скачать книгу бесплатно
Я решаюсь – больше тактильности. Рискну понажимать на кнопки! Надеюсь, среди них не окажется кнопки типа «Взорвать корабль». Думаю, Стратт бы такого не допустила.
Стратт. Интересно, чем она сейчас занимается? Наверняка сидит где-нибудь в центре управления, а Папа римский делает ей кофе. Стратт была (впрочем, стоит ли в прошедшем времени?) по-настоящему доминантная личность. Но, черт возьми, как же здорово, что именно она руководила процессом создания корабля, на борту которого я теперь нахожусь! Внимание к деталям и стремление к совершенству чувствуются во всем, что окружает меня прямо сейчас.
Вывожу на главный экран панель под названием «Научная аппаратура». Как раз тут я провел больше всего времени чуть раньше, изучая изображение Тау Кита. В левом верхнем углу виднеется надпись «Гелиоскоп»[60 - Гелиоскоп – телескоп для наблюдений за Солнцем.]. В прошлый раз я ее не заметил. Слева на экране выстроился ряд иконок. Наверное, это другое оборудование. Нажимаю на первую попавшуюся иконку.
Изображение Тау Кита исчезает. В левом верхнем углу появляется надпись «Внешний блок сбора». Теперь в центре экрана начерчен пустой прямоугольник. Вокруг несколько кнопок управления, чтобы повернуть его, и еще две: «Открыть справа» и «Открыть сзади». Ладно. Записано. Не понимаю, что делать с этой информацией, и жму на другую иконку.
Теперь всплывает надпись «Петроваскоп». Экран становится черным, а в середине выводится сообщение об ошибке: «Не включать петроваскоп во время работы двигателей вращения».
Ладно, а что такое «петроваскоп»? Скорее всего, телескоп и/или видеокамера, которые отслеживают ИК-излучение астрофагов. То есть ищут линию Петровой через длину волны Петровой, отсюда и «петроваскоп» – и хватит уже приставлять фамилию Петровой ко всему подряд.
Кстати, почему я не могу использовать это устройство во время работы двигателей вращения? Понятия не имею, как функционируют двигатели вращения и почему так называются, но точно знаю, что один из них находится в хвосте корабля и поглощает астрофагов как топливо. Наверное, двигатели вращения активируют обогащенных астрофагов и используют в качестве тяги.
О, тогда хвостовая часть корабля постоянно излучает дикое количество инфракрасного света. Достаточно, чтобы испарить, к примеру, броненосец. Придется проделать уйму расчетов, дабы узнать наверняка, но – ничего не могу с собой поделать – хочу вычислить прямо сейчас.
Двигатели расходуют 6 грамм астрофагов в секунду. Астрофаги способны хранить энергию в виде массы. Таким образом, двигатели вращения каждую секунду преобразуют 6 грамм массы в чистую энергию и излучают ее из хвостовой части корабля. Да, всю работу делают астрофаги, и что с того?
Вывожу «Сервисную панель» на маленьком экране справа. Вижу несколько знакомых приложений и выбираю калькулятор. Вычисляю количество энергии, преобразованной из 6 грамм массы… Бог ты мой! Это ж 540 триллионов джоулей! Вот сколько энергии излучает корабль ежесекундно. Иными словами, 540 триллионов ватт[61 - Один джоуль в секунду равен одному ватту.]. Я даже представить не могу подобное количество энергии. Она превышает мощность Солнца. В буквальном смысле. То есть, если объект находится прямо на поверхности Солнца, на него обрушится меньшее количество энергии, чем если бы он оказался позади «Аве Марии», идущей на полной тяге.
Сейчас скорость корабля снижается. Логично. По плану я должен достичь системы Тау Кита. Видимо, поэтому корабль направляется чуть в сторону от нее, одновременно замедляя ход после долгого полета на околосветовой скорости.
То есть вся эта энергия излучается на частицы пыли, ионы и все остальное, что оказывается на моем пути по мере приближении к Тау Кита. Бедные крошки обречены на безжалостное испарение. Причем часть инфракрасного излучения отскакивает обратно, на корпус корабля. В сравнении с мощностью двигателей немного, но достаточно, чтобы «ослепить» петроваскоп, тонко настроенный на поиск волн данной частоты. Следовательно, использовать петроваскоп при работающих двигателях нельзя.
Но елки-палки! Сил нет, как хочется узнать, есть ли у Тау Кита линия Петровой! По идее, возле любой звезды, пораженной астрофагами, наблюдается подобная линия. Мелким поганцам необходим для размножения углекислый газ. Однако на звезде его нет (если, конечно, не проникнуть к ядру, но не факт, что даже астрофаги выживут при таких температурах).
Если я увижу линию Петровой, значит, на Тау Кита присутствует активная популяция астрофагов, которая по некой причине не разрослась бесконтрольно, как это случилось повсюду. И тогда линия приведет к одной из планет системы[62 - В 2012 году группа астрономов из Британии, Чили, США и Австралии объявила о существовании пяти планет, вращающихся вокруг Тау Кита. В августе 2017 года группа астрономов из Великобритании и США обнаружила у Тау Кита четыре планеты.] – туда, где имеется углекислый газ. Возможно, в ее атмосфере есть особое вещество, подавляющее рост астрофагов? Или у планеты необычное магнитное поле, создающее помехи в их навигационной системе? Или многочисленные спутники, в которые врезаются астрофаги?
А вдруг среди планет системы Тау Кита нет ни одной с углекислым газом в атмосфере? Не дай бог. Это означало бы, что миссия была напрасной, и Земля обречена.
Я мог бы гадать целый день. Не имея данных, остается лишь строить предположения. А без петроваскопа нет данных. По крайней мере, тех, что мне нужны.
А вот и «Навигационный экран». Не попробовать ли в нем разобраться? Дело в том, что я не знаю, как управлять кораблем. Сам корабль знает, а я нет. Стоит ткнуть на неверную кнопку, и я труп, летящий сквозь космос.
На самом деле все еще хуже. Я буду нестись к Тау Кита со скоростью – сверяюсь с информационным экраном – 7595 километров в секунду. Ух ты! Пару дней назад скорость составляла почти 11 000 километров в секунду. Вот что делает ускорение в 1,5 g! Точнее, ускорение при торможении. С точки зрения физики, это одно и то же. Суть в том, что моя скорость относительно звезды снижается.
Еще одна кнопка на экране – «Курс». Нужно ее нажать, верно? Легендарная последняя фраза. Лучше дождусь, пока компьютер не сочтет, что полет завершен. Но я не могу устоять перед искушением и нажимаю на кнопку. На экране появляется система Тау Кита. Сама звезда находится в центре, обозначенная греческой буквой тау.
А-а-а… так вот что означает маленькая буква «t» на эмблеме миссии «Аве Мария»! Это тау, как в названии Тау Кита. Понятно.
Вокруг звезды видны четыре тонкие белые линии в форме эллипса – орбиты четырех планет. Сами планеты обозначены кружочками, а рядом указано значение погрешности. У нас пока нет точной информации об экзопланетах[63 - Экзопланета – планета, находящаяся вне Солнечной системы.]. Если я соображу, как пользоваться научной аппаратурой, то наверняка смогу добыть более достоверные сведения об их расположении. Теперь я на двенадцать световых лет ближе к ним, чем астрономы на Земле.
Желтая линия, почти на всем протяжении прямая, устремлена через весь экран к системе Тау Кита. Она изгибается в сторону звезды где-то между третьей и четвертой планетами и переходит в круг. На линии виднеется желтый треугольник, довольно далеко от четырех планет. Скорее всего, это я. А желтая линия – мой курс. Над картой читаю текст:
Время до выключения двигателей: 0005:20:39:06
Последняя цифра обозначает секунды. Да, кое-чему я тут уже научился. Во-первых, у меня в запасе пять дней (на самом деле почти шесть), а дальше двигатели отключатся. Во-вторых, самый первый разряд рассчитан на четыре знака, то есть весь полет занял как минимум тысячу дней. Если свет добирается сюда аж за двенадцать лет, выходит, мое путешествие длилось еще дольше.
Ах, да. Теория относительности. Понятия не имею, сколько времени длился полет. Точнее, сколько времени прошло для меня. Когда вы движетесь со скоростью, близкой к световой, время замедляется. То есть на Земле прошло больше времени, чем для меня в космическом корабле. Относительность – странная штука. Время здесь играет ключевую роль. К сожалению, пока я спал, на Земле прошло не менее тринадцати лет. И даже если я найду решение проблемы, вызванной астрофагами, прямо сейчас, на доставку информации от меня на Землю уйдет еще как минимум тринадцать лет. То есть Земля будет страдать от астрофагов самое меньшее двадцать шесть лет. И я могу лишь надеяться, что человечество справится с трудностями. Или сумеет хоть как-то облегчить свое существование в этот период. Вряд ли бы люди запустили «Аве Марию», если б совсем не надеялись продержаться в течение двадцати шести лет.
В любом случае, полет занял года три, не меньше (с моей точки зрения). Поэтому экипаж и погрузили в кому? Неужели нас нельзя было оставить бодрствовать? Я не заметил, как из глаз полились слезы. Решение погрузить нас в кому стоило двум моим друзьям жизни. Их больше нет. Я больше не помню ни одного момента ни с одним из них, но меня переполняет ощущение утраты. Скоро и я присоединюсь к своим товарищам. Пути домой нет. Я тоже погибну. Но, в отличие от них, я умру в одиночестве. Я вытираю глаза и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. На кон поставлена жизнь всего человечества!
Судя по траектории на карте, корабль автоматически выйдет на устойчивую орбиту вокруг Тау Кита, между третьей и четвертой планетами. Рискну предположить, что в таком случае расстояние от звезды до корабля составит одну астрономическую единицу – столько же, сколько от Земли до Солнца. Хорошая, безопасная позиция относительно звезды. Медленная орбита, полное вращение по которой займет примерно год. А может, и дольше – ведь Тау Кита меньше Солнца, а значит, легче. Меньшая масса означает меньшую гравитацию и более длительный орбитальный период[64 - Орбитальный период – время, за которое небесное тело совершает полный оборот вокруг внешнего центра притяжения или вокруг общего с другим небесным телом центра масс.] при том же расстоянии.
Итак, нужно как-то убить пять дней, пока не выключатся двигатели. Я не стану ковыряться в аппаратуре, а просто подожду. Как только двигатели остановятся, включу петроваскоп и увижу, что там снаружи. А пока попробую как можно тщательнее изучить корабль.
Я готов делать все, что угодно, лишь бы не думать о Яо с Илюхиной.
* * *
Официально судно называлось авианосец Военно-морских сил Народно-освободительной армии Китая «Ганьсу»[65 - Ганьсу – провинция на севере центральной части Китая.]. Правда, я так и не понял, почему при упоминании ВМС возникает еще и армия. Кто-то из наших дал кораблю шутливое имя – «Страттоносец». Потихоньку судно так стали называть все. И как ни возмущались моряки, имя прижилось. Мы бродили в водах Южно-Китайского моря, не приближаясь к берегу.
Вот уже целую неделю я блаженствовал, занимаясь исключительно наукой. Никаких встреч. Никаких отвлекающих факторов. Только исследовательская работа и проектирование. Я и забыл, как увлекательно с головой погружаться в решение текущей задачи.
Мой первый прототип биореактора успешно завершил очередной цикл. Внешне он не производил особенного впечатления – металлическая труба длиной в 30 футов[66 - 30 футов примерно соответствует 9 метрам.], да неказистые блоки с контрольной аппаратурой, приваренные там и сям. Но все функционировало! Биореактор производил лишь несколько микрограмм[67 - Микрограмм – одна миллионная доля грамма.] астрофагов в час, однако сама идея оказалась рабочей!
Мне выделили собственный персонал – двенадцать человек – инженеры из разных стран. Самыми одаренными были два брата из Монголии. Когда раздался звонок от Стратт, я, отправляясь на совещание, оставил их за главных.
В каюте для переговоров Стратт ждала меня одна. На столе традиционно громоздились горы документов с графиками и таблицами. Стены пестрели от таблиц и схем – новых и старых. В конце длинного стола сидела она. Рядом я заметил бутылку женевера[68 - Женевер – крепкий (от 30 до 48 % крепости) спиртной напиток из можжевельника. Считается традиционным напитком в Нидерландах и Бельгии. Прародитель английского джина.] и низкий бокал. Я ни разу не видел, чтобы эта женщина выпивала.
– Вызывали? – уточнил я.
Стратт вскинула голову. Под глазами набрякли мешки. Она не ложилась.
– Да. Присаживайтесь.
Я сел рядом.
– Вы жутко выглядите. Что происходит? – забеспокоился я.
– Мне нужно принять очень тяжелое решение.
– Чем я могу помочь?
– Хотите? – Она пододвинула ко мне бокал.
Я отрицательно замотал головой. Тогда Стратт налила себе еще порцию и заговорила:
– Обитаемый отсек в «Аве Марии» крайне мал: 125 кубометров.
– Ну, для космического корабля даже просторно, – возразил я.
– Для капсулы вроде «Союза» или «Ориона» просторно, а для космической станции – очень тесно. Он получится в десять раз меньше обитаемого отсека на МКС.
– Так, – кивнул я. – И в чем проблема?
– Проблема в том, – Стратт грохнула передо мной папку с бумагами, – что члены экипажа убьют друг друга.
– В смысле? – Я открыл папку. Внутри оказалась внушительная стопка листов с печатным текстом. Точнее, это были сканы набранных на компьютере страниц: одни на английском, другие на русском. – Что это?
– Во времена «космической гонки» Советы сразу же нацелились на Марс. Они рассуждали просто: если полететь на Марс, то высадка американцев на Луне покажется скучной банальностью.
Я захлопнул папку. Все равно я не понимал текст на кириллице. Но я догадывался, что Стратт сумела его прочесть. Казалось, она знает все существующие в мире языки.
Стратт подперла подбородок руками.
– Путешествие на Марс с технологиями 1970-х означало бы полет по гомановской траектории[69 - Гомановская траектория – эллиптическая орбита, используемая для перехода между двумя другими орбитами, обычно находящимися в одной плоскости. Названа в честь Вальтера Гомана (1880–1945), немецкого инженера, внесшего важный вклад в понимание орбитального движения.], то есть экипаж провел бы на борту корабля чуть больше восьми месяцев. И вот, советские ученые решили проверить, что произойдет с людьми, если их на несколько месяцев запереть в тесном замкнутом пространстве.
– И?
– На семьдесят первые сутки между мужчинами начались ежедневные драки. На девяносто четвертый день эксперимент пришлось прервать: один из испытуемых чуть не зарезал другого осколком стекла.
– Сколько человек полетит на «Аве Марии»?
– На данный момент планируется трое.
– Ясно, – произнес я. – То есть вы переживаете из-за того, что может произойти, если мы отправим трех космонавтов в четырехлетний полет в отсеке объемом 125 кубометров?
– Дело не только в том, чтобы они сошлись характерами. Каждый член экипажа будет с самого начала знать: через несколько лет он погибнет. И немногочисленные отсеки корабля станут единственным, что в своей короткой жизни увидят космонавты. Психиатры, с которыми я консультировалась, утверждают, что у экипажа, скорее всего, разовьется тяжелейшая депрессия. Высока вероятность суицида.
– Понятно, психологи нас не обрадовали. Но неужели больше ничего нельзя поделать? – спросил я.
Стратт подтолкнула ко мне пачку бумаг, скрепленную степлером. Заглавие гласило: «Влияние длительного коматозного состояния на организм приматов и человека, а также негативные последствия. Авторы: Шрисук и др.»
– Прекрасно. И что это? – поинтересовался я.
– Исследование, проведенное одной развалившейся конторой из Таиланда. – Она задумчиво взболтала напиток в бокале. – Они погружали онкологических больных в искусственную кому на время проведения химиотерапии. Пациенты получали длительное лечение, не испытывая никаких страданий. А потом, когда наступала ремиссия или если лечение не помогало и оставался лишь переезд в хоспис, их будили. В любом случае, больные «пропускали» долгий мучительный период.
– По-моему, отличная идея.
– Если бы не одно «но»: высокий процент летальных исходов, – грустно произнесла Стратт. – Как выяснилось, человеческий организм попросту не рассчитан на длительное пребывание в коме. Химиотерапия назначается на месяцы, а потом часто делают повторные курсы. Ученые пробовали на приматах различные методики погружения в искусственную кому, но обезьяны либо погибали, либо просыпались в состоянии «овоща».
– Тогда почему мы об этом говорим?
– Исследования продолжились. На сей раз ученые обратились к истории пациентов, перенесших кому. Выбрали тех, кто вышел из длительного коматозного состояния без ощутимых последствий, и попытались понять, что у них общего. И ответ удалось найти.
Архивные бумаги «Роскосмоса» были для меня загадкой, зато я имел богатый опыт работы с научными докладами. Перевернув несколько страниц, я заскользил глазами по строчкам.
– Генетические маркеры? – спросил я.
– Да, – ответила она. – Ученые обнаружили набор генов, делающих человека «кома-резистентным». Так они окрестили новый феномен. Искомые последовательности оказались в составе так называемых «мусорных ДНК»[70 - Мусорная ДНК – части геномной ДНК организмов, которые не кодируют последовательности белков. Единой концепции эволюционной роли и возникновения «мусорной» ДНК пока нет, однако существует мнение о том, что некодирующая ДНК эукариот представляет собой остатки некодирующих последовательностей ДНК, возникших при становлении жизни.]. Безусловно, это свойство почему-то возникло у людей очень давно в ходе эволюции и до сих пор мелькает в генетическом коде некоторых из нас.
– А уверены ли авторы исследования, что эти гены отвечают за «кома-резистентность»? – усомнился я. – Коррелируют с ней, да, но являются ли причиной феномена?
– Да, уверены. Такие же гены обнаружены и у низших приматов[71 - Низшие приматы («мокроносые» приматы, или полуобезьяны. (лат. Strepsirrhini) – подотряд млекопитающих из отряда приматов. Обитают в Африке и Юго-Восточной Азии, в особенности на Мадагаскаре. Живут на деревьях и активны прежде всего ночью или в сумерках. В эволюционном плане считаются более примитивным и древним подотрядом.]. Что бы то ни было, оно восходит к древнейшей части эволюционного дерева[72 - Эволюционное дерево (филогенетическое дерево, дерево жизни) – многоуровневая иерархическая структура, отражающая классификацию живых организмов и эволюционные взаимосвязи между различными видами, имеющими общего предка.]. Поговаривают, чуть ли не к самому водному предку[73 - Водный предок – водная обезьяна, рассматриваемая в качестве гипотетического предка homo sapiens в рамках акватической теории. Акватическая теория объясняет отличие человека от прочих приматов (отсутствие волосяного покрова, выступающие груди у самок, выступающий нос) водным образом жизни одного из предков.], который периодически впадал в спячку. В общем, исследователи отобрали приматов с генами резистентности, и животные вышли из длительной комы без побочных эффектов. Все до единого.
– Ага, понимаю, куда вы клоните. – Я отложил документы. – Каждый кандидат сделает ДНК-тест на наличие генов кома-резистентности. В полете членов экипажа погрузят в кому. И им не придется действовать друг другу на нервы в течение четырехлетнего путешествия или предаваться размышлениям о скорой смерти.
– И это еще не все! – Стратт отсалютовала мне бокалом. – Раз экипаж в коме, вопрос с едой решается гораздо проще. Порошкообразная питательная смесь со сбалансированным составом поступает прямиком в желудок. Нет нужды в тоннах разнообразных блюд. Только порошок и замкнутая система рециркуляции воды.
– Звучит, словно мечта, ставшая явью, – улыбнулся я. – Вроде анабиоза в научно-фантастических романах. Но почему вы пьете алкоголь и так измотаны?
– Есть пара нюансов, – призналась Стратт. – Первое: нам придется разработать полностью автономную систему наблюдения и ухода за экипажем, введенным в кому. Если она сломается, все погибнут. Причем нужно не просто следить за показателями жизнедеятельности и подавать нужные лекарства через капельницу. Система должна уметь перемещаться, проводить с каждым подопечным санитарно-гигиенические процедуры, справляться с пролежнями, распознавать и лечить вторичные инфекции и воспаления, возникающие вокруг ранок от внутривенных катетеров и зондов-анализаторов. И тому подобное.
– Думаю, эти проблемы мировое врачебное сообщество уж в состоянии решить, – уверенно произнес я. – Воспользуйтесь вашим легендарным авторитетом, отдайте пару команд, и все будет сделано.
Стратт сделала глоток из бокала.
– Это не главная проблема. Главная проблема заключается в следующем: в среднем гены резистентности встречаются у одного человека из семи тысяч.
– Нехило! – Я откинулся на спинку стула.
– Именно. Мы не сможем послать самых лучших специалистов. Мы отправим в космос лишь одну семитысячную их часть.
– То есть в среднем одну трехсполовинойтысячную, – уточнил я.
Она лишь закатила глаза.
– И тем не менее, – настаивал я. – Одна семитысячная часть всего населения Земли составляет один миллион человек. Посмотрите на задачу с другой стороны: у вас миллион человек в качестве потенциальных кандидатов. И нужны вам лишь трое.
– Шестеро, – поправила Стратт. – Для основного и дублирующего экипажей. Не хватало еще провалить миссию только потому, что за день до старта кого-нибудь собьет машина.
– Ну хорошо, значит, шестеро.
– Да. Шесть человек, которые годятся в космонавты, имеют научное образование, дабы разобраться с тем, что происходит с астрофагами на Тау Кита, и готовы отправиться на самоубийственное задание.
– Из миллионной выборки, – подчеркнул я. – Из миллиона человек.
Стратт молча глотнула из бокала.
Прочистив горло, я произнес:
– То есть или вы решаетесь выбрать самых лучших кандидатов, и, возможно, они переубивают друг друга, или делаете ставку на еще не разработанные медицинские технологии, которые позволят автоматически ухаживать за менее одаренными людьми.
– Примерно так. В любом случае, риск огромен. Это самое тяжелое решение в моей жизни.
– Хорошо, что вы уже приняли его, – заметил я.
Она удивленно приподняла бровь.
– Конечно, – произнес я. – Вы просто хотели, чтобы кто-нибудь еще раз проговорил то, что вам и так известно. Если оставите экипаж бодрствовать, то с вероятностью психоза ничего поделать нельзя. Зато впереди у нас несколько лет, чтобы разработать систему автоматизированного ухода за пациентами в коме.
Стратт слегка нахмурилась, но не проронила ни слова.
– А кроме того, – добавил я тише, – мы и так просим космонавтов осознанно пойти на смерть. Мы не станем подвергать их еще и эмоциональным мучениям в течение четырех лет. В данном случае наука и этика на одной чаше весов, и вы это знаете.
Она едва заметно кивнула и одним махом осушила бокал.
– Очень хорошо. Можете идти. – Стратт пододвинула к себе ноутбук и застучала пальцами по клавишам.
