МИГ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ. Сборник

13. – Так незаметно прошло лето. Заготовленное на зиму сено сложили в стога. В огородах зрели «кабаки» (тыква) – на виноградниках наливались соком гроздья винограда. На «бахче» уже собирали спелые арбузы, скатывая их в кучи, чтоб сподручнее было грузить на подводы. Как весной за рыбой – так и за арбузами приезжали перекупщики и скупали всё «на корню». Но арбуз не рыба – его на арбе до Ростова не довезёшь! Поэтому они нанимали баржи и, нагрузив как можно больше арбузов, тянули их вниз по течению маленькими пароходами – буксирами в Ростов. Не раз случалось, что перегруженные от безмерной жадности торговцев баржи садились на мель. И тогда им приходилось нанимать «бурлаков» из окрестных станиц и хуторов. Мужики собирались и, заломив хорошую цену – понимая, что перекупщикам некуда деваться – брались за канаты и вручную стягивали севшие на мель баржи, помогая дымящему и пыхтящему на всех парах – буксирному пароходику. Под старую песнь бурлаков «Эх – ухнем! Да ухнем!» баржу снимали с мели и, получив плату, шли дружной толпой в ближайший кабак, или винную лавку – что бы тут же её пропить. Эти деньги не несли в семью. По не писаному закону их надо было пропить, и это был лишний повод скрасить однообразие своей жизни. Но если севшую на мель баржу – сдергивали с этой мели – и она плыла к Ростову, то в случае – когда баржа с арбузами загруженная как говорится «выше крыши» на повороте реки давала сильный крен она просто начинала тонуть. Вот тогда по Дону до самой станицы «Багаевской» плыли арбузы. Детвора на лодках собирали их рыбацкими сачками и выгружали на берег. Подводами люди везли по своим дворам, как они называли «Божий дар» – а перекупщики с затонувшей баржи подсчитывали свои убытки. Но как говориться жадность губит ……. Конечно – это были единичные случаи – и в основном из за жадности торгашей. Так что арбузы с донской «бахчи» доплывали до Ростова и растворялись на городских базарах. Кто жил поближе к Новочеркасску возили арбузы на «сенной рынок и там продавали горожанам свои сладкие, словно сахарные на разломе арбузы. С середины августа начинали созревать ранние сорта винограда – так называемые столовые сорта. А к концу сентября и весь октябрь месяц на виноградниках шла уборка винных сортов. Огромные тяжелые плетёные корзины грузили на подводы и свозили на винодельни и винокурни. Пропущенный через «дробильню» виноград отжимали ручными прессами. А на «винзаводах» – таких как в Новочеркасске прессы были паровые. Огромный дубовый чан с прорезями вдоль боков – наполняли дроблёными гроздьями винограда. Сверху укладывали прессовый круг, и устанавливали вал с винтовой резьбой. Вал медленно вращался за счет шестерней и ременного привода от паровой машины. Вал вкручивался, и прессовый круг давил на виноградную массу, а по бокам через прорези стекал в сокоприёмник выжатый сок и по желобу попадал в бродильные чаны. На станичных и хуторских винодельнях всё делали вручную – в остальном процесс производства вина был примерно одинаковым. Агафья всю осень проработала на виноградниках. Свекровь приглядывала за Катенькой и управлялась с хозяйством. Тимофей с утра до ночи возил собранный виноград на станичную винодельню – а это пять верст в один конец. За день делал по четыре, а то и по пять ходок. Вернувшись, домой – распрягал и поил быков, задавал им корма. Умывшись и поужинав, у него лишь хватало силы подойти и поцеловать спящую дочурку, добравшись до постели, он замертво падал и засыпал до следующего утра.

14. – Прошло три года. Гражданская война обошла стороной затерявшийся в донских просторах хутор. За эти годы установилась Советская Власть и в соседней станице и у них на хуторе. Наступило время «НЭПа» (новой экономической политики). Стали образовываться разные артели и кооперативы. Появилось понятие «частная собственность» – многие стали заниматься тем – о чём раньше могли только мечтать. Тимофей – имея неплохой опыт в шорницком деле – открыл свою мастерскую. Продал быков и одного коня – поехал в Ростов и закупил необходимое оборудование и материалы (кожу, выделанную и сыромятную, гвозди и пряжки) в общем, всё, что нужно для изготовления хомутов и прочей упряжи. Освободившийся от быков сарай они с Агафьей и соседом Иваном переделали под мастерскую. Вычистили и побелили стены, набили глиняный пол, вставили новые со стёклами оконные рамы. Сколотили добротный стол – верстак. Иван, наученный своим отцом столярному мастерству – делал заготовки для хомутов, а Тимофей на эти заготовки крепил всё остальное – начиная от набитого сеном мягкого «загривка» и заканчивая сыромятными «гужами». Сработав несколько хомутов – повёз Тимофей их на станичный базар – где продал по хорошей цене. По началу люди осторожничали – прицениваясь, давали низкую цену. – Но узнав из разговора, что эти хомуты он делает сам – а не перепродаёт чужой товар, видя достойное качество товара – походив по рядам, они возвращались и покупали хомут по цене назначенной Тимофеем – хотя и торговались для приличия. Базар на то и базар – чтобы торговаться и сбить цену хоть на копейку. Со временем появились заказчики. Заказать хомут приезжали люди не только из округи – но даже из Новочеркасска. Сосед – Иван Кураков у себя на подворье столярил: гнул «дуги», полозья на сани – ремонтировал колёса (менял спицы и втулки). Со временем стал делать «ходки» и «дрожки» и прослыл неплохим тележным мастером. Но по необходимости по прежнему делал Тимофею заготовки для хомутов. Так за время «НЭПА» они сколотили не плохой «капитал» – а если говорить серьёзно – денег хватало и на семью и на «чёрный день» припасли. Но всему хорошему приходит конец. Власть – поняв, что народ стал жить лучше – решила придавить налогами. Помимо «патента» – купленного у государства теперь надо было платить налоги. У государства после гражданской войны не было денег в казне. А «НЭП» дал возможность людям зарабатывать и тратить деньги. А раз у народа есть деньги – надо их у него отнять, обложив непосильными налогами. На этом закончилась Новая Экономическая Политика или попросту «НЭП». Явились и к ним на хутор «фининспектора» – все кожанках с портфелями. Пересчитали – у кого, что есть и какой налог должны платить в казну. Тимофею насчитали столько! что «прибыли» – ему оставалось столько – сколько стоит пучок сена, заложенный в загривок хомута. Дали месяц сроку на уплату налогов и предупредили – кто не заплатит вовремя, у того опишут имущество и продадут «с молотка» в счёт уплаты налогов. Тимофей с Иваном просидели всю ночь, обдумывая ихнее положение, и пришли к выводу: Надо избавляться от готового товара, всего оборудования и материалов и уходить из хутора. За неделю они распродали всё, что было можно по низким ценам. Но все же выручили неплохие деньги. Собрали пожитки, погрузили на повозки домашний скарб, и ночью бросив дома, уехали с семьями в сторону города Шахты. В то время на шахтах можно было затеряться – ведь там работал народ в основном приезжий. Кто – то думал заработать, кто – то был не в ладах с законом. Добравшись до города – они сняли жильё. Тимофей, снял приличный домик в шахтерском посёлке, и Агафья стала налаживать быт. Но в городе ей не нравилось – повсюду лежал слой угольной пыли. Ни постирать тебе – ни бельё развесить! Чуть дунул ветерок, и белье становилось серым – впору опять перестирывать. Катюша, выйдя во двор погулять – через пять минут превращалась в чумазую замарашку. Иван Кураков хоть и снял дом в центре города – так же страдал от вездесущей угольной пыли. Жена не успевала обстирывать четверых детей и жаловалась Агафье на своё житьё. Так прожили зиму… и весной – когда начал таять снег и по улицам потекли чёрные ручьи. – Они не выдержав – собрали вещи, сели с детьми в поезд отправились в центральную Россию. В Тамбовской губернии – они, имея на руках неплохой капитал, обзавелись хозяйством и потихоньку стали привыкать к новым условиям жизни. Дети подросли и пошли в школу. Катюше учёба давалась легко и начальную школу она окончила с «отличием». Тимофей работал на фабрике шорником – сшивая и перешивая кожаные приводные ремни, а в свободное время, как и прежде, делал на заказ хомуты и конскую сбрую. Агафья занималась домашним хозяйством и огородом. Иногда собравшись все вместе за ужином, вспоминали свой хутор. Им хотелось вновь побывать в родных местах, постоять на крутом берегу Дона – услышать милые сердцу донские напевы…

15. – Так в мечтах о возвращении в донские края они прожили в Моршанске до конца тридцатых годов. А в сорок первом, 22- июня по радио объявили о нападении на нашу страну немецко-фашистских захватчиков. Без объявления войны, не смотря на подписание пакта о ненападении, немецкие войска перешли нашу границу. Началась Великая Отечественная война. Тимофей услышал о начале войны из речи И. В. Сталина, которую транслировали по радио. Напротив «пожарки (пожарной части)», на фабричном дворе, висел репродуктор. Предупрежденные заранее работники фабрики собрались в назначенный час вокруг столба, на котором висел репродуктор. И вот из репродуктора послышался голос Сталина: « Граждане и гражданки…» из речи Сталина стало ясно, что началась война и объявлена всеобщая мобилизация мужчин призывного возраста. Для защиты нашей Родины от фашистских захватчиков, несущих смерть и разрушения по нашей земле. Тут же на фабричном дворе прошёл митинг. А сразу после митинга, приехавшие работники военкомата и райкома партии уже принимали заявления от добровольцев, решивших сейчас, сиюминутно – встать на защиту наших рубежей. Ни кто тогда и подумать не мог, что эта война будет такой долгой и кровопролитной. Тимофей не был в числе добровольцев, хотя прекрасно понимал, что ему тоже предстоит повоевать. Из сводок «Сов-информ-бюро» было ясно, что, не смотря на героизм наших бойцов и командиров, наши войска несут огромные потери и отступают перед натиском врага, и враг продвигается вглубь нашей страны. К ноябрю 1941 года немцы были уже под Москвой, где на защиту столицы нашей Родины встало все население Москвы и Подмосковья. Вновь, как при «Минине и Пожарском» появилось «Народное ополчение» – рабочие встали на защиту столицы. И не только рабочие: в Народное ополчение шли инженеры и учителя, доктора наук и их студенты. Все встали на защиту Москвы. Женщины, до войны, не державшие в руках лопаты – рыли траншеи и противотанковые рвы. Дети дежурили на крышах домов, вооружившись железными клещами и ведрами с водой и песком, тушили зажигательные бомбы. И гибли во время налетов немецкой авиации. Разве мог Тимофей, прошедший первую Мировую и гражданскую войны, спокойно жить и работать? Нет, не мог. Он пришел к военкому и сказал: сшивать ремни может любая женщина, а моё место там на фронте! В тот самый момент, когда Тимофей находился в кабинете военкома, завыла сирена – это была первая воздушная тревога, немецкие самолеты прилетели бомбить железнодорожный мост недалеко от ж.д. станцией «Коршуновка». Было слышно как зенитные орудия, установленные для защиты моста, открыли огонь по немецким самолетам. Не ожидая такого отпора, немецкие лётчики сбросили бомбы, и ушли на запад. Бомбы не причинили ни какого вреда самому мосту. Но одна бомба угодила в пожарный пруд Коршуновского литейно-механического завода, подняв в воздух огромный столб воды и побив осколками стекла в окнах механического цеха. Слава Богу – обошлось без жертв. Военком, так же прошедший две войны понимал, что удержать Тимофея в тылу просто невозможно, и он принял от него заявление с просьбой отправить его на фронт. Через два дня принесли Тимофею повестку и он, попрощавшись с Агашей и дочкой, которая стала совсем взрослой, обнял и поцеловал их на прощанье. Как в старые времена перед разлукой, присели «на дорожку» по русскому обычаю, и Тимофей наказав Катерине, помогать матери и не оставлять ее одну, с её больным сердцем, обнял ещё раз жену и дочку. Вместе дошли до военкомата, где уже урчала, и покашливала мотором полуторка. В кузове сидели на дощатых скамейках человек десять таких же добровольцев, с вещмешками и котомками. Вышедший из военкомата молоденький лейтенант сделал перекличку, сел в деревянную, обшитую жестью кабину грузовика, и машина, скрежеща коробкой передач и подвывая задним мостом, покатила из города. Выехали на большак и через час езды, свернули на проселочную дорогу, ведущую в большое село Карели. Там у здания сельсовета их дожидались сельские добровольцы. Играла гармонь, кто- то из провожающих приплясывал, толи чтобы согреться на холодном ветру, толи им было весело от выпитого за прощальным столом крепкого самогона первача. Покидав в кузов вещмешки, ребята добровольцы распрощались с провожавшими их женами и матерями, обнявшись на прощанье с отцами и младшими братьями, быстро попрыгали в кузов, и полуторка двинулась из села в сторону Рязани. А над сельской церковью, с колокольни ещё долго слышался прощальный колокольный звон…..