скачать книгу бесплатно
– Хм… – Аннет призадумалась и внезапно вспомнила про маму, про хрупкую человеческую жизнь и беспощадные обстоятельства разного рода, которые могут эту самую жизнь забрать. – Я бы отдала всё, чтобы вернуть маму! И правдой бы легко пожертвовала! – слёзы брызнули из глаз Аннет, она зашлась в истерическом плаче.
Тымок подошёл к ней и обнял. Он так крепко и уверенно сжал её в своих объятиях, что на миг стал для неё щитом, способным укрыть от всех житейских бурь и неурядиц. Аннет вспомнила, как до самой школы любила забираться на ручки к разбаловавшей ее маме. Мама сопротивлялась, протестовала, взывала к совести и жаловалась, что ей тяжело, но всё же соглашалась. Эти моменты были самыми сладкими для маленькой Аннет: в объятиях мамы она чувствовала себя как у Христа за пазухой, спокойно и умиротворенно. «У мамы на ручках» было самым теплым и безопасным местом в мире. В объятиях Тымока Гульд вновь испытала то сладкое забытое чувство родом из детства. Оно, с одной стороны, принесло ей некое облегчение, а, с другой стороны, только удвоило её страдания – боль от потери мамы только усилилась. Однако сейчас, под защитой Тымока, Аннет поняла, что способна её выносить. Она рыдала без остановки, её тело подпрыгивало и сотрясалось мелкой дрожью, нечеловеческие стоны-хрипы с какой-то зверской, животной силой вырывались из груди. Тымок гладил Аннет по голове, приговаривая: «Тише, тише, моя хорошая! Всё обойдется! Всё как-нибудь наладиться!».
Постепенно, потихоньку Аннет пришла в себя. Неожиданно она вновь почувствовала себя живой.
– Я соболезную, Аннет! Мне очень жаль!
– Спасибо тебе за поддержку, Тымок! Ты мне очень помог! – выдавила из себя Аннет, которой теперь вообще не хотелось разговаривать. Все эти споры, выяснения, обсуждения, все эти правды и неправды показались ей теперь такими мелочными, такими ничтожными. «Слова врут, люди врут, мысли – тоже» – промелькнуло у неё в голове. Ей хотелось побыть во внезапно обнаружившейся внутри неё тишине. Рушить красоту момента дальнейшим продолжением диалога не хотелось. Но Тымок всё испортил.
– Знаешь, Аннет, ничего правдивее смерти в этой жизни нет!
– Ты прям стихами заговорил! – выдала Аннет нетипичную для себя реакцию. Она совершенно не пыталась вникнуть в смысл сказанного, оказавшись неожиданно завороженной ритмом и мелодикой произнесённой фразы.
– Ты даже не представляешь, сколько у меня ещё всяких разных талантов! Но это не главное. Главное – ты не представляешь, сколько их у тебя! – приободряющим тоном произнес Тымок, не без радости отметивший, что эмоциональное состояние соседки выровнялось. – Кстати, о талантах: я хочу пригласить тебя на одно культурное мероприятие. Скажи, ты уже была в храме Истины?
– Храме Истины? Это в том, который в Таиланде?
– Да нет же. У нас тут свой есть, с тайским он не имеет ничего общего, за исключением названия.
– Мне казалось, Банум даже при правительстве Министерства остается светским государством… Разве нет?
– Всё правильно. Храм ни к церкви, ни к религии не имеет никакого отношения. Это, скорее, социокультурное пространство. Там идёт непрерывный перфоманс под названием «Рождение Истины». Приглашаю тебя его посмотреть!
– Мм.. даже не знаю. Там наверняка опять будет какая-то идеология и пропаганда…
– Ну, идеологии и пропаганды там не больше, чем в искусстве в целом. Из крипты каждый выходит со своими впечатлениями. Каждый выносит что-то своё. Это то и интересно!
– Из крипты? Там что майнят крипту? А истина, получается, в крипте, так что ли? – рассмеялась Аннет.
– Ну, что я тебе тут буду рассказывать! Так неинтересно! Ты должна всё увидеть своими глазами. Пойдём! Если не понравится, обещаю – мы сразу уйдём, я провожу тебя обратно домой.
– Ладно, уговорил! – Аннет не хотелось выходить на улицу, но и отпускать Тымока тоже. За человека, способного её рассмешить, она готова держаться мёртвой хваткой.
Глава 4. Храм Истины
Храм Истины совершенно не был похоже на храм. Аннет здание напомнило перевёрнутую вверх тормашками хрустальную люстру с висюльками. «И когда они успели здесь такое отгрохать? И главное – на какие шиши?» –подумала про себя девушка, но вопросы свои пока решила оставить при себе. Внутри всё выглядело футуристично: как галерея-лабиринт с дверями-порталами в залы, представляющими из себя стеклянные сферы. Тут и там сидели люди с блокнотами и мольбертами, некоторые даже с музыкальными инструментами. «Нам вниз!» – схватив за руку Аннет, проговорил Тымок и увлёк девушку за собой вниз по винтовой мраморной лестнице.
– Крипта – это нижняя церковь вообще-то. Слово пришло к нам из греческого и обозначает крытый подземный ход, тайник. Его ещё и в биологии используют, если ты не знала. Так обычно называют какую-то полость, скрытую между стенками каких-нибудь канальцев, этакое слепое пятно, пространство с секретиком, полость между двойным дном, где спрятано что-то неочевидное. Подумай, какая игра слов! Секрет в биологии – это выделения каких-то желез, выполняющих определённую функцию. Для того чтобы понять какую, учёным обычно приходится поломать голову. Сначала они обнаруживают то, что сверху, а уж потом находят крипту, а в ней секрет. Наша крипта в храме Истины – это дом одноименной богини. Где же, спрашивается, ей еще жить, как не здесь?
Аннет и Тымок спустились в помещение со сводчатым потолком, в центре которого было нечто вроде сферической формы шатра, от которого шло мощное белое-фиолетовое свечение. У самого основания шатра оно походило на водяную дымку, состоящую из множества крохотных брызг, а ближе к потолку рассеивалось, приобретая причудливые формы, подобные клубам сигаретного дыма. Аннет заметила фейерверк из сердечек, подобный россыпи лайков, отправляемых пользователями любимым блогерам во время прямых эфиров. Среди других символов были крохотные бабочки, активно машущие своими крылышками, стрекозы, колибри и даже скачущие по радуге единороги. Чуть поодаль вспыхивали знаки свастики, фигурки каких-то чертиков с хвостами, рогами и вилами, трехмерные изображения черепов и костей, фаллические символы. Цифры, буквы, какие-то непонятные и незнакомые Аннет знаки растворялись в воздухе, пожираемые всполохами неонового пламени, языки которого поднимались высоко вверх, до самого купола. Картинка менялась настолько быстро, что спустя секунду Аннет уже забывала о том, что видела накануне. Ей пришлось сильно напрячь всё свое внимание, чтобы продолжать различать витающие в воздухе послания. Довольно быстро взгляд её замылился, и свечение вокруг купола превратилось в одну сплошную стену света. Свет этот вибрировал и даже как будто бы танцевал, завораживая своим движением. Аннет смотрела на него как зачарованная и не могла сдвинуться с места.
– Готова столкнуться с неочевидным? – спросил девушку Тымок, вырвав её из оцепенения.
– Да, пойдём! – растерянно протянула Аннет.
Они приблизились к шатру, который при ближайшем рассмотрении показался Аннет полнейшей бутафорией – собранной на коленке конструкцией из дешёвого пластика. Внутри было полно народу. Кто-то смотрел в потолок, кто-то крутил головой по сторонам, кто-то застыл на месте, будто бы обратив взгляд куда-то внутрь себя. Изнутри обиталище богини напоминало собой то ли какой-то шаманский чум, то ли просто шалаш из говна и веток, как про себя окрестила его Аннет. Она смотрела на людей и пыталась понять, что они все здесь делают, ради чего они тут собрались. И где, собственно сама богиня?
– Тымок! Куда смотреть! Где чудо? Где богиня? – шикнула девушка приятелю.
– Смотри куда хочешь! Ты не ошибёшься!
– В смыыысле? – сквозь зубы раздражённо процедила Аннет.
– Пойдем! Я тебе наверху всё объясню!
Они вышли из шатра и Аннет заметила, что посетители, которые вышли вместе с ними, бурно обсуждают увиденное. «Поразительно!», «Невероятно!», «Рвёт все шаблоны!» – произносили люди, казавшиеся полностью обескураженными.
– Что, на хрен, тут вообще происходит? Я никак не вкурю! – дёрнула она Тымока, стремительно тащившего её наверх.
– Пойдём сядем где-нибудь! Мы все сейчас обсудим, не беспокойся!
Когда они оказались в холле, Тымок стал высматривать место, где они смогли бы присесть. В одной из рекреаций сидели художники-скетчисты, которые, судя по всему, зарисовывали то, что открылось им в крипте. Аннет не постеснялась заглянуть в их блокноты и альбомы. Некоторые изображали животных или насекомых, особо часто – мух или козлов, другие ангелов с крыльями, цариц или нимф. Третьи вообще ваяли на листах какие-то кляксы или закорючки, четвертые строчили какие-то непонятные формулы. Аннет казалось, что она попала в театр абсурда. Тымок нашёл для них тихое место в стороне и усадил девушку на большой мягкий пуфик.
– Ну и? – с угрозой в голосе произнесла Аннет, требуя от Тымока немедленных объяснений.
– Ты ничего не увидела, верно?
– А что там, скажи на милость, можно было увидеть, кроме кучки упоротых зевак, усердно изображающих, что получают какие-то внеземные откровения?
– Увидеть можно всё что угодно. Красота в глазах смотрящего, помнишь? Здесь этот принцип работает на 100%.
– Ты издеваешься? – скептически отозвалась на это Аннет.
– Это как посмотреть! – рассмеялся Тымок, но, заметив, что Аннет пилит его недовольным взглядом, поспешил реабилитироваться в её глазах. – Аннет, прошу, давай обойдемся без жертвоприношений! Вижу, ты уже готова сделать меня агнцем на заклание! Это слишком опрометчиво! Поверь, я ещё тебе пригожусь! – молодой человек улыбнулся как можно шире. – Кстати, я говорил тебе, что тебе очень идёт злится?
– Не съезжай с темы! Так что за прикол с этой Истиной? Где богиня?
– Ну, как бы тебе сказать… Везде и нигде, и в том числе и в тебе. То, что ты ничего не увидела – это вполне нормально, это естественная реакция. Просто истина – такая вещь, такая субстанция… ну, странненькая, мягко говоря. Эта такая богиня Шредингера: она как бы есть, и в то же время её как бы нет. Недаром её издревле одаривали такими эпитетами, как непостижимая, неуловимая, неочевидная… Рождение истины – это непрерывный процесс. Она рождается в тот же самый момент, когда и умирает. Идет постоянное перерождение, непрекращающаяся трансформация – настолько быстрая, что её невозможно отследить. Так что твоя реакция, можно сказать, самая здоровая.
– Но ведь люди, которые вместе с нами выходили из шатра, были убеждены в том, что они что-то видели? Это что гипноз? Или массовый психоз, всеобщая галлюцинация, помешательство?
– Ну, не совсем так… Эти люди были в трансе разной степени погружения. Всё то, что они видели – продукт их фантазии, опыта, восприятия, на которые накладываются ожидания и проекции. Скажем так, истину нельзя увидеть, можно только поверить в то, что ты как-то её почувствовал, прикоснулся к ней на миг. Но тот образ истины, который возникает у людей в голове, по сути лишь – когнитивное искажение.
– И зачем тогда все это представление?
– Ну, во-первых, храм – это место тусовки, социокультурное пространство. Во-вторых, здесь, как и в любом храме, идёт накопление и распределение энергии, мощный массовый энергообмен. Люди здесь находят утешение и вдохновение.
– Но это же какая-то профанация!
– Пусть так, Аннет. Это лишь вопрос терминов и определений.
– И к чему мы в итоге приходим? Истины нет, равно как и способов её увидеть! Так?
– Это слишком радикальное заявление! Ее настолько же нет, насколько и есть. Истина парадоксальна – вот ещё одна её характеристика. Это не какой-то универсум, ни калька, ни застывшая маска. Не знаю насчёт того, можно ли её постичь, но вот определённые её проблески, отдельные её части – вполне. Хотя части, отделенные от целого, сильно искажают представление об этом самом целом.
– Ладно. А что за декорации мы видели внизу? Что значит всё это свечение вокруг шатра? Все эти спецэффекты? Это голограммы или что там было – всё это просто декор, получается?
– Ну, это просто побочный эффект, вызванный наличием наблюдаталей. Это просто образное выражение эмоций свидетелей рождения Истины.
– Это какое-то запрограммированное многомерное компьютерное изображение?
– Нет, если ты говоришь об айтишниках, то нет. Изображение это запрограммировала сама природа. Ты можешь его видеть только потому, что совершила Переход. Переход перепрошил нас всех. Нам теперь доступно более чуткое многомерное восприятие. Спецэффекты, как ты их назвала, –всего лишь продукт твоего мозга.
– Ты хочешь сказать, что видел что-то другое?
– Да нет, думаю, я видел примерно то же, что и ты. Шатёр все видят примерно одинаково, потому что снаружи бросается в глаза его форма. Купол – это ретранслятор, где аккумулируется общая психоэмоциональная энергия, он её усиливает и равномерно на всех распределяет. То есть, грубо говоря, энергия самого этого объекта – доминирующая. Она настолько мощная, что сглаживает все неровности индивидуального восприятия. В итоге все видят примерно одно и то же. Внутри же пространство совсем другое, как бы максимальное бесформенное – как раз для того, чтобы у каждого была возможность личного, шапочного знакомства с госпожой Истиной. Ну, по крайней мере, это так задумывалось. Министерство, когда строило храм, изначально рассматривало его как увеселительное заведение. Никто не думал, что оно будет иметь такой успех. Что сюда будут приходить толпы. Изначально внутрь шатра пускали только по одному. Истина – дело личное, даже интимное, можно сказать. С ней сталкиваются наедине, переживают её в тишине. Но тишина и одиночество – это некий недостижимый абсолют, впрочем, как и сама истина. Поэтому о чистоте эксперимента говорить не приходилось. В итоге все ограничения сняли, и так получилось даже интереснее. Когда в шатер стали пускать всех подряд, как раз и образовалось то самое свечение снаружи. И те, кто проникся увиденным снаружи, потом смогли уже дофантазировать и то, что увидели внутри. Так что если у сей басни про истину и есть какая-то мораль, то она такова: истина – в синергии, как показал опыт с этим храмом.
– Слушай, ну об этом интересно послушать как о какой-то отвлеченной философской концепции, но меня пугает, что эту расплывчатость формулировок Министерство использует, чтобы снять с себя ответственность и запудривать мозги своим вассалам.
– Запудривание мозгов Министерством – преступление не более ужасное, чем запудривание расширенных пор записной красоткой.
– Как ты можешь такое сравнивать? Кому и когда испортила жизнь пудра на расширенные порах?
– Речь не о пудре, и даже не о порах, а о необходимости эти самые поры маскировать.
– Ну, а что в этом такого?
– Да нет, ничего. Зачем вы, девушки, это делаете?
– Ну, потому что расширенные поры неприглядны, с пудрой кожа смотрится более эстетически привлекательной.
– Ну, вот, с истиной – то же самое. В том виде, в каком она есть, она мало кого устраивает.
– Слушай, но мы же – люди, мы стремимся к красоте и совершенству, что в этом плохого?
– Да, только порой эти стремления ведут нас совершенно в противоположную сторону.
– Слушай, ну с тобой просто невозможно разговаривать! Ты – просто мастер демагогии 80-го уровня!
– Спасибо! Таких комплиментов мне ещё никто не делал!
– И всё-таки я не понимаю, как можно жить без каких-то нравственных ориентиров, без четкого понимания того, какими словами какие понятия мы обозначаем. Без общего знаменателя…
– Это ведь всё – условности. В какой-то момент они сильно упростили нам жизнь, зато потом они же её и усложнили, они же довели её до крайности. Условности как раз и стали катализаторами Перехода.
– Но ведь жизнь без них невозможна!
– Боюсь, это утверждение мы не сможем ни подтвердить, ни опровергнуть. Не волнуйся, Аннет, никуда не денутся эти твои условности! Они до сих пор есть и останутся с нами ещё на долгое-долгое время. На наш век их точно хватит. Другое дело, их будет становиться меньше, и они будут менять форму.
– Ладно, истина – слишком претенциозное понятие и слишком заюзанное – буквально до тошноты. Навязшая в зубах пошлость. Я так понимаю, с правдой дела обстоят так же – ни определений, ни рамок?
– Есть и определения, и рамки. Только у каждого они свои.
– Я хотела бы понять, какие они у Министерства.
– С точки зрения Министерства правда – это то, что с тобой резонирует. Системообразующий элемент человеческого организма.
– Это же ахинея какая-то! С кем – со мной? Со мной, Аннет, резонирует одно, а с тобой, Тымоком, совсем другое! Что правдой-то будем называть?
– Ты – своё, а я – своё.
– У меня такое чувство, что Министерство хочет свести своих вассалов с ума! Лишить слова смысла и дать всяким простор для разночтений!
– Аннет, разночтения были всегда, это не придумка Министерства. Как раз их-то оно и хочет пусть не избежать, но хотя бы минимизировать.
– Без точных определений каждый сможет творить, что хочет! Начнутся преступления, беззакония, беспорядки! Мы же все вымрем!
– Аннет, не забывай, Переход ведь случился не просто так. Его совершили только те, в ком есть потенциал приспособиться к новым реалиям. А что касается правды, она, как ни странно, не такая уж и разная при всем своём многообразии. Ну, вспомни детство. Разве тебе было нужно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо? Многие вещи ты ведь понимала интуитивно. А сказки, мультики? Если там и был какой-то злодей, которому ты по каким-то причинам симпатизировала, то всегда ведь было то, чем он тебя зацепил. Нет абсолютного зла, как нет и абсолютного блага. У нас, людей, формулировки, понятия и определения могут быть разными, а вот природа-то у нас одна. Мы изначально запрограммированы на добро, а зло придумали только для того, чтобы его оттенять.
– Да? А как же маньяки? Убийцы? Психи? Их понятие добра и блага тебя тоже устраивают?
– Они удовлетворяют коллективный запрос, которые возникает на подсознательном уровне. Это такие волки – санитары леса. Это материальное проявление некого бага в системе, побочный эффект свободы, данной человеку. По задумке природы человек устроен совершенно. Но совершенство скучно само по себе. Вот и человек в какой-то момент начинает скучать и копаться в своих «заводских» настройках, играться с ними. Игра эта – настолько же азартная, насколько и опасная. В результате мы приходим к пудренью носов и мозгов. А от этого уже и до маньяков не далеко.
– Извини, Тымок , я, чувствую, просто не вывезу всю эту идеологию… Для меня – это слишком! Зашквар!
– Аннет, мне кажется, ты всё драматизируешь! А драмы в голове разыгрываются исключительно от скуки. Скажи мне, сколько маньяков пытались изнасиловать тебя за последнее время? Сколько из них выслеживали тебя? Сколько прятались в кустах?
– Да мне и без маньяков в этом вашем новомирье страшно жить! Потому что люди, у которых каша в голове, те, у кого нет четких определений для базовых понятий – для меня самые настоящие маньяки! От таких не знаешь, чего ждать!
– То есть я, по-твоему, – маньяк?
– Ты – нет… Ты – хороший и добрый, но мне просто кажется, ты немного запутался.
– Пусть так, не буду спорить. Но смотри: у тебя вызывают страх твои убеждения, в то время как никакой реальной угрозы во внешнем мире нет.
– Неадекватные люди – это очень даже реальная угроза!
– Они неадекватны только твоему представлению о том, какие они должны быть. Разве это преступление? Для себя самих и друг для друга они, возможно, более чем адекватны. Реальная угроза, Аннет – это не твои домысли и опасения, реальная угроза – когда тебя уже схватили за жопу!
– А ты думаешь, меня не хватали? Меня не насиловали? Интересно, как в этой ситуации мне помогла бы мысль о том, что всё это – мои домыслы и опасения, или что насильник – всего лишь порождение какого-то там коллективного запроса. Думаешь, меня бы это успокоило, как-то облегчило бы мою участь?
– Аннет, ты путаешь причину и следствие. В ситуациях, когда нужно действовать, думать некогда. И в этом-то вся прелесть, вся истинность и правдивость таких ситуаций. Такие ситуации всегда либо дарят силу, либо отбирают её. Результат зависит от того, умеешь ли ты обращаться с силой как таковой. Твои действия, твое поведение определяются совокупностью всего твоего предыдущего опыта – мысленного, чувственного, физического. И если опыт этот основан на восприятии, не пронизанном бесплотным страхом и вечным беспокойством, действия твои будут точны и максимально эффективны – в том плане, что опыт взаимодействия с этой реальной угрозой принесёт тебе свои плоды, даст ответы и инсайты, станет трансформационным.
– Ты хочешь сказать, сама виновата? А вдобавок ещё, что насилие нужно как-то оправдать?
– Я этого не говорил. Никто не застрахован ни от маньяков, ни от других неприятностей…
Тут Аннет вскипела и не дала Тымоку договорить:
– Неприятности? Так ты это называешь? Ты считаешь, изнасилование – это всего лишь неприятность?
– Смотри, как сложно не придираться к словам! Хорошо, назови это трагедией, катастрофой – тебе от этого станет легче?
– Неужели в тебе нет ни капли эмпатии? Тебе совершенно не жалко жертв маньяков, да?
– Жалость заставляет жертву оставаться в роли жертвы. Мои эмоции по отношению к жертвам довольно ровные, они ближе к тому, что мы называем сочувствием и состраданием. И да, эмпатия у меня есть, не волнуйся. Дело в том, что, как бы человек ни старался, он все равно не убережется ни от неприятностей, ни от катастроф, ни от трагедий. Мы все тут играем в большую лотерею и шанс «нарваться» есть у каждого, даже у мифического человека с самыми чистыми помыслами. Дело не в том, повезло тебе или нет, а в том, как ты на это реагируешь. Допустим, очередная несправедливость, на которую богата жизнь, случилась именно с тобой, маньяк напал именно на тебя. Да, тебе было жутко, дико больно, противно и всё в том же духе, но… неужели этого «жутко, дико больно и противно» достаточно для того, чтобы разлюбить жизнь? Мы так носимся со своей болью, что множим её, сами того не желая. Боль проходит, если не цепляться за неё, а попытаться её опустить. Жизнь становится невыносимой, когда ты её не любишь, когда ты её боишься, боишься каких-то отдельных её проявлений. Маньяк не забрал твою жизнь, он оставил тебе самое ценное. Но из-за боли ты уже не видишь ценности в жизни и сама же её у себя забираешь. Да, маньяк нанес тебе урон, но ты в состоянии восполнить его, зализать свою рану. Но ты не даешь ей зажить, а продолжаешь и продолжаешь ковырять с упорством, достойным лучшего применения.
– Легко рассуждать на отвлечённые темы, когда сам с этим не сталкивался! Посмотрела бы я не тебя, попавшегося в лапы маньяка!
