это опасный путь. Я могу как вытащить себя за косичку из болота, так и оступиться, вспомнить о том, чтобы было после, и провалиться еще глубже. Захлебнуться в собственной тоске.
Слышу шаги и поднимаюсь. Щелкает замок, а вместе с ним «тук-тук» – мое сердце в последний раз с силой ударяется в грудную клетку и замирает. Наверное, так заключенный ожидает приговора. Надеется, что произойдет чудо, и приговор станет оправдательным, но в глубине души знает, что к нему идет палач.
– Мы посмотрели камеры, – холодно говорит Айжан. – Там четко видно, как ты хватаешь бумажник со стола и прячешь в карман фартука.
– Этого не может быть! Я не брала! Покажите запись, я хочу увидеть ее!
– В полиции посмотришь. У тебя будет много времени подумать о том, каким ничтожеством можно стать. Надеюсь, они закроют тебя на годик-другой в колонии.
Меня бьет мелкая дрожь. Я знаю, что Айжан зла и специально меня доводит, но часть меня до безумия боится оказаться в тюрьме, пусть и на время разбирательств.
– Так нельзя… я ничего не сделала… Покажите записи! И… и дайте поговорить с тем человеком! Я не буду больше слушать ваши оскорбления. Я сама все объясню! Дайте мне с ним поговорить!
– Ладно, – после долгой паузы кивает Айжан. – Поговоришь. А потом навсегда скроешься с моих глаз, и сама будешь выпутываться. Сядешь ты или продашь почку, меня не ебет, ясно?
– Да, – глухо отвечаю я.
Моя надежда только в том, что клиент окажется адекватным. И поверит, что я не брала его бумажник. Но камеры… неужели Айжан соврала? Там не могло быть меня! Может, перепутали девушек? Если мне удастся посмотреть запись, я смогу понять, кто стащил кошелек.
Администратор уходит, а я слышу новые шаги. Более тяжелые, какие-то тревожные. Хотя к этому моменту я уже в состоянии полуобморока. Я ужасно хочу пить, еще сильнее – есть. Готова отдать душу за возможность прилечь, а в висках пульсирует боль.
Когда вспыхивает свет, я жмурюсь и не могу рассмотреть вошедшего. Глаза, привыкшие к темноте, слезятся и болят. Но когда первый шок проходит, в первое мгновение я думаю, что сошла с ума. Что усталость сыграла со мной злую шутку.
Потом ноги подкашиваются, и я сажусь на скамейку.
– Леша…
– Здравствуй, Лиза. Неожиданная встреча, правда?
– Что это значит? Что ты здесь делаешь?
Боже, что я несу?! Лопочу какую-то ерунду, а сама жадно всматриваюсь в знакомые черты. Он почти не изменился… только вернулся к спорту и сменил теплый взгляд на холодное отвращение. Но все еще красивый. При взгляде на него я все еще чувствую, как внутри все сжимается. В нем – черты моего сына, в нем – моя душа, от которой ничего не осталось.
– Ты стащила мой бумажник.
– Нет. Я даже не знала, что ты здесь, я не подходила к тебе.
– И все же бумажник нашли в твоей сумке. А денег там не было.
– Чего ты добиваешься?
– Того, чтобы ты заплатила.
Мы все еще о деньгах?
– У меня нет двадцати семи тысяч.
Я не собираюсь этого добавлять, но слова сами вырываются тихим шепотом:
– У меня ничего нет.
Он подходит ближе. Накрывает сначала запахом, незнакомым – сменил духи. Потом теплом от близости. А потом прикосновением к подбородку, вынуждает поднять голову. Смотреть ему в глаза невыносимо. Я ни разу не отважилась.
– Ошибаешься, Лиза. Кое-что у тебя все же есть.
Губы немеют, а голос куда-то пропадает. Он так близко, и от близости кружится голова. Кажется, я вот-вот проснусь, потому что все мои сны о нем заканчиваются так же, но… это не сон. Это он передо мной, призрак прошлого, демон с холодными жестокими глазами. Я влюбилась совсем не в этого Лешу, но я его таким сделала.
И не жалею об этом.
– Что тебе нужно? Отпусти меня…
– Отпущу. И даже не стану писать заявление. Только ты кое-что сделаешь. Как по мне, это хорошая услуга почти за тридцатку, которую ты сперла.
– Я не…
Он прижимает к моим губам ладонь. От прикосновения по телу идет дрожь, и я даже не могу сказать, страх это или что-то другое, давно похороненное.
– Сейчас ты оденешься и вместе со мной выйдешь из этого гадюшника. Мы сядем в машину, поедем в отель, где ты будешь очень хорошей и послушной девочкой. А когда мы с тобой наиграемся, исчезнешь навсегда, как ты умеешь.
– Мы… Леш, я не понимаю…
– Что тут понимать? – грубо обрывает бывший муж. – Мы с Вадиком хотим тебя трахнуть. Он всегда смотрел на тебя, как кот на сметану, а передо мной у тебя еще пени по супружескому долгу накапали. Одна ночь – и до свидания. Ну, или поехали в КПЗ, потом в колонию.
– Леша…
Я не могу поверить в то, что слышу это от него. Между парнем, в которого я влюбилась по уши, и мужчиной, что сейчас смотрит и оценивает меня, как товар, нет ничего общего. Только внешность, только имя. А душа не его.
– Так же нельзя.
– Почему?
Он жадно рассматривает меня, взглядом скользит по вырезу платья и голым коленкам. Я с горечью думаю, что этот взгляд совсем не отличается от тех, которыми награждали нас богатые клиенты с ощущением вседозволенности. Только ему сейчас действительно дозволено все.
– А если я скажу, что согласна на полицию?
Он может и не отвечать, я знаю, что будет. Сейчас Алексей Каренин – очень богатый человек, способный и доказать мою вину и устроить поездку в не столь отдаленные места. Я очень плохо знаю законы, понятия не имею, сажают ли за такую кражу, но не сомневаюсь, что Леша бросит все силы, чтобы отомстить.
Мы оба знаем, что дело не во внезапно вспыхнувшем желании. И не в злости за потерянные деньги, если они вообще были. Он хочет, чтобы я испытала тот же ужас, почувствовала себя разбитой. Я не ждала милости и прощения от бывшего мужа, но точно не была готова к его ненависти.
– Леш… я тебя прошу, отпусти меня… не мучай.
Себя не мучай. Меня. Я не имею права просить, наверное, не заслужила, но, черт возьми, я хочу дышать! Хочу помнить несколько лет, когда была счастлива, а не часы, когда умирала последняя надежда на то, что однажды все будет хорошо.
Как Леша сам говорил.
