скачать книгу бесплатно
Изверги вывели его из погреба и под их сопровождением он по дешёвке – за 18 рублей продал свою единственную корову, оставив детей без молока, деньги передал мучителям. Негодяи остались довольны, выпустили из погреба Виринею, но чтобы не вышло вновь каких-либо неприятных осложнений, Дмитрий запряг в телегу лошадь, уложил в неё оставшийся скарб, усадил в неё жену и детей, и выехал из села.
– Поедем к Пахому Назарычу… в Чистюньское. Помнишь, проезжая через эту деревню, остановились у него на постой? – спросил жену Дмитрий.
Виринея, находясь в задумчивости, кивнула головой. Она снова и снова переживала всё случившееся с ней и её семьёй и мысленно говорила: «Маски надели. Спрятаться за ними удумали. Всех я вас узнала, по голосам вашим. Худо нам сейчас, но «сколько верёвочке не виться, а конец будет», всем вам придётся отвечать за злодеяния ваши перед законом.
– Добрый человек. Говорил, что всегда поможет, если какая возникнет в том надобность? Вот и поспела в том нужда, – говорил Дмитрий. – День – два пересидим у него, а потом в город поедем. Там легко затеряться, и работа найдётся… всё-таки город, а не абы как.
– Так у нас ни денег, ни скарба, – отвлеклась от своих тягостных дум Виринея. – Как жизнь-то без этого устроим… на новом месте?
– Не тужи, голуба, всё будет. Дай время! Лошадь продадим, на первое время хватит, а там, Бог даст, всё образумится, – руки, ноги, голова есть! – бодро ответил Дмитрий, хотя впереди мысленно видел не свет, а тёмное пятно.
– Дай-то Бог! – ответила женщина и, прижав к себе детей, уронила горькую слезу.
На следующий день, протрезвевшие и опомнившиеся изверги, сообразили, что за разбой и издевательства над людьми им светит каторга, посовещавшись, решили погубить Епифанцева и всю его семью.
– Ночью, когда все будут спать, подопрём дверь его дома и подпалим.
– И концы в воду, как говорится.
– Верно надумали, мужики, иначе всем нам хана.
Проговорили твари в человеческом обличье и ночью, крадучись, подожгли дом Епифанцева, но каково же было их удивление, когда в пламени огня не раздалось ни звук о помощи.
– Вот те на, и что теперь? Донесут! Хана нам.
– Надо в погоню за ними идти.
– Дороги во все четыре стороны. Какой пошли, не ведаем.
– Как быть?
– Повременим. Может быть, объявятся где-нибудь, тогда и покончим с ними.
Поговорили, обсудили и на этом успокоились четыре сельских бандита.
Утром на пепелище деревенский народ не обнаружил останков людей.
– Сами пожгли свой дом.
– Понятно дело, иначе бы погорели в нём.
– Что не жилось людям? плохого никто им не делал.
– Неприметно жили, неприметно и уехали.
Говорили селяне, посматривая на пепелище, но никто из них не мог даже помыслить, что поджигателями были они сами. Они с равнодушием отнеслись к новым людям, они с презрением смотрели на переселенцев, и с их равнодушия и презрения, подонки из их же среды не дали спокойно жить бедной крестьянской семье.
(Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство. Бруно Ясенский).
Прибыв в село Чистюньское, Дмитрий направил телегу во двор Пахома Назаровича Якушева, где был с радушием принят. Рассказав Пахому Назаровичу о своей беде, спросил совет, как быть дальше, где лучше устроить жизнь своей семьи.
– Обмозговать сие надо, с людьми нужными дело ваше обговорить, а пока устраивайся в доме моём, всем места в нём хватит. Хлеб-соль на столе всегда есть и деткам вашим молока найдётся. Одно плохо, бобылём живу, разносолов готовить не умею, а ежели твоя красавица жена за хозяйство возьмётся, рад буду.
– Спасибо, Пахом Назарович, – поясно поклонился Дмитрий и впервые за последние три дня спокойно вздохнул полной грудью.
«Неожиданная» встреча.
Ещё три года назад, – при проезде Епифанцева через село Чистюньское на новое место жительства в село Романово, Пахом Назарович приметил молодую красивую женщину – жену Дмитрия и решил завладеть ею как вещью. Уговаривал Дмитрия обосноваться не в Романово, а Чистюньках, сулил блага и выгоды, прибегал к другим ухищрения, но Дмитрий стоял на своём – показывал бумаги, в которых конечной точкой пути было указано село Романово.
– Не могу против закона идти, как сказано в бумаге, так и надо поступать. Если здесь останусь, то пока суть, да дело, пока бумаги новые справят и справят ли, неведомо, время уйдёт, – земля ждать не будет, пахать и сеть пора, дом ставить надо, – не принимая уговоров, отвечал Дмитрий.
И благо. Неведомо как повёл бы себя Якушев, останься Дмитрий у него на постое на длительное время. А повёл бы он себя сообразно своим мыслям. Переселенцев много, убить одного и спрятать «концы в воду», как в переносном, так и в прямом смысле труда большого не надо.
И вот спустя три года подвернулся случай, Дмитрий сам указал его. Не знал какую беду кликает на свою семью. В день бегства из Романово, сразу по прибытии в Чистюньское, рассказал Дмитрий своему «благодетелю» Якушеву всё, что приключилось с ним и его женой Виринеей.
На следующий день Якушев, организатор и руководитель разбойничьей банды, встретился со своим верным помощником Вавилой.
– Думка есть, как богатство наше увеличить. Сам я уже не в тех годах, чтобы по дорогам, сёлам, городам и тайге шастать. Помощник нужен и такой есть, товарищ твой – Дмитрий Епифанцев. Через пять дней я пойду с ним на реку, сети попрошу поставить, а ты к тому времени дело должен сделать.
– Если не смертоубийство, сделаю, а ежели душу загубить надо, то уволь, товарищ он мне, – проговорил Вавила.
Почесал затылок Якушев, именно об этом и хотел просить своего помощника, покрутил в голове извилинами, и другая мысль пришла к нему, сказал:
– Мысли такой не было. Как же я ни в чём не повинного человека жизни могу лишить?! Помочь ему хочу, о судьбе его пекусь, о жене молодой и детках малых. Встречу тебе, как бы ненароком с ним устрою, поговори с ним, посочувствуй ему, жаловаться будет обязательно, – махнул рукой как само собой разумеющееся, – и как бы мимоходом предложи нашим делом заняться. Отказываться будет, это само собой, честный он слишком, а ты не дави на него, скажи лишь то, что в самой банде от него проку мало, а как информатор он цену будет иметь великую, т.е. кто, где, когда и по какой дорогой ехать будет и какой груз везёт. Скажи, что реквизируем богатства у кулаков, мироедов и других плохих людей, а трудового крестьянина не обижаем, помогаем товаром, а где и деньгами. – Сказал, скрыв от Вавилы свою тайную думу, погубить Дмитрия и завладеть его женой. – А ещё в Романово побывай, узнай, что там и как после его выезда из села. Как люди к этому отнеслись, какой у них настрой насчёт Дмитрия? Не думают ли сгубить его, чтобы скрыть следы своих издевательств над ним и женой его?
– Всё исполню, – ответил Вавила и через пять дней, вновь встретившись с Якушевым, сообщил:
– В тревоге они, те, кто измывался над Дмитрием и его женой. Дом его сожгли, погубить его хотели с женой и детьми вместе, да поздно. Как пожгли, поняли, что пустой дом был, – выехал Дмитрий с семьёй из села и может заявить на них в полицию, но не знают, где его искать.
Призадумался Якушев, вроде бы и весть хорошая, можно сгубить Дмитрия чужими руками, и опасная, – изловят душегубов, вспомнят они всё, на Вавилу укажут, а через него и ему самому не уйти от каторги.
– Повременю, время покажет, как быть, – подумал Пахом Назарович, а вслух сказал. – Завтра на это место приходи. С Дмитрием пойдём сети ставить. Вот ты ему как бы между прочим и намекни, чем он может себе и семье своей помочь.
На следующий день утром Якушев подошёл к Дмитрию и предложил ему пойти на реку – сети, вечером поставленные, проверить и вновь их поставить
– Сеть поможешь ставить, – сказал. – Рыбы наловим, к обеду твоя жена Виринея голубушка уху сварит, а к вечеру, дай Бог живы будем, и жареной рыбки поедим.
У реки Дмитрию повстречался его знакомец, с которым он три года назад переселился в Алтайский округ из Орловской губернии.
– Потолкуй с товарищем своим, может быть, он тебе дело какое скажет, а я и один справлюсь, – сказал Якушев и, усевшись в лодку, погрёб к заветному месту на реке, где обычно ставил сети.
– Рассказывай, дружище, какими такими добрыми ветрами занесло тебя в эти славные края? – обнимая, с улыбкой приветствовал Дмитрия старый знакомец. – Слышал, как три года уже живёшь в селе Романово.
– Было… жил… только не ужился, мил друг Вавила. Народ в той деревне неприветливый оказался, пришлось уехать, – ответил Дмитрий.
– Вот оно как, – горестно вздохнул Вавила. – Дела, скажу, у тебя не мёд. Как дальше жить думаешь? Как семью кормить?
– Пятно тёмное передо мной, не вижу солнышка светлого. Одно на уме, продам лошадь и в город подамся, – печально ответил Епифанцев.
– Живал я в городе. Во сто крат там хуже, нежели в деревне, ни дома своего, ни землицы. Всё покупается, а продаётся только из деревни. А денег нет. Все, кто хотел лучшую долю в городе найти, последнее потеряли. Сгинули невесть где, а жены тех бедолаг детишек в детские дома отдали, а сами в гулящие пошли. И ты сгинешь там вместе с семьёй своей, друг мой Дмитрий, – горестно покачивая головой, проговорил Вавила.
– И как же мне быть? Посоветуй. Ты, вижу, не бедствуешь, одет справно, сапоги лаковые.
– Не знаю, что и сказать, – задумчиво почесал затылок Вавила. – Разве что… хотя нет… не по тебе это дело.
– По мне, по мне, – поспешно, – я всё могу. Мастеровой я, и в кузне, и по деревянному делу.
– Человек ты добрый, мастеровой, только не могу я тебя в своё дело взять, другого оно мастерства требует, – ловкости и проворства, а где и того хлеще.
– Какое ж такое дело хлёсткое, что моего мастерства мало? – удивился Дмитрий.
– Разбойное, друг мой Дмитрий, – спокойно проговорил Вавила. – Разбойное.
– Не знаю, Вавила, что и ответить. Оно вроде, и деньги нужны, но и разбоем жить нет желания. По тайге бродить, прятаться… семья у меня.
– Кто же тебя заставляет по тайге бегать и от семьи тайную жизнь вести. Нет такого умысла у меня. Живи, знай себе в селе, только весточки шли, что и где, да куда какой человек важный или груз богатый идёт. Я тебе укажу место, где вести класть, вот и все твои дела, а за это мы тебе с друзьями благодарность будем слать… богатую. Через год дом купишь хороший, хозяйством обживёшься, детишек на ноги поставишь, и жинка твоя по чужим углам скитаться не будет. Подумай, я не тороплю, по дружбе хочу помочь, – проговорил Вавила и, назначив следующую встречу через два дня на этом же месте, удалился.
Через некоторое время к берегу причала лодка с Якушевым.
– Вот и ладно, справился. Новые сети разбросал, а из тех, что вчера поставил, добрая уха получится и на жарево славная рыба есть, – сказал.
По дороге домой на вопрос Пахома Назаровича: «О чём речь вёл с товарищем своим?» – Дмитрий пересказал ему весь разговор.
– Разбоем предлагал заняться. Правда, не так, чтобы самому людей грабить, а только указывать, кто по какой дороге едет и с каким товаром.
– Во-о-он оно что… – изобразив удивление, протянул Якушев. – И что ты решил?
– За ответом придёт через два дня, к тому времени всё и обмозгую.
– Ну-ну. Оно и верно. С кондачка такие дела не решаются, – задумчиво проговорил Пахом Назарович, подумав, что неплохо было бы поселить Дмитрия рядом с прииском или устроит его туда на работу. Тогда его разбойной банде были бы известны дни отправки обоза с серебром и золотом в столицу, и какая у него оказия, а главное удалить его как можно дальше от дома и как следствие от Виринеи.
Подошёл день встречи с Вавилой. Накрапывал мелкий дождь, настроение у Дмитрия было скверное, накануне Виринея жаловалась ему, что чувствует себя в доме Якушева неуютно:
– Всё хорошо, Пахом Назарович добр ко мне и детям, угол нам дал, но на душе как-то тревожно, не чувствую я уюта и тепла в стенах этого дома, чужой он мне, а иногда я чувствую на себе его недобрый взгляд, как будто он живой. И этот взгляд не только наблюдает за мной, но, кажется, и цепко держит. Чужие мы здесь, Дмитрий.
– И мне, милая, как-то тоскливо здесь, но если верить Вавиле, то в городе ещё хуже, нет работы там, дом купить – денег нет, пропадём. Обещал помочь, Вавила-то, вот и пойду, на послезавтра договаривались, у реки ждать будет.
– Сходи, хуже не будет. Человек он хороший, ещё тогда – три года назад, когда вместе переселялись, весёлым мне показался. Детей веселил и ты, вроде как, сдружился с ним. Сходи, может быть что-нибудь и посоветует.
И вот на сегодня, через два дня после того разговора, Дмитрий всё ещё не мог определиться:
– Вроде, как и не в разбойных буду людях, а в то же время ходить, узнавать, кто и где какие грузы вести будет, и весть слать, где, когда и кого бить… – Так и не говорил он, что со смертоубийством, кулаков и мироедов трясти, бедноте помогать, а это, вроде как, и доброе дело… и себе помогу. Оно и верно, Виринея говорит, чужой дом он и есть чужой… Глаза, ишь ты, глаза сказала недобрые… – А! – махнул рукой. – Приму предложение его, глядишь потихоньку новым, своим домом обзаведёмся.
Злой умысел.
За час до назначенной встречи дождь осыпал землю последней влажной пыльцой и меж крупных облаков рассыпавшейся на серые осколки тучи, всё чаще и чаще стали пробиваться тёплые солнечные лучи. Запарило – с промокшей земли потянулись ввысь трепыхающиеся белёсые нити. Улыбнулся лес, вплотную прилепившийся к реке – изумрудом засияли его листья и тонкий аромат умытых трав и цветов окутал двух людей, о чём-то мирно беседующих у заигравшей реки, накрывшейся тонким ажурным полотном, свитым мелкими рыбёшками из расходящихся по глади кругов.
– Ты, Вавила, обскажи ему всё обстоятельно. На меня сошлись, пусть знает и ценит мою доброту и ласку. А за это, друг ты мой ситный, надо не только низко в ножки кланяться, но и службу верно нести.
– Вот оно как! Значит, и я должен благодарить тебя и в ножки кланяться, что жизнью и волей своей рискую, а ты, значит, благодетель… – подумал Вавила, мысленно покачивая головой. – Что-то неладное ты задумал, но послушаю, чем ещё удивишь.
– Человек он мне совсем неизвестный, а потому ты, Вавила, сходи в деревню-то, ту, откуда он приехал. Разузнай, что и как? Почему оттуда выехал? Сам-то он сказывал, что люди там недобрые, но что-то смущает меня. Не могут все быть злыднями. Как разузнаешь, так и сообщи мне. Ты только не забудь, скажи ему обо мне, что я главный, и меня слушаться надо. Если примет наше дело, введу его во всё, обскажу, что и как исполнять следует. Ну, всё! Пошёл я. Спрашивать будет, скажи, сети ставлю. Через два дня здесь буду ждать с новостью о людях, что живут в деревне, с которой убёг Епифанцев.
– Чудно! И нашто ему люди, изжившие Дмитрия с семьёй с насиженного места? – задался вопросом Вавила сразу, как распрощался с Якушевым. – Тут надо покумекать. Чувствую, недоброе что-то задумал против Дмитрия, а что в толк не возьму. Ну, да ладно, время покажет. А Епифанцева всё ж таки предупрежу, пусть поостережётся его.
Дмитрий пришёл на встречу с Вавилой, как договаривались, вовремя и сразу без вступления объявил о своём решении:
– Согласен я, буду вести носить, но в разбое участвовать не буду, если на этом сойдёмся, пожмём руки.
Пожали и этим как печатью закрепили договор о новом состоянии, ушедшем от обычного знакомства в сторону дружбы, но пока ещё довольно далёкой и полностью не осознанной Дмитрием.
– Руководит всем Пахом Назарович. Он указывает, что, где и когда брать, кого и где встречать. Я его помощник. Людей своих не буду тебе показывать, ни к чему это. Твоя работа – вести слать, а за это плата будет добрая. Пахом Назарович сам сказал, чтобы я всё рассказал тебе. Просил, чтобы жене сказал, ежели спрашивать будет, что выполняешь работу несложную, но требующую проворства, которую Якушеву по возрасту его уже делать трудно. Так тебе легче будет объясниться, откуда вдруг богатства на тебя посыпались. Надеюсь, ты это понял, Дмитрий?
– Как не понять? Яснее некуда!.. – ответил Дмитрий и, побеседовав с приятелем о житье-бытье ещё полчаса, попрощался и пошёл к дому, ставшим ещё более неуютным и мрачным от ошеломившей его новости, – Якушев главарь банды, вот дела, так дела… хуже некуда!
На следующий день, не особо доверяя Вавиле, Якушев сам наведался в село Романово, встретился с деревенскими мужиками, поговорил с ними о Дмитрии и его семье. Свой интерес объяснил тем, что помогает ему в обустройстве на новом месте жительства, указал, где именно, и как бы мимолётом сказал, что Дмитрий намеревается донести на своих обидчиков в Бийскую уездную полицию.
Весть быстро дошла до истязателей Епифанцева.
– Надо разузнать всё о нём, – сказал своим подельникам зачинщик погрома дома Дмитрия и издевательства над ним Спиридон Вахрушев, – и если он действительно собирается донести на нас, убить его.
Злыдень всё рассчитал точно. Не оказание помощи Епифанцеву, а его физическое уничтожение, такова была цель Якушева.
Вскоре Якушев вызвал Дмитрия на разговор.
– Дело есть важное и ответственное, – без предисловий повёл разговор Якушев. – Должен ты отправиться в путь и не позднее завтрашнего утра. Возьмёшь бумаги свои и пойдёшь на прииск. Там попросись на работу. Если примут, благодари, в ножки кланяйся, чтобы всё было взаправду, а на самом деле поездка твоя в другом заключается. Разузнать должен, когда будет отправляться очередной груз серебра и золото, и с какой оказией (оказия – военное подразделение с полуроты и с пушкой). Если откажут, сразу не уходи, жди, живи и всё примечай. С людьми познакомься, водкой их пои, деньги я тебе дам, водка она язык развязывает, сам не пей, голову трезвой держи, прислушивайся и выведывай все новости, особенно всё, что будет касаться серебра и золота. А как узнаешь и услышишь, иди обратно. Если кто спросит, пошто уходишь, скажи, передумал страиваться на работу, тяжело, мол, и семья далеко, любишь, мол, сильно её. Придёшь, всё мне обскажешь. Я твою весть людям своим перескажу, а они уже всё как надо и устроят. Твоей в том заботы не будет.
На следующий день в полудню в ворота дома Якушева постучали.
– Прибыли, – подумал о Романовских мужиках Пахом Назарович, и вышел из дома на стук.
На улице стояли незнакомые ему мужики.
– Что скажете, люди добрые? – Обратился Якушев к мужикам.
– С Романово мы, – ответили. – Мимо проезжали, хотели побеседовать с нашим селянином Дмитрием Леонидовичем Епифанцевым. Узнать, почему из села выехал, и спросить, может быть, нужда в чём-либо у него имеется. Мы завсегда рады помочь.
– Рад бы и я помочь вам, да только нет его дома. На прииск пошёл, работу ищет. Да вы можете нагнать его, он-то дальней дорогой идёт, а вы напрямки идите, на развилке и встретитесь.
– Спасибо, мил человек! – ответили мужики и двинулись по указанной дороге.
Дмитрия же, как только он вышел из дома, окликнул прятавшийся в кустах на околице Вавила.
– Сомнения меня берут насчёт добрых мыслей Якушева о тебе. Чую, задумал он что-то поскудное против тебя, давно понял его подлую натуру.
– И у меня тревожно на душе, – ответил Дмитрий.
– Вот что… Тут недалеко люди мои, проводим-ка мы тебя до прииска, а там, Бог даст, всё образумится. Оно и тебе и мне спокойнее будет, друг ты мне, значит, в обиду не должен тебя дать.
