скачать книгу бесплатно
Агелена бесстрашно сходила к дереву, приподняла плед и что-то разглядывала минуты две.
– Ну, что там?! – простонала я в нетерпении.
– Большая дырка в животе, – ответила Агелена.
– Тогда это точно тот самый! Уходи, что ты там смотришь?!
– Что значит – тот самый? – Она закрывает тело. – Ты думаешь, тут везде по кустам валяются всякие разные трупы?
– Я не знаю, я только думаю, что тот человек не мог здесь бросить своего друга. Он плакал… и вообще.
– Но бросил же! Где машина?
– Может быть, он поехал за гробом?
От слова «гроб» нам обоим стало страшно, и Агелена очень быстро потащила меня за руку за собой обратно к пруду.
– Не унывай, – сказала она. – Я все расскажу Тили, она придумает что-нибудь. Ты можешь двигаться быстрее?
– Не могу, меня ноги не слушаются! Я с шести утра бегаю, бегаю!..
– Тогда посиди у пруда.
– Ни за что! Хочешь, чтобы сегодня меня еще и пауки покусали? Сама сказала, что у серебрянок ядовитый укус!
– Они не кусают своих, – пожала плечами Агелена, и на меня дохнуло подводным холодком, и даже показалось, что по щеке провели паутинкой.
– Я схожу за Тили и заодно возьму тачку. Отвезем тебя домой на тачке, раз уж не дождалась Кубрика с телегой на станции!
– Не было никакого Кубрика!
– Я тоже сказала Тили, что ему не стоит заезжать за медом на хутор. Потому что, когда он заезжает за медом, он обязательно выпивает пару стаканчиков и потом забывает, куда ехал. А Тили сказала: не с девочкой же ему потом ехать за медом на хутор, а Кубрик…
– Замолчи, – жалобно попросила я. – У меня гудит в голове.
– Это как будто ты нырнула глубоко-глубоко, да?
– Да! И даже хуже…
В воде пруда отражались оранжево-розовые облака.
– Уже солнце садится, – вздохнула я. – Можно я отдохну у пруда полчасика, сил нет никаких.
– За полчасика я успею сбегать и привести Тили.
– Ты думаешь, что эта Тили захочет посмотреть на тело?
– Еще как захочет! – уверила меня Агелена Воськина и предложила отнести в дом бабушки корзинку. Я не согласилась. Я ни за что не хотела расставаться с корзинкой. Если честно, я не верила, что за мной кто-то придет в сумерках. Я не верила, что эта девчонка с моими глазами – настоящая. Мне казалось, что я попала в другой мир, мир Тили, собирающей яд пауков и обожающей смотреть на мертвых мужчин.
Агелена уже бежала, мелькая босыми пятками и придерживая одной рукой бинокль на груди, а в другой у нее трепыхался сачок. А я поняла, что боюсь садиться на землю. Ведь обязательно какая-нибудь чудом спасшаяся серебрянка доберется до меня и укусит.
С большим трудом удалось выдрать три огромных листа лопуха. Положив их рядом, я поместилась вся, вместе с корзинкой. Поджав к животу ноги и обхватив коленки – стало прохладно, – я смотрела на полоску леса за большим лугом и думала, что где-то в небе лежит девочка – совсем я, только наоборот – и смотрит на пруд, как на голубое облако…
Вероятно, я заснула. Я даже не слышала, как со скрипом подъехала тачка на двух больших колесах. Я открыла глаза – а надо мной склонилась женщина с распущенными длинными волосами. «Тили-тили-тили-бом, – сказала она весело, – бежит курица с ведром!» Я встала.
Таких волос я не видела никогда. Как будто на женщину накинули баранью шкуру – черные кудри укрывали ее до пояса и спереди, и сзади. Если бы не красная бархатная полоска на голове, проходящая через лоб, они бы и лицо ее закрыли. А какая красивая!.. Женщина взяла меня за подбородок горячими пальцами и смотрела в глаза улыбаясь.
– Здравствуй, Нефила!
– Здравствуйте…
– Агелена сказала, что на моей земле валяется мертвый мужчина.
До этого дня мне и в голову не приходило, что земля может быть чья-то.
– Это через дорогу, – показала я рукой.
– А он уже разложился? – спросил кто-то незнакомым голосом. Я резко повернулась. У тачки рядом с Агеленой стоял высокий взрослый мальчик – как мне показалось в парных июньских сумерках, тоже ужасно красивый.
Агелена прыснула.
Женщина распрямилась, прогнулась слегка назад и положила ладони на поясницу. Я отпрыгнула и чуть не закричала – у нее выступал огромный живот!
– Тили беременна, – тут же разъяснила Агелена, едва сдерживая смех.
– Беременна – это слабо сказано, – заметила Тили. – Я на днях должна разродиться.
– А вам тогда нельзя это трогать! – зашлась я от ужаса, что беременная женщина будет куда-то тащить на тачке тело мертвого мужчины.
– Ерунда, – отмахнулась Тили. – Зови меня на «ты». Родные все-таки. Это мой сын – Микарий. А с Агеленой ты уже познакомилась.
– Я зову его Макар! – непонятно отчего веселилась Агелена. Позже я заметила, что в присутствии этого мальчика она всегда впадает в неконтролируемое состояние языка и тела.
– А в нем уже завелись черви? – странным голосом, срывающимся то на бас, то на писк, поинтересовался мальчик. И я подумала, что природа изрядно устала создавать идеальные черты его лица – на ум времени и сил не хватило.
В лесу было темнее, чем на лугу у пруда. Микарий вез тачку, у которой ужасно скрипели колеса. Если бы не эти колеса – стояла бы оглушающая тишина, и представить в любой другой день, что я иду по темному лесу к забытому под деревом трупу, было бы равносильно самому кошмарному сну, от которого потом полдня вздрагиваешь. В любой другой, но не сейчас. Мне так спокойно и хорошо было с этими людьми, рядом с Тили, словно мы шли гулять в воскресенье в зоопарк и есть сахарную вату.
Потом Тили с сыном пошла смотреть на тело. Вернулись они быстро, и мы провели небольшой совет. Через кусты с тачкой не продраться. А если выйти на дорогу и по ней возвращаться к Загниваловке, то получится большой крюк и придется еще тачку везти через всю деревню.
– А это, учитывая мою репутацию, – покачала головой Тили, – крайне нежелательно.
Решено было оставить тачку на тропинке, а тело протащить сквозь кусты на пледе, которым оно было укрыто.
– А он точно мертв? – осторожно поинтересовалась я, вспомнив умоляющий голос и тяжелое дыхание.
– Мертвее не бывает, – успокоила меня Тили. – Ты хорошо запомнила второго, который его сюда привез? – спросила она.
Я не успела и рта раскрыть, как Агелена, давясь смехом, доложила:
– Конечно, она запомнила, он же предложил ей выйти за него замуж!
Тили посмотрела на меня ласково и вдруг обхватила за голову и прижала к себе. Я угодила лбом как раз в ее тугой живот.
– Бедная ты, бедная! – сказала она. – Забыть его сможешь?
Я ничего не ответила. Зачем огорчать беременную женщину? Вместо ответа я поинтересовалась:
– А фонарик кто-нибудь захватил?
– Ты что, не видишь в темноте? – Тили отстранила меня и подозрительно прищурилась.
– Она не знает, она, наверное, еще не пробовала! – проявила родственную поддержку Агелена.
– Стойте здесь, мы с Микарием притащим тело, – строгим голосом, отметающим всякие попытки обсуждения, приказала Тили.
Мы с Агеленой остались у тачки.
– Правда, она красивая… – не спросила, а мечтательно выдохнула Агелена.
– Я такую красоту только в музее видела. На картинах. На разных, – уточнила я. – Если собрать с самых прекрасных портретов – глаза, нос, руки…
– А спорим, волос таких ни у кого нет!
Я не стала спорить.
На тачку тяжелую ношу мы поднимали все вместе. Потом Тили попросила отдохнуть минуточку и стояла, прогнувшись и обхватив поясницу ладонями. Она смотрела сквозь кроны деревьев в небо и вдруг ткнула пальцем вверх:
– Вега сегодня какая яркая…
Пользуясь передышкой, я решила кое-что у нее выяснить:
– А что такое – девственница?
Агелена прыснула и запряталась за Микария.
Тачка при этом угрожающе покачнулась.
– Смотря что вкладывать в это слово. Если оттенок невинности, то это – неосуществимая мечта человечества. А если говорить о физиологии… – Тили задумалась. – То совсем просто: крепко сжатые ноги. Иногда это приводит к умению выбирать одного мужчину на всю жизнь.
Со страшным скрежетом мы провезли тачку до пруда. Там подобрали мою многострадальную корзинку. Я ничего не поняла из ее объяснений.
– А что, – поинтересовалась Тили, опять отдыхая прогнувшись, – пирожки действительно с яблоками? – При этом она сделала такое лицо, что я обругала себя последними словами за вредность, проявленную утром.
– Действительно…
Как недосягаемо давно было это утро! А если по правде, то другой начинки просто не было.
И мы пошли, скучившись вокруг тачки, которую вез Микарий, потому что дорога от пруда вся была в рытвинах и тачка то и дело заваливалась. И я поняла, что отлично вижу в темноте. Хотя, конечно, назвать темнотой эту подступившую молочную ночь было трудно. Звезды на небе можно было разглядеть только в затененных местах, а таких мест до дома с красной черепицей не было, поэтому мы шли под скрежет колес в клочьях тумана и без единой звезды, освещающей путь.
И вот мы оказались у высокого забора с большими воротами, запертыми на замок. Тили сняла с пояса связку ключей, отперла ворота, и мы все вместе проволокли тачку по огромному двору, в котором никого не было, кроме белой лошади, застывшей призрачным изваянием посередине.
– Кубрик вернулся, – кивнул на лошадь Микарий.
– Везем в первый сарай, – сказала Тили.
– А бабушка знает, что я приехала? – осторожно поинтересовалась я.
– Конечно, знает, – успела быстрой улыбкой подбодрить меня Тили. – Но порядочные бабушки в это время давно уже спят!
– Вот именно! – хихикнула Агелена.
Я поняла, что бабушки мне сегодня не видать, и, таким образом, я не выполню поручение – не отдам гостинцы в первое воскресенье июня. Но делать нечего – как бы побыстрее найти уголок и заснуть… Хотя бы даже здесь, в этом восхитительном сене. В нем должно быть тепло и душисто!..
– Скидывай на сено, – приказала Тили Микарию, берясь за концы пледа со своей стороны.
И все как-то быстро после этого разбрелись. Микарий забросал тело сеном, никто ничего мне не говорил, и я решила обойти постройки и поближе рассмотреть лошадь.
От самого большого строения с красной черепичной крышей отходили в стороны другие постройки, примыкавшие друг к другу общими стенами. Так что почти весь двор был застроен по периметру. Я насчитала двенадцать дверей в двенадцать разных построек. И это не учитывая лесенок, лестниц и мощных лестнищ, которые в некоторых пристройках вели наверх – вероятно, к другим дверям.
Лошадь оказалась спокойной и ласковой. В ее правом зрачке отражалась голубоватая луна. И в левом тоже. Я обходила несколько раз со стороны морды, разглядывая луну в зрачках, пока лошадь не замотала головой, словно ее от меня укачало, и не фыркнула громко и мокро.
– Тили сказала тебе идти в дом и помыться.
Я представила себе корыто и ведро воды, а угодила в огромную и шикарную ванную комнату. Агелена принесла мужскую рубашку, которая доходила мне до колен, и сказала, что Кубрик приехал в стельку пьяный.
– Тили пошла его лечить. Он напивается редко, но очень сильно. До чертиков.
– Каких чертиков?
– Он говорит, что они маленькие, мерзкие, со свиным рылом вместо носа. Короче – явные признаки белой горячки.
Я надела рубашку, и мы пошли смотреть на Кубрика в белой горячке. Мы шли и шли, переходя из одного помещения в другое. В темноте я то и дело едва успевала обойти какие-то незнакомые предметы и подушки, почему-то валяющиеся на полу, на мягких лоскутных половиках.
Кубрик оказался длиннющим и ужасно худым стариком. Меня так поразила его огромная коленная чашечка, что я не могла от нее отвести взгляда. В пламени свечи коленка блестела первобытной яростью и мощью неандертальца. Старик сидел на кровати, расставив в стороны голые ноги, так что между ними поместилась беременная Тили на стуле, и открывал рот широко и послушно, как птенец-переросток. Тили из глиняной кружки заливала большой ложкой ему в рот что-то густое и, вероятно, ужасно невкусное, потому что после каждого глотка он кривился и вздрагивал всем костлявым телом.
В комнате было темно, горела одна свеча в подсвечнике на столе и еще одна у кровати в широком бокале толстого красного стекла.
– Свояк ведь умер, – вдруг сказал Кубрик, когда Тили застучала по дну чашки. – Как же не выпить.
– Глотай! – приказала Тили.
– А могилу копать меня не взяли, какой с меня копальщик…
– Еще глотай!..
– Обидели они меня очень. Я сказал, что зимой все дрова сам заготовил…
– Глотай!
