Шифр Данте

Нужная эмблема нашлась на одной из последних страниц.

Аккуратное цветное изображение, и рядом краткое описание:

Эмблема базы самолетов-разведчиков аэродрома Королевских военно-воздушных сил «Уайтон». На фоне палящего солнца изображены арбалет, направленный вниз, и меч, направленный вверх, сопровождающиеся надписью на латыни: Verum Exquiro – «Ищи правду». Аэродром «Уайтон» использовался для военных целей с 1916 г., сначала Королевским летным корпусом, затем его преемником – Королевскими военно-воздушными силами. Во время Первой, а позже и Второй мировых войн здесь размещалось множество военных подразделений.

Ищи правду. Verum Exquiro. Персис поразило, как эти слова перекликались с надписью, оставленной Хили.

Следуй за истиной.

Непонятно, была ли эта информация хоть чем-то полезна. Интуиция подсказывала, что женщина с железной дороги в «Уайтоне» не служила, хотя наверняка утверждать это было нельзя.

Откуда еще у нее могла быть эта брошь? Подарок возлюбленного? Персис слышала о таких «брошках на память». На руке женщины не было обручального кольца, но оно запросто могло пропасть в ночной темноте. Надо не забыть поговорить с рабочим, который обнаружил тело.

Персис вспомнила о Фернандесе. «Сет поручил это дело мне».

Она подавила вскипающий гнев.

Возможно, женщина хранила эту брошь как воспоминание о ком-то, кого уже не было в живых. Важнее всего было то, поможет ли это установить ее личность.

По улице, грохоча, проехал велосипед. Акбар вскочил с пола и зашипел на оконное стекло.

Персис потянулась к телефону на отцовской стойке и набрала номер.

– Да?

– Это я, – сказала она.

– Персис! – Радость Блэкфинча, отчетливо доносящаяся через трубку, напоминала влажное собачье приветствие.

– Мне нужна твоя помощь.

Она быстро описала страшную находку у железной дороги.

– Можешь снять у нее отпечатки пальцев и проверить, нет ли о ней какой-нибудь информации?

– Будет сделано.

– А еще… можешь позвонить Бхуми и спросить, получится ли у него провести вскрытие завтра?

Радж Бхуми был главным судмедэкспертом Бомбея и другом Арчи Блэкфинча.

– Откуда такая спешка?

– Можешь или нет?

Персис представила, как Блэкфинч хмурится:

– Это было довольно грубо. Чем-то это дело тебя зацепило.

Разумеется, он был прав. За короткое время знакомства они научились хорошо понимать друг друга. Помолчав немного, Блэкфинч сказал:

– Я ему позвоню. Он мне должен. И еще кое-что… позволишь пригласить тебя завтра на ужин?

Персис замялась.

Не то чтобы предложение поужинать с англичанином было ей неприятно. Дело было в смущении, которое она испытывала каждый раз, когда он находился рядом.

Ее приоритеты были ясны – если не другим, то, во всяком случае, ей самой.

Звание первой женщины-инспектора в Индии не особенно ее волновало. А вот карьера – другое дело. Она не хотела впутываться в романтические отношения, особенно в такие, которые могут повлиять на ее образ в глазах окружающих. Раньше Персис не беспокоилась о чужом мнении, но в последние несколько месяцев люди не уставали напоминать, что она стала символом, и любое ее действие вызывало одобрение или осуждение на национальном уровне. Вступить в связь с англичанином… это было недопустимо. Ее мгновенно причислят к «тем индианкам» – женщинам, которые ложились в постель к британским хозяевам, пока их соотечественники умирали.

С другой стороны, у Персис был вопрос профессионального характера, который она хотела бы обсудить. Блэкфинч умел общаться с людьми не лучше верблюда, но в его уме и обширных познаниях в криминалистике сомнений не было.

– Да. Хорошо.

– Отлично. Тогда, скажем, в восемь вечера в «Уэйсайде»?

– Идет.

Позже, лежа в кровати рядом с Акбаром, свернувшимся под хлопковой простыней, Персис размышляла о женщине на железной дороге.

Кто она? Что за экзистенциальный ужас толкнул ее на смерть в таком юном возрасте?

С этими мрачными мыслями Персис погрузилась в тревожный сон.

7

Утром в Малабар-хаус принесли конверт из Азиатского общества. Открыв его, Персис обнаружила лист бумаги со списком тех, с кем общался Джон Хили. Пунктов в списке, написанном плавным почерком, было немного. Внизу страницы стояла затейливая подпись: Форрестер.

Три имени были отмечены звездочками, это были люди, чьи отношения с Хили были, по мнению Форрестер, самыми близкими, хотя характер этих отношений не уточнялся.

Франко Бельцони

Эрин Локхарт

Джеймс Ингрэм

Персис позвала Бирлу:

– Я хочу, чтобы вы сделали две вещи. Сначала обойдите местных скупщиков краденого – тех, которые работают с дорогими вещами. Потом нанесите визит каждому из этих людей. – Персис указала на имена без звездочек в списке Форрестер.

– Что у них спрашивать?

– Меня интересует их мнение о Хили. Все что угодно, любая информация, которая может пролить свет на то, почему он сделал то, что сделал. И пока не упоминайте о манускрипте. Просто скажите, что Хили пропал и его родные волнуются.

Бирла вернулся к своему столу, а Персис взялась за телефонную трубку.

Через пятнадцать минут она уже договорилась о встрече с Бельцони и Локхарт. Найти Ингрэма оказалось сложнее.

Не успела Персис вернуть трубку на место, как телефон опять зазвонил. Это был Блэкфинч.

С утра он зашел в морг, снял отпечатки пальцев у женщины с железной дороги и надеялся ко времени встречи в ресторане уже получить результаты. Кроме того, он договорился о вскрытии в самое ближайшее время: оно пройдет уже сегодня в три часа дня.

Персис поблагодарила его и повесила трубку.

Бросив взгляд на рабочее место Фернандеса, она вдруг поняла, что не видела его с самого утра. Это было странно. Она считала Фернандеса обманщиком, предателем и хамом, но преданности делу у него было не отнять. Он редко опаздывал или отсутствовал и, казалось, жил только ради своей работы.

Будто в ответ на ее мысли, в комнате, как дьявол из пентаграммы, появилась грузная фигура Фернандеса. Он подошел к своему столу, снял фуражку и рукой отер пот со лба.

– Где ты был? – машинально спросила Персис.

– Разговаривал с рабочим, который нашел тело у железной дороги, – повернувшись к ней, ответил Фернандес.

Персис расправила плечи:

– И?

– Он утверждает, что ничего не брал. Говорит, он даже ее не трогал. Это же была мертвая женщина, и к тому же белая. Он просто пошел своей дорогой, но потом совесть взяла верх, и он сообщил в полицейский участок в Донгри.

– Ты ему веришь?

– Да.

Персис немного помолчала.

– На броши, которую мы нашли, эмблема одной из баз военно-воздушных сил.

– Что это нам дает?

– Пока еще не понимаю. – Она снова сделала паузу. – Я знаю одного военного историка, он друг моего отца. Я дам тебе его номер. Покажи ему брошь, может быть, он что-то расскажет.

– Можно просто напечатать фотографию женщины в газетах.

– Нет.

Персис замялась. Она не хотела говорить Фернандесу, что эта идея уже приходила ей в голову и она от нее отказалась. Она не хотела рисковать привлечь внимание… кого? В деле не было ничего подозрительного. Значит, внимание семьи. Никому не пожелаешь узнать о страшной смерти любимого человека из вульгарного заголовка.

У Фернандеса дернулись усы.

– Решение принимаю я. Как главный по этому делу.

Персис снова почувствовала прилив гнева, но ничего не сказала.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Фернандес сел:

– Ладно. Будем работать с тем, что у нас есть. Пока что.

– Вскрытие назначено на три часа сегодня в Медицинском колледже Гранта.

– Так быстро? – изумился Фернандес.

Стремительное развитие Бомбея после Раздела привело к тому, что людей в городе было значительно больше того количества, с которым могла справиться местная инфраструктура. Реформы Неру обещали экономическое чудо, но пока нестабильность после ухода англичан и повсеместный дефицит, вызванный оставшимися от них экономическими проблемами, притягивали в город грез бесчисленные толпы измученных бедняков, рассчитывающих на лучшую жизнь. На деле же перенаселение и дефицит приводили к конфликтам, а конфликты – к прямым столкновениям.

Показатель преступности в городе взлетел до небес, и дел у компетентных судмедэкспертов, вроде Раджа Бхуми, было по горло. Вскрытия нередко ждали не то что день, а целую неделю.

Персис выдвинула ящик стола и достала Библию, которую оставил Хили.

Она открыла книгу на форзаце и снова посмотрела на надпись: Что значит имя? Akoloutheo Aletheia. Эти строки должны быть связаны, зачем иначе писать их рядом? Судя по тому, что она уже знала о Хили, он не делал ничего просто так. И почему древнегреческий? Почему не написать просто «следуй за истиной»?

Она вспомнила, как Форрестер в их первую встречу говорила о том, что язык развивается с течением времени и значение отдельных слов может меняться.

Ее осенила идея.

Персис встала и, сунув Библию под мышку, направилась к выходу.

* * *

Она нашла Нив Форрестер в подвале Общества, в комнате, на двери которой значилось: «Консервация и реставрация». Англичанка стояла за спиной у сидящего за столом худого индийца в белых перчатках, по виду вдвое младше ее, и, склонившись к самому его плечу, наблюдала, как тот щипцами осторожно отделяет одну от другой страницы манускрипта, который явно многое пережил или просто был невероятно древним. От напряжения на лице у него выступил пот, а по руке каждые несколько секунд пробегала дрожь. Персис показалось, что это не в последнюю очередь связано с присутствием Форрестер.

– Могу я с вами поговорить?

Форрестер отошла от стола:

– Чем могу помочь, инспектор?

– У вас здесь есть эксперты по древнегреческому? – Она кратко описала свою идею.

Светлые глаза Форрестер остановились на Персис.

– Вы недовольны моим переводом.

Это было утверждение, а не вопрос.

– Я хочу рассмотреть все возможности.

Форрестер повернулась на каблуках:

– Пойдемте.

Вскоре они снова оказались в комнате специальных коллекций. На этот раз за одним из столов работал белый мужчина, он писал что-то в блокноте, а на столе перед ним лежал раскрытый манускрипт.

Форрестер подошла к мужчине:

– Альберт, можно вас ненадолго отвлечь?

Тот не обратил на нее никакого внимания. Это был пожилой человек с круглым одутловатым лицом, седой щетиной и редкими клочками седых волос вокруг пятнистой лысины. У него были короткие толстые пальцы, и сам он тоже был низкий и толстый. На кончике красного носа ненадежно сидело пенсне.

Он дописал предложение, отложил ручку и только тогда посмотрел на Форрестер. Между двумя учеными чувствовалась явная неприязнь.

Англичанка повернулась к Персис:

– Позвольте представить вам профессора Альберта Гранта, нашего специалиста по классической филологии.

Персис представилась и коротко изложила свою идею.

– Вы сможете мне помочь?

Грант снял пенсне и указал им на лежащий перед ним манускрипт:

– Вам известно, что это такое?

Он не стал дожидаться ответа.

– Это одна из старейших в мире грамматик древнегреческого языка. 1495 года. Осмелюсь сказать, я более чем в состоянии оказать вам помощь.

Персис с трудом удержалась от какой-нибудь колкости. Грант был похож на тех многочисленных успешных мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело в последнее время: он едва не лопался от чувства собственной важности.

Она достала блокнот и показала ему надпись Хили.

Что значит имя? Akoloutheo Aletheia.

– Мне сказали, что вторая фраза значит «следуй за истиной». Но, возможно, есть еще какое-то прочтение, которое свяжет это предложение с первым.

Пару мгновений Грант изучал слова, затем откинулся на стуле и сложил руки на животе:

– Это очень тонкий вопрос. Слово aletheia в изначальном смысле означает по-древнегречески «несокрытость» – философское понятие, которое иногда приравнивают к истине, хотя, строго говоря, это неверно. – Он бросил быстрый взгляд на Форрестер. – Философ Мартин Хайдеггер считал его близким к идее «раскрытия», утверждающей, что сущности становятся доступными для познания только тогда, когда воспринимаются как часть некоторого большего целого.

Персис задумалась над этими словами, но не нашла в них ничего, что могло бы помочь.

– Что-нибудь еще?

Лицо ученого помрачнело. Он перевел взгляд на манускрипт, как бы показывая, что Персис ему больше неинтересна.

– Разумеется, если подойти к вопросу с более приземленных позиций, то слово aletheia также использовалось в качестве имени, притом довольно обычного. В греческой мифологии Алетейя – это женское божество честности и правдивости. Понимаете, как это имя звучит сейчас?

– Нет.

– Алиса, – многозначительно произнес Грант. – Вашу фразу можно перевести как «следуй за Алисой». Или, если точнее, «иди по следам Алисы».

Некоторое время Персис осмысляла услышанное. Теперь она не сомневалась, что первая фраза Хили – «Что значит имя?» – должна была заставить их прочитать греческие слова именно так: «Следуй за Алисой». Но кто такая Алиса?

– Хили был знаком с кем-нибудь по имени Алиса? – спросила Персис у Форрестер.

– Вы получили мой список?

– Да.

– Там была Алиса?

– Нет.

– Вот вам и ответ.

Персис вспыхнула:

– В Обществе работает какая-нибудь Алиса?

– Нет.

Пока Форрестер вела ее к выходу, Персис продолжала размышлять.

Они остановились у колонн перед лестницей.

– Инспектор, – заговорила Форрестер, – возможно, мне не удалось достаточно ясно донести до вас мысль о том, как важно, чтобы манускрипт «Комедии» Данте вернулся в Общество. Может быть, вам показалось, что меня беспокоят в первую очередь политические последствия. Ничего подобного. Я несу ответственность перед этой организацией. Мы живем только за счет пожертвований. Скандал, который вызовет потеря одного из ценнейших мировых сокровищ, может оказаться для нас смертельным. Общество – это не просто сумма его частей. В этом здании в 1858 году королева Виктория объявила о ликвидации Ост-Индской компании и переходе ее владений под управление британской короны. Именно здесь хранилась часть праха Ганди, чтобы его последователи могли с ним проститься. Азиатское общество само по себе – это живая история.

Персис окинула взглядом сады Хорнимана. В этот час они были пустынны.

Когда наступит вечер, их заполнят офисные служащие. Они будут курить, разговаривать, отпускать комплименты девушкам и наслаждаться спокойствием после бурного рабочего дня, перед тем как поехать домой. Еще недавно по вечерам здесь играли уличные музыканты. С приходом независимости джазовый квартет вернулся к себе на родину, на юг Америки.

Персис чувствовала, что словами Форрестер можно описать и ее собственное отношение к этому делу. Речь шла не только о пропаже манускрипта. Азиатское общество было связано с прошлым, это была нить, соединяющая Индию предков Персис с той Индией, что сейчас обретала форму под управлением Неру. То, что сделал Хили, разрывало эту связь и казалось предательством.

Персис снова вспомнила его прощальное послание: «Следуй за Алисой». За какой Алисой? Она мысленно вернулась в дом ученого – полупустой холодильник, спартанская спальня, гостиная, этажерка с…

Мысль ударила, словно молния. Этажерка с книгами.

Персис повернулась к Форрестер:

– Я буду иметь это в виду. Спасибо за помощь.

* * *

Через пятнадцать минут Персис вошла в дом Джона Хили через парадную дверь, которую Бирла опечатал днем раньше. Она направилась в гостиную, прямо к этажерке с книгами, и, наклонившись, достала «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.

Книга была новая, Хили явно купил ее совсем недавно. Персис открыла ее на форзаце. Там стояла и подпись Хили и дата его исчезновения.

Следуй за Алисой. Иди по следам Алисы.

Персис пошла в спальню и встала напротив зеркала. Затем она крепко взялась за него с двух сторон, сняла с крючков, положила на кровать и посмотрела на стену.

Ничего.

Минуту Персис разочарованно стояла на месте, а потом снова взглянула на зеркало. Его оборотная сторона была сделана из тонкой фанеры.

Персис пошла на кухню и, порывшись в ящиках стола, достала нож.

Она легко просунула его под раму и вскоре вытащила фанерный лист наружу. На его обороте обнаружилось то, что она искала.

Крупными буквами, в целый дюйм высотой, на деревянной поверхности были выведены строки:

В залив красы, оставив Альбы брег,Явился он за лаврами Синана,И труд его империю навекПрославил, но у порты инфернальнойВзгляд короля стал холоден, как снег.При жизни его спутником был бегг.Теперь, где крест и купол, скрыт до срока,И там мы вместе ждем в объятьях рока.

8

Персис договорилась встретиться с Франко Бельцони в полдень в Музее Виктории и Альберта. Дорога на север длиной всего в семь километров заняла полчаса: неожиданно образовалась страшная пробка. Городские улицы заполнили протестующие. У вокзала Виктория и так всегда было многолюдно, но теперь дело усугублялось группой бастующих рабочих. Им пришла в голову светлая мысль привести с собой стадо коров. Животные выстроились вокруг скандирующих лозунги протестующих, и полиция мало что могла сделать. Избить тех, кто борется за свои права в новой Индии, – это одно, а поднять руку на воплощение бога – совершенно другое.

Припарковав джип рядом с музеем, Персис вошла через главный вход и оказалась в центральном зале с высоким узорчатым потолком, паркетом на полу и колоннами по периметру. Посетителей встречали бюст суровой королевы Виктории и не менее суровый мужчина за мраморной стойкой. Персис представилась, и мужчина сразу же повел ее по музею, кратко комментируя все, что попадалось им на пути: он напоминал заводную куклу, которая не может остановить механическое движение рук и ног.

Музей Виктории и Альберта был старейшим музеем Бомбея. Он был призван увековечить переход власти над Индией от Ост-Индской компании к Британской короне и продемонстрировать верность бомбейских торговцев новым властителям. На самом деле почти все самые древние его экспонаты раньше принадлежали временному экономическому музею, расположенному в бараках бомбейского форта. Во время восстания в 1857 году там разместили британские военные части, направлявшиеся в Калькутту, и, чтобы освободить для них место, бо́льшую часть экспонатов просто выкинули на улицу. То, что не было окончательно уничтожено, перенесли в залы Музея Виктории и Альберта и в окружающие его пышные ботанические сады.

Бельцони ждал ее в небольшом кабинете на верхнем этаже. Окна выходили как раз в сад. При виде Персис итальянец встал и протянул ей руку:

– Доктор Франко Бельцони. А вы, должно быть, Ispettrice[11] Вадиа.

Это был мужчина среднего роста, младше, чем ожидала Персис – ему было не больше тридцати, – с густыми черными волосами, черными проницательными глазами и волевым подбородком. На нем был классический костюм, хотя итальянец уже снял пиджак и ослабил узел галстука.

Персис не могла его за это винить.

Год только начался, но днем жара уже была невыносимой. Если так пойдет и дальше, город начнет засыхать: до сезона дождей оставалось еще долгих четыре месяца.

Жужжащий на потолке вентилятор донес до Персис запах пота и карболового мыла.

– Не желаете кофе?

Бронзовую кожу Бельцони оттеняла белоснежная рубашка. Улыбка итальянца тоже была ослепительной.

– Нет, спасибо.

– Прошу вас, садитесь.

Он махнул рукой в сторону стола и вдруг понял, что тот весь завален книгами и могольскими миниатюрами.

– Mi scusi[12], – произнес он и, хлопнув в ладоши, позвал слугу, скрывавшегося за углом.

Тот сразу взялся за дело, и вскоре стол был чист.

– Меня позвали прочитать здесь сегодня лекцию, – объяснил Бельцони, садясь на стул. – Я попросил выделить мне какое-нибудь помещение для нашей встречи, и ничего лучше не нашлось.

Он наклонился вперед.

– Скажите, чем я могу вам помочь?

Персис коротко объяснила, что произошло.

Бельцони внимательно слушал. При упоминании о пропаже La Divina Commedia его глаза потемнели.

– Impossibile![13] – наконец произнес он.

Некоторое время казалось, что от удивления он больше не сможет вымолвить ни слова. Итальянец встал и принялся ходить из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос.

– Мне сказали, что вы хорошо знали Хили.

Бельцони повернулся к Персис:

– Я? Нет. Я знал о нем, sì[14], но познакомились мы только три недели назад, когда я приехал в Бомбей.

– А зачем вы приехали?

– Ради манускрипта, конечно. По образованию я историк, но к редким манускриптам у меня страсть. Я работаю в Болонском университете. Три года назад здесь в библиотеке нашли старейший полный список иудейской Торы, пергаментный свиток, который ошибочно датировали семнадцатым веком. Мы установили, что на самом деле это был конец двенадцатого. Я был среди тех, кто этим занимался. Сейчас я работаю над каталогом всех существующих копий La Divina Commedia. Конечно, у нас нет текста, написанного рукой самого Данте, но существуют по меньшей мере четыреста копий четырнадцатого века. В основном они хранятся у частных коллекционеров. Копия в Азиатском обществе – это molto importante[15], потому что она очень древняя.

– А правда, что Муссолини однажды предлагал за нее миллион долларов?

Бельцони горько улыбнулся:

– Да, дуче был одержим Данте. Но Данте одержимы многие итальянцы. Он дал нам язык, на котором мы сейчас говорим. «Божественная комедия» – не просто одно из величайших произведений мировой литературы, она сделала тосканский диалект языком всей нашей страны.

– Давно вы ей занимаетесь?

– Всю жизнь.

– Скажите, кого может интересовать манускрипт? Настолько, чтобы он пошел на все, лишь бы его заполучить.

Бельцони всплеснул руками, будто дирижировал невидимым оркестром:

– Беспринципных коллекционеров очень много: торговля редкими манускриптами – дело прибыльное. Я как-то держал в руках краденый экземпляр De revolutionibus orbium coelestium, «О вращении небесных сфер» Коперника, это труд, который переопределил наше место в космосе. Коллекционер заплатил за него тридцать тысяч долларов. А в его тайном сейфе мы нашли еще один из самых редких в мире манускриптов – Библию Гутенберга 1455 года, таких сохранилось всего сорок девять. Библия Гутенберга – это одна из первых книг, созданных с помощью системы подвижных литер, которую изобрел Иоганн Гутенберг. Редкие манускрипты не просто дорого стоят. Это связь с нашим прошлым, ступеньки, из которых человечество строило лестницу к просвещению. – Глаза Бельцони горели. – Представьте, что вы можете вернуться в прошлое и прогуляться по залам Александрийской библиотеки. Взять в руки оригинальные труды Сократа, Платона, Аристотеля, людей, которые определили ход человеческой мысли на две тысячи лет вперед. – Он вздохнул. – Конечно, не все относятся к знанию с таким уважением. Иногда иллюстрированные манускрипты безжалостно уродуют – вырезают гравюры и продают по одной. – Он вздрогнул всем телом. – Я вам кое-чем помогу. По работе я имел дело со многими международными торговцами, которые могли бы взяться за перевозку манускрипта «Божественной комедии». Я осторожно их расспрошу и узнаю, вдруг они что-нибудь слышали.

– Думаете, они будут с вами откровенны?

– У них жесточайшая конкуренция. Если манускрипт у кого-то из них, другие выдадут его, не задумываясь.

Персис печально кивнула. Если манускрипт попал в руки к одному из таких торговцев, заниматься этим будет уже не она.

Бельцони задержал на ней взгляд:

– Это ведь необычно для вашей страны – poliziotta[16], sì? Именно женщина.

– А в Италии это обычно?

– Нет, – признал Бельцони, – у нас polizia[17] – это очень, как у вас это говорится, cosa di maschi — мужское дело.

– Когда я надеваю форму, я забываю о том, что я женщина, – сказала Персис. – Значение имеет только работа.

– Le chiedo scusa[18]. Я не хотел вас обидеть.

– Я и не обиделась. Просто… немного устала слышать этот вопрос. Иногда я чувствую себя животным в зоопарке, редким экземпляром. Может, таким же редким, как ваши манускрипты.

Бельцони сочувственно кивнул, но ничего не сказал.

– Как получилось, что вы оказались здесь? – спросила Персис. – Ну, после войны…

– А. Я все ждал, когда вы заговорите о войне. Муссолини и наш папа Римский вместе разрушили репутацию Италии. Скажу только, что не все итальянцы носили Camicia Nera[19].