Волею судеб

…Они встречались уже не в первый раз. Под теми же газовыми фонарями, которые окрашивали листья в нежный оранжевый свет, запах цветущей декоративной розы дурманил его. Он, человек, живущий под чужим именем, скрывающийся от правосудия и неоднократно преступавший закон, видел смерть как товарищей, так и врагов. Опасность в его жизни стала обыденностью, делая его черствым, холодным и не реагирующим на более слабые внешние раздражители.

Здесь, в парке, в беседке, он встретил её – бледную и испуганную на вид, зажатую внешним миром и сбегающую сюда со сборником стихов от нервных стрессов и потрясений современной жизни. Её вьющиеся волосы и скулы, тонкие губы не вписывались в стандарты общепринятого понятия красоты, не гармонируя между собой. Но её глаза… Да, её глаза поражали своим удивлением. Удивлением всему – и прочитанным строкам поэта, и его обращению к ней, после которого она так же удивлённо огляделась, словно ища кого-то ещё, к кому могли быть обращены его слова. И удивлению тому, что она в парке, в этой летней беседке, в разгар дня, а не в особняке девятнадцатого века, возле камина, за чашкой чая с жасмином. А обратившийся к ней всё-таки высокий странного вида человек, а не девица из прислуги, пришедшая пригласить её к столу.

– Как странно, – удивление в её голосе, с выражением небесно-голубых глаз и несколькими морщинами на высоком лбу остановили бы кого угодно, и он не стал исключением замирая в своем порыве для продолжения своей части диалога. – Что вы обратились именно ко мне, – она огляделась ещё раз, – ведь в этом парке…

– Сегодня и сейчас, несмотря на погоду, – он жестом руки и открытой ладонью указал на пустующий парк, – мы одни. И, может быть, это…

– Странности судьбы? – предположила она, слегка подавшись вперёд краснея и закусив нижнюю губу.

Румянец заметнее проступил на её щеках, и это поразило его.

«Есть ещё люди в наше время, которые краснеют в подобные моменты?»

– И всё-таки? – Он, не нарушая её личного пространства, аккуратно присел на часть скамейки. – Как ваше имя?

– Я не ответила? – Она снова удивилась, открыла сборник, словно там был ответ, почему она до сих пор не представилась, или само имя было напечатано там между строк. – Простите, – она смутилась и, заглянув ему в глаза, добавила: – Я Аня.

В тот день они проговорили до вечера, не заметив, как парк наполнился людьми, гуляющими с собаками, бегающими по дорожкам и галдящими играющими детьми. Даже люди, отдыхающие в беседке и на соседних скамейках, не тревожили их и не имели никакого значения. Так они и просидели с ней до включения этих самых фонарей и погружения парка в вечернюю сказку, вырванную из мифической трилогии именно для создания необходимой атмосферы для этой уединённой пары.

Погода способствовала их встречам, и вот уже две недели пролетели как один день. Нет, как одно мгновение, которое хотелось, следуя словам лириков, любыми методами остановить.

Он не мог поверить, как, называя себя «серым мужланом», мог вот так без оглядки влюбиться. Несмотря на насмешки над подобными чувствами других несмотря на всю серьёзность положения в его собственной жизни, несмотря на опасность, разгуливающую рядом с ним. Но он точно знал, что её присутствие рядом меняет его независимо от него самого и его желания.

Он, не считающийся с мнением людей, не признающий авторитетов и инакомыслия, не идущий на компромисс, вдруг становится вежливым, тактичным в разговорах, пересматривает моральные ориентиры, собственное мировоззрение и учитывает чьё-то постороннее мнение. И это не только в её присутствии. Даже в те утомительные долгие часы до встречи с ней он ведёт себя так, словно она рядом. Удивляя людей, минимально контактирующих с ним, и уж тем более тех, кто хорошо его знает.

«Воистину смена окружения меняет людей, а уж чувство к одному из этого окружения так тем более…»

Он знал о ней уже всё, и не только из её рассказов и милых бесед в вечернем парке под заходящим за горизонт светилом. Задействовав все свои ресурсы, он узнал всю её жизнь, которая, впрочем, была как открытая книга. Ведь она обычный человек – учитель литературы. Со своими проблемами, со своими трудностями, со своей неблагоустроенной жизнью и небольшой зарплатой, со своим неудавшимся замужеством. Но это была она

И сегодня он расскажет ей всё. Всё о себе. Нет, она не требовала этого за эти две недели. Лишь с удивлением, ей характерным, смотрела на него, словно не понимая, почему он ещё не готов раскрыть всего о себе, ведь это же одна из составных частей общения, их общения, которое и без обозначений и характеристик перерастает, если не переросло, во что-то более высокое и так им обоим необходимое.

Сегодня… Пока он её ждал, в банальный букет белых роз (с ними он увидел её на фотографии в социальных сетях) он вставил сорванные с клумбы декоративные, дополняя его. Усмехнулся. Он бы не поверил ещё две недели назад, что будет заниматься подобным – украшая своими дополнениями букет цветов. Да никто не поверил бы. Рассмеялись бы, как над глупой шуткой, если бы кто-то рассказал подобное о нём.

Сегодня она пришла в коротком цветастом платье. Воздушном, как и она сама. Её вьющиеся волосы были красиво уложены. Минимум в макияже подчёркивал её неброскую красоту и удивление в глазах, словно вопрос: «Почему только сегодня?»

Сегодня… Она знала, что именно сегодня он расскажет всё. Или чувствовала. Или хотела подтолкнуть его к этому. Или попросить сама, видя его нерешительность. Но она знала. И это чувствовалось в лёгком рукопожатии, которое стало традиционным при их встречах.

– Ресторан, настоящий? – Она смеялась игривой девчонкой, как вероятно смеются её ученики и как она никогда бы не посмела в их присутствии из-за своего статуса. – Там будут официанты и живая музыка? Оркестр? Нет, этого определённо не может быть…

Она запретила вызвать такси, объясняя, что чувство, охватившее её, сожмётся салоном автомобиля. Они дошли за четверть часа, добежали, долетели. На них смотрели прохожие, всё понимая, им улыбались и кивали, глядя вслед.

Официант принёс дорогое французское вино. Едва пригубив его, она отпросилась в комнату поправить макияж, отмахиваясь от его комплиментов.

Он выстроил мысленно алгоритм признания своих жизненных промахов и заблуждений. Заучил взывание к её милосердию и принятие его как мужчину в свой мир, конечно, с обещанием полного изменения собственного я, которое уже наступило с момента их встречи. Всё, что ему нужно.

Она бежала по лестнице, лавируя между официантами и посетителями. Кивая при этом и извиняясь, хотя даже не касалась никого из них. Её платье и вьющиеся волосы развивались, словно на ветру.

Он, видя её, даже привстал, чтобы встретить её. Но в этот момент она споткнулась и, ударившись о перила, покатилась по лестнице вниз. Его порыв – результат мгновенной реакции…

– Что такое? – Антон остановился, оттолкнув от себя клавиатуру, недоумевая.

Затих и Кит Флинт, а с ним оголтелый ритм группы. Взвизгнула собака, хлопнула своей дверцей, вырвавшись на улицу. Зазвонил телефон. Антон ответил, вглядываясь в текст, написанный собственной рукой.

– Алло?

– Антон, – женский голос был знаком, и он возвращал его в обычную жизнь, – это из редакции вас снова беспокоят. У нас всё в силе? Через час мы сдаём в печать с вами или без…

– Да, да… – Он прервал телефонный разговор. – Как это?

Он не верил своим глазам. Он видел текст, написанный его рукой, который не писал. Он видел рисунки на полях и уточнения, которых не делал, но они были в его стиле. Но также Антон знал сам сюжет этого рассказа, ведь это он его создал. Его развитие, его финал, в конце концов. Там не могло быть того, что он уже успел перепечатать в последних трёх строчках.

В комнате потемнело. Хлопнула несколько раз дверца Ваксы от сквозняка. Ливень с порывом ветра хлестнул по стеклам. И равномерным стуком уже бил по крыше дома.

– Как, такое… возможно?

Он схватил два листка, ещё не перепечатанных.

…Он оттолкнул посетителей, поднявшихся из-за соседнего стола и загораживающих ему путь. Он был полон решимости добраться до неё, но посетители ресторана, вскочив на ноги, перекрыли место, где она упала. Он тяжело дышал, отталкивая мешающие ему тела.

Внезапно кто-то резко развернул его назад. Перед ним стоял высокий и крепкий молодой человек с искажённым гримасой лицом. Он попытался оттолкнуть его, но сделал это неуклюже и задел ещё кого-то. Быстрый удар кулака попал ему в правую скулу, и в глазах вспыхнула яркая вспышка. Он отлетел в сторону, столкнувшись с кем-то ещё, и развернулся в сторону лестницы. Но кто-то снова схватил его за пиджак, подтянул к себе и ударил в солнечное сплетение. Дыхание сбилось, и он едва успел увернуться от следующего удара.

Началась настоящая драка, из которой уже не было возможности выбраться. Он уклонялся от ударов и инстинктивно бил в ответ. Раздавались крики, стоны, сопение, доносились женские крики и визг. Когда кто-то из дерущихся достал ножи, он не заметил. Он видел лишь мелькание лезвий и ощутил жгучую боль в левом плече и на щеке. Мощный удар в грудь ногой выбил его из массовой драки.

Он поднялся и увидел охранника, который выстрелил в потолок, а затем в людей, идущих на него с ножами. Рядом он услышал женский крик. Девушка упала на пол, и на её груди на бежевом фоне блузки быстро увеличивалось кровавое пятно. К ней тут же склонилась, прикрывая ладонью рот, другая девушка и ещё один молодой человек.

Но он, не обращая внимания ни на них, ни на возникший вокруг хаос, взял чёткое направление к лестнице. Он должен был найти её там, где она упала. Он должен был успеть сказать ей всё то важное, что приготовил для неё. Запоминал, перефразировал. Готовил. Стирая с лица кровь на ходу. Он шёл. Но бегущие в панике люди мешали двигаться, натыкались на него. Отталкивали. Он упал, но быстро поднялся. Приблизившись к лестнице, к её началу, где по идее должна была находиться она, он не обнаружил её. Он смотрел по сторонам, но и среди мечущихся в панике людей не видел ни её, ни её цветастого платья, ни вьющихся волос, ни вечно удивлённого взгляда…

– Это невозможно! – Антон посмотрел, как переклеенные листки выпали из его рук на пол.

Он поднял глаза, за окном шёл проливной дождь. Невозможно было то, что он собственноручно это написал позавчера, а вчера описанное произошло с ним, пусть и не в такой интерпретации, но с его, Антона, участием, хоть и косвенным.

– Этого попросту не может быть! – Удары сердца глухо отражались в его голове, заглушая стук ливня.

Тоскливо скрипнула дверца не вернувшейся Ваксы. Зазвонил телефон. Номер журнала высветился на дисплее.

– Антон! – В женском голосе яркие ноты возмущения. – Мы печатаем номер без вашего участия. И при появлении Виталия Юрьевича я буду категорично настаивать, слышите, настаивать о…

Антон не стал слушать дальнейшее. Это было вторично. Он открыл дверь на улицу. Перед ним стена проливного дождя. И никакого намёка на присутствие поблизости его собаки.

Нет, это не могло закончиться вот так, едва успев начаться. То, что приносило радость и наполняло жизнь смыслом, завершилось столь трагично. В один миг. Он не сможет не писать.

Антон звонил, чтобы узнать о состоянии Илоны. После ранения она чувствовала себя хорошо, и врачи не видели причин для беспокойства. Однако он не мог найти информацию о своей музе, так и не узнав её имени за три года. Антон однажды хотел это сделать, но боялся, что после этого она станет для него слишком приземлённой и перестанет вдохновлять на творчество. Теперь он сожалел об этом, ведь здание, где располагались несколько офисов его фирмы и прочих других, было огромным, и узнать, где работала девушка, лишь по описаниям внешности было крайне сложно. Да и дали бы ему такую информацию? Да и работала ли она там вообще?

Дождь не прекращался, а Вакса всё не возвращалась. Перезвонила сотрудница редакции, извинилась за свою категоричность и по настоянию руководства сообщила, что сотрудничество с Антоном Головиным не прервано и в качестве извинений от журнала предлагается увеличение гонорара на десять процентов.

Однако Антона это не тронуло. А после дополнительного звонка из редакции эмоциональное состояние ухудшилось в разы.

– Антон, – голос сотрудницы был подавленным, – мы ждём нового редактора, и пока все контакты через меня.

– А что случилось с вашим действующим редактором?

– Валентин Юрьевич, – она всхлипнула, – нам только сообщили, что он покончил с собой.

– Как? – Антон почувствовал, как по его спине пробежали мурашки, и он мгновенно вспотел, покрываясь тонким слоем холодного пота.

– Мы пока не знаем подробностей. Да это уже и не важно. Ведь его нет с нами… – В трубке

раздалось рыдание и затем короткие гудки.

Антон долго стоял перед окном, за которым лил дождь, с телефоном в руке. Он не помнил такого количества трагических событий в своей жизни за короткий период времени. Беспокойство за потерявшуюся собаку усилилось. Он нашёл дождевик, купленный когда-то для походов за грибами и рыбалок, но ни разу не использованный, и отправился на улицу. Натиск дождя спал, но он не прекратился.

Вакса не любила мокнуть и могла отсиживаться где-то. Антон знал предположительные места её прогулок – зелёные насаждения при детской площадке и парк, куда он иногда брал её во время своих пробежек. Соседи и спортсмены с парковой площадки время от времени рассказывали о её поведении, когда она гуляла без хозяина. Как собака со стороны с интересом наблюдала за людьми.

Детская площадка была пуста, лишь на скамейке остались забытыми мячик и кукла. Детей и их родителей прогнал дождь. Деревянный домик тоже был пуст. Ещё одно сухое место – под горкой – тоже оказалось пустым. Крупные капли стихающего дождя стучали по поверхностям конструкций площадки и по капюшону дождевика Антона. Он осторожно ступал по островкам «суши», но даже это не спасало – кроссовки стали полностью мокрыми. В зелёной зоне тоже не было места, где собака могла бы укрыться от дождя.

Парк. Обе площадки с тренажёрами выглядели уныло в непогоду. Здесь было где укрыться, но Ваксы нигде не было видно. Надежда найти её угасала. Антон решительно направился к беговой тропе – возможно, дождь застал её там.

На ходу Антон вспомнил, что фотографии его питомицы сохранились в телефоне. Он на ходу мысленно составил объявление о пропаже. Дождь почти стих, но с высоких деревьев всё ещё стекала вода. В кроссовках хлюпало, и Антон уже не обходил лужи на широкой беговой тропе. Поднявшись в гору, он замер – даже в зоне плохой видимости из-за серости неба и деревьев он увидел, что внизу в луже вода окрашена красным. Туда падали тяжёлые капли с деревьев, создавая всплески, колыхающие окровавленную воду. Но источника этой крови – тела – не было рядом.

Антон почувствовал, как озноб охватывает его полностью. Его било так, что он слышал стук своих зубов. Он боялся спуститься к яме, похожей на ванну, заполненную кровью. Антон был уверен, что это кровь его собаки. Он сделал шаг, но нога скользнула по грязи, и он скатился прямо в «ванну». Пытаясь подняться, но безуспешно, ноги и руки проскальзывали, он кричал. На самом деле, не издавая ни единого звука, раздавалось только хлюпанье в беспомощном барахтанье в наполненной окровавленной водой луже.