скачать книгу бесплатно
– Обратно посуду принимают, бутылки из-под пива – для переработки, – сказал он и обернулся ко мне. – Сколько это продолжалось?
– Что – это? Ах, это… Не знаю.
Я не хотела ни о чем рассказывать, прежде всего, чтобы не делать хуже – ему. Темно-серые грозовые глаза сузились, губы сжались, и что-то промелькнуло в них, что после я хорошо узнавала, но не могла объяснить. В нем всегда все было понятно, кроме этого короткого взгляда, в котором читалась какая-то тайна, что ли, или, вернее, не тайна – секрет, который он тут же попытался скрыть.
– Врешь, София. Не ври мне, слышишь, – он говорил тихо, но от его голоса в моих жилах вдруг остыла кровь. – Мне не стоит врать, потому что я хочу знать правду, а поэтому нет никакого смысла беречь мои чувства. Ты все равно уже не сможешь что-то исправить, ну же, Софи! И сделать хуже тоже не сможешь.
Он видел мою нерешительность. У меня тоже был секрет, и я тоже боялась, что он сможет прочесть его в моих глазах.
– Я не сделаю хуже, но и лучше тоже не сделаю, – возразила я. – Что изменится, если ты узнаешь подробности? Отчего всем так интересны подробности, которые, в сущности, не имеют никакого отношения к тому, что произошло?
– Ты так считаешь? – почти зло почти выкрикнул он. – А ты кто, эксперт? Я хочу знать.
– Что? Что она тебя все еще любит?
– Ты на кого учишься? Не на психолога? Считаешь, я предсказуем, да? Не каждый день, знаешь ли, получаешь по электронной почте голую фотографию любимой девушки, адресованную не тебе. Я вот все думаю, может быть, она специально ее отправила, чтобы не было свадьбы? Побоялась впрямую сказать?
– Не побоялась, – пробурчала я.
Он остановился и вперился в меня взглядом, словно пытался вскрыть меня, как открывалкой для консервов.
– Говори. Продолжай, – хмуро потребовал он.
Я отвела взгляд. Нет, не скажу. Ничего я тебе не скажу, потому что я трусиха. Потому что разве знала, что я на тебя натолкнусь? Я не знала тебя, ты для меня был только картинкой из Ларискиного альбома, блеклый снимок, сделанный вами в пансионате в Звенигороде на Новый год. Ты был фикцией, вымышленным персонажем, а теперь сверлишь меня взглядом, заряженным твоей болью, и я ничего тебе не скажу. Не смогу, мне тебя жаль. Да и себя. Я же не хотела всего этого.
– После сессии началось, наверное, – выдохнула я. – Он из аспирантуры.
– Ты его видела? – Он смотрел жадно, как смотрят на шведский стол, полный дешевой сытной еды.
– Я? Нет, не видела. – Осеклась, поправилась: – Слышала, как они разговаривали. Он за ней заезжал иногда, но в квартиру не поднимался, всегда ждал в машине. Она говорила, это несерьезно, что это все – для веселья. Что потом-то будет скучная семейная жизнь.
– Не будет. Можно веселиться дальше, – горько усмехнулся он. – Несерьезно. У нее ничего в жизни не бывает серьезно.
– Стрекоза, – пробормотала я. Он непонимающе посмотрел на меня. – Попрыгунья-стрекоза, лето целое пропела, оглянуться не успела, как зима… Чего-то там дальше, не помню.
Он помедлил, затем кивнул, вспомнил. Потом встрепенулся, похлопал себя по карманам, словно искал кошелек.
– Черт, надо в ресторан позвонить, отменить банкет. Столько денег…. Слушай, а сделай мне тоже чайку. Хотя… нет, чай – это в моем случае полумера. У тебя ничего покрепче нет?
– Покрепче чая? Кофе?
– Смешная ты, Соня. Кофе! Придется в магазин идти. С горя ведь положено пить. Ты чего будешь, белое вино или красное? Учитывая, что вряд ли у тебя есть мясо и, еще менее вероятно, что есть рыба… пиво будешь?
– Но у меня-то и горя нет, чего мне пить?
– Логично. Придется мне пить за двоих. Да и потом, ты ж, наверное, несовершеннолетняя еще, да? Первокурсница, восьмиклассница. Лариса говорила, что ты отличница, синий чулок. Что ты по золотой медали поступила. Это так?
– Ну, допустим. И что мне теперь, и не выпить? – удивленно возразила я, заранее, авансом обидевшись на дискриминацию.
– Золотая медаль – это серьезно. Как удалось отхватить? Директриса знакомая?
– Училась хорошо, – пожала плечами я.
– Брехня. Я тоже учился хорошо, но медалей на наш район выделили всего две, на меня не хватило. Мне намекнули, чтобы я утерся, а я, как дурак, не поверил. Так мне за две недели последней четверти химичка тройку влепила, хотя я все контрольные написал и вообще.
– Как так? – нахмурилась я. – В четверти?
– В году. Так-то, первокурсница. Пашешь десять лет, а потом приходят и тебя валят. Это ничего. Я экзамены все равно сдал. Не проблема. Зато теперь знаю, как устроен этот мир. Захочешь – и тебе могу рассказать, правда, рассказ выйдет коротким. Никому нельзя верить. Конец.
– Слушай… а можно тебе вопрос задать? – перебила его я.
– Ну, задавай.
– Только пообещай, что не будешь обижаться и терять веру в человечество.
– Так уже нечего терять. Выкладывай, мне уже даже интересно, что ты хочешь обо мне знать. На сегодняшний день, мне кажется, ты и так уже знаешь обо мне и моих делах куда больше, чем, наверное, хотела.
– Имя.
– Что? – растерялся он. – Имя?
– Ну да, имя. Как тебя зовут, а?
– Ты это серьезно? – вытаращился он и некоторое время молчал, демонстрируя изумление и возмущение. – Нет, это ни в какие ворота. Ты не шутишь? Черт, а я-то думал, хуже уже даже некуда. Наивный я чукотский юноша…. Ты с моей невестой в одном доме живешь уже год и даже имени моего не знаешь. Это насколько же ей было на меня наплевать!
– Не в этом дело, – стала оправдываться я. – Понимаешь, Лариса тебя по фамилии все время называла. Ласточкин, Ласточкин. Видишь, я фамилию-то знаю.
Он смотрел на меня и молчал, следователь из убойного отдела, черт побери. Я начинала злиться.
– Я не только фамилию, я много чего о тебе знаю. Лара рассказывала много. Да она только о тебе и трещала. Я даже твой день рождения знаю, тринадцатое июля. Вот ты мой не знаешь, а?! Нет, не знаешь. А я даже знаю, что ты как-то там с авиацией связан.
– Как-то там с авиацией? – сощурился он. – Это она так говорила? Подожди, день рождения… ага, я знаю. Это из-за гороскопов? Ты мой день рождения знаешь, потому что Лара помешана на этом маразме. Я там кто… Свинья я по ее календарю.
– Водяной кабан, – кивнула я. – Это по китайскому гороскопу. И рак по другому какому-то.
– И рак. И что это значит? Что от меня умирают, да? Я смертельно опасен? Так, ладно, я пошел.
Он встал так резко, что опрокинул табурет. Похлопал себя по карманам, достал откуда-то рассыпанные в беспорядке монетки и смятые купюры, посмотрел на них и направился к выходу. Аристарх? Алан? Лара говорила, что у них с Ласточкиным идеальная совместимость. Что водяные кабаны – люди с золотым сердцем, великодушные и добрые. Что из них получаются хорошие мужья. Она не очень хотела за него замуж, но свадьбу хотела. Ей очень нравилась фамилия. Лариса Ласточкина. Хорошо звучит, красиво. Намного лучше, чем Лариса Шулина. Так она говорила. Какой была фамилия ее любовника, я не знала.
– Эй, Ласточкин, слышишь? Я буду джин-тоник, Ласточкин! – крикнула я ему вслед, а потом достала плеер и включила музыку.
Пела солистка Garbage, что-то ритмичное – фортепьяно и ударные. Мой плей-лист непредсказуем.
Глава 2
И все пятеро одновременно говорили о себе…
Тридцатое мая. Я запомнила дату, потому что в последние выходные мая должна была собрать вещи, освободить комнату и уехать обратно к маме в Солнечногорск. Сначала на лето, потом, возможно, насовсем. Квартиру около Донского монастыря снимала Лариса, меня туда просто пустили – по большому одолжению и за относительно небольшие деньги. Относительно – это смотря для кого. Для меня, вернее, для мамы – большие. После свадьбы, конечно, меня в квартире не должно было быть.
Меньше всего я хотела возвращаться домой. Одно дело – приезжать по выходным, совсем другое – ездить в университет из Подмосковья, каждый божий день садиться в набитую сонными людьми электричку, забиваться в метро, дышать затхлым воздухом, перегаром, только что докуренными дешевыми сигаретами, пытаться читать, стоя в толпе.
Из магазина он пришел с двумя пакетами в руках. В одном лежали три банки джина с тоником и почему-то связка бананов, в другом – бутылка «Охотничьей». Я присвистнула.
– Ничего себе планы. Не боишься?
– Чего мне бояться? – переспросил он с самым серьезным видом.
– Что из окна вывалишься, к примеру. Ты что, планируешь вот это выпить в одиночку? Решил покончить с собой из-за Ларисы? Убиться при помощи такой жути?
– Чем тебе не нравится эта бурда? – «обиделся» он. – Я попросил дать мне самое бронебойное пойло, чтобы разом забыть не только девушку, но и вообще все, что происходило со мной в этом году, и продавщица дала мне вот это. Значит, буду пить. Однако думаю, чтобы со мной покончить, нужно больше, чем бутылка «Охотничьей».
– Две бутылки? – усмехнулась я. – Ты всерьез намерен закусывать бананами? Это тебе тоже продавщица посоветовала?
– А ты что, эксперт по тому, как именно и что надо пить? Почетный дегустатор? – Он демонстративно выложил бананы на стол, а затем бросил мне (или в меня) банку джин-тоника. – Пей свою ерунду и не жалуйся. Из окна я не вывалюсь, оно тут узкое.
– Нормальное окно, ты пролезешь, – ответила я, с характерным щелчком открывая банку. – Ты мне все-таки имя свое скажи, а то как я тебя хоронить-то буду?
– Напишешь – светлой памяти Ласточкина, – ухмыльнулся он, явно не собираясь выдавать мне свое чертово имя.
Я отхлебнула джин-тоника. Я пила его второй раз в жизни, но совсем не хотела, чтобы Ласточкин это понял. По какой-то причине именно когда тебе семнадцать, хочется, чтобы все считали тебя умудренной опытом и попробовавшей все джин-тоники на свете.
– Значит, не скажешь? Смотри, я вообще тогда могу взять и назвать тебя как захочу. Как называют подобранных собак. Может, у них уже и были хозяева, и, может, у них уже есть имя – какой-нибудь Бобик.
– Ну, хуже Бобика-то не будет, – рассмеялся он.
– Могу что-нибудь придумать, – пожала плечами я, попивая джин-тоник. – Называть тебя, к примеру… Эркюлем.
– Как-как? – Он обернулся и хмыкнул, а затем подошел к холодильнику и заглянул внутрь. Его лицо озарил свет.
Внутри холодильника ждала почти космическая пустота и чистота. Лариса почти не ела, потому что почти не бывала дома, я почти не ела, чтобы не тратиться. Вообще-то очень многое в моей жизни я делала или не делала, именно чтобы не тратиться. Не пила спиртного и вообще ничего, чтобы не тратиться.
Предаваться порокам и учиться на первом курсе университета – это очень сложно, дорого и по карману тем, кого пристроили в университет богатые родители. Моя мама сидела в поликлинике «на картах», так что ее помощи еле хватало на оплату моей комнаты у Ларисы и более чем скромного питания. Я почти не покупала одежду, исписывала тетрадки до упора, ездила только на городских автобусах, потому что для студентов там был бесплатный проезд. Я не испытывала никаких особенных неудобств, просто так была устроена моя жизнь. Я никогда не жаловалась, просто делала все, что могла, чтобы выжить.
Иногда – делала больше, чем хотела.
– Эркюль, будешь картошку жареную?
– Воображаемую? – уточнил он, кивнув на белоснежные глубины холодильника. – Тогда мне с луком и с грибами.
– Воображаемую можешь есть любую, а у меня белорусская. С луком – пожалуйста, а по грибы сначала придется сходить. К твоему сведению, картошку в холодильнике хранить нельзя, она может там померзнуть.
– Я так понимаю, большую часть ваших запасов нельзя хранить в холодильнике, да? И вообще в доме.
– У нас полно еды, – обиделась я.
– Хозяйственная и отличница. Я начинаю понимать, зачем Лариса тебя пустила, – пошутил он, но по его лицу тут же пробежала тень, словно одно упоминание имени невесты возвращало нас в пасмурный осенний день, под противный мелкий дождик.
Пить он, как и я, тогда тоже не умел, что и было установлено нами опытным путем. Рюмок в квартире не было, из посуды – только тяжелые бежевые икеевские кружки из дешевой глины. Он налил «Охотничьей» в одну, с чуть отколотой ручкой, и попытался отпить так, словно это был не крепкий алкоголь, а чай. Отпил – и отшатнулся, и скривился, и открыл рот так, словно обжегся.
– Господи, ну и гадость, – сказал он, смешно вытянув руку, словно чашка – ядовитая змея, которую он поймал и держит за голову.
– А у меня все хорошо, – улыбнулась я и отхлебнула еще чуть-чуть. – С другой стороны, может, от твоего будет больше эффекта. Что-нибудь чувствуешь?
– Чувствую, словно мне бензина в рот налили и подожгли, – кивнул он.
Затем осторожно поднес кружку к лицу, склонился, понюхал, поморщился. Подождал еще, посмотрел на меня так, как смотрят перед тем, как прыгнуть в прорубь в крещенские морозы. Решился – и выпил, на этот раз резко, опрокинув кружку одним махом. Затем долго кряхтел и плевался, но дело было сделано, Ромео принял яд. Его глаза заблестели от навернувшейся влаги, он задышал глубже. Затем он кивнул и налил еще.
Я чистила картошку и думала, что вовсе не хочу узнавать его ближе. Я вообще не собиралась встречаться с ним. С того момента, как между ними разгорелся этот огромный, ядерно-радиоактивный скандал, я надеялась, что в какой-то момент именно он выскочит из квартиры, бросив ключи на пол, и исчезнет, а Лариса – и соответственно я – останемся тут. Надежды, надежды.
Я сделала приличный глоток и принялась нарезать картошку ломтиками.
– Ты давно ее знаешь? – спросил он.
Я оторвалась от картошки, удивилась или, вернее, сделала вид.
Он фыркнул и недобро рассмеялся.
– Опять дурочку валять? – добавил он. – Сколько лет ты ее знаешь?
– Лет? – Я покачала головой. – Да еще года нет пока. Мы, собственно, с сентября знакомы.
– С этого сентября? Нет, не выходит.
– Чего у тебя не выходит?
Я с удвоенной яростью принялась резать картошку. Не выходит у него.
Он помолчал, затем озадаченно спросил:
– В университете познакомились, что ли?
Я удивилась, что он удивился. Наша с Ларисой история была вполне типичной для студенток.
– Мне общежитие не давали, потому что я из Подмосковья, но попробовали бы они сами поездить в Москву на «Юго-Западную» из Солнечногорска, я бы посмотрела. Пара часов в одну сторону. Так что я с самого начала искала кого-то для подселения, если честно.
– Для подселения. Подожди, я не понимаю. Что значит – искала подселение?
– Меня однокурсница Ларисе сосватала… ну, то есть познакомила.
– Но ведь ты же подруга Ларисы, она тебе помогает по-дружески, да? – уточнил он.
– Помогает, да, – согласилась я. – Но до подруг нам все-таки далеко. Мы общаемся, конечно, но не так близко. То есть… она со мной общается довольно близко, но такова уж Лариса. Она больше всего на свете любит говорить о себе.
– Все люди больше всего на свете любят говорить о самих себе, София.
– Я не люблю говорить о себе, – возразила я.
– Это ты просто еще не прожила достаточно долго, чтобы было о чем говорить. Так ты мне поясни, ты что, Ларке деньги платила? – спросил.
