Темные души: Лесной контракт

Веда Светлая

Темные души: Лесной контракт

Тишина.

Только их дыхание нарушает её – неровное, прерывистое, будто даже воздух теперь принадлежит ему. Аскар проводит пальцем по её влажной коже, собирая капли душа, смешанные с её слезами. Лаванда и что-то ещё… что-то, от чего в его груди глухо стучит. Первые цветы. Первая весна после долгой зимы.

– Солёная, – шепчет он, касаясь губой её щеки, ловя дрожь на её ресницах.

Она вздрагивает, пытается что-то сказать, но слова путаются, голос срывается. Он знает это – знает, как она теряется, как её мысли разбегаются, когда он заставляет её повторять его слова. Грязные. Похабные. Те, от которых она заливается алым – не только лицо, но и грудь, кончики пальцев, даже колени.

– Повтори, – приказывает он, и она повинуется.

Её голос дрожит, но в нём нет страха. Только наслаждение.

Аскар знает – она его жертва. Но когда её пальцы впиваются в его плечи, когда её тело выгибается навстречу, он понимает: она счастлива.

И, может быть, она действительно связана с лесом. Может быть, он выбрал её не просто так.

Но сейчас это не важно.

Важно только то, как она пахнет весной.

Как срывается её голос.

Как она краснеет.

Глава 1. Лесной стон

Аскар

Я помню запах этого леса. Настоящий.

Не тот удушливый "свежий" аромат, что рекламируют в баллончиках для квартир. А ядрёный, едкий, живой – смесь преющей хвои, разлагающихся грибов и горькой сосновой смолы. Запах, от которого щиплет ноздри и сводит скулы.

Теперь здесь воняет бензином и перегаром.

Я иду по опушке, и под ногами – не упругий ковёр из мха, а битое стекло, вонзающееся в голые ступни. Но я не чувствую боли. Только гнев.

Люди.

Они гадят там, где спят. Оставляют после себя пластиковые пакеты, словно сброшенную кожу. Консервные банки с рваными краями – готовые перерезать глотку любому зверю. Презервативы, раздувшиеся как трупная плоть на ветвях молодых берёз.

Мои деревья шепчутся:

«Аскар… Они снова были здесь…»

Голоса старых дубов вибрируют в моих костях, как струны сгнившей арфы. Я чувствую их боль – не острую, а тупую, разъедающую, будто кто-то медленно выкручивает мои суставы ржавым гвоздодёром.

Я останавливаюсь у ручья – если это еще можно назвать ручьем.

Вода не течет, а ползет густой черной жижей, покрытая радужной пленкой – словно кто-то пролил бензин в последний источник жизни. На дне – ржавые батарейки, разбухшие от влаги, похожие на яйца какого-то механического паразита. Они мерцают тускло, как умирающие светляки.

Я наклоняюсь, и запах бьет в нос – едкий, химический, с нотками гниющего металла.

Так не должно пахнуть.

Так не должно быть.

Но есть.

Вода дрожит, когда я касаюсь ее поверхности. Лицо, которое смотрит на меня из глубины – не мое.

Или слишком мое.

Кожа – не гладкая, не мягкая, как у людей. Она покрыта мхом, будто древняя кора, но не сплошь – пятнами, как лишайник на камнях. На скулах, где когда-то был румянец – теперь зеленоватый налёт, мягкий, как бархат. Вдоль рёбер – трещины, как на засохшей глине, а на бёдрах – узоры, похожие на очертания листьев, будто кто-то выжег их раскаленным железом.

Волосы – не волосы.

Это лианы.

Чёрные, переплетённые, как корни старого дуба, с вплетёнными сухими листьями и перьями ворон. Они шевелятся сами по себе, будто живые, когда я поворачиваю голову.

Глаза.

Жёлтые.

Не просто светлые – горящие, как угли в пепле. Зрачки – узкие, вертикальные, как у хищника, что выслеживает добычу в темноте. Они светятся в сумерках, и я знаю – люди пугаются, когда видят это.

Но пугаются недолго.

Потому что потом убегают.

Или умирают.

Ступни – грубые, покрытые трещинами, как пересохшая земля в засуху. Они не чувствуют ни холода, ни осколков, ни колючек. Между пальцев – тонкие перепонки, бледные, почти прозрачные – наследие болот, что когда-то были здесь.

Я не человек.

Но и не зверь.

Я – то, что осталось.

Последний страж.

Последний гнев.

Последний шёпот перед тем, как лес умрёт.

Я сжимаю кулаки, и когти (длинные, чёрные, как шипы терновника) впиваются в ладони.

Не больно.

Но унизительно.

Раньше достаточно было шагнуть из тени – и люди падали на колени, моля о пощаде. Их страх был сладок, как мёд. Их кровь – горяча, как летний дождь.

Теперь…

Теперь они смеются.

Бросают бутылки.

Рубят деревья.

И не боятся.

Ни леса.

Ни меня.

Я поднимаю голову и смотрю в небо – тусклое, затянутое дымом.

Где-то там, за этой грязной пеленой, еще есть звёзды.

Но я их не вижу.

И лес – тоже.

Я выпрямляюсь, чувствуя, как мох на моих плечах осыпается, как старая шкура.

Хватит.

Если лес не может их напугать…

Значит, я приду к ним.

В их мир.

В их города.

И научу их бояться снова.

Я улыбаюсь, и губы трескаются, как кора под морозом.

Они не знают, что тьма уже смотрит на них.

Мои глаза.

Мой гнев.

Моя месть.

Я стоял на границе леса, где стволы уже не шепчутся, а стонут. Где земля не дышит, а задыхается. Где последние листья не шелестят, а звенят, как ржавые монеты.

И решение пришло само.

Я выйду из леса.

Не как тень. Не как кошмар в детских сказках.

А в их обличье.

В человеческом.

Проклятие или дар?

Мать-Природа давно дала мне эту возможность. Спрятала её в моей плоти, как семя в гнилушке.

Я никогда не хотел этого.

Ненавидел их форму.

Их гладкую кожу. Их мягкие ладони. Их тупые зубы, неспособные разорвать даже горло.

Но сейчас…

Желание было сильнее.

Сильнее гордости.

Сильнее отвращения.

Сильнее меня.

Знаки

Я провёл рукой по спине, где под слоем мха пульсировали руны.

Они не были выжжены или вырезаны.

Они росли.

Как корни.

Как грибница.

Как что-то живое под кожей.

Старые.

Тёмные.

Не мои.

Я скреб их ногтями, но они не сходили.

Потому что не на поверхности.

Они внутри.

Я разжал пальцы и взглянул на тыльную сторону ладони.

Там, между сухожилиями и трещинами, проступали другие знаки.

Мелкие.

Извилистые.

Как следы червей под корой.

Я знал, что если прочту их…

Если произнесу…

Стану одним из них.

Хотя бы снаружи.

Я чувствую сомнение.

Ветер завыл между деревьями, и голоса леса подхватили:

«Ты забудешь…»

«Ты предашь…»

«Ты станешь слабым…»

Я закрыл глаза и вдохнул.

Запах гнили.

Запах их мира.

И решил.

Я не произнёс слов.

Ещё нет.

Но пальцы уже обводили контуры рун на руке.

Готовясь.

Запоминая.

Принимая.

Они жглись, как крапива.

Но я не останавливался.

Потому что пора.

Потому что они уже почти победили.

И единственный способ сражаться – стать чужим.

Даже если это убьёт меня.

Я опустился на колени.

Мох на бёдрах осыпался, как пепел.

Лианы волос замерли.

Тишина.

Только руны пульсировали.

Горя.

Зовя. Обещая.

Я поднял голову.

В последний раз посмотрел на лес.

На свой, умирающий лес.

И приготовился прочесть.

Глава 2. Перерождение

Я стоял на коленях посреди поляны, где когда-то цвели ландыши. Теперь здесь лежали только окурки и ржавые пробки. Мои пальцы дрожали, когда я в последний раз провел по рунам на тыльной стороне ладони. Знаки горели, будто раскаленные угли, впившиеся в плоть.

"Пора," – прошептал я, и лес замер в ожидании.

Первой треснула ключица.

Звук был ужасен – как ломающаяся ветка векового дуба. Боль пронзила меня, горячая и острая, заставив согнуться пополам. Я зарычал, но голос сорвался на хрип – мои голосовые связки уже менялись.

Кости:

      Мои суставы начали выворачиваться с хрустом перемалываемых камней. Позвоночник скрипел и сокращался, заставляя меня сутулиться, как старика. Челюсть сломалась с глухим щелчком, перестраиваясь под человеческий прикус. Я ощущал, как тазовые кости сужаются, рёбра становятся хрупкими – эта хрупкость пугала больше самой боли.

Кожа:

      Мох на моих плечах вдруг зашевелился, будто почуяв опасность. Затем начал осыпаться, обнажая потрескавшуюся кору моей истинной кожи. Трещины расширялись, из них сочилась не кровь, а густая смола. Вдруг – страшный разрыв от ключицы до живота. Из раны полезла… человеческая плоть. Розовая, нежная, мерзко пульсирующая.

Я завыл, когда процесс пошел дальше:

На руках кора начала слезать лоскутами, как старая краска

На груди мох превращался в редкие волосы

Перепонки между пальцами рвались с ощущением, будто сдирают кожу живьем

Лицо:

      Худшие муки начались, когда изменения дошли до головы. Мои рога – гордость любого лешего – начали крошиться. Они осыпались серой пылью, оставляя после себя лишь небольшие бугорки на лбу. Глаза вылезали из орбит, зрачки сужались до человеческих точек. Я чувствовал, как мои клыки втягиваются обратно в десны – унизительнее боли не было ничего.

      Когда самые страшные муки прошли, я лежал в луже: Смолы, крови, чего-то ещё, липкого и тёплого

Попытался встать – и рухнул. Новые ноги не слушались. Я полз к луже, чтобы увидеть… его. Человека. Себя.

Я подполз к реке. Каждое движение давалось с трудом – новое тело дрожало, как молодая лань, впервые вставший на ноги.

Вода дрожала, но черты лица проступали четко – резкие, грубые, высеченные будто не из плоти, а из старого дуба.

Лицо мужчины лет тридцати пяти, не больше.

Скулы – острые, как обтесанный камень, придавали лицу жестокую выразительность. Подбородок – квадратный, твердый, с темной щетиной, уже пробивающейся сквозь бледную кожу. Губы… Боги леса, эти губы! Алые, будто я только что пил чью-то кровь, пухлые, чувственные – совершенно не подходили к этому суровому лицу.

Но глаза…

Глаза остались мои.

Золотисто-карие, с вертикальными зрачками, как у хищника, выслеживающего добычу. В человеческом лице они выглядели еще более чужеродно, еще более пугающе. Я прикоснулся к губам – они были мягкими, неожиданно горячими. Странное ощущение. Раньше мои губы не чувствовали прикосновений – только холод ветра и жар огня.

С трудом поднялся на ноги.

Тело…

Тело было мощным, но по-другому.

Плечи – широкие, сильные, но без былой корявой мощи. Грудь – широкая, гладкая, с едва заметными тенями мышц под кожей. Торс сужался к талии, образуя классический треугольник, о котором так любят писать человеческие поэты.

Руки – все еще жилистые, но пальцы стали короче, без когтей, без защитной коры. Я сжал кулак – сила осталась, но что-то важное исчезло.

Ноги… Длинные, мускулистые, но голые. Без привычного мха, без защитного покрова.

Я закачался, впервые поднявшись в полный рост. Должно быть, под два метра – для человека это очень много.

И тогда…

Тогда я увидел ЭТО.

Между ног свисало нечто массивное, тяжелое, совершенно грозное даже в спокойном состоянии. Толстый ствол с выступающими венами, крупная головка, темная от прилива крови. Совершенно неприкрытое, уязвимое и в то же время… опасное.

Я дотронулся – и все тело вздрогнуло.

Не боль.

Не страх.

Что-то другое.

Предвкушение?

Жажда?

Я сжал его в кулаке, ощущая, как пульсирует под пальцами. Новое оружие. Новые возможности.

Лес зашептал укоризненно, но я уже понимал – этот облик дал мне не только слабости.

Охота начинается.

Я вышел на тропу. Воздух вокруг мгновенно пропитался едким запахом человеческой немощи – перегаром, потом, дешевым табаком. Группа краснолицых существ окружила меня, их мутные глаза блестели глуповатым любопытством.

– Эй, дружище, что с тобой? Перепил, да? – хриплый голос самого крупного разрезал тишину. Его жирный палец тыкнул в мою обнаженную грудь, оставляя липкий след. Дыхание этого существа пахло как содержимое выгребной ямы.

На мои плечи набросили что-то грубое, вонючее – рваную куртку, пропитанную потом, рвотой и чем-то еще более отвратительным. В руку сунули бутылку с мутной жидкостью. Я сделал глоток – огонь распространился по горлу, но это не был священный огонь лесных костров. Это было что-то гнилое, искусственное, мертвое.

– Ну что, лесной человек, нравится? – их смех напоминал треск ломающихся веток. Гиены. Они вели себя как стая гиен.

Отвращение поднялось комом в горле. Но глубже, в самых потаенных уголках нового человеческого естества, что-то шевельнулось. Темное. Горячее. Голодное.

Я развернулся, намереваясь уйти.

– Ну и катись, урод! – донеслось вслед.

Тогда во мне что-то… переключилось.

Я вернулся. Медленно. Намеренно. Они даже не успели понять опасность.

Первый удар – нос зачинщика превратился в кровавое месиво. Хруст раздробляющихся хрящей отозвался в моих костях сладкой вибрацией. Второй удар – челюсть следующего треснула с таким желанным, таким чистым звуком ломающейся сухой ветки. Теплые брызги крови украсили мои новые руки – липкие, соленые, живые.

Теперь они лежали в грязи, хныча как побитые щенки. Один из них обмочился – резкий запах страха смешался с железным ароматом крови и перегаром. Боже леса, это было… прекрасно.

Я наклонился к самому дерзкому, провел окровавленным пальцем по его дрожащим губам. Его глаза округлились, зрачки расширились от животного ужаса.

– П-пожалуйста… – его хрип был похож на предсмертный хруст жука под ногой.

Мой смех прозвучал чуждо даже моим ушам – не шелест листьев на ветру, а нечто новое. Человеческое. И от этого еще более ужасающее.

– Спасибо за урок, —прошептал я, оставляя их дрожащими в собственных испражнениях.

Город обрушился на меня какофонией звуков, запахов, образов. Каждый шаг по асфальту рождал новые ощущения:

Сладковатый аромат женских духов, напоминающий забродившие лесные ягоды

      Звонкий, вызывающий смех молодых девушек

      Мерцающие отражения в витринах, где вместо лесного духа теперь стоял высокий незнакомец с глазами хищника

И это… это жгучее напряжение между ног. Не боль – желание. Неконтролируемое. Всепоглощающее.

Каждая проходящая женщина заставляла кровь быстрее бежать по венам. Их изгибы, обтянутые тканью, блеск губ, обнаженные шеи – я хотел кусать, царапать, чувствовать под пальцами трепет их плоти.

Мужчины же пробуждали иные желания. Видеть их поверженными. Слышать музыку ломающихся костей. Наблюдать, как алая жидкость жизни смешивается с городской грязью.

Я замер перед освещенным входом в бар. За стеклом мелькали силуэты – женщины в обтягивающих платьях, мужчины в дорогих костюмах. Все они верили в свою безопасность, в свое превосходство.

Я провел языком по внезапно ставшим такими чувствительными губам. Новое оружие внизу живота напряглось в предвкушении.

«Пусть платят», —прошептал я в ночь. – Все, чем они так богаты. Их кровью. Их болью. Их жалкой, тщеславной похотью.

Дверь распахнулась, выпуская волну громкой музыки, смеха и алкогольных испарений. Я сделал шаг вперед – мой первый осознанный шаг в их мир.

Охота началась.

Пять лет в человечьей шкуре

Дым. Виски. Грязь.

Я сидел в своем клубе "Чаща", развалившись в кресле, и наблюдал, как очередная парочка шлюх пробирается между столиков. Высокие, на каблуках, с грудью, вываливающейся из декольте. Они смеялись слишком громко, слишком нарочито, бросая на меня взгляды – то робкие, то вызывающие.

Грязные твари.

Но именно такими я их и любил.

За пять лет в этом мире я понял одну простую вещь: женщины пахнут желанием. Не тем фальшивым ароматом духов, который они так щедро льют на себя, а чем-то глубже. Чем-то животным.

Я чувствовал его.

Этот сладковатый, пряный запах их возбуждения, когда они замечали меня. Как их зрачки расширяются, как дыхание становится чуть чаще. Они притворялись недотрогами, но я знал.

Знал, что каждая из них уже представляла, как я прижимаю ее к стене. Как мои пальцы впиваются в ее бедра. Как она стонет, когда я ломаю ее.

И мне это нравилось.

Нравилось использовать их.

Каждую ночь я выбирал одну. Всегда блондинку. Высокую. С грудью, которая не помещалась в ладони. С глазами, полными фальшивой невинности.

Они приходили сюда, чтобы играть – притворяться, что они не такие, что они "не из тех". А через час уже ползали на коленях, умоляя меня взять их.

И я брал.

Грубо. Без нежностей. Без лишних слов.

Они выли, когда я впивался зубами в их шеи.

Кричали, когда мои пальцы оставляли синяки на их бедрах.

Плакали, когда понимали, что теперь принадлежат мне.

А потом уходили. С трясущимися ногами. С опухшими губами. С пустым взглядом.

И знаете что?

Им это нравилось.

Нравилось чувствовать себя грязными.

Нравилось, когда их называют шлюхами.

Нравилось, когда их ломают.

А мужчины…

О, эти герои.

Они приходили в мой клуб, надув грудь, уверенные, что их кулаки и деньги что-то значат.

– Эй, Аскар, – хрипел очередной ублюдок, разминая плечи. – Ты знаешь, кто я?

Я знал.

Он был никем.

Просто мясо.

Просто жертва.

Через десять минут он уже лежал на полу, скуля, как сука.

– П-пожалуйста… – пузырился он кровавой слюной.

Я наступил ему на лицо, чувствуя, как его нос хрустит под моим каблуком.

– Где теперь твоя крутость, пацан?

Он захныкал.

Я рассмеялся.

Лес молчал.

Раньше он шептал мне на ухо, предупреждал, ругал.

Теперь – только тишина.

Он отвернулся от меня.

Но мне было плевать.

Я еще не насытился.

Не насытился их страхами.

Их стонами.

Их грязью.

Я сделал глоток виски, наблюдая, как очередная шлюха подходит ко мне, дрожащими пальчиками поправляя бретельку.

– Аскар… – ее голосок дрожал. – Можно я…

Я перебил ее, схватив за волосы.

– Ты знаешь, зачем ты здесь.

Ее губы дрогнули.

Но она не убежала.

Никто из них не убегал.

Потому что в глубине души…

Все они хотели одного.

Чтобы их использовали.

Чтобы их сломали.

И я с удовольствием исполнял их желания.

Глава 3. Начало

Аскар

Я стоял в центре ринга, и свет софитов прожигал мне кожу. Кожаный пол под босыми ногами был липким от пота и крови – не только моей. Вонь человеческих страхов висела в воздухе густым туманом: перегар, адреналин, сладковатый запах разбитых носов.

Дым сигар смешивался с запахом пота и крови. Я сидел в своем кабинете за кулисами ринга, разминая костяшки пальцев, когда дверь распахнулась.

Вошел Макс – мой секундант и правая рука. Лицо его было перекошено от досады.

– Аскар, проблемы. Те две шлюхи, которые должны были открывать бой танцем – слились. Нашли себе каких-то мажоров и свалили в клуб на другом конце города.

Я сжал кулаки, чувствуя, как под кожей закипает ярость.

– Твою мать… Сегодня серьёзные бои, Макс. Нужен заряд, нужен драйв. Без девочек – дерьмовый настрой.

Дверь приоткрылась, и в проеме показался Евгений Сизов – один из моих бойцов, работающий в охране. Мужик был крепкий, с умными глазами, не похожий на тупое мясо, которое обычно лезло на ринг. Поэтому я не ставил его против себя – жалко было калечить.

– Слышал разговор, – сказал он, закуривая. – У меня есть вариант. Моя девушка – занимается танцами. Давно мечтала выступить у тебя, все знают, как ты хорошо платишь. Если надо – могу позвонить, найдет себе напарницу.

Я фыркнул, выпуская дым через ноздри.

– Звони.

Выбора не было. Времени – кот наплакал. Пусть хоть эти попрыгуньи отработают свои деньги.

Макс нервно потер переносицу.

– Аскар, ты уверен? Эти чирлидерши – не наши девки, могут не вытянуть…

Я резко встал, заставив его замолчать одним взглядом.

– Пусть танцуют. Если справятся – заплатим. Нет – выкинем на мороз без гроша.

Евгений уже достал телефон, набирая номер. Я отвернулся к окну, наблюдая, как толпа на арене начинает роптать. Задержка.

– Она согласна, – сказал Сизов, закрывая трубку. – Через полчаса будут здесь.

Я кивнул, чувствуя, как в животе закипает знакомое предвкушение.

– Хорошо. Пусть только не облажаются.

Макс вытер пот со лба.

– А если облажаются?

Тишина в комнате стала густой, как смог.

Шоу должно продолжаться.

И оно продолжится.

Любой ценой.

Лана

Последние лучи солнца пробивались сквозь шторы, окрашивая комнату в багровые тона. Я лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, всем телом ощущая приятную усталость после целого дня ничегонеделания. Лето только началось, первый курс позади – можно было наконец-то расслабиться.