С той стороны. Повести и рассказы

Я думал обо всём этом механически и почти без всякого энтузиазма. Что-то другое тяготило меня и не шло из головы, как вбитый клин. То ли я тревожился, как поедем обратно, то ли ещё что… Сказать себе точно я по-прежнему не мог.

Я присел на корточки возле края одного из шурфов, заглядывая внутрь. М-да, ничего похожего на шунгитовые сланцы не наблюдается… Надо бы другие посмотреть, подумал я. Но сколько их тут всего? Сколько времени для этого понадобится? Захочет этот Жора нас дожидаться?

– Чё, профессор, интересно? – раздался совсем рядом Жорин пьяный голос.

Я вздрогнул. Жора стоял в метре от меня и криво усмехался, зажав в зубах дымящуюся сигарету. В раздумьях я и не заметил, как он подошёл. Витька тоже сделал несколько шагов ко мне, но держался поодаль, будто чего опасаясь.

Какая-то недобрая у этого бугая была ухмылка, и его тухлые глаза глядели колюче. Я начал было выпрямляться, ещё не осознавая, что у него на уме. Но не успел встать. Жора быстро шагнул ко мне, выбрасывая вперёд руку. Я успел разглядеть у него в руке небольшой предмет, похожий на сигнальный фонарик.

Но это был не фонарик. Жора резким движением ткнул меня в шею над ключицами холодной металлической поверхностью. И меня тут же с головы до пят с треском пронзил огненный спазм. В глазах у меня всё вспыхнуло, а всё тело словно бы скрутилось в звенящий жгут боли. Я даже крикнуть не успел. Последняя мысль, которая у меня мелькнула перед тем, как передо мной всё разом померкло, как будто за один щелчок выключился весь мир, – это то, что в руке у Жоры был электрошокер, и он ударил меня разрядом.

В следующий миг Жора сильно толкнул меня в грудь, и я, как мешок, полетел вниз.

Потом был удар, и надолго наступила темнота…

– …Один! – кнутом хлестнул голос Петра Арсеньевича.

Я судорожно всхлипнул, дёрнувшись всем телом, и открыл глаза.

***

– Да, вот это неожиданность… – нахмурившись, произнёс Пётр Арсеньевич, когда я закончил рассказывать. – Ну и как думаешь, почему он это сделал?

– Понятия не имею, – сглотнув, с трудом выговорил я.

То, что всплыло из глубины памяти, было для меня шокирующим откровением.

Психотерапевт помолчал, раздумывая о чём-то. Потом глубоко вздохнул и сказал:

– Вот что, Слава. Ты пока ничего никому не говори. И вообще не подавай виду, что это вспомнил. До поры до времени это должно остаться между нами. Нам с тобой нужно вспомнить, что было до того, как вы приехали к месторождению. Я предполагаю, что там у вас по дороге, после пасеки, что-то случилось. Следователь приходил к тебе неспроста. Нужно полностью восстановить картину событий. Тогда будет понятно, почему этот Жора сотворил такое. И почему твой друг, если всё видел, никому не сообщил.

– Ну, насчёт Витьки понятно, – ответил я. – Жора его просто запугал. Он и так-то Жору боится и слушается во всём… А вот зачем Жоре понадобилось меня спихивать в шурф? Да, тут не пойму. Я ему ничего плохого не сделал. Но не просто же так?

– Не просто, – кивнул Пётр Арсеньевич. – Даже самый отъявленный негодяй вряд ли станет без причины губить другого человека, да ещё на глазах у его друга. А ведь у него было явное намерение покончить с тобой. Как бы это ни было страшно тебе осознать.

Психотерапевт внимательно глянул мне в глаза из-под кустистых бровей. Он как будто хотел убедиться, что смысл сказанного дошёл до меня. Однако после всего пережитого, когда моя жизнь, можно сказать, висела на волоске, осознать и принять эту истину было не так сложно. Я кивнул и выдавил:

– Да, я это понимаю…

– Судя по всему, – уверенным тоном продолжал Пётр Арсеньевич, – он потом ещё накидал в яму сверху кусков этой породы. Чтобы всё выглядело, как будто ты сам упал. У него был мотив, и для него серьёзный. А какой – мы обязательно докопаемся. Но в следующий раз.

– Когда? – спросил я.

– Думаю, дня через три-четыре. Пока ты не готов вспомнить. Твоему организму надо восстановить все свои резервы, в том числе и психические.

– Хорошо, вам виднее, – пробормотал я.

– Отдыхай, Слава. – Пётр Арсеньевич поднялся. – Скоро увидимся снова. Но до тех пор, повторяю, о наших занятиях никому ни слова. Ни друзьям, ни полиции, ни даже маме. Договорились?

– Договорились, – я слабо улыбнулся.

Психотерапевт ушёл, оставив меня одного.

Да, теперь мне было о чём подумать.

***

Пётр Арсеньевич, как и говорил, на следующий день не явился. Не было его и послезавтра. Я за время его отсутствия поймал себя на мысли, что с нетерпением ожидаю его визита и следующего сеанса погружения в глубины своей памяти. Желание узнать, что произошло там, на дороге, свербило всё сильнее.

Большую часть своего лежачего времени я лежал, уставившись в потолок, и мучительно размышлял: почему Жора так поступил со мной? Не забавы же ради? Я же всё-таки человек, а не та пчела в машине, которую он недолго думая прихлопнул. Что я ему мог сделать? И ладно Даша – она в машине сидела. Она ни о чём не знала и, может, до сих пор не знает. Но Витька – он же всё видел… Почему он со мной и сейчас явно неискренен, и тогда на горе держался несколько странно? Будто он уже знал о Жорином намерении… А сейчас стыдится того. Чего же он тогда меня не предупредил, не дал знать хотя бы намёком? Он что, с Жорой в сговоре?

Было много вопросов, а ответов не было ни на один.

Радовало одно: боль с каждым днём слабела, уходила из всех частей тела. Травмы заживали, я чувствовал себя бодрее и лучше. Меня продолжали возить на перевязки и прочие положенные в таких случаях экзекуции. Я терпеливо сносил всё это, тем более что каждый раз давалось всё легче.

Каждый день меня навещали разные люди. Кроме наблюдавшего меня врача и медсестры, разумеется, матушка приходила каждый день. Побывали одноклассники, оставшиеся на то время в городе и наслышанные про мою беду. Ещё родственники были. В общем, надолго я в одиночестве не оставался.

Следователь больше не появлялся. Наверное, решил, что из меня выжать нечего, что бы он там ни хотел узнать. И я никому ничего не говорил из того, что открылось мне под гипнозом. Я помнил обещание, данное Петру Арсеньевичу, при том и сам понимал, что болтать лишнего не стоит. Хотя рассказать кому-нибудь страшно хотелось, аж язык чесался.

И всё-таки я не сдержался. Нет, не то чтобы рассказал или прямо дал понять, что вспомнил что-то. Просто не удалось мне хорошо сыграть роль человека, полностью потерявшего память. Уж слишком сильные эмоции вызывало у меня то, что я второй раз испытал во время погружения в своё недавнее прошлое.

Витька пришёл в палату через три дня после предыдущего визита. Он снова принёс кое-что из продуктов. Я поблагодарил, сказав при этом, какой он верный и хороший друг. На что Витька смущённо усмехнулся и спросил, как моё самочувствие. Я ответил, мол, ничего, иду на поправку. Мы поболтали ни о чём пару минут. Потом Витька опять как бы невзначай осведомился, не вспомнил ли я чего нового из того, что случилось.

Мне хотелось выдать ему, что помню, как Жора саданул меня электрошокером на глазах у него, у Витьки. Представляю, какое лицо было бы у него. И хотелось узнать, что он мне на это ответит. Но я только буркнул: «Да так, чуть-чуть помню, как упал, но в общем… смутно». Лучше бы я и этого не говорил, но врать я никогда не любил, и это давалось мне с трудом. Витька внимательно посмотрел на меня, и в глазах его я прочитал недоверие. Вероятно, он почувствовал какую-то фальшь в моей интонации, – так же как я сразу уловил, что он от меня нечто скрывает. Он переспросил: «Точно ничегошеньки?» Я уже с лёгким раздражением ответил: «Ну а что я, по-твоему, должен ещё вспомнить?» и тоже испытующе уставился ему прямо в глаза. Витька отвёл взгляд, промямлив как-то неуверенно: «Ну, мало ли…»

Если бы на этом закрыли тему, то наверное, подозрений это бы у него не вызвало. Но какой-то бес дёрнул меня за язык в последний момент:

– Слышь, Витька, а ты сам-то видел, как я туда рухнул?

Мне всё-таки хотелось узнать, что он ответит. Витька поспешно ответил:

– Ну конечно, я ж тебе рассказывал! Ты стоял на краю ямы, и тут под тобой вдруг порода посыпалась. И ты не удержался. Мы с Жорой кинулись было тебя схватить. Но не успели… А у тебя что, сомнения? Сам, что ли, ты туда прыгнул?

Я пожал плечами:

– Да как-то странно это… Ладно, проехали.

Витька посидел ещё немного и ушёл.

А на следующий день днём в палату вошёл, к моему несказанному удивлению, Жора. Вот уж кого я никак не ожидал тут увидеть. На его широком прыщавом лице застыла эта обычная для него противная лёгкая ухмылочка. Я сразу понял, что он явился вовсе не для того, чтобы поинтересоваться процессом моего выздоровления.

– Ну чё, профессор, поправляешься? – процедил он сквозь зубы, и было непонятно, спрашивает он или констатирует факт.

– Поправляюсь, – с вызовом ответил я, глядя в его физиономию с плохо скрываемой неприязнью.

– Живучий, блин, – протянул Жора, как мне показалось, с некоторой издёвкой.

Он воровато оглянулся, плотно закрыл дверь в палату, подошёл к моей койке и нагнулся. Я ощутил его смрадное дыхание и невольно поморщился.

– Ты, это… если чё такое помнишь, так помалкивай, понял? – произнёс он приглушённым голосом и нервно облизал губы.

– А что я должен помнить? – выговорил я, стараясь не отводить взгляда от его болотных глаз, которые буравили меня в упор. С таким же выражением он смотрел на меня перед тем, как ткнуть электрошокером.

– Коли ничё, так и хер с тобой, живи, – бросил он угрожающе. – Но смотри у меня… не дай бог, чего кому вякнешь. Закопаю. Я тебе сказал!

Он сунул мне под нос кулачище, который был немного меньше моей головы.

Потом он поглядел на меня ещё несколько секунд, как бы оценивая произведённое впечатление, повернулся и вышел.

Я остался лежать с колотящимся сердцем.

Теперь было ясно: там и вправду что-то произошло. Что-то, чему я стал свидетелем. И Жора не хотел, чтобы об этом узнали. Поэтому он и сделал это со мной.

Вечером того же дня пришёл Пётр Арсеньевич.

***

– Как дела? – поинтересовался он, усаживаясь на табурет рядом со мной.

Я ответил, что чувствую себя уже значительно лучше. Потом коротко рассказал, что приходил Витька, и похоже, несмотря на мою конспирацию, что-то заподозрил. Всё же я помимо воли сболтнул нечто лишнее. А вслед за ним приходил Жора, который угрожал мне.

Психотерапевт слушал, кивая головой. Когда я закончил, он сказал то, что я уже и сам понимал:

– Твой друг Витька всё это выспрашивал не по своей воле. Его Жора заставил. А когда ты невольно дал понять, что знаешь нечто, передал это Жоре. Тот встревожился и пришёл сам. Но ты ж ему не сказал ничего?

– Нет, не сказал. Но он теперь тоже подозревает что-то.

– Несомненно, иначе бы не явился к тебе с угрозами. В общем, нам осталось узнать, что он натворил перед тем. И сообщить куда следует. Готов?

– Готов, но понимаете, Пётр Арсеньевич… – пробормотал я и замялся.

– Боишься его? – понимающе поглядел на меня доктор.

– Ну да, он очень опасный тип, этот Жора… От него можно всего ожидать.

– Это не удивительно… – кивнул Пётр Арсеньевич. – Если он один раз уже пошёл на то, чтобы тебя… – он сделал паузу, чтобы подобрать подходящее выражение, – заставить навсегда замолчать, то и ещё раз это сделает.

– Сделает, – подтвердил я. – Он же без тормозов, уголовник бывший. Сидел за побои.

– Тем более, – сурово сказал психотерапевт. – Но в любом случае за то, что он совершил покушение на убийство, повлёкшее тяжкие телесные повреждения, он должен ответить. И ты не должен его бояться. Он сам боится. Ведь ему неохота снова садиться.

– А как мы докажем? – спросил я. – Витька против него показаний не даст. Он будет повторять, что я сам упал, если что. Иначе ему придётся отказываться от своих слов. Да и Жору он боится ещё больше моего. Даши там не было. У нас только то, что я помню с вашей помощью. Но поверят-то Жоре с Витькой.

– Тут ты прав, Слава, – вздохнул доктор. – И, тем не менее, мы узнаем, что случилось раньше. Всю правду до конца. И эта правда будет на нашей стороне. И закон тоже.

Он достал из кармана часы. Я подумал, что его невозможно представить без этих часов.

– Итак, поехали, – он начал раскачивать их на цепочке. – Один!

Его голос понёс меня вспять по реке моей памяти, всё дальше и дальше назад, как упавший в воду лист, влекомый течением.

Перед моими глазами вспыхнула яркая и живая картина.

… – Вперёд! – гаркнул Жора и надавил на газ.

Джип рванулся с места и понёсся вперёд, прочь от пасеки. В направлении, где была развилка с дорогой на месторождение.

***

Мимо окон с сумасшедшей скоростью мелькали деревья. Вслед за нашей машиной в воздухе тянулся длинный пыльный хвост, как инверсионный след в небе от реактивного самолёта. Двигатель ревел оглушительно. Я мельком глянул на спидометр: Жора гнал под сто сорок. Наверное, можно было выжать из мотора этого старого джипа и больше. Но это было бы просто убийственно: нас и так то и дело рывками подбрасывало на неровностях. Даша каждый раз нервно взвизгивала при этом.

– Вот это я понимаю, с ветерком! – проорал Жора.

– Жорик, ну давай потише, – Даша недовольно потрясла его за плечо.

– Ай ты, моя куколка, – тот протянул к ней руку и хлопнул по самому низу спины. – Ну ты чё, это ж классно! Где ещё так разгонимся?

Нам навстречу стремительно приближался поворот. За ним где-то через километр грунтовка раздваивалась. Одна ветка уходила в направлении смычки с шоссе, вторая – к известняковому месторождению. Оно уже вздымалось вдалеке над лесом, большой белой шапкой выглядывало из-за сосновых верхушек.

– Жор, на развилке я за руль сяду, лады? – опять затянул свою песню Витька, словно опасаясь, что Жора увлёкся и забыл.

– Да сядешь ты, пионэр! – рявкнул Жора, не глядя на него. – Щас уже доедем!

– Да, Жора, дай уж ему порулить, – поддержала Даша младшего брата: ей, видимо, стало бы гораздо спокойнее, если бы Витька сменил Жору.

Жора загоготал и стал грубо лапать её, не стесняясь нас с Витькой.

– Жорик, ну перестань, – Даша жеманно заёрзала.

Но тот с гыгыканьем продолжал правой рукой хватать её за разные части тела, еле придерживая руль левой. Ему было очень весело.

А джип нёсся к повороту, уже не очень хорошо повинуясь водителю. Он вилял вправо и влево. Вот и последние метры промелькнули. Жора, не снижая скорости, резко повернул.

Я только успел увидеть одинокую человеческую фигуру на обочине грунтовки, прямо за поворотом, в нескольких метрах от нас. И стоящий рядом, тоже на обочине, «уазик» с прицепом. Если бы Жора держал руль обеими руками, мы бы промчались мимо. Но машину продолжало кидать из стороны в сторону. И когда мы выскочили из-за деревьев, она полетела прямо на этого человека.

Всё произошло моментально. Я услышал глухой удар, и такой силы, что сотрясло всю машину. Мне даже показалось, что джип на миг тормознулся. Одновременно раздался пронзительный, отчаянный визг Даши. Витька тоже завопил фальцетом, скорее даже громко заверещал, – никогда такого вопля я от него раньше не слышал.

Нас бросило вперёд, я больно ударился носом и лбом о спинку переднего сиденья. И с Витькой произошло то же. Жора резко дал по тормозам, жалобно заскрежетали шины по грунтовке. Джип по инерции проехал ещё несколько метров и остановился.

– Откуда… он… здесь… взялся?! – завопил Жора, матерясь после каждого слова.

Не сговариваясь, мы распахнули дверцы, выскочили и рванулись к неподвижно лежащему у дороги человеку. Я мельком обратил внимание только на то, что неподалёку на земле валялся странный головной убор – шляпа с сетчатой маской. Наверное, от удара она отлетела в сторону.

Маска, которую надевают пчеловоды.

Это была последняя деталь, которую я запомнил перед тем, как…

…снова наступила темнота.

– …Дальше! Что было дальше? – настойчиво допытывался откуда-то издалека голос Петра Арсеньевича.

– Не могу вспомнить, – механически, как робот, произнёс я.

Потом поползла тяжёлая, тёмная и глухая, как ночь, пауза. Она длилась нескончаемо долго, но в этой темноте снова заговорил голос, который считал от десяти до одного. И я знал, что когда счёт закончится, мрак должен рассеяться.

Так и было: на счёт «Один!» одним махом наступил рассвет, и я очнулся ото сна.

Я глубоко вздохнул и покрутил головой. Это воспоминание далось мне с огромным трудом. Господи, что же мы наделали?

Хотя – почему «мы»?

Пётр Арсеньевич слушал меня внимательно и не перебивал. Похоже, он всегда так слушал. Это у него, наверное, как говорится… профессиональный навык, подумалось мне.

Когда я закончил, он посидел молча, думая о чём-то, потом сказал:

– Что-то подобное я и предполагал. Теперь нам более-менее ясно. Жора сбил человека и хотел это скрыть. То, что виноват он и только он, не вызывает никаких сомнений. Пьяный за рулём, да ещё за дорогой не следил, управлял кое-как, и скорость не сбросил перед поворотом. Нам осталось узнать, кого он сбил и каковы последствия. И что было сразу после того…

– Я думаю, тот, кого мы… то есть Жора, сбил, – сказал я, – это был пасечник. Супруг той старушки, хозяйки пасеки. Она же говорила, что он поехал ульи переставлять. И ещё удивлялась: мол, как это мы могли разминуться.

– М-да, вот и не разминулись… – проговорил Пётр Арсеньевич, хмурясь.

Он подумал ещё немного, потом медленно заговорил:

– Я полагаю, осталось вынуть последний кусок твоих воспоминаний. И он, похоже, поддаётся труднее всех. Твоё подсознание упорно сопротивляется. А узнать это очень, очень важно. Ты ж понимаешь, Слава?

– Да, конечно, Пётр Арсеньевич, я понимаю. Значит, завтра у нас с вами будет ещё один сеанс? Окончательный?

Доктор с сомнением покачал головой:

– Нет, не завтра. Даже не знаю, когда. Мне кажется, ты ещё не готов к этим воспоминаниям. Нужно подождать несколько дней. А ещё лучше тебе, – когда встанешь на ноги, конечно, – прибыть на место, где всё это случилось.

– Туда? – я был изрядно удивлён таким поворотом. – А зачем?

– Знаешь, Слава, обстановка в отдельных случаях очень помогает вспомнить. А твой случай, насколько я могу судить из своего опыта, как раз этот. – Он загадочно посмотрел на меня. – Может быть, тогда даже никакого гипноза не понадобится.

– Даже так? – спросил я недоверчиво.

Психотерапевт улыбнулся:

– Даже так.

Он снова подумал о чём-то своём и заговорил доверительным тоном:

– Понимаешь, Слава, у меня есть неотложные дела. Мне надо уехать из города. Когда вернусь – не могу точно сказать. А когда снова увидимся, – вот тогда, думаю, ты уже будешь готов вспомнить всё до самого конца.

– Ясно… – пробормотал я и решился выдать то, что давно собирался: – Пётр Арсеньевич, а вы можете меня избавить от боязни пчёл? Заодно?

– Могу, – добродушно усмехнулся доктор, – но не сегодня. Я тебе больше скажу: ты самостоятельно вполне можешь избавиться. Это не так сложно, как тебе кажется.

– Но до сих пор же не смог, – возразил я с горечью.

– Потому что достаточного стимула не было, – ответил Пётр Арсеньевич. – А мне кажется, он у тебя появится в нужный момент. Когда выполнишь главную свою задачу: вспомнишь всё до конца. Ладно, мне пора. – Он поднялся. – Поправляйся. До скорой встречи! И помни о нашем уговоре: пока никому ничего не рассказывай!

– Да, конечно, – ответил я, – до свидания.

Психотерапевт многозначительно подмигнул мне и вышел.

Я остался наедине с мучительными мыслями: что же было потом? И что он имел в виду, когда говорил, что мой случай – какой-то особенный? Неужели я без его помощи смогу вспомнить последний кусочек? Ведь он сам сказал, что именно этот кусок самый трудный. И как всё это может помочь мне преодолеть апифобию? Странно…

Он будто напоследок подкинул мне головоломку. Похожую на те, которые дзэн-буддийские наставники задают своим ученикам. Помнится, я читал что-то такое: как услышать хлопок одной ладонью или нечто вроде этого. И трудность была в том, что искать ответ нужно совсем не там, где подсказывает разум.

Вот и со мной, похоже, было то же самое.

***

Я надеялся, что скоро увижу Петра Арсеньевича. Но прошло три дня, пять, неделя, а его всё не было. И вспомнить, что случилось на последнем отрезке, выпавшем из моего сознания, я никак не мог – несмотря на все усилия.

Состояние моё быстро улучшалось с каждым днём. Медсестра сказала верно: у меня всё быстро срасталось, да и переломы были не самые тяжёлые. Насколько я понял, более всего при падении у меня пострадал мозг. Видимо, я сильно ударился головой.

Но худшее было позади. Лечащий врач с удовлетворением отмечал, что я быстро иду на поправку. Матушка навещала меня ежедневно, опять были родственники и приятели, пару раз приходил и Витька.

Мне стоило большого труда держать рот на замке. Но я пока никому не сказал, что на самом деле произошло там, на месторождении, и на дороге. Даже не дал больше повода никому предполагать, что я что-то вспомнил. С Витькой я держался особенно осторожно, взвешивал каждое слово. И, похоже, он успокоился насчёт меня. Наверное, успокоился и Жора, так как ко мне больше не являлся.

Но желание докопаться до правды теперь росло во мне. Оно давило изнутри, как перегретый пар в котле. И я знал, что не смогу просто так жить с этим.

Прошло две недели с того момента, как я очутился в больнице. Я уже мог самостоятельно передвигаться по палате, правда, с помощью костылей. Врачи говорили мне, что дня через три-четыре меня выпишут. Это меня сильно обрадовало: больничный режим и вся обстановка уже успели мне осточертеть.

Но Пётр Арсеньевич куда-то пропал. Я с нетерпением ждал его очередного визита до того, как покину больничные стены, но тщетно. Он словно забыл обо мне. Или ему действительно было пока не до меня?

За пару дней до выписки я спросил медсестру (её звали Катерина), с которой уже успел хорошо познакомиться и даже подружиться:

– Катерина, а вы не знаете, где Пётр Арсеньевич? Он ведь ещё собирался ко мне зайти.

Женщина уставилась на меня, в её глазах застыло недоумение:

– Какой Пётр Арсеньевич?

– Ну, психотерапевт. Который приходил ко мне по вечерам. Трижды приходил. Занятия проводил со мной, помогал всё вспомнить.

– Слава, ты шутишь, что ли? – усмехнулась Катерина. – Нет у нас в больнице никакого психотерапевта. Тем более никакого Петра Арсеньевича.

Я опешил.

– Так может он, это… из другой какой-нибудь больницы приходил?

– Да что ты, – засмеялась она. – Кто там будет к тебе приходить? И насколько я знаю, никто к тебе вечерами не ходил. Тебе это, наверное, приснилось.

Ей было забавно, но у меня в горле пересохло, а кровь горячо прилила к лицу и болезненно застучала в висках.

– Как это никто? Я что, выдумал это? Катерина, ну давайте позовём лечащего врача, он-то должен знать!

Вид у меня был, наверное, испуганный, потому что медсестра восприняла мою реакцию всерьёз. Она вышла и через несколько минут вернулась в сопровождении хирурга Валентина Михайловича, который наблюдал моё состояние, пока я лежал.

– Валентин Михайлович, ну вы-то знаете психотерапевта, который бывал у меня? – обратился я к нему в надежде, что сейчас недоразумение рассеется. – Петра Арсеньевича?

Врач и медсестра переглянулись.

– Психотерапевт? Пётр Арсеньевич? – озадаченно переспросил он.

– Ну пожилой такой, седой, в очках, с бородкой! Он ещё жилетку носит, и часы у него такие старинные, на цепочке!

– Слава, ты что-то путаешь, – после паузы произнёс хирург. Взгляд его стал настороженным. – Нет у нас в больнице такого специалиста. Вообще нет из персонала никого по имени Пётр Арсеньевич.

Они оба уставились на меня. Я стоял, как идиот, и тоже пялился на них, чувствуя, как в голове включается безумная карусель, а земля уходит из-под ног.

– Ты уверен, что это было? – спокойным тихим голосом осведомился Валентин Михайлович. – Может, тебе это приснилось?

– Слушайте, но это же легко проверить! – с отчаянием чуть ли не выкрикнул я. – Ведь в регистратуре есть журнал посещений, там всё отмечается!

– Ну что ж, сейчас и посмотрим, – кивнул врач.

Он вышел и вскоре вернулся с толстым журналом в руках.

– Вот смотри, – Валентин Михайлович развернул журнал передо мной. – Все визиты к тебе зарегистрированы. У нас с этим строго. Никто просто так в палату не пройдёт.

Я вперился в страницы, где были вписаны все посещения больного такого-то, то есть меня, с даты поступления до сегодняшней включительно. Я просмотрел всё тщательно.

Да, там была отмечена матушка, мои друзья, знакомые, родня, и Витька был, и Жора.

Петра Арсеньевича не было.

Меня будто кто-то огрел дубиной по голове.

– Да как же так, – пробормотал я.