Психология переживания

Краткое учебно-методическое пособие «Психотехника переживания» (1991) продолжает линию, намеченную в предыдущей статье. В нем термин «психотехника» прямо вынесен в название, что говорит о его принципиальной важности для автора. Эта работа, адресованная студенческой аудитории, проста и доступна по изложению, что отличает ее от большинства текстов Василюка, фундаментально обоснованных и академичных. В ней он отталкивается от метода «парадоксальной интенции» В. Франкла, из которого выводит «парадоксальность» природы самого переживания, исчезающего при произвольном усилении и усиливающегося при перенесении внимания с переживания на объект. В конце предлагаются психотехнические приемы и упражнения (авторские и заимствованные) по работе с прошлым. При выраженной практической направленности этот учебный текст имеет и другой смысл – укрепление пока еще тонкой связи между теорией и практикой психологии переживания. Дихотомия «переживание-созерцание» – «переживание-деятельность» сменяется дихотомией «переживание-испытывание» – «работа переживания». Переход от понятия переживания-созерцания как составляющей сознания в классической психологии к понятию переживания-испытывания, принятому в экзистенциальном подходе, отражает перемещение фокуса внимания Василюка из плоскости сознания в плоскость реального бытия человека. Введение понятия «переживание-испытывание» стало первым шагом к последующему пересмотру им леонтьевской модели структуры образа за счет увеличения в ней удельного веса чувственной ткани[10]. Переживание – не бесплотный образ сознания, оно чувствуется и испытывается. Василюк повторяет уже известную по «Психологии переживания» идею множественности «носителей переживания», подчеркивая, что работа переживания включает как внешние (дневниковые записи, молитвенные поклоны), так и внутренние (мысли, чувства, воспоминания) процессы.

Одновременно с этим Василюк проводит мысль о принципиальной свободе переживания. В последней статье 2017 года в соавторстве с Т.Д. Карягиной это положение будет возведено в ранг основного кредо развиваемого им подхода понимающей психотерапии: «…мы хотим свободы личности и свободы переживания»[11]. И в этом Василюк также совпадает с экзистенциалистами. Однако в отличие от них он не абсолютизирует личностную свободу. Свобода личности по отношению к своему переживанию не абсолютная, а относительная. Она расположена в широком диапазоне, «на одном полюсе которого попустительство своему переживанию, в пределе достигающее степени рабства», на другом – попытка «волюнтаристски управлять своим переживанием»[12]. Василюк говорит о необходимости овладения своим переживанием – тезис, за которым явно просматривается влияние культурно-исторической теории Л.С. Выготского. Из свободы переживания вытекает его творческий характер. Мы буквально создаем свое переживание, морща лоб, сжимая кулаки, прокручивая образ травмировавшей ситуации, полемизируя с воображаемым оппонентом и т. д. И этому творчеству необходимо дать свободу[13]. Поэтому восхождение к творческому жизненному миру в определенном смысле заложено в природе переживания, является закономерным итогом его развития, его «энтелехией». В последние годы жизни Л.С. Выготский размышлял над новым проектом «психологии в терминах драмы». Отзвук этого проекта ощущается и в работах Василюка. Драма имеет автора и исполнителя. И мы являемся одновременно авторами и исполнителями драмы своей жизни. Творить свою жизнь как произведение искусства призывал С. Кьеркегор. Побуждение к «эстетической работе над собственной жизнью» и «преобразованию ее по законам красоты» составляет внутренний пафос «Психотехники переживания».

Статья «Пережить горе» (1991) – одна из самых известных работ Ф.Е. Василюка. В свое время она была включена в обновленную хрестоматию по «Психологии мотивации и эмоций» на факультете психологии МГУ и с тех пор неизменно оказывает глубокое духовно-нравственное воздействие на новые и новые поколения студентов. Модель переживания утраты, предложенная Василюком более 30 лет назад, и сегодня представляет научный интерес. Посвященная конкретной теме – процессу горевания, статья К.Л. Куликова развивает концепцию жизненных миров, вскрывая их динамику в этом процессе[14]. Переживание проходит стадии от гедонистического избегания страдания и «бегства от реальности» к ценностному преобразованию практических и этических отношений с умершим и восстановлению на этой основе закономерностей реалистического жизненного мира и, наконец, к эстетизации образа ушедшего человека, оформлению памяти о нем (инфантильный → ценностный → реалистический  → творческий жизненный мир). Проблема человеческой памяти – сквозная тема, объединяющая статью «Пережить горе» с «Психотехникой переживания». Василюк представляет память как творческую способность человека, увязывающую разрозненные страницы его жизни в целостное произведение. В «Психотехнике переживания» он говорит о двух формах непосредственного функционирования памяти. Их условно можно обозначить как «память-восприятие» (когда мы проваливаемся в прошлое и ощущаем его как настоящее) и «память-мысль» (схематичное воспоминание, скорее знание о том, что нечто произошло)[15]. И то и другое представляет собой «сырое», непережитое прошлое. Задача работы переживания состоит в том, чтобы связать прошлое и настоящее в единую историю человеческой жизни. Так возникает культурная и историческая память. Отсюда понятна проводимая Федором Ефимовичем параллель между памятью и памятниками. Исторические памятники – память народа. В концепции памяти Василюка удивительным образом соединились различные понимания механизма памяти, предлагавшиеся в истории психологии. Это и трактовка памяти как ослабленного восприятия И.М. Сеченовым[16], и представление экзистенциальных психологов о зависимости реконструкций прошлого от актуального представления о себе в настоящем (Э. Спинелли, И. Ялом и др.), и понятие памяти-рассказа П. Жане. Узловым событием становления исторической памяти личности Василюк считает момент внутреннего разделения Я на автора и героя. Герой переживает и действует, автор наблюдает и связывает сменяющие друг друга «сцены» жизни и ипостаси личности героя в одну большую жизненную историю. Эффективность этого разделения и высвобождения позиции автора определяет успешность процесса переживания утраты.

Другим важным условием продуктивного переживания горя является формирование эстетической установки по отношению к жизни. Эстетическое отношение к миру в известном смысле противоположно реалистическому. Любуясь закатом, мы не стремимся что-либо в нем изменить. Но эстетизация переживания имеет и другой смысл. Лучше всего его выразил Р. Мэй. Творчество, пишет он, это «мольба о бессмертии», «бунт против изначальной несправедливости – несправедливости смерти». Суть творчества – вызывание к существованию[17]. Необратимость смерти в реалистическом жизненном мире можно пережить, только выйдя за границы этого мира. Эстетическая переработка образа умершего есть вызывание его к бытию из небытия, но не в физическом, а в духовном плане. И этот одухотворенный образ обеспечивает «связь времен» прошлого, настоящего и будущего, превращая смерть близкого человека в часть собственной биографии.

Две другие статьи, помещенные в этом издании, – «Жизненный мир и кризис: типологический анализ критических ситуаций» (1995) и «Типология переживания различных критических ситуаций» (1995), в свою очередь, взаимосвязаны.

Статья «Жизненный мир и кризис: типологический анализ критических ситуаций» начинается с постановки практического вопроса о способах оценки тяжести критической ситуации клиента консультирующим психологом. Василюк констатирует невозможность прямого использования в данных условиях ни так называемых объективных, ни субъективных критериев и видит свою задачу в том, чтобы «предложить понятийные средства для анализа и оценки критических жизненных ситуаций» (см. с. 242). Заметим, что успешно развивающаяся в настоящее время проблематика совладания с трудными жизненными ситуациями (ТЖС) по факту сталкивается с той же проблемой. Научное исследование, в отличие от психотерапевтического, всегда руководствовалось критерием объективности. Однако современные исследователи приходят к выводу, что объективная оценка трудных жизненных ситуаций, по существу, невозможна. Внешние оценки экспертов-психологов на деле оказываются далеки от объективности и обнаруживают большой разброс мнений, варьирующих в зависимости от жизненного и профессионального опыта, ценностей и культурной принадлежности оценивающего. Таким образом, «объективная трудность “в чистом виде”, без оценки субъективных и контекстных характеристик, является абстрактной величиной»[18]. Все исследования неизменно строятся на данных субъективных отчетов самих испытуемых, переживающих трудную жизненную ситуацию. Причем субъективная трудность ситуации в западной традиции изучается как «стрессогенность» жизненного события. Василюк, опираясь на концепцию жизненных миров, показывает, как одни и те же объективные обстоятельства в разных жизненных мирах превращаются в разные ситуации. Соответственно, трудная или критическая ситуация есть не абсолютная, а относительная величина. А «сдвиги» жизненных миров являются важным механизмом трансформации и переживания критической ситуации, «стрессогенность» которой может меняться при переходе из одного жизненного мира в другой. Василюк развивает предложенную ранее в «Психологии переживания» типологию критических ситуаций. Он различает трудные, критические и кризисные ситуации. Так, в инфантильном жизненном мире стресс феноменологически является кризисом. В реалистическом жизненном мире стресс впервые выделяется как таковой и образует критическую ситуацию. В ценностном жизненном мире стресс отражает «напряженную сложность жизни, а не невозможность, то есть не является критической ситуацией» – это трудная жизненная ситуация (см. с. 249). Поэтому можно говорить о разных типах стресса – принципиальный момент, полностью игнорируемый современными исследователями трудных жизненных ситуаций. Тип стресса, по Василюку, определяет и способ совладания с ним. В настоящее время большинство копинг-стратегий, оцениваемых как успешные (активный, проблемно-ориентированный копинг, связанный с планированием и поиском социальной поддержки, и т. д.), отражают преимущественно репертуар реалистического жизненного мира. Между тем реалистическое переживание, ориентированное на постановку и достижение целей, вполне может оказаться неудачной формой совладания[19].

Аналогичным образом Федор Ефимович говорит о разных типах фрустрации, конфликта и кризиса.

Василюк подчеркивает нелинейный характер связи жизненных миров. Жизненные миры встраиваются друг в друга по типу «матрешки». Более «высокие» обнаруживают своеобразные «включения» и «соскальзывания» в более «низкие». Так возникают «микрокризисы» и «мерцающие кризисы», когда одно и то же событие попеременно воспринимается в разных жизненных мирах. Преодоление этих кризисов достигается восстановлением руководящей роли творческого жизненного мира. Особо стоит отметить образность языка научных работ Федора Василюка. В частности, статья «Жизненный мир и кризис» содержит обороты, за которыми легко усматривается христианская направленность мировоззрения ее автора («жертвенный труд», «искупительный подвиг», «готовность жертвой и подвигом сразу исправить и переделать всю жизнь»), наметившаяся в «Психологии переживания» и приведшая его позднее к идее синергийной психотерапии.

Статья «Типология переживания различных критических ситуаций» является логическим продолжением предыдущей. Обе статьи решают задачу, которую сам Василюк определял как «математическую». «Замысел обеих статей состоит в том, чтобы вывести ряд следствий из психологических “теорем”, описанных в свое время в книге “Психология переживания”», – пишет он (с. 258). Подобная заявка содержит неявную отсылку читателя к «геометрическому методу» Спинозы[20] и характеризует исследовательскую позицию Василюка в данный период как рационалистическую и объективистскую. В этой статье внимание автора переносится с анализа типов критических ситуаций на анализ переживания разных типов критических ситуаций. Утверждается возможность как однотипного переживания разных критических ситуаций, так и разного переживания одних и тех же ситуаций. Василюк особо подчеркивает ограниченность принципа реальности в психологии переживания (contra психоанализу и современным исследованиям совладания). Неуспешное переживание – это не то, которое не дает результатов, а то, которое тормозит развитие личности. Внешние и внутренние перемены сами по себе не дают разрешения критической ситуации. Первые требуют дополнительной смысловой переработки, а вторые – своего воплощения в реальную жизнь. Существенно изменение не внешних или внутренних условий, а жизненного мира. «Сдвиг» жизненного мира вызывает изменение статуса критической ситуации, переработку события в новом контексте. Василюк отмечает продуктивность переживания конфликта для развития личности. Конфликт отражает в сознании объективные противоречия жизни. «Поэтому неврозом заболевает не тот, кто переживает конфликт, а как раз тот, кто “отказывается” переживать конфликт, пытаясь отделаться внешними преобразованиями ситуации» (с. 267). Конфликт преодолевается на основе ценностной оценки. Ценность «собирает», «оцельняет» личность. Восхождение к творческому жизненному миру связано с изменением мотивации деятельности. Это уже не столько мотивация цели как в реалистическом жизненном мире, сколько альтруистическая мотивация любви. На наш взгляд, подход Василюка составляет реальную альтернативу методологии современных исследований копинга, исходящих из константного понимания личности и трудной жизненной ситуации и руководствующихся принципом адаптации. Василюк в своих работах неизменно ставил на первый план развитие личности и свободу переживания, позволяющих творить мир, в котором невозможное становится возможным.

* * *

Завершая наш краткий очерк, подчеркнем, что все намеченные в работах Ф.Е. Василюка основные тенденции: интерес к личности и способу проживания ею своей жизни, переход от гносеологической к экзистенциальной парадигме, развитие новой, ориентированной на развитие личности психологической практики, сближение отечественной и мировой психологии – сохраняют свою актуальность и сегодня.

Надеемся, что и для современного читателя знакомство с новым, расширенным изданием книги Ф.Е. Василюка «Психология переживания» будет столь же полезным в профессиональном плане, сколь и увлекательным.

Кандидат психологических наукМ. Г. Чеснокова

Психология переживания

Анализ преодоления критических ситуаций

Предисловие к первому изданию

В классической психологии феноменальный мир сознания, мир субъективных человеческих переживаний рассматривался как изначально внутренний и не имеющий никакой связи с внешней предметной деятельностью. Одновременно с этим и действие рассматривалось как машинообразное исполнение команд, а движение – как сокращение мышц и растягивание сухожилий. Потому классическая психология не пускала действие на порог психологических лабораторий. Последующая история психологической науки полна хитроумных попыток преодолеть дихотомию человеческого сознания и человеческого бытия в мире и вывести психологию из замкнутого в себе феноменального мира сознания. Решающий шаг в преодолении разрыва между внешним и внутренним был сделан Л.С. Выготским, А.В. Запорожцем, А.Н. Леонтьевым, А.Р. Лурией, С.Л. Рубинштейном и их учениками и последователями, положившими начало созданию психологической теории деятельности. Согласно этой теории, возникновение опосредствованной структуры психологических процессов человека есть продукт его деятельности как общественного человека. Психические процессы порождаются деятельностью и становятся ее функциональными органами. Вначале эта теория развивалась на материале познавательных процессов, таких как восприятие, внимание, память, мышление. В ее рамках перечисленные процессы рассматриваются как особые формы перцептивных, мнемических, умственных действий, проходящих сложный путь становления и развития. Накопленные данные свидетельствуют о том, что нечто в сознании обладает бытийными (и поддающимися объективному анализу) характеристиками, источником которых является человеческое предметное действие, обладающее, в свою очередь, биодинамической и чувственной тканью. Именно в этом состоит действительное содержание принципа единства сознания и деятельности. Анализ классической психологии сознания, проделанный А.Н. Леонтьевым, показал бесперспективность исследования индивидуального сознания вне его связей, во-первых, с конкретным бытием человека и, во-вторых, с общественным сознанием.

Вместе с тем в психологической теории деятельности существовал известный разрыв между деятельностной трактовкой познавательных процессов и деятельностной трактовкой сознания. Нельзя перейти от познавательных процессов к сознанию, минуя деятельностную трактовку человеческих эмоций и переживаний. Конечно, представители психологической теории деятельности обращались и к сфере эмоций, и к миру субъективных переживаний. Здесь в первую очередь может быть названо имя Л.С. Выготского, который в конце жизни предпринял большое теоретическое исследование, посвященное учению Б. Спинозы о страстях. Он писал о том, что в системе значений обобщается, осознается мир внутренних переживаний – человек выходит из «рабства аффектов» и обретает внутреннюю свободу. С.Л. Рубинштейну принадлежит положение о том, что эмоции рождаются в действии и поэтому в каждом действии заключены хотя бы зачатки эмоциональности. А.В. Запорожец начал исследования генезиса детских эмоций и рассматривал последние как функциональные органы индивида, как специфические формы действия. Более сорока лет назад А.Н. Леонтьев и А.Р. Лурия писали о том, что необходимо рассматривать сложные человеческие переживания как продукт исторического развития. Другими словами, при разработке психологической теории деятельности неоднократно высказывались определенные методологические положения о том, как строить деятельностную теорию человеческих эмоций и переживаний. К этому вела логика развития самой психологической теории деятельности. И именно эту задачу поставил перед собой автор настоящей книги Ф.Е. Василюк, являющийся непосредственным учеником А.Н. Леонтьева.

Значит ли это, что перед нами книга об эмоциях? Нет. Понять ее таким образом – это вырядить новое психологическое содержание в старые, привычные одежды. Проблема переживания, так, как она поставлена в книге, не вписывается в традиционную проблематику эмоциональных процессов. Дело в том, что теория деятельности вообще требует совсем не таких расчленений, как те, которые достались нам в наследство от классической психологии.

В качестве объекта своего исследования автор избрал процессы, с помощью которых человек преодолевает критические жизненные ситуации. Указанная проблема в работе Ф.Е. Василюка поставлена смело и широко. Главную суть замысла можно сформулировать так: исследовать с психологической точки зрения, что человек делает, когда сделать уже ничего нельзя, когда он попадает в ситуацию невозможности реализации своих потребностей, установок, ценностей и т. д. Чтобы теоретически зафиксировать этот объект, автор вводит в концептуальный аппарат психологической теории деятельности новую категорию – категорию переживания. Переживание рассматривается в книге не как отблеск в сознании субъекта тех или иных его состояний, не как особая форма созерцания, а как особая форма деятельности, направленная на восстановление душевного равновесия, утраченной осмысленности существования, словом – на «производство смысла».

Основная цель исследования – установление закономерностей, которым подчиняются процессы переживания. Для достижения этой цели Ф.Е. Василюк использует метод категориальной типологии. Этот метод является одной из возможных конкретизаций Марксова метода восхождения от абстрактного к конкретному, и именно этим объясняется успех содержащегося в работе типологического анализа закономерностей переживания. В работе выделены четыре принципа, которым подчиняются процессы переживания. Это принципы удовольствия, реальности, ценности и творчества. Нужно подчеркнуть, что речь идет об установлении (можно даже сказать об открытии) системы психологических закономерностей, а не о простой механической добавке новых для психологии переживания принципов ценности и творчества к двум, издавна известным. Принципы удовольствия и реальности в рамках этой системы критически переосмыслены, они фактически заново открыты, поскольку впервые объяснена их внутренняя, психологическая структура. Не менее важно и то, что включение их в целостную систему закономерностей показывает их действительное место в психике человека, демонстрируя тем самым принципиальную философско-методологическую ограниченность психоаналитической теории, абсолютизировавшей принципы удовольствия и реальности и вследствие этого сводившей высшие, духовные закономерности психической жизни к низшим.

В книге убедительно показана опосредствованность процессов переживания определенными структурами, или «схематизмами», общественного сознания и подчеркнуто, что эти структуры являются не натуральными, как считал, например, К.Г. Юнг, а историко-культурными образованиями.

Очень важным и ценным для психологической теории деятельности в целом (а не только для теории переживания) представляется проделанный в работе переход от схемы отдельной деятельности к схеме жизненного мира. Идея эта не нова, но тут она впервые проведена не декларативно, а на деле. В этой онтологии жизненного мира и построено представление о переживании как особой деятельности по переделыванию человеком себя в мире и мира в себе в критических жизненных ситуациях. Понятие жизненного мира важно для преодоления еще очень живучих в психологии пережитков классического гносеологизма, мыслившего субъект и объект отделенными и противопоставленными друг другу в бытийном плане и встречающимися только в познавательной плоскости. Понятие жизненного мира фиксирует тот факт, что мы нигде, кроме наших теоретических конструкций, не встречаем человека до и вне мира, в котором он живет, и рассмотрение его в абстракции от этого мира есть ложный теоретический ход, приведший в свое время психологию к кризису, последствия которого ощутимы в ней до сих пор.

Психологическая теория деятельности имеет высокий практический потенциал. Ее концептуальные схемы успешно используются в детской и педагогической психологии, психологии труда и эргономике, социальной и медицинской психологии. Книга Ф.Е. Василюка чисто теоретическая. Однако по своей основной направленности она ориентирована на совершенно определенную практику психологической помощи человеку, оказавшемуся в ситуации жизненного кризиса. Она как бы «тянется» к этой практике, что продемонстрировано в заключительной части, где автор описывает свои первые шаги в качестве психолога-практика.

Книга Ф.Е. Василюка вносит существенный вклад в развитие психологической теории деятельности и тем самым расширяет сферу практического приложения этой теории, включая в нее то, что носит наименование жизненной психологии. Напомним слова Л.С. Выготского: «Не только жизнь нуждается в психологии и практикует ее в других формах везде, но и в психологии надо ждать подъема от этого соприкосновения с жизнью».

Профессор В.П. Зинченко

От автора

Отечественная психология давно перестала быть чисто академической дисциплиной, но она все еще в большом долгу перед практикой. В различных областях общественной жизни этот долг активно выплачивается – фигура психолога становится все более привычной на современном заводе и в медицинском учреждении, в педагогике и юриспруденции. Но потребность в психологической помощи существует не только в социальной практике, но и в личной, и семейной жизни, и эта потребность удовлетворяется пока совершенно недостаточно. С другой стороны, сама психология, особенно так называемая «интересная психология», исследующая мотивы, эмоции, личность человека, не может далее продуктивно развиваться только в стенах лаборатории, не принимая деятельного участия в реальной человеческой жизни [1][21].

Под влиянием этой обоюдной заинтересованности сейчас открывается новый (и долгожданный) период в развитии отечественной практической психологии: буквально на наших глазах зарождается сфера психологической помощи населению – служба семьи, суицидологическая служба с сетью кабинетов социально-психологической помощи и кризисных стационаров, психологическая служба в сфере образования и т. д. (Амбрумова и др., 1978; Амбрумова, Бородин, 1981; Бодалев и др., 1979 и др.).

Еще не вполне ясны конкретные организационные формы выделения «личностной» психологической службы в самостоятельную практику, но каковы бы они ни были, сам факт ее появления ставит перед общей психологией задачу разработки принципиальных теоретических основ, которыми эта практика могла бы руководствоваться.