Слепая зона

– Спортсмен и босс с болезненным эго и нарциссическими чертами, который тебя ни во что не ставит и откровенно грубит. Ничего не напоминает?

– Кира, ты с ума сошла? Это в прошлом. Смолин-старший мне не понравился совсем, но с этим грантом реально что-то не то. Это важная в масштабах страны разработка, понимаешь?

– Прости. Не хотела обидеть. Просто…

– Да ты не обидела.

Была у меня, так скажем, проблемка, которую я решала на сессиях с психологом. Выцепить из толпы самого высокомерного мужика с тревожным типом привязанности, не способного на настоящие отношения, и втрескаться по уши. Из кожи вон вылезти, стараясь ему понравиться, а потом страдать: ну почему не полюбил, я же такая умничка! Тимур. Бр-р-р. Ни за что больше. Именно Кира была рядом, когда я приходила в себя после разрыва, так что ее страхи понятны.

В эту игру я больше не играю, но обживаться на новом месте нужно.

Быстро собравшись, я делаю заказ в одном модном, если верить «Яндекс-картам», кафе и лечу на работу.

По пути читаю вчерашние сообщения Ба-Ружи, Макса, родителей. У меня прекрасная семья, но уж очень за меня переживающая. Моментами даже обидно. Словно я не уверенный спец, а маленькая девочка.

Курьера перехватываю у научного центра, забираю стаканчики с кофе и маффины и врываюсь в здание. Угостив охранника, поднимаюсь в офис. Дарина сделала мне ключ, поэтому я приехала раньше всех, чтобы занять стол. Первой! Ха-ха. И задобрить народ сладостями.

Оказавшись на нужном этаже, пихаю ключ в замочную скважину и понимаю, что открыто. Начало восьмого – какого, блин, черта?

Толкаю дверь и застываю на пороге. Платон Смолин, как привидение, сидит в полутьме. Я включаю свет, и он, вместо приветствия, раздраженно прищуривается.

И как я раньше на такое велась?

Рядом со столом Дарины есть икеевский комод. Когда-то там, видимо, стояла кофемашина, а теперь – пара небольших горшочков с кактусами: попытка секретаря принести уют в суровую обитель суровых инженеров. Туда-то я и выкладываю, что купила.

– Доброе утро, Элина Станиславовна. Вы сегодня рано, – говорит Смолин мне в спину.

Оборачиваюсь радостно:

– А, вы без наушников? Доброе утро! Снова ночевали в гараже?

Он как-то резко опускает глаза и оглядывает себя. Вероятно, на предмет чистоты и отглаженности. Я тоже, пользуясь моментом, оцениваю босса – тонкий свитер, брюки, кеды. Спорно, но не прикопаться. К сожалению.

Он поднимает руку и нюхает рукав, пожимает плечами. Господи! Брезгливо отворачиваюсь.

– Гараж не в том понимании, что вы себе представили, – поясняет Смолин.

– Егор вчера даже фотографии показал, – делюсь я, ставя ноутбук на его стол. Громко принюхиваюсь. – И да, машинным маслом малость несет.

Он снова пожимает плечами и возвращается к работе.

Вздыхаю.

– Платон Игоревич, нам нужно сотрудничать. Ну что вы делаете? Вам никуда не деться от нас, а нам – от вас. Зачем конфликты?

Он вскидывает глаза и криво, неприятненько улыбается. Помешкав пару секунд, выдает спокойно, но на одном дыхании:

– Элина Станиславовна, это наш проект от начала и до конца, наша разработка, под нас открывали грант. Технология уникальная, прогнозируемые масштабы производства и внедрения потрясают. Вы прекрасно понимаете, зачем влезли. Неясно, с чего решили, что вас здесь кто-то ждет. Улыбаться и целовать вас в зад я, уж простите, не буду.

Прекрасно понимаю, что «целовать в зад» – это фигуральное выражение, относящееся к нашей группе, но отчего-то ощущаю легкое смущение.

– Вполне можно обойтись без поцелуев, – подбадриваю вяло.

Смолин продолжает:

– Да, Миша верно вчера сказал: нам нужны ваши подписи. Всем будет легче, если вы будете приезжать ради них. Ни ваше присутствие, ни ваш, так сказать, вклад не повлияют на ваш заработок. Ни премий, ни повышения зэпэ не будет. Вы не просто не нужны здесь, вы мешаете.

– Я могу помочь. Правда.

– Помочь потратить деньги?

– Возможно. Для этого мне нужно сначала посмотреть сметы.

– Через мой труп.

– Меня это устроит.

Мы смотрим друг другу в глаза, мой пульс ускоряется. Надеюсь, Смолин не замечает, как отчаянно я вцепляюсь в стол и с какой силой сжимаю пальцы. Вот гад. Я в шоке. Просто в шоке.

Ты пожалеешь об этом разговоре. Клянусь, пожалеешь.

– Но надеюсь, – пробую смягчить, – что вы смените гнев на милость и мы обойдемся без смертельных случаев.

Он переводит глаза на экран ноутбука и произносит медленно:

– У Егора скоро важный заезд, не отвлекайте его, пожалуйста.

– Я знаю, он меня уже пригласил посмотреть.

Платон молчит.

И я докидываю:

– Думаю, будет зрелищно. Обязательно приду.

Он хмыкает:

– Оденьтесь тогда теплее.

– Так что насчет сметы? Вы с ней закончили? Или еще в процессе?

Смолин поднимается, идет к столику, берет стакан с кофе и маффин. На языке болтается: «На вас я не покупала», но молчу, потому что это будет ребячеством, а мы здесь занимаемся серьезным делом.

На самом деле сумма гранта ошеломительна. С такими я никогда не работала. Платону Смолину только двадцать шесть, он всего на два года старше меня. Это не первый его грант, но, возможно, первый настолько крупный. Вообще, то, что руководителем назначили столь малоопытного сотрудника, – нонсенс. Ему благоволят, и хочется верить, что не зря. Наверное, на его месте я бы тоже психовала?

Обрываю себя: хватит оправдывать хамов! Ничто не дает права разговаривать в таком тоне! Звоночки из прошлого.

Я оглядываю спину Смолина и закатываю глаза. С облегчением выдыхаю, потому что в этот момент заходит Дарина.

Бедняжка застывает в дверях и радостно произносит:

– Элина, ты пришла! Вот это сюрприз!

Сжимаю зубы и улыбаюсь. Выходит, кажется, что-то вроде хищного оскала.

Они меня уже похоронили. Надо на обеде расспросить про Веронику, а вечером у меня ужин с Егором.

Не собиралась, правда, тащиться на гонки, но теперь – приду обязательно!

Глава 5

Платон

«Помнишь, какой сегодня день?»

«Конечно, – отвечаю матери. – Ты в порядке?»

«Не спала ни минуты».

Я тоже. Всю ночь дубасил по красному кольцу.

«В такие дни я боюсь спать, сам знаешь. Пообещай, что не поедешь на кольцо вечером».

Она присылает свою фотографию, – измученная, печальная, будто постаревшая, – и я откладываю мобильник на целую минуту. Голова трещит из-за бессонной ночи, жалости и бессилия. Москва же неустанно ерзает на стуле, достает что-то из сумки, убирает обратно. Как специально врубает музыку, тут же выключает. Потрясающе громкая девка.

«Я заеду», – отправляю.

«Ты – все, что у меня есть. Поклянись. Поклянись моим здоровьем, что не поедешь на кольцо».

«Я не могу этого сделать, ты ведь знаешь. Но после – я буду. Жив и здоров».

Мать отправляет меня в бан немедленно. Сильнейшее раздражение волной прокатывается по коже, иссушает и болезненно жжет паяльником – чувством вины.

Дрифту я научился в пятнадцать в гаражах отца. В девятнадцать впервые выиграл «Тайм Аттак», в двадцать взял кубок на ралли. У меня была серьезная проблема. Нужно было выбрать одно направление и двигать по нему, но я не мог – нравилось все. Когда мне был двадцать один год, разбился дядя Фёдор. Сегодня ему исполнилось бы сорок три.

Закрываю глаза и вижу трассу, движусь по ней, словно в реальности все происходит. Мышцы напрягаются автоматически, готовясь к перегрузкам и тряске. Машина – не отдельный механизм, это экзоскелет, часть моего собственного тела. Я знаю наше красное кольцо наизусть, каждый метр, малейшие неровности покрытия. Иногда мне снится, что я еду по нему с закрытыми глазами. Раз за разом.

Показатели приборов. Переключение скорости. Рывок вперед, пока можно. Тормозная система откликается мгновенно. Вхожу в поворот, адреналин скачет, и я живу. Ускоряюсь на максимум. На этом участке можно.

Кто-то роняет ручку. Несложно догадаться кто.

Я открываю глаза и впечатываю их в монитор. Таблицы рябят, цифры сливаются, целую секунду мозг противится тратить силы на тексты. Вдох-выдох, работаем.

Пытаюсь у самого себя найти ошибку. В бюджет, даже с учетом столичных нахлебников, помещаемся. С большим трудом. Втянув животы и щеки, то есть ударив по зарплате.

Москва громко вздыхает, не позволяя ни на секунду забыть о ее существовании. Сегодня на ней длинное белое платье, на талии черный ремень. Такие же черные широкие браслеты, серьги. На цыганку похожа.

Дверь открывается, парни заходят один за другим. Живут в одном районе и практически всегда приезжают одновременно.

Барышня подскакивает и по-хозяйски угощает всех кофе и маффинами. Весело щебечет, рассказывая, как заблудилась в городе, топит гонор в самоиронии. Кажется даже приветливой. Может, зря я на нее накинулся?

Не в моем вкусе, но талия поразительно тонкая, я таких не видел. Плечи худые, широковатые, а вот изгибы, приятные глазу. Вчера Москва была в широких брюках, сегодня в длинном платье, поэтому что с ногами – непонятно совершенно. Но любопытно.

Обрываю себя и возвращаюсь к монитору. Мысли шалят, после разрыва с Юлей прошло много времени.

Документации – вал, половину рабочего времени сейчас занимают бумаги, так что на несколько часов мы все выключаемся, спеша закончить с рутиной.

Ровно в двенадцать Москва берет мобильник, прочищает горло и начинает вещать «на периферию», по традиции громко:

– Здравствуйте, Александр Петрович… Да, у меня уже обед почти, спасибо. Проблема есть: мне не показывают сметы, поэтому я не могу ответить на ваши вопросы… Верно, Смолин. Отказывается сотрудничать. Категорически. – Она широко улыбается, явно наслаждаясь тем, что я слышу эти жалобы.

Сука самоуверенная.

Наглость обескураживает. Начальство-то на моей стороне, все всё понимают. Чего добивается?

Рабочий чат взрывается. Я смотрю на оранжевые кружки с цифрами сообщений. Не читаю.

Проходит минута. Вторая. Третья.

Мой мобильник начинает вибрировать. Рыбаков. Беру трубку.

– Да?

– Мать твоютысовсем охренел, Смолин?! – ор на максимум.

Черт. Не на моей стороне, оказывается.

Элина

Возможно, месть и правда блюдо, которое стоит подавать холодным, но я никогда не была подлой. И не хотела бы такой становиться. Поэтому поговорила с Сашей в кабинете, при всех. Играю жестко, но открыто.

Смолин общается по телефону. Что лечат ему – понятия не имею, но судя по тону, который с трудом можно разобрать, натурально орут.

Платон Игоревич, отдать должное, не дергается, не уничтожает меня глазами, не швыряется предметами, а я была и к этому готова. Таращится в экран ноутбука, слушает. Лишь губы чуть сжимаются. Не смотри я пристально – не заметила бы.

– Я понял. Хорошо. – Он откладывает мобильник на стол. Молчит.

Пульс ускоряется. Мне даже кажется, что я на самом деле ощущаю запах машинного масла. Может, бешенство Смолина так пахнет?

Его плечи напрягаются. Они, кстати, широкие и крепкие, как и шея. Словно он не вылазит из спортзала. Руки длинные. Надеюсь, этими руками он не вцепится сейчас мне в горло.

Потому что… прищуриваюсь, прикидывая… дотянется запросто.

Расстояние между нами – меньше метра. За одним столом же сидим. Платон Игоревич спиной к стене, я – спиной ко всем. Усилием воли заставляю себя не сжиматься в ожидании ударов. Доверие, заработанное маффинами, вылито в унитаз. Но мне нужно работать, а Смолин мешает.

Сердце отбивает чечетку все быстрее и быстрее, как на соревнованиях. Все молчат.

Да боже! Будьте смелее.

– Начальство? – сочувствую я, не выдержав. Обхватываю губами соломинку, через которую втягивала латте, и громко отпиваю.

Это, честно говоря, нервное.

Смолин, натянуто улыбнувшись, поднимается и выходит.

– Ух! – выдыхает Дарина. – Смело ты. Я бы не решилась.

– Он, наверное, за кувалдой? – Свожу брови вместе.

Раздаются смешки. Шутка зашла.

Дарина тоже смеется и выдает:

– Не исключено. Но мы тебя в обиду не дадим, вдруг ты еще принесешь маффины.

Несколько минут в кабинете тихо.

В чаты меня не включили, доступа к данным не дали, поэтому я еще раз просматриваю публикации и статьи о Смолине, прекрасно понимая, что все видят мой экран. Пофиг. С раздражением впечатляюсь достижениями и регалиями.

Закончил профильную гимназию в четырнадцать, поступил в универ, потом магистратура, аспирантура. Блестяще защитил кандидатскую. Детей нет, женат не был.

Куда он ушел? Не плакать же?

Даже жалко, наорали на такого молодечика.

Платон Игоревич возвращается минут через десять, заплаканным не выглядит. Напротив, веселый и улыбчивый.

Подозрительно. Моя очередь напрягаться.

Он подходит к двери, которая прежде всегда была заперта. За ним плетется, судя по всему, завхоз.

Смолин достает ключ, открывает дверь и говорит вполголоса:

– Вот эту комнату нужно будет освободить и привести в порядок.

В этот момент я осознаю, что не дышала все это время.

Завхоз уходит, а Смолин возвращается к столу. Думаю, что займет свое кресло, но он этого не делает. Стоит над душой. Я поправляю воротник, становится душно.

– Собирайтесь. Съездим посмотрим цех. – Голос настолько прохладный, что понимаю: надо бы отказаться.

Стоит дать мужику время остыть. Хотя бы до послезавтра.

– Сейчас не могу, – говорю я храбро. – Собираюсь пообедать.

– Пообедаете по дороге. Я жду на улице. – Смолин разворачивается и идет к выходу.

– Мы точно за кувалдой, – бубню, словно сокрушаясь, подскакиваю и хватаю сумку.

По кабинету вновь проносятся смешки, и из здания я выхожу с улыбкой. Кажется, какие-то подвижки намечаются, несмотря на конфликт.

Улыбка, впрочем, тает, едва я вижу перед собой сомнительную, едва живую японку. Двухдверную! Максим выпорет, если я в такую сяду. Строгий старший брат уже брал с меня клятву, что я близко не подойду к мотоциклу. Про «Ниссан» он не заикался, но… Под очень большим вопросом, есть ли здесь подушки безопасности.

Я сглатываю и интересуюсь:

– А вы докрутили подвеску?

Глава 6

Демонстративно проигнорировав вопрос, Платон Игоревич подходит к машине первым и открывает пассажирскую дверь.

Огось. Это что у нас за трансформация в джентльмена?

В тот момент, когда я уже начинаю переживать, не пригрозили ли ему зверской физической расправой, – мало ли какие нравы на этой отвоеванной казаками земле, – Смолин подхватывает пачку документов и тащит к багажнику. Бросает через плечо:

– Падайте.

А. Ну слава богу, просто освобождал место. Подхожу нерешительно.

– Да доедем, – отмахивается он, – не тряситесь.

– Я пытаюсь!

Выражение его лица нужно видеть. Смолин, наверное, напоминает себе, что женщин бить нельзя или что-то в этом роде. Закатывает глаза и качает головой.

Солнышко сегодня яркое, греет совсем по-весеннему. Надеваю солнечные очки, оглядываюсь и понимаю, что мне здесь нравится. В этом городе. Воображаю, что не пройдет и двух месяцев, как клумбы и деревья позеленеют. Будет красиво. Если я доживу, конечно.

Очень хочется прошмыгнуть на сиденье и пристроиться тихим мышонком, сказать что-то доброе, чтобы подлизаться. Но увы, вместо этого я, не удержавшись, проверяю рукой сиденье, тщательно стряхиваю воображаемые крошки. Смолин, уже успевший занять место за рулем, едва слышно вздыхает.

Сиденья, кстати, крутые, спортивные и явно новые. В салоне идеальная чистота. Поерзав для вида, словно мне некомфортно, я чуть регулирую наклон спинки, отодвигаю кресло назад и пристегиваюсь.

– Вам удобно? – пытливо интересуется Платон Игоревич и поворачивается ко мне. Пялится прямо в глаза.

Серьезный такой, что на миг теряюсь и даже жалею об устроенном спектакле. Нормальная, в общем-то, тачка, спортивная и старая, но с душой, что ли. Да и все же пока Смолина можно упрекнуть только в скверном характере, а не в тупости.

Но отступать поздно.

Фыркаю и выдаю:

– Да, вполне.

«Ниссан» плавно трогается.

Я невольно напрягаюсь, ожидая, что босс немедленно начнет демонстрировать возможности, свои и своего железного коня, – выжмет газ, резко затормозит, войдет с ветерком в поворот, как в третьем «Форсаже».

Ничего подобного.

Даже ощущаю некоторое разочарование – Смолин передо мной не выпендривается. Вообще. Он смотрит на дорогу и начинает объяснять, куда мы едем. Как долго и с каким трудом они искали и нашли нужное место, чем оно хорошо и какие минусы. Говорит про оборудование, про систему охраны, рассказывает про каждого члена команды – кто какие функции выполняет, у кого какие заслуги. В общем, делает все то, что, в моем представлении, должен был делать вчера.

Только вот без огонька. Вымученно.

Отчего-то снова становится тоскливо. Раунд выигран, «трофейный» Смолин изменил планы и посвятил свое время мне. Вынудили. Именно этого он от Москвы, видимо, и ожидал.

От негодования, кажется, краснею. И раздражаюсь, потому что он заставляет меня чувствовать себя гадко.

Стреляю глазами – серьезный такой, спокойный. Руки на руле. Чистые. Длинные ровные пальцы, ногти подстрижены коротко. Рукава куртки-бомбера чуть закатаны, и видны густые темные волоски на предплечьях.

– …Поэтому, чтобы не стоять в мертвых пробках на выезд из города, – продолжает бубнить Смолин нейтрально, – лучше выезжать после десяти. Ремонт пока в самом разгаре, поэтому чуда не ждите. Но мы стремимся к тому, чтобы в июне можно было спокойно и комфортно работать.

– Поняла, спасибо.

– Сметы пришлю ближе к концу недели. Буду ждать ваши пожелания десять дней, потом уже начнем закупаться. Дальше тянуть смысла не вижу. Некоторые договоренности у меня уже есть. Возможно, вы посчитаете, что несколько заблаговременно, но с этими компаниями мы сотрудничаем давно, и никаких проблем не было. Могу поручиться.

– Звучит очень даже неплохо, – подбадриваю.

– Спасибо, – роняет он с нотками иронии. Дескать, сама подотрись своей похвалой. Еще и смешок в конце.

Нарцисс.

Его тон одновременно злит и… впечатляет, что ли.

Я чуть поворачиваю голову и, скосив глаза, через очки рассматриваю босса.

Не красавец, и до сих пор не могу определить, симпатичный ли. Черты лица вроде бы и правильные, но в то же время довольно резкие. В модельном бизнесе с руками и ногами Платона Смолина вряд ли бы оторвали, однако меня такие мужчины, напротив, привлекают.

Природа и папины гены подарили мне кукольное личико. К такой внешности стремятся, хотя лично мне самой всегда нравились более выразительные люди. Запоминающиеся. Например, жена моего брата Максима – Аня. Вот не типичная красавица же, при этом супермодель, и не зря. На нее хочется смотреть. Она живая и яркая. Увидишь раз – не забудешь.

А я какая-то… ну в стандарте. Средние волосы, средний рост, средний вес и средняя длина ног средней ровности. У всех есть изюминка, моя – надеюсь, в интеллекте. Мозги – единственное, что делает меня особенной. Поэтому, наверное, мне так важно быть полезной.

У Платона на висках едва заметные рытвинки шрамов после акне. Тонкие губы, глаза непонятно, большие или нет, потому что вечно прищурены в ненависти. Нос… эм… довольно выразительный и точно не курносый. Плечи, руки – все и крепкое, и костлявое одновременно. Живот плоский.

Не смазливый парень. Себялюбивый. Еще и хам. Господи, Элина, держись. Еще пять лет назад, если бы такой послал меня куда подальше, я бы влюбилась до смерти.

Усиленно смотрю то на дорогу, то на открытый в телефоне навигатор. Мы покидаем плотный поток и выруливаем на довольно пустую улицу. Ехать еще полчаса как минимум.

Я немного успокаиваюсь насчет того, что Смолин собирается лихачить. Он ведет уверенно и, я бы сказала, мягко. Хотя машина – агрессивная, и, вероятно, лошадей под капотом немерено.

В какой-то момент босс ругается сквозь зубы и качает головой.

Моментально выхожу из себя и вспыхиваю!

– Если вам настолько неприятно везти меня, могу выйти прямо сейчас и вызвать такси. Не проблема, Платон, вообще не проблема!

Назвала его по имени – вот как распсиховалась. Знаю, слабость, будто проиграла ему раунд, но по фигу. Надо было записать на диктофон и отправить Саше! Нельзя такие слова употреблять по отношению к девушке!

Смолин на миг поворачивается, словно вспомнив о моем присутствии. Стреляет в зеркало заднего вида.

– Я вслух? Извиняюсь, Элина Станиславовна, не о вас речь. – Совершенно внезапно он чуть улыбается: – Как вы относитесь к скорости? Тошнит, панические атаки, головокружение, обморок?

– Так это вы из-за меня тащитесь как на старой кобыле? Сама я вожу значительно быстрее.

– Да ладно.

– Могу сесть за руль и показать.

Искренний ужас от подобной перспективы проскальзывает по его лицу, и мне становится смешно. Мы останавливаемся на светофоре, рядом тормозит белая иномарка. Тоже спортивная, японская. Почему-то я тут же обращаю на нее внимание, хотя до этого какие только машины нас не обгоняли.

Горит красный.

Смолин смотрит вперед, выжимает газ – движок откликается и грозно рычит под капотом. Стекло белой японки опускается. Водитель – мужик лет под тридцать – глядит на Смолина, на меня. А потом показывает средний палец.

Это настолько неожиданно, что мои глаза округляются сами собой.

– Вы вообще в курсе… эм… что нам тут предлагают сделать?

– Не смотри на него, – произносит Платон Игоревич, без предупреждения перейдя на ты.

Да я бы и рада, но, учитывая, что сижу слева, это прямо мне под нос.

– Ему сколько лет? Семь?

Это первая моя шутка, которая Смолину заходит. Он широко и вроде искренне улыбается. Радость коготками психологической нестабильности сжимает грудь – он меня одобрил!

Качаю головой, запрещая себе триумф. Нашла от чего вилять хвостиком.

– Ты труп! Чертов труп! – орет водитель белой машины почти мне на ухо. – Чертов, сука, труп, Пла-то-ша! – Движок его машины громко шумит.

Радость сменяется паникой. Смолин хищно улыбается и вновь выжимает газ.

Нам все еще красный.

– Высади меня, – начинаю нервничать. – Если намерен гоняться, высади меня немедленно.

– Сидеть! – рявкает он.

Рука, которая потянулась было к ручке, замирает. Сердце, напротив, ускоряется.

– Эй, Смолин, не угробь меня, плиз.

Они с мужиком смотрят на дорогу. Оба сосредоточены, предельно внимательны.

Зеленый.

Я задерживаю дыхание и съеживаюсь!

Белая машина устремляется вперед. Наша – стоит на месте.

Через долю секунды Смолин все же жмет на педаль, и мы плавно трогаемся. Лихорадит меня, впрочем, так, как если бы рванули соревноваться.

– Капец, – выдыхаю. – Капец, блин! Я почти поверила, что сейчас стартанем. И часто такое происходит?

– Регион двадцать четыре, – пожимает он плечами, продолжая держать руль. С какой-то неадекватной гордостью. – Все в порядке, Элина Станиславовна. Я не идиот же. Не бойтесь со мной ездить, у меня не было ни одной аварии на дорогах города.

– А на гонках?

Смолин не успевает ответить: мы равняемся с белой иномаркой. Соревновавшийся с самим собой водитель – явно в бешенстве. Сигналит. Кричит что-то на сибирском матерном, да так, что у меня уши горят. А потом он нас подрезает.

Не знаю каким чудом, но Платону удается затормозить и перестроиться.

– Черт, – выдает он. Чуть тревожно на меня поглядывает.

– Да он неадекватный! – поражаюсь я, хватаясь за сердце.

Неадекват подрезает снова и снова. Агрессивно. Явно провоцируя аварию. Такого я в жизни не видела, это как кадры из кино про мафию, где в край охреневшие бандиты создают аварийные ситуации.

На экране телика выглядит круто, в жизни, скажу честно, – так себе.

Даже произнести толком не могу ничего, замерла и наблюдаю за ситуацией.

– Сегодня день такой, – выдает Смолин. – Плохой. У всех подгорает. Мы скоро свернем.

Но белая тачка сворачивает за нами.

Равняемся на следующем светофоре. Стекло опускается, и вновь слышны матерные ругательства. Смолин качает головой.

– Фёдор сдох, и вы с мелким так же сдохнете! Платошаблин. Телка у тебя новая? Стремнаякакая-то, но в тот же день трахну! А потом и мамашу твою. Сделаю над собой усилие.

Я холодею от такого захода. Резко перевожу глаза на Смолина. Теперь понимаю, где он тренировал выдержку. Если у него часто такие стычки, то мои тявканья ему – как морской шум.

– Малышка, пересаживайся ко мне! – зовет мужик. – На коленки. Птенчик сладкий.

– Да обгони ты его уже! – психую. – Он же нас унижает! Если эта тачка хоть на что-то…

Зеленый.

Платон молниеносно переключает передачу и жмет газ. Наша машина срывается с места. Я вцепляюсь в сиденье, слово «способна» так и остается на языке. Стрелка спидометра моментально переваливает за сотню.