Пепел крестьянской Души

Не доезжая деревни Зорьки, которая на карте волости появилась в 1910 году, Василий услышал конское похрапывание, раздающееся сзади. Он оглянулся, однако преследователей не заметил. В этот момент, Букет вдруг прижал уши, радостно замахал хвостом и стрелой помчался в обратную сторону. «Чо это с ним? Может, кто знакомый едет?» – подумал Василий и попробовал свернуть с санного пути на обочину, чтобы пропустить ездовых. Но быку его затея не понравилась, он никак не реагировал на старания хозяина. Ему явно не хотелось залезать в сугроб по самую грудь. Василий соскочил с дровней, зашёл к Бурану спереди и с силой потянул его за рог вправо. Но здоровенный бык стоял как вкопанный. «Вот глупое животное, неужели тяжело уступить дорогу своему собрату?» – произнёс Василий, но применять меры физического воздействия к единственной тягловой силе в семье не стал. Вскоре из-за поворота на полной рыси выскочил Воронко, запряжённый в кошёвку, и стал быстро приближаться. «Конь ты мой верный, друг ты мой родной, каких подонков ты теперь возишь?» – успел подумать Василий, как произошло неожиданное. Бежавший со всех ног впереди Воронко и повизгивая от счастья, что в этом лесу встретил знакомого ему с детства коня, Букет вдруг остановился перед самыми дровнями, сел на задние лапы и громко залаял. Воронко резко затормозил, встал на дыбы и мощно заржал. От внезапности, трое сидящих в кошёвке, кубарем выкатились из неё и зарылись в снег лицом. И лишь Зайчиков, который держал в руках вожжи, удержался и распластался поперёк кошёвки. Заметив Губина Василия, он смачно обложил его матом и со злостью выкрикнул: «Ты что, колчаковский прихвостень, заснул что ли? Убирайся с дороги, а то я из твоего быка тушу мяса сделаю!». В то время, когда он орал на Василия, а попутчики отряхивались от снега, Воронко, причмокивая губами, подошёл вплотную к молодому хозяину и протянул голову. Василий погладил коня и тихо сказал: «Потерпи, дружок. Скоро я тебя заберу». Он ещё не знал, как это сделает, но был твёрдо уверен, что это произойдёт.

Первым не выдержал сцены встречи жеребца со своим хозяином Зайчиков. Он выпрыгнул из кошёвки, подбежал к Василию, оттолкнул его, схватил за удила Воронко и с силой стал тянуть за собой. Не остались в стороне и его сопровождающие – Горшков, Живописцев и Зверин. Один из них ударил кнутом Воронко, а второй наотмашь опустил рукоятку нагана на голову Василия. Воронко встрепенулся, свернул с санного пути и стал прыжками пробивать себе дорогу в глубоком снегу. К этому времени к затору на трёх подводах подъехало десятка полтора красноармейцев под началом райпродкомиссара Короткова и уже по проторённому пути объехали упрямого быка. «Мы ещё с тобой встретимся, колчаковский каратель», – пригрозил Зайчиков и запрыгнул в кошёвку. «Придёт время, встретимся обязательно. Но только один на один», – выкрикнул молчавший до сих пор Василий. Букет бросился было вдогонку за Воронко, но поняв, что его хозяин едет на быке, развернулся и сходу стал с повизгиванием лаять на Бурана. «Лай, не лай, Букет, а Буран никогда не станет Воронко и не побежит также скоро», – произнёс в слух Василий. И тут он почему-то вспомнил глаза Полины, хотя в последнее время её образ никогда и не покидал его воображение. Но сейчас он вспомнил именно глаза девушки. «Какие они у неё бездонные, словно мир вселенной. А искорки, как звёздочки на небе. Сколько в этих глазах спокойствия и теплоты. Как жаль, что я её увидел в такое тяжёлое и смутное время», – подумал Губин-младший и грустно улыбнулся.

Четыре версты от Зорьки до Большого Пинигино он полз не меньше часа. Не доезжая до поворота в деревню саженей сто, Василий услышал шум голосов, ржание лошадей и металлический набат как при пожаре. «Чо там случилось? Неужели пинигинские мужики продотрядовцев в деревню не пускают?» – подумал он и невольно рука потянулась за кнутом. Выехав на чистое место и повернув налево, он не сразу смог разобраться в происходящим впереди. Не менее сотни мужиков и молодых парней, сидя на вершне лошадей, размахивая кнутами и громко выкрикивая какие-то слова, кружились вокруг обоза продотрядчиков и не давали им возможности вырваться из живого кольца. Василий подъехал поближе и остановился. Сквозь редкие просветы между снующими по кругу конными, в середине обоза продотрядовцев он заметил кошёвку, на которой во весь рост стояли волостной милиционер и представители тройки. А сопровождающие красноармейцы, прижавшись друг к другу и держа винтовки наизготовке, с четырёх сторон прикрывали их от возможного нападения. Стараясь перебить гул голосов, председатель тройки Горшков не кричал, а визжал: «Граждане Большого Пинигино и других деревень, мы прибыли к вам от имени и по поручению советской власти, для того, чтобы помочь закончить выполнение продразвёрсток. Ваши хозяйства медленнее всех остальных деревень Большесорокинской волости сдают на хлебоприёмные пункты зерно прошлых урожаев и нынешнего. Из-за вас волость является отстающей по всем показателям во всём уезде. Партия коммунистов и советская власть не могут допустить такого безобразия. Мы вынуждены будем принимать самые действенные меры, вплоть до карательных, в отношении тех хозяйств, которые прячут от власти зерно, муку и фураж. Советская власть не потерпит контрреволюции в сибирской деревне!». Из толпы вышел широкоплечий, с окладистой бородой, мужчина, в котором Василий узнал своего дядьку – Семена Матвеевича, и остановился напротив кричащего Горшкова. Гул голосов стих и он произнёс: «Вы, товарищи коммунисты, не только продовольственное зерно уже забрали, но и семенное выгребли из амбаров. Чем теперича мы будем засевать поля весной? Вашими сказками о счастливом будущем? Как оно может стать счастливым, если семьи свои нам кормить нечем будет? Не дадим больше ни зернинки вам. А если попробуете силой взять, защищаться будем». «Это бунт! Вы враги советского народа! Я всех зачинщиков бунта под трибунал отдам! А ну, очистите продотряду дорогу! Где председатель сельского совета? Почему я его не вижу?» – вновь завизжал Горшков. Рядом с Семеном Матвеевичем встал Кирпичёв Игнат, глава сельской власти, и заявил: «Ты, товарищ Горшков, не ори на мужиков. Криком дело не решишь, а только испортишь. С мужиками разговаривать спокойно надо, тогда может и поймёте друг друга». «С кем здесь разговаривать, если они волками на нас смотрят?» – выкрикнул председатель продтройки. «С волками жить – по-волчьи выть», – ответил Семен Матвеевич. «Хорошо, давайте в сельском совете поговорим. Может, и правда без чрезвычайных мер всё обойдётся», – согласился Горшков. «Вот и правильно. Оставляйте обоз здесь и пойдём до совета пешком», – предложил Кирпичёв. Горшков вопросительно посмотрел на членов продтройки и райпродкомиссара Короткова и через некоторое время ответил: «Согласны. Но только чтобы красноармейцев мужики не вздумали разоружать». «Не беспокойся за это, комиссар. Мужики тоже крови не хотят», – заверил Чикирев Семен Матвеевич.

Участвовать в переговорах со стороны деревенских мужиков вызвалось человек десять. Подумав, Кирпичев решил это количество уменьшить вдвое. «Избёнка сельсоветская небольшая и вместить всех желающих не сможет. Поэтому на переговоры пойдут по одному жителю от Городищ и Малого Пинигино. Трое, включая меня от Большого Пинигино, а кто конкретно, решайте сами», – заявил он. И уже через десять минут делегация мужиков определилась поимённо. В неё вошли – от деревни Городищи – Щёлкин Сергей Иванович, от Малого Пинигино – Сугоняев Пётр Фадеевич, а от Большого Пинигино – Чикирев Семен Матвеевич, Субботин Фёдор Андреевич, а также председатель сельского совета – Кирпичёв Игнат. Продтройка, райпродкомиссар и волостной милиционер, посоветовавшись между собой, решили идти в полном составе. Оставив старшим обоза одного из красноармейцев, они направились следом за мужиками.

Пока образовалось небольшое затишье, Василий пробрался к Петру сквозь толпу неостывших ещё мужиков и поздоровался. «А ты, братуха, как здесь оказался?» – удивился Пётр. «Да вот, на быке припилил. С темна к вам добирался», – ответил Губин-младший. «Не в самое удачное время ты появился. Видишь, какая буча у нас здесь заваривается? Совсем обнаглели продразвёрсточники. По третьему кругу решили наши амбары скрести. Даже семенное заставили вывезти на ссыпной пункт в Ишим. Говорят, весной мол отдадут, а сами в вагоны его затаривают. Наши мужики ездили, смотрели, что они с ним делают. А то, которое не отправляют, ссыпают в один ворох. И чо от него останется к весне? Сгорит весь, да и всё. В общем, жители деревни решили больше не отдавать куманькам ни одного зёрнышка, даже если дело дойдёт до драки. И так уже нас на голодном пайке оставили», – решительно заявил Пётр. «Да и у нас, братуха, тоже не лучше. Все хозяйства в селе вверх дном перевернули и всё добро отняли. В нашей семье даже ни одной лошади не оставили. Ума не приложим с тятей на ком весной пахать и боронить будем. Воронко очень жалко. Вон он в обозе стоит. Теперь на нём волостная советская власть раскатывается. Всё равно я его от них уведу!» – произнёс Василий. Во время разговора к ним подошла Елизавета. «Здравствуй, Василий. Ты это с какими ветрами у нас сегодня оказался? Как там мама с тятей себя чувствуют? Почитай, с самого лета я их не видела». «Как они себя чувствуют? Да не шибко и хорошо. Вот послали к вам муки занять. Твой Николай тяте обещал немного дать. У нас-то большаки под метлу подчистили сусеки», – ответил брат. «Да и у нас ты шибко не разживёшься. Тоже на голодном пайке сидим», – предупредила старшая сестра. «Ладно, братуха, очень-то не переживай. Найдём чо-нибудь для тебя. Главное, этих супостатов из деревни выгнать», – весело подмигнул Пётр. «Идут!» – громко крикнул кто-то из толпы. «Смотри, какие злые куманьки. Не договорились они с нашей делегацией», – добавил другой. «Хрен им, а не хлебушек. Пусть вначале сами его вырастят, а потом скажут, каким потом он мужику даётся», – выкрикнул третий, и в толпе кто-то засмеялся.

«Товарищи, граждане, ваш настрой против советской власти вынуждает нас принять самые крайние меры воздействия. И так как мы не нашли общего языка и взаимопонимания с уважаемыми жителями ваших деревень, то даём на раздумье срок до утра. И это будет последний срок, после чего мы будем действовать согласно приказа руководства губернии и уезда. Думайте, товарищи граждане. Хорошо думайте», – картинно выставив руку вперёд, выкрикивал Горшков, стоя в кошёвке. «А чо нам думать. Это вы думайте, как вам до утра дожить», – раздался весёлый голос. «Вы что, ещё и угрожать нам будете? А это уже попахивает бунтом!» – взъелся Зайчиков. «Смотри, сам к утру попахивать не начни», – огрызнулся всё тот же весёлый голос. Милиционер схватился было за кобуру, но Горшков остановил его. «Не надо злить их. Ещё успеешь рассчитаться с этими бородатыми мужиками», – тихо сказал он. Заметив движение милиционера, толпа вновь зашумела. «Кровушки мужицкой захотелось? Да мы тебя, красномордый, как вошь раздавим. А ну, давайте улепётывайте туда, откуда приехали!» – прорычал Субботин Степан, широкоплечий, огромного роста молодой мужик. «Хорошо, мы сейчас уедем, а завтра снова прибудем за ответом», – ответил Горшков и приказал командиру продотряда № 85 разворачивать обоз в сторону Большого Сорокине. «Вот бы и сразу так. А то ревтребуналом стали стращать. Чо нам его бояться, коли мы и так до нитки обобраны советской властью», – произнёс Субботин Степан.

Глава вторая

Проводив непрошенных гостей версты две, и оставив заслонные кордоны на дороге, мужики вернулись в деревню. «Ну, что, граждане? Расходитесь и разъезжайтесь до утра по домам, а желающих обсудить положение, прошу в сельсовет», – предложил Кирпичёв Игнат. «Зачем много людей набирать. Кто в делегации был, тот и к тебе пойдёт», – поставил точку Чикирев Семён Матвеевич и добавил: «А то у тебя бражки на всех не хватит». «Браги у меня, Семён, нет, а вот чаем хорошим с ватрушками угощу», – ответил председатель сельского совета. «Чаем-то, поди, тебя комиссары снабжают?» – подколол Сугоняев Пётр Фадеевич. «Иногда и они привозят», – не стал отнекиваться Кирпичёв. «Вот и хорошо. Узнаем, хоть какой чай эти кровопийцы пьют», – согласился Сугоняев.

Заночевал Василий у сестры Елизаветы. С вечера они долго разговаривали, вспоминали прошлую жизнь, и только к утру уснули. Её муж Николай, посидев с ними с часок и выпив кружку браги, ушёл в горницу и лёг спать. А рано утром к ним в избу прибежал Пётр и прямо с порога заявил: «Наших деревенских мужиков сегодня ночью красные в плен взяли. В том числе и батю моего». «Как взяли в плен? Они же с председателем в сельсовете остались?» – удивился Василий. «Там их и арестовали». «А где сейчас куманьки?» – спросил проснувшийся Николай. «В селе, наверное. Где же им ещё быть. Даже дозорные не усмотрели, как это всё произошло», – ответил Пётр. «И чо делать собираетесь?» – спросил Василий. «Если до вечера мужики не вернутся, завтра утром садимся на коней и в Большое Сорокине. Отбивать их будем у куманьков», – ответил Пётр. Потом посмотрев на Василия, сказал: «Тебе надо домой возвращаться. Если чо, то со Степаном и другими дружками поможете нам. Поэтому, запрягай своего быка и поедем за мукой», – предложил Петр и они вместе вышли на улицу из избы. «Вася, а позавтракать-то?» – вскрикнула Елизавета. «У нас поест. Некогда нам чаи распивать», – ответил Пётр. «Ну, пока ты быка запрягаешь, Николай мешок ржаной муки положит на дровни, а я гостинцы родителям соберу», – сказала старшая сестра и кинулась в куть налаживать посылку.

Плотно покушав, Василий и Пётр направились в сторону деревни Сергино, где Чикиревы распахивали большую и очень плодородную гриву. Подъехав к берёзовому колку, Пётр приказал: «Оставляй своего быка здесь, а сам садись ко мне в дровни. На твоём-то транспорте к захоронке не подобраться». Свернув в колок, Петр минут десять крутился по только ему известной тропе и забравшись в непроходимый высокий тальник, сообщил: «Приехали. Слазь с дровней. Пойдём лаз в погреб вскрывать».

Через полчаса, достав из укрытия два мешка муки и мешок зерна, они вернулись к транспорту Василия, перекинули на дровни груз, а сверху набросали сена. «Ты, братуха, поезжай отсюда сразу в сторону Петровки, а от неё – на Осиновку. Дорога хоть и хуже основной, но для твоего быка разницы нет никакой», – посоветовал Пётр и прощаясь, добавил: «Так если чо, то вы подмогните нам немного». «Не сомневайся, брат. У самого руки чешутся. Ты только бы знал, как мне хочется по их красным мордасам надавать», – уверенно заверил Василий.

До деревни Петровки, а затем и до Осиновки, Губин младший добрался без происшествий. Встретились на пути несколько подвод местных крестьян, но Василий никого из них не знал, поэтому разъезжался с ними без лишних разговоров. И только когда петровская дорога вывела на сорокинскую, его стало одолевать тревожное предчувствие. А вскоре это предчувствие приобрело реальные очертания. Когда до Большого Сорокине оставалась не более вёрсты, он заметил двигающийся навстречу вооружённый отряд, состоящий из семи санных упряжек, на которых сидело по пять красноармейцев, и из десятка верховых. «В Большое Пинигино направились! Усмирять мужиков будут!» – догадался Василий, и сжал кулаки. Чтобы не привлечь к себе ненужного внимания и освободить дорогу, он соскочил с дровней и потянул изо всей мочи правую вожжину. Но все его усилия оказались тщетными. Бык, как и в прошлый раз, категорически не захотел выполнять команду хозяина.

Первыми к Василию подъехали верховые, среди которых был и волостной милиционер. «Опять дорогу перекрыл! Второй день путаешься у нас под ногами, как говно на конном дворе? Что там у тебя под сеном лежит? Хлебушек народный прячешь? А ну, бойцы, досмотрите его дровни», – приказал Зайчиков. С первых саней соскочили два красноармейца и направились к Василию. Поняв, что он обречён, и то, зачем ездил в Большое Пинигино, будет отобрано, младший Губин машинально схватил лежащий на дровнях кнут и стал в позу обороняющегося. «Не подходите! Не вами положено, не вам и брать!» – твёрдо произнёс он. «Вы только поглядите, какой грозный колчаковский прихвостень! Поди не одну душу загубил крестьянскую, когда хотел власть вернуть царскую? А как самого за холку взяли, лягаться начал. Не нравится ему, что нынче не у власти находится. Прекращай уросить, Губин, как молодой жеребец! Дурь-то из тебя офицерскую быстро вышибем!» – пригрозил Зайчиков. «Да чо вы с ним возитесь?! Связать этого бандита и отвезти в волостную каталажку. А вернёмся из Большого Пинигино, переправим вместе с прочими арестованными в Ишим», – приказал Горшков и добавил: «Там быстро его объездят и заставят народную власть любить».

Подошедших красноармейцев, Василий без особого напряжения разбросал по сторонам дороги. Но в это время прогремел выстрел, и последовала команда начальника отряда 183-го полка Зубринского: «Взять мерзавца! Бей по его мужицкому рылу прикладом!». Но и поспешившие на подмогу трое красноармейцев не сразу смогли выполнить указание начальства. И лишь тогда, когда Василий, зацепившись пимом за угол дровней, упал на дорогу, они все разом навалились на него. Закрутив Губину-младшему руки за спину и затянув на их запястьях ремни, красноармейцы стали остервенело избивать его ногами и прикладами. Понаблюдав минут пять, с ухмылкой на губах, за их зверством, Зубринский процедил: «Пока хватит с него. Грузите». Два красноармейца закинули обмякшее тело Василия на дровни, и один из них спросил: «А быка и муку куда деть?». «Сдадите в общественный фонд, а документ предъявите товарищу Горшкову», – ответил командир и отряд двинулся дальше.

За всё, что произошло на дороге, Василию было обидно и стыдно. Обидно за то, что не довёз муку и зерно до дома, а стыдно, что вновь не смог дать достойного отпора обнаглевшим комиссарам. Он даже боль не чувствовал из-за расстройства. «Теперь всех мужиков пинигинских арестуют. Вряд ли те окажут сопротивление вооружённому отряду. Человек двадцать пять, ни меньше, красноармейцев будет. И у каждого винтовка. А окромя их, ещё пятеро комиссаров и милиционер с наганами и шашками», – размышлял Василий. Потом в памяти вдруг проскользнуло лицо Кирпичёва Игната, который сидел в последних санях. «А его почему они отпустили? Забрали-то вместе с остальными мужиками. Неужели он специально их к себе в совет заманил?» – закралось у него подозрение.

Оказавшийся в каталажке, Василий был сразу же окружён пинигинскими заложниками. «Ты как сюда попал? Из деревни-то когда выехал?» – спросил племянника Семён Матвеевич. «Утром сегодня. Петро загрузил меня мукой, и я поехал через Петровку домой. А не доезжая с версту до Большого Сорокина, оказался на пути отряда красноармейцев, которые, как я понял, поехали утихомиривать деревню. И Кирпичев с ними», – ответил Василий и добавил: «Петро меня предупредил, что пинигинские мужики собираются напасть на каталажку, чтобы освободить вас, и просил помочь им, а я вот сам сюда угодил». «У тебя, племяш, чо глаз-то затёк? Били ичёли?» – спросил дядька Семён. «Было немного», – нехотя ответил Василий. «Большой отряд в Большое Пинигино направился?» – поинтересовался Субботин Фёдор Андреевич. «Человек тридцать с комиссарами будет», – ответил Василий и спросил: «А вас-то они как арестовали? Вроде с вечера в Большое Сорокине направлялись?». «Перехитрили куманьки нас. Добрались до Зорьки и остановились в деревне у кого-то. Подождали до полуночи и вернулись к нам. Да так тихо, что даже собаки не учуяли. А мы в это время в сельсовете промеж собой беседы вели. Вот и добеседовались», – со скорбью в голосе произнёс Сугоняев Пётр Фадеевич. «А как же дозоры, которые выставлялись на дорогах?» – спросил Василий. «А чо, дозоры? Ребятня. Какой с них спрос. Поди, покатались на вершнях часочка три, замёрзли, да и по домам разъехались. Надо было мужиков к этому делу привлечь», – ответил Семён Матвеевич. «Дядя Сёма, а не мог председатель сельсовета вас специально к себе пригласить? Уж больно, как-то подозрительно всё это», – спросил Василий. «А холера его знает. Вроде шоперился с нами и у сада и во время разговора с комиссарами. Не видел я, чтобы он отдельно с кем-то из них разговаривал», – неуверенно ответил Чикирев-старший и добавил: «Поживём – увидим».

В Большое Сорокине отряд продработников и красноармейцев вернулся только через день. За всё время отсутствия волостного начальства к задержанным никто не показывался. Не пускали к ним и их родственников, которые, узнав об аресте близких, стали собираться на площади перед милицией. Василия и всех мужиков очень беспокоило это томительное ожидание и они постоянно просили охранников рассказать о том, что творится в Большом Пинигино. Но запуганные начальством, те даже не вступали с ними в разговоры. Однажды, выходя в очередной раз в сопровождении красноармейца во двор по нужде, Василий посмотрел по сторонам и подумал: «Бежать надо отсюда. Если меня отвезут в Ишим, то дома мне уже всё равно долго не быть. А может и вообще больше родителей не увижу». Вернувшись в помещение каталажки, он подсел на лавку к дядьке и сказал: «При первой же возможности я попробую убежать. Если мне это удастся, то передай родителям, чтобы не искали меня. Я к ним сам наведываюсь, когда можно будет». «Ты, чо это удумал, Васятка?

Тебя же могут застрелить при побеге! Подожди немного. Может всё мирным путём рассосётся». «Для меня мирно это не закончится. Комиссары один раз меня в Ишимской тюрьме держали, один раз я уже здесь сидел, да ещё сопротивление оказал во время последнего задержания. Нет, дядя Семён, бежать мне отсюда надо». «Куда побежишь-то? На дворе зима, где прятаться станешь? Это летом можно в лесу укрыться. А в деревне тебя быстро схватят». «Не знаю пока, где прятаться буду. Вначале сбежать из этого ада надобно, а уж потом и кумекать, где переждать какое-то время».

Окончательное решение о совершении побега, он принял после того, как из Большого Пинигино вернулись комиссары и отряд красноармейцев. Арестованные ими и привезённые в Большое Сорокине Жуков Никита Давыдович, Стольников Осип Прокопьевич и Фирулёв Николай Алексеевич рассказали в подробностях о событиях, которые произошли во время повторного пребывания в деревне куманьков. Оказалось, что дело дошло до применения оружия со стороны красноармейцев, в связи с чем несколько жителей Большого Пинигино были ранены. «Мужики, как можно при такой власти дальше жить, если она стреляет в безоружных людей?!» – воскликнул Субботин Фёдор Андреевич. «А что мы можем сделать? Кто за нас заступится? Не нужен новой власти сибирский мужик. Под самый корень она его вырежет. Не нравится куманькам, что мы при царе хорошо жили», – пророчески ответил Жуков Никита Давыдович. Слушая старших, Василий в мыслях не переставал повторять: «Убегу! Убегу или погибну. Другого варианта стать свободным у меня нет».

На улице уже давно стемнело. В маленькое окошечко, через которое поступал наружный свежий воздух и выходил из переполненной комнаты затхлый, Василий невольно наблюдал за падающими звёздами на тёмно-синем небосклоне и собирался с мыслями. «Пора. Завтра 30 декабря, нас обязательно повезут в Ишим. На новый год в Большом Сорокине не оставят. Дорогой мне вряд ли удастся убежать от конвойных. А здесь такая возможность есть. Тем более, что Воронко ночью стоит в общественной конюшне. Если даже сторож и вооружён, то я его внезапностью обезоружу», – решил он и подошёл к толстой входной двери. Стукнул кулаком по ней раз, затем, посильнее, второй и стал ждать. «Кому спокойно не сидится?» – пробурчал недовольный голос за дверью. «Слушай, служивый. Чо-то пузо схватило и сильно раздуло. Вот-вот из всех щелей попрёт», – ответил Василий. «Ну и вали под себя», – ответил голос за дверями и засмеялся. «Ты, чо, не человек, чо ли? Не по-божески поступаешь. Зачем только тебя мать на свет пустила», – стал задираться Василий. Через некоторое время дверь приоткрылась, и молодой красноармеец сказал: «Если ещё у кого живот ненадёжный, то пойдём сразу, чтобы всю ночь вас во двор не выводить». Но желающих, кроме Губина-младшего больше не нашлось. Мужики сидели молча на лавках и о чём-то своём думали. «Выходи. Только смотри, аккуратнее там. А то неровен час провалишься в дыру под пол прямо в жижу», – предупредил часовой и вновь засмеялся. В это время к ним подошёл второй караульный и посоветовал: «Повнимательней с этим парнем будь. Он уже не первый раз у нас». «У меня не забалуется. Враз прикладом охотку отобью», – успокоил его напарник и толкнул Василия в спину.

«Красноармеец сказал – прикладом, а это значит, что с патронами у него дело плохо обстоит. Иначе он бы по-другому выразился», – подумал Василий и на душе стало немного легче. Не доходя до отхожего места, он притормозил и стал озираться по сторонам. «Ты чего это по сторонам зыркаешь? Не бежать ли задумал», – с тревогой в голосе спросил охранник, и на всякий случай передёрнул затвор винтовки. «Видно, есть патроны, а то зачем бы ему затвор передёргивать», – подумал Василий, а вслух сказал: «Не боись. Место ищу, где живот опорожнить. А то в нужнике темно поди». «Ничего, зараз не утонешь. Выловлю», – съязвил охранник. «Ну, смотри. Ты за меня в ответе», – сказал Василий и резко прибавил ходу. «Ты куда сорвался? Боишься, что в портки наложишь?» – спросил охранник и устремился за конвоируемым. До нужника оставалось сажени три. Василий резко остановился, развернулся и рванулся в сторону красноармейца. Не успел тот сообразить, что произошло, как Василий выхватил у него винтовку и мощным ударом колганом в лицо завалил в сугроб. Не раздумывая более ни секунды, Губин-младший с силой опустил приклад винтовки на голову охранника и не медля побежал к изгороди, отгораживающей казённый двор от базарной площади. Перемахнув через жерди, Василий рванул в сторону общественной конюшни.