Незримый фронт. Сага о разведчиках

Для многих советских людей коррупция и кумовство отождествлялись с именем первого секретаря ЦК компартии Узбекистана, обладателя десяти (!) орденов Ленина, дважды Героя Социалистического Труда Шарафа Рашидова. Он был крёстным отцом «хлопковой мафии». Андропов позвонил Рашидову и спросил его – насколько будет выполнен план по хлопку. Тот начал было с привычных победных реляций, но Андропов оборвал его: «А насколько эти цифры дутые?» Этот разговор стал началом конца эпохи Рашидова. 31 октября 1983 года Рашидов умер, находясь в поездке по республике, по другим сведениям – застрелился.

Именно Андропов направляет в насквозь коррумпированный Узбекистан следственную бригаду Гдляна – Иванова, в составе которой работало 200 лучших следователей страны. От начальника штаба бригады и моего земляка Виктора Идоленко, которого узбекские мафиози окрестили «Белый Шайтан» за умение читать мысли подследственного, я знаю, что замысел Андропова состоял в том, чтобы вырезать сегмент из многослойного пирога под названием «Советский Союз» и промоделировать на нем коррупционные связи по вертикали и горизонтали – включая кремлёвский след. Успех бригады был ошеломляющим – мы поговорим о нем в последней главе этой книги. Здесь же отметим, что после того, как следователи вышли на ЦК КПСС, старший советник юстиции Гдлян был обвинен в злоупотреблении властью и превышении полномочий, а бригада разгромлена.

Но это уже позднее – в годы перестройки. А в рамках проводимой Андроповым чистки был снят со своего поста первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС, друг Брежнева и хозяин «кремлёвских пляжей» Сергей Медунов – затем, после предъявленных ему обвинений в коррупции в связи с Сочинско-Краснодарским делом, он был выведен из состава ЦК КПСС с убийственной формулировкой: «За допущенные ошибки в работе». В ноябре 1984 года с должности первого заместителя министра внутренних дел был снят зять Брежнева генерал-полковник Юрий Чурбанов – позднее его арестовали по подозрению в коррупции по «узбекскому делу» и осудили на 12 лет.

За министром внутренних дел Щёлоковым и его семьей значились многотысячные растраты, нарушения служебной и финансовой дисциплины. Щёлокову ничего не оставалось, как внести в кассу министерства 124 тысячи рублей и вернуть присвоенные после московской Олимпиады автомобили. Что же касается результатов финансовой проверки, то новый министр МВД генерал армии Виталий Васильевич Федорчук, возглавлявший до этого КГБ СССР, поступил с ними согласно установленному порядку: направил их в распоряжение Главной военной прокуратуры. 13 декабря 1984 года Николай Анисимович Щёлоков застрелился из охотничьего ружья. По свидетельству его дочери, мозги разлетелись по всем стенам…

В жизни Юрий Владимирович Андропов отличался каким-то особым аскетизмом, был нетребовательным в быту, бескорыстным и честным. В тот роковой вечер, 19 февраля 1983 года, он вошел в лифт 5-го подъезда дома № 26 по Кутузовскому проспекту, где жили Брежнев, Андропов и Щёлоков. Неожиданно рядом оказалась супруга последнего Светлана Владимировна. Андропов пристально посмотрел ей в глаза и нажал кнопку своего этажа. Как только лифт начал подниматься, раздались выстрелы. Когда лифт остановился на шестом этаже, Андропов дополз до двери своей квартиры и вызвал охрану. А Светлану Щёлокову нашли в её квартире этажом ниже. Она застрелилась.

Так это было или нет – вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Фактом остается лишь то, что осенью 1983 года состояние здоровья Юрия Владимировича Андропова резко ухудшилось. Умер последний советский змеелов 9 февраля 1984 года.

Русская распутица

А без меня, а без меня,И солнце б утром не вставало, —И солнце б утром не вставало,Когда бы не было меня.Лев Ошанин

В 1970 году мы получили квартиру в московских Раменках. Тогда здесь еще не было ни Мичуринского проспекта, ни Олимпийской деревни, ни здания Московского учебного центра (МУЦ) Высшей школы КГБ СССР имени Ф.Э. Дзержинского (ныне Академия ФСБ). Район был довольно шпанистый, в бараках и даже деревенских избах жили бывшие строители МГУ на Ленинских горах. Но были и наши – строители подземного резервного комплекса для управления страной на случай ядерной войны. Строился этот комплекс, как и наш дом, силами 15-го главного управления КГБ СССР. Начальник этого управления, генерал-лейтенант Владимир Николаевич Горшков имел статус заместителя Председателя КГБ СССР. Его внучка, актриса Аня Горшкова, сейчас достаточно известна – например, по главной роли в морской мелодраме Станислава Говорухина «Пассажирка». Помимо сотрудников 15-го Главка в нашем доме жили разведчики, контрразведчики и пограничники – например, в нашем подъезде жил заместитель командующего Пограничными войсками КГБ СССР контр-адмирал Николай Николаевич Козорезов. С его дочерью Леной мы дружим до сих пор. Так что бывали и торжества, и застолья – но за эти прошедшие полвека я ни разу не слышал ни от кого из соседей даже простого упоминания о своей работе.

Начало 70-х годов запомнилось мне прежде всего повальным увлечением рок-музыкой. На этом фоне монотонное пение штатных советских исполнителей типа Кобзона, Лещенко, Зыкиной или Магомаева откровенно раздражало – я их и сейчас недолюбливаю. В школах тогда западную музыку еще не играли – зато папа как-то взял меня на лекцию о современной музыке для слушателей Высшей школы КГБ на Ленинградке. Лектор сразу сказал, что его предупредили – западный балаган не жалеть. Однако он все больше увлекался, входил в раж, рассказ сопровождался прослушиванием прекрасных стереозаписей. Вначале речь шла о джазе, затем перешли на Элвиса Пресли – и вдруг из колонок грянули битловские «Can’t Buy Me Love». Воспринималось это примерно так:

В Ливерпуле в ночном клубе, в черных пиджаках,Стоят четыре фраера с гитарами в руках, —– А кто не знааааает! кто не лююююбит!в Англии битлóв!О-о битлооооов,в Англии битлов!Вот стали би́тлы выступать, раздался страшный крик (аааааа!)Все стали все крушить-ломать, разбили в тот же миг.– А кто не знааааает! кто не лююююбит!в Англии битлов!О-о битлооооов,в Англии битлов!А вот кружится Джон Леннóн, за ним Джордж Харриссóн, —(ударение на последнем слоге)Они энергию свою людям передают.– А кто не знааааает! кто не лююююбит!в Англии битлов!О-о битлооооов,в Англии битлов!Опять контора на замке, опять кого-то бьют.И юбки рвутся, швы трещат, а би́тлы все поют:– А кто не знааааает! кто не лююююбит!в Англии битлов!О-о битлооооов,в Англии битлов!Любовь не куууупииииш! Куууукииииш!Это каждый скажет вам!Любовь не куууупииииш! Нет-нет-нет —Неееет!

Отправляясь в пионерлагерь от Клуба имени Дзержинского на Лубянке, мы уже везли с собой битловские бобины и пластинки, крутили их в радиорубках и на танцах, хотя вожатые пытались настаивать на более лояльных «Весёлых ребятах», «Скальдах» или Ободзинском. Но куда там – если ты, скажем, сотрудник райаппарата, а у пионера отец – заместитель начальника резидентуры в Дании или Канаде.

Летом 1972 года первую смену мы провели с моим другом Андреем Иванцовым на море в элитном лагере Министерства обороны «Чайка» в Евпатории по приглашению его родителей. На вторую смену я поехал в любимую «Лесную заставу» – пионерлагерь ХОЗУ КГБ под Рузой. Вскоре там появился приехавший из Западного Берлина Андрей Габелко – его отец был начальником немецкого отдела ПГУ КГБ СССР. Андрей привез кучу хипповых шмоток и список из 100 лучших рок-групп по версии журнала «POP». Первые места в нем занимали Deep Purple, Led Zeppelin, Black Sabbath и Uriah Heep – что-то мы поймали на «Спидоле», но когда я после смены послушал их в хорошем качестве у Андрея дома на 3-й Фрунзенской, то был потрясен настолько, что достал себе маленький японский каcсетник STANDARD SR-T115 в чехле, засовывал его под школьную форму, наушник продевал через рукав и ладонью прижимал к уху – и в тот момент, когда учительница литературы Светлана Ивановна объясняла сюжетные перипетии тургеневских «Отцов и детей», я наслаждался цеппелиновской «Stairway to Heaven»:

Эта леди твердит:Злато всё, что блестит,И она купит лестницу в небо.Стоит слово сказать —И свое можно взятьВ час, когда не достать даже хлеба.Я смотрю на закат,И на сердце тоска,И рыдает душа, рвясь на волю.Наяву, как во сне,Кольца дыма в листве,Голоса и глаза с давней болью.Ooh, it makes me wonder,О, как это странно.В самом деле странно.И на извилистом путиВ тенях нам душу не спасти.Там леди светлая идет,Она покажет нам вот-вотСвой золотой небесный свод,И если слух не подведет,Тебя мелодия найдет,Чтоб мир единство вновь обрел:Уж лучше рок, чем просто ролл!(Перевод В. Бойко)

Естественно, что после таких баллад ответ у доски, если вдруг вызывали, особенно на истории с географией у Аркадии Константиновны Лишиной, с которой мы дружны до сих пор, выглядел как у Евгения Леонова в «Большой перемене»:

– Еще в середине 19 века Германия была аграрной страной. Узкие улицы… Картина менялась… Рост капитализма…

– У Круппа работают… в 1845 году… 122 человека.

– В 1900… В 1871 году у Круппа работает 16 тысяч человек.

– 1913 год – у Круппа работает 18 тысяч двести человек.

– Сэр Джонс, ваша карта бита! Сдавайтесь…

– Товарищ майор, нарушитель скрылся…

– Что с Вами?

– Научный метод, научный метод… Записал на корку!

– Хм… Ну, продолжайте!

– Товарищ Иванов, заставу – в ружьё, немедленно вызывайте вертолёт!

– Да? И что дальше?

– Температура… воды в Прибалтике – плюс восемь…

– Спасибо. Садитесь. (Смех в классе.)

Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Когда понадобилось послать кого-то на олимпиаду по математике, выбор, тем не менее, пал на меня. В РОНО всех рассадили по одному, раздали задания. Взглянув на задачи, я решил действовать по-другому – позднее я узнал, что данный метод называется агентурным. Приметив впереди и сзади себя двух явных вундеркиндов, я предложил им обменяться решениями. Они с радостью согласились. То же самое я проделал и еще с несколькими соседями. В итоге у меня на руках оказалось больше всех решенных задач, хотя сам я не решил ни одной. Затем меня послали на городскую олимпиаду, где я закрепил свой метод. В итоге, когда в РОНО мне вручали дипломы победителя, я думал про себя что-то типа: «Вот так рождаются Штирлицы».

Учителя были в полном восторге и даже разрешили нам сыграть на школьном вечере рок-н-ролл типа:

А муха тоже вертолет,Но без коробки передач,А по стене ползет пельмень,И все коленки в огурцах,Он деревянный как кирпич,Он волосатый как трамвай.А кому какое дело,Может, он из контрразведки?

В конце августа 1973 года я вернулся в Москву и решил зайти в школу узнать расписание уроков, а заодно и посмотреть списки – в 9-й класс брали не всех, после весенних экзаменов многие отсеялись. Кто ушел в техникум, кто в ПТУ – а Гена Крысин, например, в школу олимпийского резерва на метро «Октябрьская». Через три года, в 1976 году, он станет серебряным призером Олимпийских игр в Монреале по спортивной гимнастике – и это при том, что он раньше других, еще в 6-м классе, начал курить и носил очки.

На школьном дворе как всегда было много раменской шпаны, то есть жителей бараков и деревенских. Я сразу увидел Серёжку Гребнева, моего друга и соседа по парте, который тоже был раменским, знал всех местных авторитетов и «королей», был прекрасно сложен и великолепно дрался, хотя не стремился жить по понятиям и явно выделялся интеллектом. Замечу, что раменские были серьезной силой и фактически явились предтечей солнцевской группировки.

Пожав руку Серёге и обменявшись приветствиями со стоящими чуть поодаль еще несколькими одноклассниками, в том числе Вовиком Самарёвым и Витьком Афониным, тоже очень жесткими «пацанами», я потянулся за сигаретами – и в этот момент почувствовал на себе чей-то взгляд. Это не был обычный взгляд, так как я почти физически ощутил направленный в область темечка незримый пучок энергии. Резко повернувшись, я увидел, что к нам приближается незнакомый чувак – невысокого роста, в джинсах, с длинными прямыми сальными волосами, округлым улыбчиво-мягкотелым угристым лицом и не по годам густой растительностью. Но главное, что меня поразило – это глаза. Глубоко посаженные, тёмно-синие и очень пристальные, они как бы впивались в тебя и проникали до печенок. Чувак явно не был «пацаном» – да и на русского не слишком смахивал. В какой-то момент взгляд его потемнел, – и в тот же миг я почувствовал невероятное облегчение, какую-то симпатию к этому странному чуваку в вельветовых джинсах, в висках радостно застучало: «Есть только миг между прошлым и будущим…»

Лишь спустя годы я понял, что это были глаза Распутина, которые как бы смотрели на меня из моего тюменского детства, отражаясь во взгляде незнакомца и возвращаясь ко мне, гипнотизируя и завораживая. Сейчас у меня не осталось никакого сомнения, что именно я замкнул эту «машину времени». А точнее – «адскую машинку», которая еще ахнет…

В принципе, по понятиям местной шпаны, подобное появление среди местных не должно было сулить чужаку ничего хорошего – его могли просто отвести за угол и популярно объяснить, «с чего начинается Родина». Однако, к моему удивлению, Вовик и Витек, а также подошедшие Маркиз и Картоня заулыбались и дружески похлопали хиппаря по плечу:

– А, Валя, привет!

Как выяснилось, моего нового одноклассника звали Валя Юмашев. Он жил вместе со своей мамой в Переделкино и каким-то образом оказался в нашей школе. Мы с ним сразу подружились на почве Beatles и Rolling Stones, сидели за соседними партами и уже через несколько дней в Матвеевском овраге он показал мне конверт, на котором было написано: «Для Вали. Чуковская». Тогда я еще не знал, что в доме Лидии Чуковской жил опальный Солженицын…

Вскоре после начала занятий мы узнали о событиях в Чили, где 11 сентября 1973 года на военных радиочастотах было передано: «В Сантьяго идёт дождь» (Llueve sobre Santiago). Это был пароль к началу военного переворота, в результате которого было свергнуто правительство Народного единства Сальвадора Альенде, и к власти пришла военная хунта во главе с главнокомандующим сухопутными войсками генералом Аугусто Пиночетом. Переворот начался ранним утром, когда корабли ВМФ Чили, участвовавшие в совместных с ВМФ США манёврах «Унидес», проходивших у берегов Чили, обстреляли порт и город Вальпараисо. Высадившийся десант захватил город, штаб-квартиры партий, радиостанции, телецентр и ряд стратегических объектов. В 1998 году Агентство национальной безопасности США рассекретило документы по «проекту FUBELT» – целому ряду операций ЦРУ, направленных на свержение Сальвадора Альенде. В 6.30 мятежники начали обстрел и штурм президентского дворца «Ла Монеда» в Сантьяго с участием танков и авиации. Президент Альенде отказался сдаться. Когда фашисты ворвались во дворец, он выстрелил в себя из автомата Калашникова, подаренного ему Фиделем Кастро.

Стадионы Сантьяго путчисты превратили в концлагеря, где без суда и следствия пытали и расстреливали сторонников левых сил. Именно в таком концлагере был зверски убит известный поэт и музыкант Виктор Хара. Коваными сапогами ему раздробили пальцы рук – в отместку за его революционные песни, потом сломали руки, пытали током, а затем расстреляли, выпустив в него 34 пули.

Уже через несколько месяцев к нам в школу приехали чилийцы, молодые ребята, спасшиеся из пиночетовских застенков. Школьный актовый зал был набит битком, все сидели. Когда чилийцы запели Venceremos, сидевший рядом со мной Валя Юмашев шепнул мне: «Это же гимн, давай встанем!» И вот из всего зала мы двое встаём и начинаем подпевать. Сначала на нас смотрят как на сумасшедших, но потом и директриса Антонина Ивановна, и любимая завуч Эльза Алексеевна, и ученики встают и начинают петь. Мы с Валькой чувствовали себя так, как будто оказались в одном строю с товарищем президентом Альенде и мужественными защитниками революции.

Ровно через двадцать лет, такой же холодной осенью 1993 года, мы с Валей окажемся уже по разные стороны баррикад – он будет в свите Ельцина, подписавшего грубо нарушающий Конституцию Указ № 1400 и тем самым совершившего при поддержке США и российских военных государственный переворот по той же схеме, что и Пиночет. Точно так же, как в 1973 году в Сантьяго, озверевшая солдатня и омоновцы будут расстреливать из танков защитников Белого дома, насиловать их на превращенном в концлагерь стадионе «Красная Пресня», ломать им руки и ноги и волочить к расстрельной стенке.

В начале 2011 года страницы желтой прессы облетела сенсационная новость: основным владельцем делового центра «Москва-Сити», выросшего как из-под земли прямо напротив Белого дома, стал Валентин Юмашев! Если верить первоисточнику, экс-главе президентской администрации Юмашеву принадлежит половина башни «Imperia Tower». Более того: он приобрел еще 46 процентов компании «Сити» у своего зятя – миллиардера Олега Дерипаски, который считался владельцем ОАО «Сити», управляющего деловым центром и выступающего техническим заказчиком строительства дорог, энергосетей и коммуникаций. Владеет названными активами кипрский оффшор с говорящим названием «Valtania», то есть «Валя + Таня». Как поётся в песне Маши Васнецовой:

Я ходила, я искалаПо могилам, по гробааааам!Я скакала, я скакалаПо костям, по костям!И нашла, и нашла, и нашла-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аОдуванчики, одуванчикиЛюбят девочки, любят мальчики.Одуванчики, одуванчикиГде же ручки ваши и пальчики?!

Вот о чем думалось мне, когда я, глядя на построенный на костях безвкусный новодел, вспоминал тот школьный вечер и раздробленные пальцы Виктора Хары…

Вообще мы с Валькой очень дружили, особенно когда завучем в школе стал Олег Всеволодович Лишин – один из теоретиков поискового движения, человек очень известный и необычайно увлеченный. Вместе с ним мы создавали клуб «Дозор» – один из форпостов коммунарского движения в стране, понимая коммунарство как возрождение утраченных традиций комсомольцев 20-х годов, очищенных от формализма и показухи советской бюрократии застойных лет. Именно Лишин познакомил нас с легендарными руководителями странички «Алый парус» в газете «Комсомольская правда» Валерой Хилтуненом и Юрой Щекочихиным, и мы фактически уже с 9-го класса работали внештатными корреспондентами. Захаживали мы и на передачу «Ровесники» в Государственный Дом радиовещания и звукозаписи на улице Качалова. В записи этой передачи, которая выходила на Всесоюзном радио, участвовали старшеклассники, а вел ее Игорь Васильевич Дубровицкий. На праздники здесь устраивали танцы, и он приносил из соседней студии неплохие пластинки. Мне запомнилось, как на 8 Марта слушали альбом Led Zeppelin III с заглавной Immigrant Song.

Бывая у Вальки в Переделкино, где его мама выполняла обязанности секретарши и экономки в доме Лидии Чуковской, я обнаружил, что событием года здесь был вовсе не военный переворот в Чили. Здесь все вертелось вокруг подготовки к изданию рукописи Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Я частенько ездил в Переделкино вместе с Валей после уроков – десять минут через овраг до станции Матвеевская и еще столько же на электричке до станции Переделкино, а там прямо через кладбище мимо могилы Корнея Чуковского – и мы на месте. Зимой 1973/1974 года в доме Чуковской жил Солженицын, и я помогал Вале по хозяйству – в частности, за нами была заготовка угля в сарае. Углем тогда отапливались дома в поселке. Лидия Чуковская боготворила Солженицына и считала его своим духовным отцом. При этом он постоянно сидел в своей комнате в плетеном кресле около приёмника «Telefunken» и слушал «Голос Америки».

В декабре 1973 года в Париже вышел «Архипелаг ГУЛАГ». Первым об этом мне поведал Валя, глаза его светились от восторга. Я тогда не придал этому особого значения – меня больше занимало, где достать последний альбом Led Zeppelin «Houses of the Holy» того же 1973 года. А тюремно-лагерный фольклор представлялся мне чем-то вымученно пошлым. Другое дело сейчас. Сегодня Солженицына изучают в школах и называют русским классиком. А осенью 2018 года ему даже открыли памятник – в центре Москвы, недалеко от дома моего друга Валерия Юрьевича Киселёва, ныне секретаря Союза писателей России, полковника запаса, ветерана группы специального назначения КГБ СССР «Вымпел». Когда мы заговорили с ним о Солженицыне, он показал мне свою рукопись, которую начал задолго до этого, изучая творчество Солженицына в… тюремной камере. После некоторых раздумий я написал предисловие к этой рукописи «Очерк по итогам открытия памятника А.И. Солженицыну в Москве. Опыт художественного исследования в 2018 году писателя В. Киселёва книги Александра Исаевича Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ 1918–1956”» и опубликовал ее в газете «Завтра» под заголовком «Расколотый материк».

Как пишет Валерий Киселёв, «Солженицын и есть один из тех главных генералов, победивших Советский Союз. Генерал Идеологических войск. У меня с Александром Исаевичем … много общего, несмотря на полную, кажущуюся, несхожесть… Он и я воевали; он и я были в эмиграции за пределами России; он и я сидели в тюрьме; он и я писатели…»

Но Валерий Киселёв, как человек военный, да к тому же еще и чекист, сразу подмечает главную нестыковку в изложении Солженицына, который пишет: “Вооружённых наших соотечественников, поднявших оружие против своей Родины… было не менее 800 тысяч! 800 тысяч советских граждан входили в боевые организации, целью которых была борьба против советского государства…” А это означает одно: «На советское государство действительно напала внутренняя контрреволюция. И государство защищалось с помощью спецслужб НКВД, СМЕРШ и патриотически настроенных граждан, которых назвали обидным словом “сексот”. Может быть, надо было сдаться? Чего это вдруг государство решило защищаться… Да, и ещё по поводу количества всех репрессированных. Солженицын приводит какие-то невообразимые цифры – миллионы… А у меня засела в голове цифра из недавно раскрытых архивных данных: всех приговорённых к исключительной мере (расстрелу) за период с 1919 до 1953 года было 600 тысяч… Как вам такая цифра? Конечно, цифра огромная. Но – эта цифра с поля боя, где и одни, и другие воюют не на жизнь, а на смерть».

А чуть раньше Солженицын рассказывает о хорошем парне, с которым они вели долгие политические беседы в камере на Лубянке – Ю. Евтуховичем. Оказывается, этот друг-сокамерник – один из преподавателей школы абвера, трудился в ней аж два года и забросил в советский тыл сотни диверсантов: «Он – кто? Невинно репрессированный? Герой, заблудившийся за кого воевать? Ведь для таких, как Евтухович и ещё 800 тысяч явных врагов, власовцев, и строился ГУЛАГ – еще до нападения фашистов на СССР…»

Кроме того, «занятно, что Солженицын категорически отрицательно настроен против повести Михаила Шолохова “Судьба человека” (ниже я расскажу почему. – А. В.). Для всех нас известная история пленного Ивана Соколова и его побега… Так вот: Александр Исаевич говорит: “Чушь, выдуманная полностью галиматья, которой в СССР быть не могло… Ивана должны были посадить в ГУЛАГ и на этом – вся правда жизни…”»

В результате «главное различие моей позиции и позиции Солженицына – в том, что Александр Исаевич утверждает: “Сталин виноват в том, что, борясь за Советскую власть против шпионов и врагов, он заодно уничтожил тысячи невиновных, чтобы поймать и наказать одного реального врага!” Если это так, то это ужасно! А если на тысячу врагов было несколько случайных и невиновных?.. Поэтому книга из художественного повествования превращается в публицистику, исследование. И, следовательно, на первое место выходят факты, цифры, правда реальных событий, а не вымысел автора и тюремно-лагерный фольклор. Но автор “Архипелага” по-прежнему убеждает всех, что советский народ находился в большевистской неволе: в городе мол рабский труд на заводах и фабриках, в деревне – колхозный плен, трудодни, полный беспредел НКВДешников. Солженицын уверяет, что этот народ был готов взять в руки оружие во время войны с фашистами и восстать против советской неволи… Кстати, на это рассчитывал и Гитлер… Проблема в том, продолжает Солженицын, что Гитлер недостаточно опирался на предателей режима СССР. “Не разглядел! – говорит Солженицын, – а то бы Сталин проиграл…”»

Это уже измена. Личность Солженицына трансформируется настолько, что «во время войны против страшного врага у него в личных вещах органы госбезопасности находят тезисы планов Троцкого по свержению власти, рассуждения в письмах к товарищу, что нами управляют неправильно, жертвы огромные в войне… Ну кому, как не капитану артиллерии, со своей позиции недалеко от деревни Глупово виднее, как управлять фронтом и государством…»

Но оказалось, что позиции возле деревни Переделкино очень даже подходят, чтобы управлять государством. 12 февраля 1974 года Валя влетел в класс с дикими глазами и сходу сообщил мне, что Александра Исаича арестовали чекисты. А надо сказать, что, несмотря на нашу дружбу, он не знал, что мой отец работает в КГБ – более того, в непосредственном окружении Андропова. По словам Вали, прощаясь, Солженицын оставил ему свой «кожушок» – длинный овчинный тулуп до пят. Сразу после уроков мы бросились на электричку и до вечера по очереди надевали «кожушок», доехав в нем аж до Киевского вокзала и назад до Переделкино.