Чтобы что-то вспомнить – надо это пройти

Естественно, я бы не взялся за обсуждение этого праздника и, связанных с ним нюансов, но одним из главных его моментов – есть – применение тыквенных «голов» с огнем внутри для устрашения, увеселения и т. п., участников празднества…И вспомнил я один случай из личной жизни. Давно это было, но помню, как будто это было вчера:…

Повторяю – ни о каком там хеллоуине мы тогда понятия не имели. Мы – это пацаны 9-го участка (ныне улицы Горького) села Слободзея (ныне это

город), что раскинулось на левом берегу Днестра, в 10 километрах от города Тирасполя. Кстати и в то время, Слободзея была самым крупным селом Советского Союза, имея под 20 тысяч жителей. Прекрасное место и прекрасное село. В нем было тогда 11 колхозов…И вот именно в одном из них, Это и случилось…

Прошло всего три или четыре года, как закончилась война. В селе не было электричества, не было дорог, да многого чего не было, а люди работали, поднимали разрушенное хозяйство, сцепив зубы и, невзирая ни на что…А еще были мы – пацаны, пережившие войну, в том числе три года фашистской оккупации и страшный послевоенный голод…Три года мы вообще не выходили на улицу. Ночью – понятно, комендантский час, а днем – выйдешь на улицу – тут же можешь иметь неприятности – в лучшем случае побьют или заставят что-то делать, а в худшем – заберут куда-то, с концами…Поэтому, после войны, мы тянулись друг к другу. Каждая улица имела несколько мест «сбора» и одно из них – главное, куда собирались все, кому положено и каждый день…»Кому положено» – это те (из мальчиков), кто публично выполнял три условия: Переплывал Днестр, мог кататься на велосипеде и…курил…Поэтому, на место сбора приходили не все ребята с улицы, а только избранные по вышеуказанным условиям…Шла естественная ротация – старшие куда-то уходили (ФЗО, армия и т. п.), младшие подрастали и пополняли ряды уличной команды…В то время улица была настоящей школой, это в наше время, школа стала улицей…Наша улица была престижной, на ней располагалась центральная усадьба колхоза им. Молотова и проезжая часть была подсыпана гравием. Так как на соседних улицах, в непогоду была непролазная грязь, то многие люди предпочитали ходить именно по «колхозной» улице.

Я не помню, кому пришла эта идея, среди нашей команды…Дело было поздней осенью, где-то в конце октября. Так как в селе не было электричества, то ночью, при пасмурной погоде, в трех шагах уже ничего не было видно. Мы собирались на «улице» при любой погоде. Главным местом сбора у нас была канава, напротив конторы колхоза. Каждый раз команда придумывала что-то новое, интересное. Так и в тот раз – решили назавтра сделать мелкую пакость и напугать кого-нибудь светящимся «кабаком» – тыквой. Просто напугать и все. Были конкретные предложения по нашим общим «обидчикам», но они были отвергнуты старшими ребятами, поэтому решили напугать того, кто попадется…Леньке Шумейко поручили «позаимствовать» две больших тыквы у его соседки – бабы Лены, Андрею Бочару – найти четыре свечи, Андрею Димитренко- принести пол литра керосина, спички- каждый имел свои…Гриша Димитренко, как наш главный, пообещал вырезать из тыкв, соответствующие «устрашающие» физиономии. Проведение акции наметили на завтра…

На следующий день, как стемнело, собрались на месте сбора, проверили исполнение данных вчера поручений – все было исполнено в точности…Определились что, где и как и – Кто, когда и где – будет делать.

Место нашего сбора, как я сказал, находилось напротив колхозной конторы, на другой стороне улицы. Метрах в двадцати, между нами и конторой, стоял старый колодец. Его вырыл еще прадед моего прадеда, (я уже сам прадед, а колодец так до сих пор и действует). И- вообще, вся колхозная усадьба – это бывшая усадьба моего прадеда Еремея, отнятая властью при его «раскулачивании» в 1929 году… Возле колодца, вдоль улицы, лежало большое бетонное корыто, из него поили лошадей.

Это место мы и решили использовать для «страшилки»…По сценарию: – На колодезном срубе устанавливаются две тыквенные головы- ужастики. В них с обеих сторон, воткнуты палочки для управления поворотами «голов», с помощью длинных нитей…Четверо «огневиков», с пузырьками, наполненными керосином, должны были спрятаться за корытом, с обеих сторон…Как сильней стемнеет, вовнутрь каждой тыквы вставляются по две свечи, зажигаются и устанавливаются на срубе колодца. Причем «лицом» поперек улицы, людям, идущим сверху и снизу по улице – их, в принципе, не видно. При появлении подходящего «объекта» для испуга, тыквы, с помощью ниток, поворачиваются в его сторону, а если он, все-таки подходит к ним, то в дело вступают «огневики» – они набирают в рот керосина, с силой разбрызгивают его вверх, одновременно поджигая эту смесь спичкой…Получается четыре огромных огненных облака…Все это вместе – горящие глаза тыкв, огненные облака – способны обеспокоить или напугать любого…Так и получилось в тот раз, но не так, как мы планировали…

Мы знали, что в такую темень, из соседних потребителей воды, к колодцу никто не пойдет…Ждали кого-то проходящего, то есть чужого, не с нашей улицы…

Уже стих ветер, темень такая, холод, свечи скоро перегорят, а никто не идет! И так, казалось, будет бесконечно…И вдруг – громкое покашливание и звон пустого ведра! Кто-то идет к колодцу! Когда он приблизился на достаточное расстояние, мы сделали все, как было спланировано, две огромных «улыбающихся» тыквы повернули навстречу и сделали залп «огнеметов»…Жалко не было тогда ни видео, ни фотоаппаратов – было бы что оставить истории и местным органам НКВД…Через несколько секунд что-то тяжелое упало в темноту, загрохотало по гравию полетевшее ведро, а еще через несколько секунд, то, что упало, сперва выпустило газы, потом выдало многоэтажный мат, а в конце – завопило на всю улицу: «Рятуйтэ, люды добрии!»…

Мы сами остолбенели, не ждали такого эффекта, тем более, тот, кого мы до полусмерти напугали, судя во воплю, был наш сосед через дорогу, дед Максим…Это была легендарная для нашей улицы личность. Он работал бригадиром бригады плотников в колхозе, ничем особым не выделялся, кроме патологической хитрости и жадности, а также ненависти к нам, соседским пацанам, может потому, что сам не имел детей…Ему, чтобы придти на работу – надо было пройти всего двести метров вверх по улице, а вместо этого – он шел через наш огород, потом по меже между огородов двух улиц, а потом – заходил на территорию колхоза с задней стороны…То есть путь у него шел буквой П, в три раза дальше, чем по улице, но зато пока он шел, наполнял карманы с соседских садов – где груша, где яблоко, абрикос или орех. Что-нибудь – да сорвет…Но в этот раз речь идет не о его «достоинствах», о которых можно повесть написать, а о том, что напугали мы именно его в ту ночь. Пока он там приходил в себя, мы убрали все «вещдоки» и наблюдали из зарослей, что будет дальше, так как домой нам сразу было бежать нельзя… – Могли заметить…

Очумелый дед Максим побежал в контору – она рядом, телефона там тогда еще не было, ближайший телефон был только в войсковой части, это через соседнюю улицу, напрямую – километр, не более. Дед послал дежурного по конторе к военным, чтобы позвонить кому-нибудь, что у нас какой-то десант или банда, или еще что-то, он не знает. Но все, мол, страшно и все горит. Дежурный побежал в часть, а дед Максим – к пожарникам…Пожарники в колхозе – особая каста. Пароконная повозка, – на ней ручная помпа с пожарным шлангом, деревянная бочка, несколько конических ведер для забора воды, пожарный колокол и четыре «бойца» – вот и вся пожарная команда. Работали они по двое, через сутки…Днем (это надо было видеть) они с утра до вечера играли в домино…Под большой деревянной пожарной вышкой, был намертво вкопан массивный деревянный стол, он, тот стол, наверное, на палец ежедневно входил вглубь земли, от ударов костяшками по нему пожарников и их партнеров. Играли только на вино. Две пары пожарников так «сыгрались», что победа над ними кого-то из посторонних, сегодня приравнивалась бы к чемпиону страны, а то и выше…

Пока дед Максим будил пожарников, пока они все вместе запрягали лошадей и пытались прокачать помпу, пока подъехали к колодцу – прошло время…

В это же время, дежурный из колхозной конторы добежал до войсковой части, попросил телефон и начал звонить в отдел НКВД; дежурный по части, услышав что-то про огонь, бандитов или диверсантов, по тревоге поднял оперативную группу, а так как пошел сильный дождь, то группа выехала на «амфибии», машина такая, вездеход, для перевозки пехоты…

Через несколько минут, дежурная группа была у нашего колодца, там, под дождем, они обнаружили пожарную повозку, с пожарными и дедом Максимом. Обозленные ночной тревогой и холодным дождем, солдаты накинулись на них, посчитав за диверсантов, поколотили их, связали, бросили в амфибию и привезли в часть, надеясь получить какие-то поощрения назавтра…Побитые колхозники до утра пробыли на гауптвахте, пока не приехала группа из НКВД…Ну, потом разобрались, кое-кому еще «добавили» и разошлись…Когда солдаты уехали, мы тоже разошлись по домам, поклявшись держать все в тайне. Тыквы мы забросили на дно большой воронки от авиабомбы, там заросли, грязь, – никто не найдет, сильный дождь с ветром, стер все возможные следы…

Но все оказалось намного сложнее…Когда в контору колхоза приехал уполномоченный НКВД, начал разбираться, к нему пришла баба Лена, та у которой мы «одолжили» две тыквы. Она была из тех старых «активистов-сексотов» и заявила, что видела кого-то у колодца ночью, когда огонь горел, но у неё зрение слабое и она точно не может сказать, кто это был…Привезли из района собаку-овчарку, но она не смогла взять след, по причине дождя и большого их (следов) количества…Я и сегодня уверен, если бы та бабушка узнала, что именно мы «одолжили» у неё тыквы – она бы до Берии дошла…

Вот такой был у нас хеллоуин…А знаете, многое в этом мире взаимосвязано, невидимыми нитями, и я бы нисколько не удивился, если бы вдруг, через столько лет, узнал, что мы ставили те тыквы, именно в день этого праздника, сами даже не подозревая об этом…И еще – дед Максим попал в ночной переплет совершенно случайно: накануне в колхоз привезли жеребца-производителя, стоил он больших денег и требовал особого ухода. Конюх, которому был поручен за ним уход, буквально жил вместе с жеребцом рядом, в конюшне. В ту ночь, он попросил своего родственника, того самого деда Максима, подежурить за него до полуночи, какое-то дело было важное у конюха дома. Дед согласился, потом пошел к колодцу, чтобы принести воды для того жеребца, а в итоге получил…хеллоуин…по полной программе…Признаюсь – и у нас, ребят, с тех пор, как-то пропала охота пугать кого-то горящими тыквенными головами.

Мужской стриптиз

Есть такая простая полевая работа – снегозадержание. В сухих степных зонах на нее обращают особое внимание, так как если ее не проводить вовсе или делать не вовремя, весь снег сдует в балки, и зимней влаги полю не видать. А весны там сухие, да и лето тоже. Так что зацепить снег надо обязательно – в начале или хотя бы в первой половине зимы. Если есть снег, конечно.

В принципе работа не сложная. Трактор ДТ-54 легко тянет на пятой передаче так называемый «снегопах». Это две вертикальные спаренные металлические ленты, пересекающиеся спереди. При проходе агрегат образует снежный «бугорок». С покрытого такими бугорками поля снег уже не сдувается, а, наоборот, постепенно заполняя пространство между ними, закрывает поле целиком. Основная проблема при снегозадержании, как ни странно, – зима. Тем более, такая холодная, как в Казахстане.

Расскажу один случай, прямо связанный с этой простой работой. Было это более полвека назад. Группе из восьми трактористов при четырех тракторах было поручено закрыть снег на нескольких дальних от колхозной усадьбы полях. Так как посевные площади у колхоза превышали по размерам территорию любого молдавского района, то гонять трактора на снегозадержание из села при коротком световом дне было неразумно, и наша группа переезжала с места на место. С нами была стандартная целинная передвижная будка – обычный двухосный вагон на полозьях, цистерна с горючим и бочка моторного масла. Вообще-то, бригадная будка была не просто обыкновенным вагоном без колес. Их специально выпускали для размещения полевых передвижных бригад. В ней слева находилась клетушка для бригадира, в центре – микрокухня, справа – жилая комната в 8 вагонных полок.

При площадях в десятки тысяч гектаров бесполезно было строить капитальные полевые станы. Они были только там, где оборудовались механизированные зернотока, капитальные кухни и комнаты отдыха. Но для отдаленных полей или разовых работ использовались передвижные полевые вагоны. Да и мы на одном месте долго не задерживались. Посеяли, вспахали или убрали в одном «куту» – перебазировались дальше. И так весь полевой сезон.

Место, куда мы переехали в этот раз, находилось в центре нескольких полей, и, судя на нашей производительности, работы там было дня на три-четыре. Это по расчетам наших командиров. Исходя из них, нам оставили хлеба, сахара, мяса и масла – поставили задачу и отправились на другие участки.

Старшего у нас не назначали из-за принципа, так как все восемь были примерно одинакового возраста – от 17 до 19 лет. На каждом тракторе – по два тракториста Специально для подмены. Дело в том, что если выезжать на работу из села, то можно делать скидку на погоду – при морозе больше 25 градусов или сильном буране оставались дома. А когда ты постоянно в поле, то на погоду уже не смотришь – не будешь же сидеть и ждать ее. Это хорошо понимали и мы, поэтому работали практически каждый день, стараясь быстрее закончить, чтобы заскочить на день-два в село, отогреться, помыться и ехать дальше.

Несмотря на простоту задания, работать в тех условиях, какие доставались нам, было сложно. Тракторы типа ДТ (54, 74) никакого обогрева не имели. Дребезжащая не утепленная кабина продувалась так, что в ней было холоднее, чем на улице. При морозе более 20 градусов в кабине долго не выдержишь. Раз в полчаса выскакиваешь на ходу и бежишь рядом с гусеницей. А иногда, чтобы пощекотать себе нервы, бегаешь вокруг несущегося на пятой скорости трактора. Слегка разогревшись, на ходу взбираешься в кабину.

Сменный период – 2 часа. Ровно через это время подъезжаешь к будке, меняешься с напарником – он в кабину и на поле, ты в будку к печке. В углу спальной комнаты была установлена заводская чугунная печка-буржуйка Ни дров, ни угля у нас не было, поэтому клали на печную решетку жестянку, в нее насыпали землю, обливали соляром и поджигали. Печка почти всегда была красной от жара, так как стены вагона, хоть и специального назначения, не были рассчитаны на зимнее время и промерзали насквозь.

У одного парня в первую ночь даже волосы за ночь примерзли к стене – поленился повернуться головой к теплу. Печка, конечно, тоже была проблемой. Плеснешь соляркой – горит минут пять и постепенно нагревается докрасна. Если не плеснешь, – все, печка мертва, и будка мгновенно остывает.

Нашлись как-то у нас Кулибины, приспособили бочку солярки на крыше, от нее трубку медную с краном провели к печке. Днем, пока все бодрствовали, горело нормально. А ночью трубка разогрелась и загорелась во всю длину – чуть будку не спалили, да сами не изжарились. Снова перешли на проверенный способ: плеснул – горит. Весь вопрос в том, кто плескать будет? Днем, кто ближе, тот и подливает, а ночью все проснутся и лежат, замерзают, но встать и подлить солярки никто не хочет. Когда температура станет минусовой, кого-то «нечаянно» толкнут. График дежурств ничего не давал, поэтому искали всевозможные способы, чтобы поддерживать огонь.

Первые два дня на новом месте были морозными, но тихими, поэтому долгими зимними ночами ходили за 4 километра к железнодорожному разъезду и тащили оттуда сломанные деревянные щиты, которые в свое время служили для целей снегозадержания. Делалось это добровольно. Две пары играют в карты, две пары наблюдают. Пара, проигравшая три раза, отправляется за щитами, затем цикл продолжается.

У меня первые дни на новом месте начались с неприятностей. Традиционно во время полевых работ я собирал свои промасленные брюки и пиджаки, нанизывал их на проволоку и опускал в цистерну с дизтопливом «откисать». Потом я их отжимал в ведре с бензином и окончательно полоскал водой. За несколько дней до этого я как раз и опустил все свои вещи в цистерну. Думал, завершим работу, приедем в село – и там закончу стирку. Но случилось непредвиденное. Где-то на третий день наше центральное МТСовское начальство, связавшись с бригадиром, прислало откуда-то трактор, который утащил нашу цистерну с горючим в другой колхоз. Уехали все мои «откисавшие» вещи. Я как раз был в поле, а больше никто об этом не знал, так как загрязнять цистерну подобными вещами запрещалось.

Но то, что пропали мои вещи, было лишь цветочками. Получив информацию, что мы сегодня-завтра здесь все закончим, забравший цистерну, практически оставил нас без горючего, без работы, да и без тепла, как выяснилось позже.

Дело в том, что из-за холода заправлялись только тогда, когда баки пустели. Заливать ведром солярку на морозе – мало приятного, поэтому мы растягивали межзаправочные сроки до максимума.

Трактористу, увозившему цистерну, надо было нас хотя бы предупредить, чтобы мы заправились. Нам же предстояло не только закончить поля, но и перегнать трактора за 20 километров. Вечером, узнав о цистерне, никто кроме меня, не расстроился. Был обычный коллективный ужин, и все шло, как обычно.

Я проснулся часов в шесть, спали мы, не раздеваясь, слез с полки, надел бушлат, растопил печь. Что-то непонятное угнетало. Стало как-то теплей, тихо и абсолютно темно. Лег, полежал еще часа два – темно. Уже восемь – темно. Стало не по себе. Разбудил напарника, Генку. Слушай, говорю, девятый час, а темно, нам же выезжать надо.

Генка встал, оделся, пошел к двери и толкнул ее ногой. Дверь отозвалась каким-то необычным глухим звуком Засветили фонарь и поняли, что мы закупорены снегом до крыши, а может, и выше. Вечерняя поземка, видимо, переросла в буран.

Ну, бывает. Это не вызвало у нас особого беспокойства. Начали искать способ выйти на улицу. Выдавили окно в бригадирской комнате, пробились через снег наружу. Открывшуюся картину надо было видеть! Наша будка представляла собой огромный снежный холм с двухметровой шапкой. Трактора мы оставили в ряд возле будки. Куда там! И они были погребены под одним огромным сугробом. А у нас на всех одна штыковая пожарная лопата.

Кое-как откопали то место на крыше, где у нас в мешке хранилось мясо. Ни мяса, ни мешка Или лисы, или волки поработали, когда снежный покров сравнялся с крышей. А буран рвал и метал. Темень, как ночью. Мороз, снег, ветер, рвущийся в разных направлениях.

Мы с Генкой влезли обратно в будку и объяснили ребятам ситуацию. Веселого было мало. Горючего практически нет, из еды – одна булка хлеба на восьмерых, граммов двести масла, да с килограмм сахара и пачка чая. Общество решило, что ничего страшного нет, буран до вечера стихнет, утром откопаемся, заведем хотя бы один трактор и поедем в село. Съели половину того, что было, и залегли спать, надеясь, что утро вечера мудренее.

А страшный буран бушевал восемь дней… На шестой у нас кончилось горючее. Что можно было слить из больших тракторных и малых бензиновых бачков для пусковых двигателей, было слито и сожжено в печке. Были у нас большой алюминиевый чайник, да кастрюля на ведро воды. Она не помещалась на маленькой печке с торчащей вертикально трубой, поэтому кипятили воду в чайнике, а в кастрюлю набирали снег и ставили рядом с печкой – так он быстрее превращался в воду.

Несколько дней мы только на воде и жили. По возрасту, повторяю, мы были примерно одинаковы. Все восемь ребят – из разных мест Союза, и если соединить наши родные края по карте условной линией, то получилась бы красивая дуга: от моего Тирасполя через Хмельницкий, Гомель, Москву, Владимир, Горький и до Алма-Аты. Из-под Алма-Аты был у нас Сашка Бондарев, округлый такой парнишка, с полукитайским лицом, гибкий, как гуттаперча, хитрый и изобретательный. Он где-то лет с двенадцати несколько сроков скитался по лагерям и тюрьмам, имел определенный опыт общения, но не был озлобленным и жестоким, а остался таким, каким создала его природа. В раннем детстве скитался по восточным детдомам, а так; как жизнь там была не лучше лагерной, то больше предпочитал последнюю. Пришел он к нам в бригаду недавно, летом. Прибыл с новым трактором из МТС, раньше работал в другом колхозе.

Ребята встретили его настороженно, как блатного, но после одного случая сразу признали. Дня через два после его появления двое ребят полезли в его трактор (новый все-таки!) с целью изъятия какого-то нужного инструмента. Их крики разбудили ночью всю бригаду. Один из «грабителей» залез рукой в ящик для инструмента, (а ящик был высоким, где-то полметра), нащупал там какой-то жгут или кабель и подумал, что это новый заводной шнур для пускача. Но когда он вышел на лунный свет, – в его руках извивались несколько небольших змей.

«Вор» заорал так, что все подумали о самом худшем – кого-то убили. Ну, утром посмеялись, а воровство в бригаде как рукой сняло. А то бывало так: потеряет кто-то, к примеру, ходовой ключ и старается украсть его у другого, а другой у третьего и т. д. Потом очередь опять дойдет до первого. И снова воровство идет по кругу. Так могло продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь из трактористов или сам бригадир, не выпишет такой ключ, или что-то другое на складе, привезет в бригаду и разорвет воровское кольцо.

Сашка ничем особым не отличался, иногда «чифирил» потихоньку, ловил, как сегодня говорят, «кайф» и тогда мог что-то выкинуть. Соберет несколько степных гадюк, вырос-то он в Средней Азии, умел с ними обращаться, заложит за пазуху, а потом подойдет к полевому стану, обычно во время приема пищи, вытащит из-за пазухи клубок и бросит под стол. Вся бригада – врассыпную. А он хохочет: «Да они же безопасные, я им жало повырывал». Это не очень нас убеждало, змея есть змея, поэтому Сашку потом догоняли и учили уму-разуму.

Так вот, в то время, когда мы были замурованы под снегом, без пищи и курева, а потом и без тепла, моральной опорой для всех стали балагур Сашка и моя гармонь, с которой я никогда не расставался.

Рациональный Сашка на второй же день заточения сам предложил, и сам разделил на восемь частей остатки хлеба, масла и сахара. Как степной житель, он знал, что буран может дуть и неделю и десять дней, поэтому предупредил, что нам рассчитывать надо только на самих себя и на то, что у нас осталось. Он же заявил, что главное – у нас есть вода, значит, жить будем.

На кухне были сложены какие-то пустые мешки, из которых мы вытряхнули еще с килограмм перлово-мучно-макаронной смеси и также поделили сразу на восемь частей. Сашка предложил крупу не варить, а жевать со снегом, запивая кипятком, так же поступать и с сахаром. А чай, его вожделенный напиток, он тоже разделил на восемь частей, но никому не дал. Каждый день мы закручивали в носовой платок одну из порций, и окунали этот узелок в свои кружки в течение дня. К вечеру цвета уже не было, но все равно это было лучше, чем просто вода.

Фонарь у нас погас. Отрыли окна с одной стороны, их мгновенно занесло снегом. Мы отрывали в другом месте, и так целый день. Ночью шли истории и анекдоты. Все, что кто знал, было выложено на алтарь поддержки. Некоторые ребята первые дни ругали начальство, бригадное и МТСовское, и обещали им всякие кары. На это Сашка однажды заметил, что надо сперва выжить, затем отсюда выбраться, а уж потом разбираться с кем-либо. Ведь они просто не знают, где мы и что с нами.

Обидно, конечно, – в нескольких километрах железная дорога, до МТС где-то 10–12 километров. Жизнь рядом, а не достанешь. Идти пешком в такую погоду нельзя – верная смерть, а трактора наши с пустыми баками, да и куда сейчас проедешь?

И ребята не сдавались. Мы перепели под гармонь все, что знали, по десятку раз. Старались, чем угодно, убить время, играли в карты, загадывали загадки, делали, что только могли, чтобы отвлечь себя от плохих мыслей. Особенно тяжело стало на восьмой день, когда топить нечем было. Не помогали борьба и физзарядка, никто не вылезал из-под одеял, да и одежонка у нас была скорее осенняя, чем для такой зимы.

Дело могло кончиться нервным срывом – если не у всех, так у некоторых. И тут опять Сашка выручил. На глазах изумленных ребят он начал раздеваться. Догола. Такой своеобразный мужской стриптиз. Обычно он ходил весь застегнутый в любую погоду, а тут разделся перед всеми. Когда в будке ледник, ты лежишь под кучей тряпок, а тут перед тобой стоит голый и улыбается, это действует.

Сашка начал принимать различные позы, поворачиваясь медленно кругом и показывая себя. А показывать было что. За годы отсидки в разных лагерях ему покрыли татуировками все тело, кроме лица. Все, что у него торчало, тоже было покрыто довольно высококвалифицированными рисунками со смыслом, в каждом его месте и в движении. На конце того, что бывает только у мужчин, красовалась жирная зеленая муха, поверх которой овалом было написано «цэ-цэ». Это было так неожиданно, что ребята начали вскакивать с полок, подходить к Сашке поближе, чтобы рассмотреть его прелести в деталях. Творилось что-то непонятное, хохот, крики, объятия, толчки, а он стоял почти синий, маленький такой колобок, и улыбался.