Заумь

– Ну, буржуи! Вот парази… Ну дают! Краси-и-и… – не успев в полном объёме выразить восхищение, Сергей удивлённо воззрился на новую красочную страницу разделённую на три неравных неподвижных окна. Маленькое окно слева и среднее в пол-экрана также были разделены на три части, но уже равные между собой, правое окно, занимающее остальную часть экрана, было цельным, в нём красовался молодой мужчина. Его взгляд был устремлён вдаль.

Тишина. Заманчивая тишина. Длилась она всего несколько секунд, но для Сергея секунды выросли в минуты. И вот вновь из динамика потекли какие-то звуки, а в верхнем левом окне появилась цифра – $29,29. Мужчина, всё ещё заполнявший третью часть экрана монитора вдруг ожил, насторожился, но когда среднее слева окно высветилось пустото́й – поник, а затем схватился за голову, явно выказывая трагичность своего положения. А из динамика всё неслись и неслись звуки, в которых, прибавив громкость, Сергей услышал нарастающий звон монет. Сергей напрягся и затаил дыхание, а экранный мужчина встрепенулся и замер. Они оба застыли, Сергей по эту, а анимационный мужчина по другую сторону монитора. Звон монет всё нарастал и вот уже он превратился в грохот. Сергею казалось, что этому грохоту не будет конца, он давил на уши, но мысль говорила, что это ливень из долларов и он терпел. Постепенно звук, затихая, смолк, денежный дождь кончился, а вместе с ним прервалась музыка. Из уходящей грозовой тучи выглянуло солнце, лучами осветившее в нижнем левом окне ряд из трёх закрытых коробов. Миг, с лёгким скрипом левый короб приподнял свою крышку и Сергея увидел на нём слово COLD. Последние несколько капель ушедшего звонкого дождя упали в открытый зев сундука. Следом появилась надпись $35. И снова легкий скрип, открылся короб PLATINUM, и в него с мелодичным звоном стали литься лучи солнца, рядом проявилось $87625.00. Экранный мужчина выплеснул эмоциональную бурную радость, а последний DIAMOND короб уже отзывался на его радостный возглас звонким эхом бриллиантов. Третья цифра $45000.00 взметнула руки анимационного мужчины ввысь.

Миг, и новая картинка монитора бросила взъерошенного анимационного мужа на руки ликующей толпы буржуинов.

И вновь бегущее шоссе заставило Сергея невольно щёлкнуть по нему. И звуки музычки весёлой, и новый карнавальный конфетти заполонили комнатку его хрущёвки и монитор 17 дюймов. Открылись короба, и дождь с небес полился в них, но дождь не слякотной погоды, а бриллиантовых монет.

– Ну, буржуины! Ну, дела! Вот диво! – ухмылялся он, влетая вновь в широкое шоссе.

И третий звонких баксов дождь разлился по его хрущёвке.

Аним-мужчина ликовал! Сергей взирал на круговерть и вдруг, не ведая зачем, подвёл курсор к мужчине и щёлкнул по нему.

И стройный ряд мужчин и женщин предстал пред ним во весь экран. Буржуи все во фраках, леди в золочённых платьях. И нежный голос возвестил, уже на русском языке:

– Господин Припрыжкин Сергей Петрович, президент казино «GROUPLOTTO» Алан Круп и спонсоры Ральф Лардэн, Рэм Боснар, Миледи Хворостовская, Джон Фогнер, Пьер де Лафер, Луиза Мильтон, Надежда Портнер и Альфред Рейнгард безмерно счастливы сообщить Вам, что согласно уставу казино каждый игрок, выигравший пятьсот и более тысяч долларов, премируется дополнительной суммой равной выигрышу. Ваш выигрыш в трёх играх равен семистам пятидесяти восьми тысячам долларов, значит, общая сумма наших выплат вместе с премиальными составляет один миллион пятьсот шестнадцать тысяч долларов. Поздравляем Вас и приглашаем в клуб миллионеров. Карточка члена клуба миллионеров и копия его устава будут высланы Вам на указанный при регистрации адрес.

Не сказать следующее, значит, скрыть от Вас: – Да! Мы ошеломлены! Такой крупный выигрыш, какой выпал на Вашу удачу за счёт наших бонусов – это первый случай за всю историю казино! Мы ошарашены, но… устав казино нас обязывает… и мы спрашиваем: «Продолжите ли вы игру или ваш выигрыш отправить на ваш кошелёк?»

Холодный пот окатил лоб Сергея, сердце сжалось, секунду постояло в таком состоянии, вызвав сильное головокружение, но через миг раскрылось хлопком, отозвавшимся глухим набатом в висках, и прежнее головокружение, переросшее в бешеную круговерть, показалось Сергею штилем. Пол, стены, потолок, и он сам во всём этом поплыл, удаляясь от земного бытия, в перламутровый круговорот. В животе что-то ойкнуло, потом булькнуло, затем подкатило к горлу и застряло на выходе желчным комком. Ему хотелось выплюнуть этот жгучий комок и крикнуть: «Ура-а-а, я миллионер!» – но комок всё более и более сжимал вдруг пересохшую гортань, и правая рука машинально потянулась ко рту, но уткнулась во что-то овальное и гладкое. Пальцы, вздрагивая, вдавили какую-то кнопку, раздался лёгкий щелчок и цветная круговерть, замирая, плавно переросла в ясно видимый с высоты полёта голубой шар.

– Земля! – подумал Сергей, и в тот же миг его глаза вырвали из видимого пространства тугой мешок, устремляющийся к точке с названием его родного города.

А ласковый голос леди противоположного мира всё поздравлял и поздравлял.

Возвратившись из перламутровой круговерти и осознав случившееся, Сергей воскликнул:

– О, боже! О, боже!!! Я миллионер! Долларовый миллионер!!!

Сладостная речь неведомой, но ставшей такой милой и родной ему леди – леди мира противоположной формации, всё текла и текла из динамиков. Леди перешла на английский язык, но это нисколько не снижало возвышенный тонус его души. Он вслушивался в завораживающий голос и упивался им, он не понимал смысл речи, не знал английский язык, но в данный момент он был ему приятен, более того, казался родным, нежели свой русский, в котором он никогда не слышал радостных нот и победных фанфар. Сергею было понятно одно, и хватало одного, а именно; он в один миг превратился из безработного нищего старого русского в миллионера, и не какого-то деревянного, каким был в начале 90-х, как и всё население страны, а в долларового – конвертируемого, которого теперь жена будет носить на руках, поить водкой «Кристалл» из золотого стакана и кормить копчёной селёдкой с золотой вилочки.

– Вот теперь вы у меня все попляшете! – тихо проговорил он, расправил плечи, выпятил грудь, хлопнул ладонью о ладонь и сладостно зажмурил глаза.

Когда Сергей открыл глаза, картинка с земным шаром на экране монитора вновь сменилась бегущим куда-то шоссе.

– Ну, уж нет! Сейчас вы меня не заманите в свои сети! Мои миллиончики захотели! Не получите! – сияя серыми глазами, проговорил Сергей и, закрыв страницу интернет-казино «GROUPLOTTO», выключил компьютер.

Как прекрасен этот мир.

– Как прекрасен этот мир, посмотри-и-и! Как прекра-а-асен этот мир! – мурлыкал Сергей слова песни своей молодости, и душа воспаряла ввысь. Легко и радостно было у него на душе, хотелось летать, летать и летать и дарить миру улыбки и цветы. К полудню в его организме накопилось такое огромнейшее количество адреналина, что его хватило бы не только для жены, чтобы она наконец-то умолкла и более не называла его безработным хлюпиком, но и на всех жильцов пятиэтажной хрущёвки, да, что там хрущёвки, всего железнодорожного района. Но то было ближе к полудню, когда же за окном стало смеркаться, Сергей решил включить свет.

По такому радостному событию можно было не экономить на электроэнергии.

– Что деньги, – думал он. – Теперь их у меня миллионы! Я не то, что экономить, люстру с тремя рожками куплю! И будет она у меня гореть весь день! Даже когда солнце светит! Пусть все видят и завидуют!

Щёлкнув выключателем, засаленным и обгаженным мухами, тараканами, круглыми плоскими вампирами, серыми муравьями и ещё невесть какой домашней живностью, – выключателем, пёстрой пипкой прилепившейся к стене с серенькими обоями, давно потерявшими первоначальный цвет, Сергей замер, увидев рядом с ним тёмную загибулину явно напоминающую знак $.

– Что бы это значило? – подумал он, всматриваясь в пятно, и через несколько мгновений понимание надвигающейся несостоятельности рождения нового миллионера пришло к нему. Он осознал, что может остаться тем, кем есть, т.е. вечным безработным хлюпиком. – О, боже! – простонал Сергей. – У меня нет банковского счёта!

Скинув с худеньких ног залатанное трико, от многолетнего пользования отвисшее складками на коленях, он нырнул под кровать и со словами: «Где же они, чёрт бы их побрал! – стал взбивать подкроватную пыль. – Где? Чхи-и, чхи-и!» – донеслись из мутной глубины чих и односложный вопрос, и тощий зад, тряхнувшись, всколыхнул лоскут ткани, свисающий ровным треугольником с некогда чёрных, а ныне серых семейных трусов.

Через минуту зад колыхнулся ещё раз, и на свет выползло инопланетное существо с серым пухом-пылью на лице.

– Чхи-и-и! – издало существо потусторонний звук, пыль осыпалась с его лица и белому земному свету предстал простой российский гражданин с радостно блестящими глазами и сжатым правым кулаком, из которого проглядывала ткань инопланетного происхождения.

Через секунду сквозь эту ткань выпяливались тёмно-жёлтые ногти больших пальцев его ног, а ещё через минуту бледный кусочек кожи зада Сергея, огромным глазом выпучивавшийся из дыры в трусах, закрыли праздничные бостоновые брюки, – единственное наследство, оставшееся ему от давно утонувшего в луже отца, которому в свою очередь они достались от его отца, тоже погибшего раньше срока, – зарезали в драке.

– Бедный папа! Знал бы ты, кем скоро станет твой сын, порадовался бы за меня! – изрёк Сергей длиннющую фразу и… безвольно опустил тощий зад на кровать. – О, боже! Где же я возьму доллары, чтобы открыть счёт, если и рублей-то нет!

Решение созрело моментально.

Через минуту Сергей стоял на лестничной площадке и настойчиво долбил кнопку звонка соседки Любки, которая всегда долго смотрела в глазок, перед тем как открыть дверь. За глаза кое-кто из соседей звал её лохушкой, она об этом знала и плевала на них с высоты в прямом и переносном смысле. В прямом – с балкона пятого этажа, в переносном – перенося тягучую слюну из своего огромного рта на постылые двери злыдней, а в злыднях у ней ходили жильцы всего подъезда, кроме благовоспитанного соседа Сергея, который при встрече, когда был не очень сильно пьян, узнавал её и протяжно произносил: «Здра-а-а-сте Ва-а-м, Любо-о-вь Аки-и-ньфефна!»

Прошла минута, за ней вторая. За дверью тишина, но Сергей знал, что Любка смотрит на меня в глазок и принимает решение, которое может перевернуть всю его жизнь, – поставить с шатающихся ног на твёрдо стоящие на земле.

На третьей минуте что-то звякнуло, потом брякнуло, затем пискнуло по ту сторону двери, и она распахнулось во всю свою мощь – узкую щёлочку, сквозь которую показался левый Любкин глаз.

– Чё тебе, Серь? – проговорила щёлочка Любкиным голосом.

– Я… эт… того… знашь!? – промямлил.

– Не-е-е! Не знаю, а чё?

– Эт… знашь… дай денег! Я миллион выиграл!

– А када отдашь?

– Да… вот… как получу пособие по безработице! Сразу и отдам, с процентами! Рупь нормально?

– Нашто мне твои проценты, я тебе и так дам! Скок надать-то?

– Да штоп… того… значит… штоп доллараф купить.

– Значит, тридцать рублёв хватит. Я курс знаю! – гордо проговорила Любка и хлопнула дверью, закрыв видимое и разговорное пространство.

Через пять минут, во вновь открывшуюся щёлочку, Любка высыпала в ладонь Сергея монеты и без напоминаний о возврате долга растворилась по ту сторону закрывшейся двери.

Сергей пересчитал мелочь. Было ровно тридцать рублей.

Вечером, перед ночным отдыхом, он ещё раз осторожно открыл сберегательную книжку, любовно и с замиранием сердца посмотрел на короткую, но милую строчку в ней и, пошевеля губами, прочитал: «Зачислено один доллар».

Прозрение

С трудом открыв слипшиеся глаза и протерев их опухшими кулаками, Сергей широко и протяжно зевнул, потянулся до хруста в плечах и умилено улыбнулся, вспомнив приятные моменты прошедшего дня.

– Тэ-э-экс-с-с! – протяжно выдохнул он многозначимый для него звук и перевёл взгляд, до сих пор упиравшийся в противоположную стену, вправо и… замер. Глаза, радостным сиянием сглаживавшие опухлость лица после ночного сна, бледнея под натяжением каких-то тонких нитей, мгновенно протянувшихся к ним из неведомой глубины, застыли в недоумении. Через миг в них вспыхнул ужас открывшегося явления – пустого стола.

Старенький стол с облупившимся лаковым покрытием, стол уютненько притулившийся в углу у окна, стол на котором стоял персональный компьютер – был пуст. Мертвенная бледность хлынула к его лицу, и из похолодевшего сердца тугим потоком вырвался душераздирающий рёв. «А-а-а! Где-е-е?!»

С испуганным лицом, покрывшимся малиновыми пятнами от столь истошного крика, в крохотную спаленку вбежала дородная женщина, – жена Сергея, и уставилась испуганным взглядом на дрожащую руку мужа, указывающую в сторону стола.

– Г-г-где он? Где? – уставившись на жену затуманенным взглядом немигающих глаз, ревел он.

– Кто… он? – узрев, что её спутник жизни живее некуда, спокойно проговорила она и расслабленно выдохнула звучную струю воздуха.

– Компьютер! – рявкнул муж, не отрывая обезумевший взгляд от супруги.

– А он у тебя был? Совсем ополоумел, утроба твоя ненасытная! Ты хошь помнишь, где ты и какое сегодня число? Али совсем память отшибло?

– Я… а… а…а… чё? Я так, я для… веселья, – полностью очнувшись от сонных грёз, пробормотал Сергей и обессилено опустил руку.

– Я тебе щас такое веселье покажу, что не обрадуешься! Вставай, пьянь утробная! И форточку открой! Дышать от твово перегарища нечем! – ответила его дородная суженная и, не спеша, покинула узкий проём двери.

Сергей нехотя откинул лоскутное одеяло со сбившейся в углы ватой, кряхтя спустил с металлической панцирной кровати ноги, и раздражённо фыркнул на узенький лучик солнца, пробившийся сквозь заледенелое окно. Лишь кровать радостно скрипнула, когда лучик коснулся её потускневших металлических шариков.

Шлёпая босыми ногами по голому полу, Сергей проследовал к умывальнику, открыл кран с синей меткой, на кран с красной даже не посмотрел, зная, что из него даже и по праздникам не каплет. Омыл лицо двумя пригоршнями воды, фыркнул, но не от удовольствия, а от обжигающего действия ледяной струи, и буркнул: «За что только деньги платим! – На гвозде, вбитом в дверной косяк, висело новое вафельное полотенце. – В честь какого праздника? – удивился, шаркнул им по лицу и заученным движением направился на кухню, откуда неслись приятные запахи, но не они звали его, а настенный отрывной календарь, листки которого не позволял срывать никому.

Во рту было пакостно, голова трещала, как переспелый арбуз, но от предвкушения надвигающегося действа, его настроение слегка приподнялось, возможно, подействовало на него и умывание, но, как бы то ни было, к кухонному косяку двери Сергей подошёл с лёгкой улыбкой.

– К-к-ка-а-как?! – заикаясь, протянул, уставившись на календарь, пришпиленный гвоздём к обшарпанному косяку. – Как?! – Резко повернулся к жене, проливающей слёзы над кухонной доской приютившей худые дольки репчатого лука.

– А вот так! – ответила она и утёрла рукавом ситцевого халата катящиеся по лицу слёзы.

– Но сегодня тридцать первое! А я вижу…

– Очнись!

Толстенный новенький календарь, украшая своей плотной красотой давно забытый краску косяк, вырисовывал большую красную цифру 1. Ниже этой цифры стройной шеренгой выстроились красные буквы Я Н В А Р Ь.

Сергей посмотрел на окно. Под напором лучей солнца его стёкла обливались холодными слезами.

Шёл первый день нового 1995 года!

Глубоко вдохнув «горчичную» порцию воздуха и тяжело вздохнув, Сергей устало опустился на табурет у стола и мысленно проклял свою нищенскую жизнь.

Вдохновение

(Сон в новогоднюю ночь)

Я ждал её звонка неделю. Последний раз она звонила в воскресенье вечером. Позвонила и сказала, что очень занята и не может пригласить меня к себе. В ответ я бросил, что не очень-то и хотел её видеть, в душе, конечно же, желая влиться в её сладкие уста моими губами.

Сегодня суббота. Полдень. Раздался звонок, я рванул к телефонному аппарату, он у меня в гостиной комнате, а я в то время был на кухне и пил чай из смородинных листьев. Чудесный чай, аромат растворяется аж во всём организме, – обволакивает сердце и наслаждает душу, но разговор не о нём, хотя нет, о нём, но только… Отставить! Всё по-порядку.

Итак, она позвонила, я резко рванул в гостиную комнату, подбежал к аппарату, вцепился в трубку и, что было силы, потянул её к себе, но она не поддалась, как будто кто-то приклеил её. Через миг я почувствовал, что она, становясь эластичной, стала выскальзывать из руки. Я крепче сжал её, и пальцы уткнулись в какую-то кнопку. Я машинально вдавил её и в тот же миг из самого аппарата, а не из трубки, кто-то прокричал: «Как ты мне надоел, паразит!»

– Вот те на? – удивился я, и ещё сильнее вдавил кнопку. На сей раз трубка пискнула, и из неё прилетел шлепок, от которого загорелось моё ухо. – М-м-м! – застонал я и механически ещё сильнее вдавил кнопку. Трубка взбесилась и крепко ударила меня в бок, затем выплюнула из себя: «Паразит!»

Я осторожно опустил трубку на аппарат, но прежде чем она легла на рычаг, услышал ещё две ласковых фразы: «Паразит надоедливый! И когда ты…» – дальше я не расслышал, а в голове зрел план.

– Ну, погоди! Ты у меня за всё ответишь, – и за ухо и за бок! Щас приду и так накостыляю, мало не покажется!

Моё сердце трепетало от предвкушения сладостной мести, ноги носили по комнате, а глаза вращались в поисках носков. Дорога была каждая минута, но носки, как нарочно, кто-то «слизнул языком».

Шло время, носки бесследно исчезли и тут внутренний голос надоумил меня пошарить рукой под диваном. Я распластался на паласе, по самое плечо засунул руку в узкую щель – между полом и диваном, и стал тщательно исследовать пыльное пространство, бубня нелестные слова в адрес объекта поиска. Вот моя рука нащупала что-то пушистое, я ухватил это нечто и оно, гаркнув голосом милой, приложилось когтями к моей кисти. Кровь брызнула из неё.

– Ой! – вскрикнул я и в тот же миг, как из тумана, на меня наплыли её пылающие гневом глаза. – Царапается что-то гаркающее, а при чём здесь её глаза? – не успев разгневаться, мельком подумал я и представил, с каким величайшим наслаждением она сейчас отхлёбывает, может быть даже из моей чашечки с голубой каёмочкой, золотистый напиток. Я даже почувствовал их благоухание, – запах моей милой подруги, орошающей пространство вокруг себя ароматом прелой соломы и аромат чая «Вдохновение» насыщенный эфиром болотных трав.

Вытаскивая из рёбер батареи отопления злополучные носки, я устремился к шифоньеру. Там был мой парадный костюм.

Через час, одетый как денди в новый костюм, доставшийся мне в наследство от прапрадеда, я покинул опостылевшую на девятом этаже малосемейку, из которой ничего, кроме шастающих туда-сюда ног и ножек, туфелек на каблучках и стоптанных штиблет, не видел, и поднялся на лифте на первый этаж, где в одной из восьми квартир, по четыре с каждой стороны длинного коридора, меня ждала моя ненаглядная с пакетиками чая «Вдохновение».

Я забыл о горящем ухе, о ноющем боке и даже о кровоточащей руке. «Вдохновение» пересилило физическую боль и злость на мою ненаглядную.

Её квартирка очень нравилась мне. С балкона гостиной был виден, как на ладони, весь город, и прежде, чем вкусить ароматный напиток, я выходил на него и любовался красочным пейзажем. В сероводородном дыму город трепыхал, как бабочка крылышками, отчего он казался летящим в бескрайнюю даль. В такие минуты я был готов, вдохнув его пьянящий воздух, так же затрепыхать чем-нибудь, и полетать над проводами, трамваями и троллейбусами, но меня всегда удерживала любовь к чаю «Вдохновение», который, соверши я данный поступок, незамедлительно выхлебала бы моя милая. «А та-а-ам, – в облака-а-ах… так прекрасно и легко. А та-а-ам… мне летать и летать охота! Но там мне не дадут его, – мой любимый напиток, – спускаясь с заоблачных мечтаний в будничную реальность, думал я, и покидал балкон подруги. Хотя нет, лгу! Прежде, чем покинуть балкон, я с высоты первого этажа впивался взглядом в женщин. Мне нравились раскованные дамы в глубоко декольтированных платьях. Вид был потрясающий. После просмотра женских прелестей, будничность превращалась в праздничную действительность, и я с приподнятым настроением входил в гостиную комнату милой подруги, но это всё раздумья. Действительность была иной.

Я поднялся на первый этаж, подошёл к двери, где меня ждала любимая чашечка с голубой каёмочкой, и вдавил кнопку звонка.

– О, Боже! Когда же это прекратится? Ох, и паразит же ты! – услышал я приглушённый металлической дверью голос милой и понял, что она рада моему приходу.

Сердце моё зашлось от предвкушения близости с ней, и я облизал пересохшие губы. Ощутив знакомый вкус, я вдохнул аромат, исходящий от неё через закрытую дверь, и голова закружилась от надвигающегося тепла, тепла моей милой чашечки с голубой каёмочкой, в которую я страстно желал впиться губами.

Резко распахнулась дверь, и я увидел её, милую пальму в кадушке, а рядом столик с двумя чашечками.

– Родная, как ты мила! – воскликнул я, и от избытка чувств шлёпнул подругу по животу.

– Ну, ты… паразит! – откуда-то издалека прилетел голос подруги, и её маленький кулачок уткнулся в мой глаз, а вскоре и она сама впорхнула в прихожую из гостиной.

Полюбовавшись праздничным фейерверком, я мысленно поблагодарил её за подарок, а вслух сказал: «Тебя две?»

Милая подруга не ответила, видимо она не слышала не только мои слова, но и то, как я зашёл в её уютную квартирку.

– Да, и пусть себе, – подумал я, – одна или две, какая разница. Моя чашечка на месте, а остальное трын-трава, – шаркнул ногами о коврик на лестничной площадке и чётко услышал новый каскад приветливых слов подруги: «Вот же, паразит! И когда же ты угомонишься?» Её слова дали мне понять, что настал мой звёздный час и пора мчаться на балкон. Будучи там я запутался в развешанных для просушки трусиках подруги, и хотел в порыве негодования, оттого что они мешают обзору любимого пейзажа, разорвать их, но резкий хлопок снизу, а затем и ударивший в нос запах сероводорода остановил мой порыв. В связи с этим резко отпало желание созерцать «город на ладони» и назрела необходимость заткнуть не только ноздри и рот, но и уши, что я немедленно и сделал, накинув на голову первую попавшуюся в руки тряпицу, которая, как в дальнейшем оказалось, предназначалась совсем для другой цели, а именно: для прикрытия некогда белоснежных сопок милой подруги, ныне осевших под грузом прожитых лет.

Мрак сковал мои глаза, я выбросил руки вперёд и, обшаривая ими чёрное пространство, зашаркал ногами в его пустоту. В тот же миг до моего слуха долетели слова: «Паразит, когда же ты успокоишься? И перестань шаркать ногами! Всё бельё посбивал… и руки твои пакостные… – Вслед за этой недоговорённостью, подруга с новыми словами впилась ногтями в мою правую кисть. – Что ты там потерял, паразит?»

– Ничего! – буркнул я и вылез наружу, более удивившись резко посвежевшему воздуху, нежели не рассосавшемуся мраку. – Ты где? Я ничего не вижу.

– Сейчас ты у меня всё увидишь, – ответила подруга и приложила свою руку к моим глазам. Я действительно прозрел, чему был несказанно рад, но более всего, конечно, тому, что она стояла передо мной одна. Я мысленно потёр руки и, проговорив, также мысленно: «Слава тебе, Господи! Не надо делить на троих!» – направился к столику с чашечками, к сожалению пока ещё не испускающими нежнейший болотный аромат чая «Вдохновение».

– На троих! – взревела она как гудок паровоза. – Ты за кого меня принимаешь, паразит ты этакий!

Я молчал, вращал глазами и ничего не понимал, а моя милая всё больше распалялась.

– Делить на троих?! Да как только язык у тебя повернулся сказать такое, выродок, недоносок головоногий!

– Почему головоногий? Никакой я не головоногий! Голова у меня не лысая и ноги мохнатые, даже на груди кущи и дебри непролазные! – думал я, продвигая руку в чашечке.

До чего же ты мне надоел, паразит! Вздумал меня делить! Да, я тебя сейчас… прибью!

Вслед за этими грозными словами в гостиную вошла сама хозяйка этих слов, – моя подруга, но почему-то с моим закопчённым ковшом, из которого вился парок. Я замер, но не из жадности или боязни быть прибитым, а от понимания приближающегося мига наслаждения чаем «Вдохновение». Мне хотелось выразить слова благодарности, но вместо них я сказал: «Ты когда это поселилась в моей квартире? Я тебя к себе не приглашал и не разрешал брать без моего разрешения мою посуду!»

Моя милая была от меня метрах в пяти, но это не было для неё препятствием. Пощёчина не заставила себя ждать.

– О-о-о-о! – застонал я от боли и, предвидя, что за первой пощёчиной последует вторая и третья, выбросил руки вперёд и, махая ими, как бабочка крылышками, побежал прочь от милой.