скачать книгу бесплатно
– А мы и не уверены. Просто один из потерпевших – москвич, в конце лета снова приехал в Ярославль в командировку и на набережной столкнулся с девушкой, после знакомства с которой его и обворовали. Так вот эта девушка заявила, что она его знать не знает и никогда не видела. Только после этого он рассказал про нее в милиции. Мы опросили других пострадавших. Оказалось, что все они были знакомы с красивой, милой и доброй девушкой. Но никто из них не подумал на нее.
– Вы сказали, что она рецидивистка, – вступил я в разговор. – Сколько же ей лет?
– Все говорят по-разному. Кто считает, что ей двадцать пять, кто дает под тридцать…
– Нет! Что вы! – загалдели мы с директором хором. – Нашей Вере восемнадцать-девятнадцать! Она год с небольшим как школу окончила.
– Ну что ж, – говорит милиционер, – мы зададим ей несколько вопросов, и все.
– Только я вас очень прошу, – говорит директор, – сделайте это так, чтобы не травмировать ни ее, ни ребят. Поймите, это театральное училище. Наши студенты все воспринимают несколько острее…
– А вы пригласите ее в ваш кабинет.
– Хорошо, я пошлю секретаршу. Сейчас будет звонок.
Этот звонок будто у меня в голове прозвенел. Я словно очнулся, когда двое дюжих молодцов встали по бокам двери, а двое других заняли позицию у окон. До этого момента я просто с интересом слушал рассказ о какой-то рецидивистке и разглядывал сыщиков, которых впервые видел за работой. И все это было далеко от меня, от Веры, даже от директора. Когда же со звонком мизансцена в кабинете директора мгновенно изменилась, я вдруг представил, как сейчас сюда войдет Вера, как ее схватят за руки, будут задавать вопросы, нет, не так, – будут производить допрос, а я стану участником этого допроса!
И вот выясняется, что это ошибка. А девочка напугана, слезы, истерика. А я? Что я буду делать? Утешать ее? Не плач, все закончилось. У кого закончилось? Это у них закончилось. А у меня с Верой впереди еще три года! Как же я ей в глаза буду смотреть? Что мне делать?
Уйти я не мог. У дверей стояли милиционеры. В приемной открылась дверь… Что мне делать? Стоять, как эти четверо, у дверей и окон, или сесть вместе с директором и старшим?
Я сел и почувствовал, что покраснел до корней волос. Когда раздался стук в дверь, я уже пылал и дымился. Перед глазами стояла пелена, сквозь которую я увидел Веру Она вошла такая веселая и счастливая, кажется, начала что-то говорить не то мне, не то директору, но, заметив посторонних людей, повернулась, чтобы уйти. Увидела двоих у дверей и сразу все поняла. Я по спине увидел, что она все поняла! Она снова повернулась к нам…
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Ни одна кровинка не подступила к ее щекам. Она только эффектно так щелкнула перед лицом пальцами и сказала совершенно незнакомым мне голосом:
– Эх, черт возьми, сорвалось!..
«За красоту! А ля Париж!»
В этот вечер Виксаныч кого-то ждал.
– Миша, – сказал он, как только открыл мне дверь, – понимаете, Миша, ко мне скоро должны прийти ребята-художники… Хотя постойте, не уходите. Может быть, они и не придут. Они готовят выставку. Пойдемте пока попьем с вами кофейку. Проходите сюда, на кухню. Вы знаете, как я варю кофе? У-у-у! Я смешиваю пять или шесть сортов. Один для крепости, другой для аромата и т. д. Дайте вон ту чашку. Нет, не эту, рядом! Пока режьте булку… Нет, не так. Смотрите, булку надо резать вот так!.. Д-а-а, выставку делать очень трудно. Столько всего надо предусмотреть… Масло намазывается вот этим ножом. Вы знаете, в одном городе… Вот сахар… в одном городе – это было на юге – была выставка одного художника. Этот художник – мой большой друг. Он портретист, то есть он писал портреты. И больше всего он любил писать портреты детей. И главное – они у него лучше получались. И вот на своей выставке несколько детских портретов он выставил как «гвоздь» программы. Они висели в центре всей экспозиции и были ее украшением.
Пришла комиссия, посмотрела выставку. И надо же такому случиться: в комиссии оказался директор школы, в которой художник писал портреты детей. Директор сразу узнал своих подопечных и говорит:
– Эти портреты не могут быть выставлены.
– Почему? – удивился художник.
– Потому что это двоечники.
– Позвольте, какие двоечники? Это портреты. Это живопись!
– Это не живопись, это двоечники.
– Да поймите же вы, это просто интересные для меня характеры, типы лиц…
– Эти типы – двоечники! И в них нет ничего интересного! Мы их всячески ругаем, а вы их рекламируете!
– Какая реклама? Это живопись…
– Но директор побежал к председателю комиссии и добился-таки того, что эти портреты сняли. Так что выставку делать очень трудно… Подайте, пожалуйста, спички. Хотите еще кофе? Наливайте.
Виксаныч сел поудобнее на стуле и закурил. Пока я разливал кофе, он глядел на дым от папиросы и о чем-то думал.
– В этом городе, – вдруг тихо сказал он, – я начинал работать… Я приехал сюда сказу же после института. Первые дни я знакомился с театром, городом. Мои новые друзья – молодые актеры, художники – показывали мне достопримечательности: памятники, лестницу к морю, старинную башню, в общем – обычный набор. Так продолжалось дня четыре. На пятый день рано утром я иду по коридору театра и вижу, что дверь директорского кабинета открыта. И в кабинете напротив директора сидит какая-то женщина. Она сидела ко мне спиной, и я не мог ее разглядеть. Но меня привлекла ее шляпка. Уж очень старомодная шляпка. Знаете, когда-то носили такие шляпки с искусственным натюрмортом на полях. Там виноград, какие-то листья, еще что-то, словом, такая вот была шляпка. Я уже прошел было мимо, но тут директор театра окликнул меня и попросил зайти.
– Вот, – сказал он, обращаясь к женщине, – вот, Эмилия Александровна, тот человек, который вам поможет. Он как раз занимается вашим делом. Виктор Александрович, пожалуйста, разберитесь и помогите даме.
Женщина обернулась ко мне, и я невольно вздрогнул. Передо мной сидел живой образ Бабы-яги из детских книжек. Длинный, загнутый крючком нос, резкая щель рта, выцветшие, словно без зрачков, глаза и морщинистая черепашья кожа.
Когда она поднялась, опираясь на палку, ее тощее тело остановилось в позиции вопросительного знака. Казалось, что натюрморт на ее шляпке был настолько тяжел, что пригибал голову к полу. Мы вышли в коридор.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
– Вы уж извините меня за беспокойство, – сказала она, глядя на меня снизу вверх. Слова ее прозвучали с едва заметной хрипотцой, однако в удивительно красивом тембре, с прекрасной дикцией. Так говорили аристократы давних времен.
– Что вы, что вы! – залепетал я.
– Мне нужно получить деньги, – просто сказала она.
– Прекрасно. Наша бухгалтерия на четвертом этаже. Я вас провожу.
– Ах! Вы так любезны! – сказала она, и мы начали медленно подниматься.
«Наверное, статистка», – подумали я и, чтобы прервать неловкое молчание, спросил:
– Вам здесь платят так же, как и везде, по сорок рублей?
– Нет, мне должны выплатить двести тысяч рублей золотом, – просто сказала она и, усмехнувшись, добавила: – Я не статистка. Правда, я постоянная зрительница, и в этом смысле разница небольшая.
– За что же вам должны выплатить такую сумму? – спросил я, остановившись от удивления.
Сейчас, после стольких финансовых пертурбаций, трудно назвать цифру, однако могу точно сказать, что ни тогда, ни сейчас таких денег не было ни у одного театра.
– Это моя премия, – сказала она, стуча своей палкой о ступени.
– Премия? За что?
– Я получила Гран-при на конкурсе красоты, – просто сказала она и добавила: – В Брюсселе. Да вы, наверное, сами знаете из газет.
– Когда? – с трудом выдавил я из себя.
– В апреле нынешнего года.
– И вы были в Брюсселе?
– Нет, зачем? Они меня и так помнят.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
