скачать книгу бесплатно
– Сейчас будет легче, – пообещал Колчак, выдернул штекер микрофона, сделал три ровных шага к ограждению и толчком плеча отправил камеру за борт.
Произошел бултых, выбивший тонкий фонтанчик.
Телевизионщики оглушенно раскрыли рты.
– Какой я неловкий, – сокрушенно вздохнул Колчак. – Вылавливать будете на ходу, или пока здесь постоите?
– Т-ты чего?.. – пробормотал одутловатенько-носатый. Лысина оператора посерела, и на ней рельефно проступил теменной шов. Из горла его раздался тонкий мышиный писк.
– Я чего? Я показал, как мы преодолеваем трудности, – светским тоном прокомментировал Колчак свое действие, столь же дикое, сколь разорительное. – И готов продолжить демонстрацию. Для справки: если ты, шплинт, еще раз вздумаешь обратиться ко мне на ты, тут же нырнешь следом. Еще вопросы?
– Вы же нас сами пригласили! – на звонкой и срывающейся струне дала голос блондинка, от щек и переносицы вверх лицо ее залилось светло-розовым, а ноздри и подбородок заметно побелели, отчего она стала походить на красивую двухслойную пастилу.
– Вы бы предпочли, чтоб мы вас из зенитки сбили?
– Но ведь можно было сказать! Зачем вы?!
– Говорю. Затем. Все кассеты сюда быстро.
– Кассета была в камере, – мертвым шепотом сказал оператор.
– Почему «была»? Она там и осталась. Я имею в виду остальные.
– Остальные чистые…
– Тем более нечего жалеть. Взять пилота!!!
Быстрее ориентирующийся в критических ситуациях летчик под шумок отцепил страховочный трос и втек в кабину, уже включив зажигание. Его выволокли, двигатель заглушили.
– Куда без команды? Я скажу, когда лететь.
Пастильно-пастельная княжна-журналистка подрожала ресницами.
– Скажите, пожалуйста, товарищ командир первого ранга…
– Я не командир, а командиров первого ранга не бывает. Я капитан пер…
– Да какая разница! – отчаянно закричала она. – С нами даже чеченцы так не обращались!
– Что же вы от них улетели?
– Вы понимаете, что мы тоже выполняем задание?!
– Не выполнили. И черт с ним. Боцман! Всех проводить на камбуз и накормить. Пусть не клевещут потом на флотское гостеприимство.
– Мы не хотим есть!
– Пожуйте и сплюньте. Знаете, как в наставлении японским секретаршам: «Если вам предлагают выпить, не отказывайтесь, как ослица, а пригубите и поставьте рядом». А вообще вас не спрашивают. Здесь приказываю я. И командир корабля. Выполнять!! – гарк нул он голосом, от которого пригибались когда-то штыревые антенны на авианосце.
Несчастных отконвоировали – пихать кусок в горло.
Спуск по трапам и проход по коридорам невольно развлек их человеческое и профессиональное любопытство. «Это вам повезло, что самих за борт не приказали», – вполголоса утешил Кондрат.
На камбузе они с горя безусловно врезали разведенного спирта, а уж закусить получилось само собой. Процедура эта, как всем известно, очень способствует успокоению нервов и оптимистическому взгляду на жизнь.
– Ладно, – сказал оператор и налил еще. – В конце концов, нам за эту камеру не платить…
– В вертушке бы что-нибудь не сделали, – прищурился пилот, однако жевать не перестал. – Хлопнемся – и соболезнования родственникам. Вы застрахованы?..
Чтобы изгнать эту мысль, пришлось добавить. Шплинт закусил спирт брызнувшим персиком, воткнул косточку в мохнатую киви (из пейзанских подношений) и задумчиво обозрел получившийся автопортрет.
– Да, – признался он Хазанову, подавшему разваленный бутоном арбуз. – Теперь понятно, как вы преодолеваете трудности. Я думаю, вы и дальше справитесь.
– Нет проблем! – гордо ответил Макс, выкладывая алую середку на тарелку красавице.
Через час, расслабленных, их препроводили обратно к вертолету, где уже ждал Ольховский.
– Разъясняю, – сказал он, представившись. – Преждевременная реклама нам ни к чему. Теперь за камеру вас взгреют и, возможно, продолжение визитов последует не сразу. Учтите – следующий вертолет будет сбит без предупреждения. Или катер утопим, в чем вы там пожалуете… И вообще, честно говоря, я вас не люблю.
– За что? – дуэтом спросили Отарик и блондинка, а по лысине оператора пробежала морщина, словно маленькая волна, вызванная землетрясением под черепным покровом.
– За то, что десять лет делали национальных героев из спекулянтов и воров – раз. За то, что исполняете музыку, которую вам заказывают хозяева, – два. За некомпетентность и халатность при исполнении своих служебных обязанностей – три. Ребята, вам же наплевать, что из вашей работы получится реально, – лишь бы сенсацию залудить и бабки срубить. Не надо сенсаций. Всему свое время.
– Мы никак не хотели вам мешать, – сказала девушка.
– Вы взрослые люди. Имею христианскую просьбу – погодите соваться. Удостоверения, документы какие-нибудь есть? Кондрат, перепиши данные. На случай осложнений, – будем надеяться, что обойдемся без них.
Ольховский пошлепал ладонью по стволу свернутого на борт кормового орудия (жест вышел со значением) и с улыбкой доброго следователя предложил:
– Выбирайте сами: или вы остаетесь под арестом на корабле – скажем так, на некоторое время, – или никаких официальных сообщений. (Задержать их – коллеги искать начнут, вертолет пропавший, опять же, – не отлипнешь…)
– Так ведь спросят!
– А ничего интересного. Везем в Москву временную экспозицию Музея революции. Мелочь культурной жизни. И упоминания-то не заслуживает.
– А камеру зачем утопили!!!
– Сказка про белого бычка. Чтоб много шума не было. За камеру могу принести извинения. Взамен обещаю, что если будет повод действительно – вам позвоню первым. Девушка – как вас, Маша? – телефончик свой дайте.
– А как же свобода слова? – язвительно спросил востроносик.
– А как быть, если свобода слова мешает свободе совести? Если по совести, скажем, надо что-то сделать, а по свободе слова можно все изгадить? Свобода слова подразумевает и свободу молчания. Не приходило в голову? Должна ли свобода слова противоречить свободе дела?
– Это смотря какое дело. Хорошее дело слова не боится.
– А это смотря какое слово. Масса хороших дел лопнула из-за свободы болтунов. Ладно – аудиенция окончена. Заводи вертушку.
Грустно кивнул и приложил руку к козырьку.
Через полчаса вошли в сузившееся волжское русло и без происшествий миновали оставшийся по левому борту Белый Городок. Идти оставалось каких-то две с половиной сотни километров.
25.
При проходе Дубны, где справа в Иваньковском водохранилище накатывалась шершавая мелкая зыбь от горизонта, на фоне близкого левого берега отделилось и устремилось наперерез курса судно удивительное во всех отношениях. Это был некрашеный плоскодонный челнок с неуклюжим парусом, сделанным из бурого больничного одеяла. К борту был на метровых рейках пристроен металлический поплавок, скорее всего похожий на пустой бензобак, – очевидно, он служил балансиром для остойчивости. Вялый парус придавал этому катамарану мало скорости, и гребец на корме отчаянно голландил коротким веслом, отчего лодчонка рыскала из стороны в сторону. Греб он, однако, сильно, как будто имел практику спортивной гребли на каноэ.
В бинокль сигнальщику было видно, что выглядит гребец не то чтобы странно, но одет неуместно: узкие отглаженные черные брюки, ворот белой рубашки с узелком галстука в широком развале грубого морского свитера. Короткая бородка была подбрита в шнурок, а роговые очки придерживались веревочкой (или резинкой) вокруг головы.
Бросив грести в сотне метров перед носом «Авроры», он встал и с усилием начал выдергивать короткую мачту вместе с парусом из гнезда. Чуть не вывалившись за борт, он отшвырнул свой нехитрый рангоут, отчаянным гребком выдернул лодку из-под форштевня и заорал, маша и дергаясь, как страдающий пляской Святого Витта, которому в качестве лечебной меры по ошибке загнали клизму скипидара:
– Товарищи! Стойте! На минуту! Примите меня! Дело государственной важности! Судьба мира в ваших руках!
Борт пошел уже мимо него.
– Я от Игоря Васильевича-а!
– Ты слышишь? – иронично сказал Беспятых лоцману. – Он от Игоря Васильевича. Дайте ему два билета в первый ряд и полкило икры.
– Вы меня благодарить будете! Дело жизни и смерти!! – надрывался бородатый очкарик, он же очкастый бородач. Надо сказать, что даже в мешковатом свитере вид он имел подтянутый и спортивный.
– На юте – скиньте ему штормтрап. Пусть попробует…
Поровнявшись с кормой продолжающего тихо скользить по воде крейсера, бородач не стал хвататься за трап, а быстрым движением схлестнул ступень цепью, закрепленной за нос лодки, и успел сунуть концевой крюк в ее звено. После чего присел и схватился за банку.
Лодку дернуло, рывком прижало к борту и потащило на буксире. Только после этого он, удержав равновесие, дотянулся и полез вверх. Это был определенно расторопный парень.
– Я из института атомной энергии, – сказал он так, как поведывают большой секрет. – Прошу проводить к командиру корабля.
– Хорошо, что не к капитану… – пробурчал Кондрат. В каюте Ольховского бородач, продолжая распространять вокруг себя возбуждение, сунул ему жесткую ладонь и представился:
– Альберт. Альберт Гельфанд. Доктор физико-математических наук.
– Что за спех, доктор? И от какого вы, интересно, Игоря Васильевича?
– От Курчатова. Академика Курчатова. Я из его лаборатории. Вы слышали такую фамилию? Хотя, вероятно, еще нет…
Ольховский испытал странноватое ощущение легкого отъезда крыши: слух, зрение и сознание никак не могли совместить полученную информацию, при всей ее внешней простоте и кажущейся малозначимости. В зияющей пустоте зоны, где обычно помещаются мысли и слова, ему удалось отыскать только четыре слова – тех, что еще звучали в ушах, и он поспешил употребить их, как-то прикрывая растерянность:
– Я слышал такую фамилию. – Подумал, обнаружил еще слово и немедленно произнес его также: – Садитесь.
Физик сел, закинул ногу на ногу и, обозначив таким образом свободу и достоинство, как бы компенсирующие внутреннее напряжение, продолжал:
– Откуда, интересно? Впрочем, неважно. Что вы слышали про атомную бомбу?
– А что именно я должен про нее слышать?
– Да. Конечно. Учтите – я посвящаю вас в информацию, в неразглашении которой давал подписку. И расстрелян могу быть не только я, но и тот, с кем я ею делился. Вас это не пугает?
– Хм. Это? Меня? Нет.
– Спасибо. Спасибо, командир. Значит, так. Про Хиросиму и Нагасаки вы знаете.
– Конечно.
– Так вот. Лаборатория Курчатова работает над созданием советской атомной бомбы.
– Чем же ей еще заниматься, – здраво подумал вслух Ольховский и, чувствуя необходимость как-то закрепить хрупкое нащупанное здравомыслие, предложил:
– Хотите выпить?
Физик казался удивлен таким спокойным согласием.
– Спасибо, я не пью.
– Курите.
– Я не курю.
– Занимаетесь спортом.
– Есть немного.
– Каким?
– Байдарка и альпинизм. Подождите со светскими разговорами! Мы знаем, что вы идете на Москву.
– С чего вы взяли?
– А что же вы, на Мадагаскар идете Московским каналом? У нас все знают. Корабль, слухи, ваши подвиги и акции, отношение масс.
– Каких масс?!
– Не критических, конечно. Народных. Хотя и народные могут быть критическими. Извините, глупый каламбур. Ладно, не перебивайте… Петр Ильич? Петр Ильич, дайте сказать.
– Да я вас только и слушаю! (Не прерывая беседы, Ольховский выпил сам и звякнул Оленеву: «Зайди-ка».)
– Вот слушайте. Работы находятся в стадии завершения.
Ольховский понимающе покивал:
– Получили материалы от супругов Розенберг.
– От каких супругов?! – вытаращился физик и протер платочком очки, не снимая их.
– Наших разведчиков в США.
– М-да?.. Гм. А вы откуда можете располагать такой информацией?..
– Неважно.
