скачать книгу бесплатно
– Простите, папенька! Мне так стыдно! Так стыдно! На днях я была в доме у Мирошиных. Раиса Николаевна беседовала с Клавдией Петровной, а я играла с Анной и Галиной на фортепиано, мы пели. Потом пришёл поручик Свиридов, спел нам несколько романсов, у него, папенька прекрасный голос, потом мы гуляли в саду и он… Ой, как стыдно! Как стыдно! – Лариса закрыла лицо руками, а Григорий Максимович побледнел, – он поцеловал мою руку… Простите, папенька. Я больше не позволю ему целовать…
– Пенегин облегчённо вздохнул и мысленно улыбнулся.
– Какая же она у меня ещё ребёнок и наивна. Надо поговорить с Раисой. Пора дочери входить во взрослую жизнь. Кто как не она – взрослая женщина… научит её уму-разуму, наставит на правильный путь, жаль Ксюшенька рано ушла, чуть было не упустил дочь. Ну, да ладно, не поздно ещё. Ларочка у меня, слава Господи! не глупа, лишнего не позволит. Но надо поговорить с Раисой, чтобы приглядывала за ней… взрослеет, взрослеет дочь.
С этими мыслями Григорий Максимович ласково посмотрел на дочь, поцеловал её в кудрявую головку и, сказав напоследок:
– А теперь иди, милая, иди, мне надо работать, – подумал: "Как она похожа на мать!"
А дочь давно уже повзрослела, просто Григорий Максимович не видел этого и даже в голове не мог держать, что она мыслит уже не как ребёнок, а как женщина, правда ещё очень молодая и неопытная, но вполне созревшая.
– Спасибо тебе, Господи! Вот всё и решилось! – выйдя из отцовского кабинета, перекрестившись, проговорила Лариса и, раскинув в стороны руки, закружила по залу, улыбаясь и восклицая. – О, Господи, как же я счастлива! Маменька, если ты слышишь меня, знай, я самый счастливый на свете человек! Он любит меня. Он не может не любить меня. Он целовал мне руку. Я люблю его, мамочка! – Остановив кружение, Лариса поднесла руку к губам и со словами, – здесь были его губы, – прильнула к ней своими алыми губами.
Глава 6. Рождество
Красочными сообщениями пестрели доски объявлений города. Особенно много их было вдоль московских торговых рядов – на Чернавинском проспекте (в народе Любинский) и возле городского театра. Объявления гласили:
«26 декабря. В доме Варламова по Часовитинской улице выставка картин местного художника Н. И. Суркова. Выставка будет открыта ежедневно с 12 часов утра до 6 часов вечера».
«Лоттерея-аллегри в пользу детского приюта, в зале городской думы. Начало в 1 час дня».
«Ёлка для детей в коммерческом собрании. Начало в 6 часов вечера. После ёлки танцевальный вечер».
«27 декабря. Спектакль в здании школы ремесленного училища. Представлено будет: „Дети Ванюшина“, драма в 4 сочинениях Найдёнова. После спектакля танцы. Начало в 8 часов вечера».
«28 декабря. В театре женской школы спектакль. Представлена будет кружком любителей драма Карпова „Тяжкая доля“. После спектакля танцы. Начало в 7 часов вчера».
«В городском цирке большие праздничные представления ежедневно в 9 и 1 часа дня и в 4 и 8 часов вечера. Вечерние представления с „электрическим прожектором“ (синематографом)».
«29 декабря. В городском театре спектакль для детей: „Дед Мороз и Снегурочка“ Вход по билетам. Детям до 15 лет будут розданы бесплатные подарки. Начало спектакля в 12 часов дня. В 8 часов вечера бал, вход по приглашениям».
Рождественское время угадывалось в содержании обязательной афиши на передовице.
«Общественное собрание. 1 января 1912 года имеет быть маскарад с призами за лучшие костюмы», – информировал читателей «Омский телеграф».
«Открыты сборы на елку детям беженцев», – писалось там же.
«31 декабря грандиозная встреча Нового года. Масса сюрпризов. Принимается запись на кабинеты и столики», – сообщал «Омский вестник».
«В город Омск приедет большой известный цирк», – анонсировалось там же.
Не обращая ни малейшего внимания и не останавливаясь возле досок объявлений, по Чернавинскому проспекту вдоль московских торговых рядов в сторону реки Омь неспешно шёл поручик Свиридов. Поравнявшись с магазином «Н. Н. Машинский», что на углу проспекта и улицы Госфортовская, он чуть ли лоб в лоб не столкнулся с княгиней Ларисой Григорьевной Пенегиной, вышедшей из магазина с коробками в руках.
– Княгиня?! Лариса Григорьевна?! Простите… сегодня необычайно много народу… задумался… и вот… такая оказия… – стесняясь взглянуть на девушку, робко проговорил Свиридов.
– Да-да… Хотя… что это я. Вы меня извините! Я сама… с коробками… вот… пробираюсь! Много народу… да, очень много! – наливаясь румянцем, ответила Лариса.
– И в магазинах, верно, тоже очень много? – спросил Свиридов.
– Очень, очень много! Все толкаются, очереди большие! Насилу купила подарки, даже удивляюсь, как не раздавили, страсть, какая большая давка. Все куда-то торопятся, бегают, чуть ли с ног не сбивают.
– Вот и я такой же! Чуть было не сбил вас с ног, княгиня. Простите за мою неуклюжесть.
– Что вы, что вы! – осознав, что сказала лишнее, ещё сильнее зардела Лариса. – Это я неуклюжая. Налетела на вас коршуном.
– Ну, какой же вы коршун, Лариса Григорьевна? Вы птица счастья! По мне, прям, сразу же и мороз не мороз, как увидел вас, – ответил Свиридов, и тотчас почувствовал не меньший прилив крови к своим щекам. Понимая, что их жар может увидеть княгиня, и сочтёт это за слабость, естественную лишь для дам, но недостойную мужчины, слегка опустил голову и стал обвинять мороз в своём румянце. – Хотя пощипывает, что уж тут кривить душой! Особенно холодно нынче! Морозно! Чувствую, как щёки горят! Хотя, вот… всё равно решил пешочком до полка.
– Да, морозно! – ответила Лариса, стесняясь взглянуть на Свиридова.
– Знаете ли, Лариса Григорьевна, спешить особо не куда, а всё ж таки в полк нужно. Там намечаются мероприятия по случаю сочельника и Рождества Христова, надо проследить, как оно всё идёт и, как вы понимаете, много чего подготовить, – сваливая на голову девушки свою растерянность, вызванную неожиданной, но приятной для него встречей, и наговаривая много лишнего, мало интересного ей, выговаривался Олег Николаевич. Затем вдруг резко умолк, смутился и потупил взгляд.
Молчала и Лариса. Замерев, она отрешилась от окружающего мира и видела только его – Свиридова, и его голос звучал в ней и уносил далеко-далеко от этого места, от города и даже от зимы, уносил туда, где только он и она. В своих мыслях она много раз рисовала встречу с Олегом, именно Олег называла его, – без величания по отчеству и упоминания воинского звания, но чтобы встретить так вдруг – внезапно, об этом она даже не могла мечтать.
Они давно не виделись и стали отдаляться. Последняя их встреча была в день открытия выставки, поэтому оба сильно смутились и забыли, что когда-то обращались друг к другу на «ты» и по имени. Но, видимо, перед Рождеством действительно оживают волшебные сказки и мечты превращаются в реальность, и её мечта претворилась в жизнь. Он и она рядом и одни, и никого другого, кто мог бы разорвать тонкую нить, связавшую их, с ними нет!
Лариса приподняла голову и посмотрела на Свиридова взглядом, просящим от него чего-то необычного, хотя бы подобного тому, что рисовало ей её воображение, но Олег понял её ожидание как упрёк в затянувшемся молчании и вновь стал произносить, как он сам прекрасно понимал, абсолютную нелепость.
– Я, видите ли… понимаете ли, княгиня, вот… тут шёл и вот… вас увидел. Вот… и, знаете ли, очень рад, что увидел вас, вот… Лариса Григорьевна. А вы, верно, домой, княгиня?
– Да, купила подарки… – войдя из сказки в реальность, ответила Лариса.
– Вот и прекрасно, значит, вместе, – постепенно снимая с себя смущение, проговорил Свиридов. – Вы не возражаете, Лариса Григорьевна.
– Буду признательна, господин поручик, – с новой силой вспыхнув румянцем, ответила Лариса, подумав, – Ну, зачем? Зачем так официально я разговариваю с ним? Это глупо! Ведь мы же друзья… и давно! И я, вероятно, даже люблю его!
Ехали в пролётке, Свиридов сидел рядом с Ларисой и рассказывал ей легенду о Христе:
«Когда-то Христос, путешествуя с учениками по земле, пришёл к вечеру в одну деревню на ночлег. Постучался в одну избу, его не пустили, попросил ночлег в другой – прогнали, в третьей собаками травили, в других то же самое… Подошёл к последней бедной избушке на краю деревни, где жил бедняк, имевший всего одну коровёнку. Этот человек вышел из избы, поклонился Христу и его ученикам до земли, обмыл им по тогдашнему обычаю ноги, принёс каждому по чашке молока, краюху хлеба и сказал:
– Кушайте с Богом, простите, что мало, больше нет, а я пока сено принесу для вашего ночлега.
Наутро Христос ушёл с учениками от гостеприимного хозяина и из деревни. На выгоне, откуда ни возьмись, вышел к ним серый волк и обратился к Христу:
– Я голоден, Господи. Где мне поесть?
Христос ответил:
– Ступай в последнюю избу, там, у мужика корова есть, зарежь её, вот и будет тебе еда.
Ученики в негодовании.
– Господи, что ты делаешь? Один добрый человек нашёлся в деревне, нас угостил, чем Бог послал, спать уложил, а Ты у него последнюю коровёнку отнимаешь!
Маловерные вы, маловерные! – ответил Христос. – Чем здесь хуже, тем там лучше! Чем тяжелее мужику будет здесь, тем большей сторицей он будет награждён на небесах!».
Лариса сидела в задумчивости, а Свиридов недоумевал: " Я что-то сказал не то?» – спрашивал он себя.
Проехали метров сто, когда Лариса, разомкнув губы, проговорила:
– А я не понимаю Его слов: «Чем здесь хуже, тем там лучше!» – Какая радость мужику от того, чего он не знает, что для него неведомо? Он живёт сейчас, и сейчас ему содержать и себя и семью. А волк пришёл, зарезал последнюю коровёнку, семья умерла от голода. Он укоротил людям жизнь! Какое мужику благо от горя – смерти жены и детей?
– Я полностью солидарен с вами, Лариса Григорьевна, – проговорил Свиридов. – Данная легенда, уверен, вовсе и не легенда, а выдумка святош, направленная на то, чтобы обирать людей, подчинить их разум своей воле, с целью вкусно есть, пить, сладко спать и купаться в роскоши. Личные прихоти попов превыше всего. Даже Бога они видят, не как Господа, а как слугу своего, приносящего именем своим хлеб на золотом блюде и вино в золотом кубке!
«И всё-таки мне не понятно, с какой целью он рассказал эту легенду?» – мысленно пожала плечами Лариса.
А Свиридов просил ею прощение у Ларисы за своё долгое отсутствие в доме Мирошиных, где век назад, как казалось Ларисе, он поцеловал её руку.
Попрощались у дома полковника Пенегина, стоящего поблизости от полка.
Сердце Олега Николаевича пело, а у княгини Пенегиной сжималось от заполонившего его сладостного чувства, впервые родившегося ещё летом, а сейчас приблизившегося к той высоте, которое боялась назвать своим именем – любовь, так как ещё полностью не осознала, что с ней происходит.
– Мне с ним приятно. Он нравится мне, но всё же… О, Господи! Я совсем запуталась в моих чувствах! Я не понимаю себя! Я не понимаю, что испытываю к нему… любовь или просто дружбу? – говорила она себе и тут же спрашивала себя. – Может быть, это рождение особого чувства… желание познать своё тело? Ведь снится же такое, о чём стыдно даже думать!..
А внутренний голос требовал ответ.
– Он симпатичный и очень скромный! С ним приятно! А какой он умный, знает много всего, даже легенды! А я такая глупышка! Ах, как стыдно! Что он может подумать обо мне? Стыдно! Я не знаю, как мне быть!?
Лариса взрослела, в ней рождалось новое чувство, которое она ещё не могла полностью осознать, но внутренним состоянием понимала, что прощается с юностью, и это в некоторой мере и тревожило и пугало её, и одновременно вносило в душу что-то таинственно-сладостное.
***
В шесть часов вечера в день Рождественского сочельника к Ларисе пришли Анна и Галина. Ещё накануне сёстры разговаривали по телефону с Ларисой и договорились, что будут гадать в её доме. Сразу при входе в прихожую, – лишь только переступили порог дома, сёстры громко и наперебой «защебетали»:
– Ой, Ларочка, а что там делается-то, что делается! Метёт, прям, ужас как! – покачивая головкой, затараторила Галина.
– Кабы не папенькин автомобиль вовсе бы не доехали до тебя! – не менее бурно говорила Анна.
– Два раза еле-еле ехали. Шофёр говорил, что автомобиль пробуксовывает на снегу, – с серьёзным видом на лице и оттенком пережитого ужаса в голосе проговорила Галина.
– Это правда, Ларочка! Только мы не знаем, что это такое и чем он пробуксовывал, – освобождаясь от ушедшего страха, по-детски наивно приподняв вверх глаз, пожала плечами Анна, прибавив к словам сестры свои впечатления от поездки по заметённым снегом улицам города. – Страшно было. Особенно когда шофёр фары включил. Снег на него, прям, так и посыпал, так и посыпал. Мы с Галенькой прижались друг к дружке, и думали, что нас занесёт снегом, и мы в автомобиле так и умрём. Ты не знаешь, Ларочка, почему снег всегда на свет летит? Почему он к нему так и липнет, так и липнет? Прям, ужас, как страшно. Кабы не сочельник, ни за что из дому бы не вышли… там так тепло, – вжалась в плечи Анна, – и уютно. И у тебя, Ларочка, тоже хорошо! Нам нравится быть у тебя!
– Страсти-то, какие рассказываете, девочки. И мне, прям даже как-то холодно стало. Хорошо, что в доме тепло, а то, прям, так бы и замёрзла. А вы храбрые, девочки, а я трусиха, так бы сразу и умерла в автомобиле. Я вообще боюсь, когда кругом всё закрыто, и когда мало места, а автомобилей вообще боюсь. Они урчат, как звери и кажется, что так и набросятся, так и набросятся и проглотят. Вот маменьку мою такой вот автомобиль и погубил. Будь он неладен!
– Ой, Ларочка, не говори так. Страшно. Вдруг автомобили услышат, что мы так про них говорим, до беды не далеко, – сжавшись в комочек, проговорила Галина.
– Не буду, не буду больше поминать этот страх божий, – ответила Лариса, ласково посмотрев на Галину. – Хотя, подруженьки, вы и нагнали на меня страху. Я уже, прям, вся так и дрожу. Давайте быстренько вешайте свои шубки на вешалку и пойдём отсюда, страшно здесь. Чай пить будем с пирожными. Папа сегодня целую коробку купил… специально для нас.
Метель злилась и завывала, билась в дверь, требуя впустить её внутрь дома для наведения в нём своего ледяного порядка, но крепкие запоры жилища не пускали её, отчего она ещё более злилась, взвизгивала и бросала крупные «пригоршни» снега в зашторенные окна, но и здесь терпела неудачу. Стёкла окон глухо дребезжали, но стойко противостояли гневу стихии.
За чаем разговор пошёл о предстоящем гадании.
– Гадать будем при свечах! Говорят, что в период между двумя Сочельниками, – Рождественским и Крещенским, нечистая сила спускается на землю и гуляет среди людей без свойственной ей агрессии, сохраняя миролюбивый настрой… – протараторила Галина.
– Чепуха всё это! Лично я в это не верю. Нечистая, она и есть нечистая! Бесы маскируются под добродетель, но никогда не будут добрыми. Они порочны и на их роду написано творить людям зло! – не согласилась с утверждением сестры Анна.
– И что теперь? Гадать не будем? Так что ли? – посмотрела Галина на сестру.
– Почему это не будем!? Зачем тогда мы приехали к Ларочке?! – пожала плечами Анна. – Обязательно будем! Мы же вот, – девушка раскрыла маленькую дамскую сумочку, – даже свечи с собой принесли.
– Зачем? У нас их полная коробка, – улыбнувшись, ответила Лариса.
– А вдруг ваши свечи демоны задуют! Тогда как быть? А мы наши свечи ещё загодя в церкви освятили, их-то уж точно никакой бес не тронет, и даже в комнату не войдёт… – гордо вздёрнув головку с миленькими кудряшками, ответила Галина.
– И ещё вот… смотри, что взяли… – С этими словами Галина раскрыла свою сумочку и вынула из неё три головки чеснока.
– А чеснок-то зачем? – удивилась Лариса. – Он же от вампиров.
– Они тоже по ночам ходят… Так спокойнее будет, – ответила Галя. – Сядем на стулья, а позади каждой из нас положим на пол по головке чеснока. Ни один вампир к нам не приблизится.
– Что ж, пусть будет так! – согласилась с Галиной Лариса. – Так действительно спокойнее будет.
– А я в прошлом году на заборе гадала. Сейчас уже можно сказать, – махнула рукой Анна, – год прошёл. Правда сбылось только наполовину, а всё оттого, что последняя штакетина сломана была. Я тогда их считала: «Богатый, вдовец, военный, бедный, холостец». На военном забор кончился сломанным колом.
– А почему наполовину? – спросила подругу Лариса.
– Потому что штакетина поломана была, разве ж не понятно.
– И что, что поломана, – пожала плечами Лариса. – Желание-то какое было и почему всего лишь на половину сбылось.
– Какая же ты непонятливая, Ларочка. Я на поручика Свиридова гадала, оно так и вышло, он же военный, на нём забор закончился… А на половину, потому что штакетина поломаная была. Мы с ним всего-навсего лишь подружились, а я люблю его. Если бы знала, что последняя штакетина сломанная, ни в жизть не стала гадать. А если бы забор целый был, то он обязательно меня поцеловал. А если бы поцеловал, то понятно было, что любит, а теперь вот и не знаю. – Анна тяжело вздохнула и мечтательно прикрыла глаза. – Если бы целая была, тогда бы точно полностью сбылось, – шмыгнула носиком, – всё из-за этой штакетины сломанной, будь она неладна.
