Соседка

«Вот как надо! И ничего в этом такого нет. Да. Я его послал, и он прямо обалдел. И ничего мне не сделал», – все еще удивляясь собственной неожиданной отваге, проснувшейся, как честно признавал сам себе Генка, исключительно от неожиданности и из-за того, что он сильно задумался и не сразу смог переключиться и оценить ситуацию. Но главное – результат. Теперь Генка точно знал, что главное – не бояться, не думать о последствиях и от того трусливо поджимать хвост и позволять всяким придуркам и хамам унижать себя, использовать, колотить и издеваться. Давать отпор – вот его новое жизненное кредо! Генка расплылся в радостной улыбке. Мало того, что он сегодня, можно сказать, первый раз в жизни победитель, а не жертва, что само по себе замечательно, так еще и его триумф, его героический поступок наблюдала ОНА. И ОНА смотрела на него с нескрываемым восторгом. В глазах, самых прекрасных глазах в целом мире, было неподдельное восхищение и уважение. И улыбка у нее была такая милая и нежная! Генка почувствовал даже легкое головокружение. Самый обычный, ни чем непримечательный день, неожиданно превратился в замечательный, возможно даже самый лучший день в его жизни. Генка даже готов был броситься обнимать вошедшего в класс Бурова, благодаря которому он, можно сказать, превратился в другого человека. Обрел уверенность, узнал секрет счастья и спокойствия, да еще и удостоился нежного и восхищенного взгляда своей дамы сердца. Разумеется, от проявления столь бурных эмоций по отношению к однокласснику, Генка воздержался. Не тот человек Буров, кто способен прочувствовать и оценить важность и значимость произошедшего и оценить свою собственную роль. Для него-то случившееся просто неудавшаяся попытка списать алгебру и соответственно риск получить очередную пару от Адольфовны.

После уроков Генка, Вика Волошина и Леля не спеша шли по улицам, прогретым весенним солнышком. Совсем недавно, пробившаяся из земли травка, уже покрывала зеленым, довольно густым ковром, все пространство не занятое асфальтом. Деревья радостно тянули навстречу солнышку ожившие ветви, покрытые нежными, только-только распустившимися листочками, еще не приобретшими полной насыщенности зеленого. Птички весело чирикали, перелетая с ветки на ветку, гоняясь друг за другом, радуясь весеннему теплу, пробуждению жизни.

– Генка, ты такой молодец, – Леля улыбнулась Генке ласково, и сердце у него подскочило и запрыгало, а плечи вновь непроизвольно расправились, и грудь выпятилась вперед. – Я даже сначала не поверила! А Буров так смешно рот разинул, как рыба и глазами хлопал. – Она засмеялась.

– В чем это ты там Сычов, молодец? – поинтересовалась Вика, не имевшая представления о проявленном сегодня приятелем героизме. Она пожала плечами. – Что ты такое сотворил, что Федоренко зашлась вся от восторга? Хотя у Бурова рожа всегда глупее не бывает, а Лельку восхитить тоже дело нехитрое.

Вика засмеялась и насмешливо посмотрела на Генку.

Вику подвиг Генки, в отличие от Лели, в восхищение не привел, но все же удивил. Она даже покосилась на приятеля с некоторым уважением.

– Да ты, Сычов, глядишь, скоро всех своих недругов на место поставишь. Будут трепетать при твоем появлении, – ухмыльнулась зловредная Волошина. – Ладно, молодец! Становишься мужиком, Сычов.

Генка обиженно шмыгнул носом. Вечно Волошина добавит свою ложку дегтя. Ну, что за человек? Подруга называется! Зато Леля, как всегда, улыбалась дружелюбно, без какой-либо насмешки и иронии. Генка незаметно вздохнул. Как бы ему узнать, как она к нему относится? Может, все-таки, он для нее не только друг?

Глава 10

1998г. июнь

– Главное, не волнуйся, – Алла Сергеевна ободряюще улыбнулась.

Открылись двери лифта. В кабине уже стоял розовощекий дядька в спортивном костюме вместе с ухоженным далматинцем. Увидев Аллу Сергеевну и Лелю, собака, оскалила зубы и с рычанием бросилась вперед.

– О, какой грозный, – засмеялась Алла Сергеевна.

Леля хотела предложить матери, подождать, пока дядька с далматинцем спустится вниз, и лифт приедет снова, но Алла Сергеевна уже бесстрашно шагнула в кабину. Собака, лязгая зубами, зашлась в припадке злобного лая. Леля вжалась в стенку лифта, стараясь держаться подальше от недружелюбной твари. Пес мужика с девятого этажа совершенно не походил на своих собратьев-симпатяг из детского мультика. Все жители подъезда старались держаться от него на расстоянии.

– Собачку придержите, – миролюбиво сказала Алла Сергеевна, улыбающемуся, как ни в чем не бывало, хозяину рвущегося с поводка животного, норовящего вцепиться в находившихся в лифте женщин.

– Да он ничего не делает, – расплывшись еще шире в радостной улыбке, заявил владелец милой зверушки, с повадками людоеда. Совершенно очевидно, что ему доставляло небывалое удовольствие, в каком страхе держит обитателей подъезда его пес. – Это он так здоровается. Вы, главное, резких движений не делайте, и все будет в порядке.

– Да?! – Алла Сергеевна смерила краснощекого мужика воинственным взглядом.

– Ну, если хотите, можете проверить, – заржал мужик.

Алла Сергеевна, следуя совету, без резких движений, достала из сумки баллончик со спреем от насморка. Прикрыв рукой надпись, она направила носик баллончика в лицо хозяина собаки.

– Заберите собаку! – рявкнула она. Мужик дернулся.

– Ты чего делаешь? – обеспокоенно косясь на баллончик, завопил он. Собака совсем обезумела и рванулась на Аллу Сергеевну, с явным намерением цапнуть ее. Леля пискнула.

– Заткнись! – прикрикнула Алла Сергеевна на собаку. К удивлению Лели, и явно даже самого хозяина, собака поджала хвост и отошла.

– Убери эту хреноту, – возмущенно сказал мужик, продолжая коситься на баллончик. – Чего совсем, что ли ненормальная?

– Да я ничего не делаю, – ухмыльнулась Алла Сергеевна. – Это я так здороваюсь.

Двери лифта раскрылись. Две пожилые женщины испуганно шарахнулись от вылетевшего им навстречу далматинца.

– Идиотка! – оглядываясь на Аллу Сергеевну с Лелей, крикнул мужик, спеша вслед за рвущейся на улицу собакой.

– Еще раз увижу Вашу собаку без намордника, будете разбираться со службами, которые занимаются подобными вопросами, – с царственным видом ответила Лелина мать. Женщины уже успевшие зайти в лифт одобрительно закивали. Наконец-то на соседа терроризировавшего весь подъезд нашлась управа.

– Мам, ну ты как всегда, – смеясь, сказала Леля, когда они вышли на улицу.

– Хамов нужно учить, – улыбнувшись, ответила Алла Сергеевна. Она засмеялась. – А если он опять не будет держать собаку рядом с собой, скажи ему, что у тебя отец хирург. И он когда здоровается, обычно демонстрирует рабочие инструменты, которые всегда носит при себе в портфеле.

– Папа не носит инструменты в портфеле, – засмеялась Леля. Алла Сергеевна пожала плечами.

– Ради такого случая может начать.

– Мам, знаешь, я постоянно удивляюсь, даже завидую немного – ты никогда ничего не боишься. Всегда говоришь, то, что думаешь. Борешься с несправедливостью. Я, например, ужасная трусиха. Я бы так ни за что не смогла.

Алла Сергеевна обняла дочь.

– Ерунда! Думаю, ты очень смелая. Просто, ты сама об этом пока не знаешь. А бояться никогда ничего нельзя. Стоит только дать один раз страху победить, и он возьмет над тобой верх. И потом сама себя не будешь уважать, потому, что тобой руководит твой страх.

Леля вздохнула. Нет. Она никогда не сможет быть такой как мать. Ей силы духа точно не хватит, всегда и во всем отстаивать свои убеждения. Правильно Викина мать сказала. Мама и впрямь настоящая героиня.

– Ладно, не задумывайся об этом слишком сильно. Я ведь порой и перегибаю, со своей любовью к правде, – усмехнулась Алла Сергеевна. – Нужна золотая середина. Думаю, у тебя как раз все задатки для нее. Ну, все садись в машину, а то мы сейчас обе опоздаем.

Они отъехали от дома.

– Леля, детка, я тебя прошу, не волнуйся сегодня. Хорошо? Спокойно. Соберись. Ты все сможешь. Ты все выучила, все повторила. Все знаешь. Не дай этой своей Адольфовне выбить тебя из состояния равновесия. Экзамен по математике – это совсем не так страшно. Мы все мысленно с тобой и поддерживаем тебя.

– Хорошо, мам. Ты тоже не волнуйся.

– Я постараюсь, – улыбнулась Алла Сергеевна.

–

Вера Степановна классный руководитель 8 «Б» суетилась вокруг столпившихся в коридоре перед кабинетом математики учеников, создавая, как обычно, лишнюю суету и нервозность. Она то и дело одергивала рукава блузки. Теребила на ней бант. Взгляд голубых глаз беспокойно перебегал по лицам учеников.

– Степанов, – голос у Веры Степановны звучал трагично, – я тебя умоляю, сегодня без всяких твоих штучек. Девочки, – обратилась Вера Степановна к группке девочек, возглавляемой Ворониной, – будет присутствовать представитель из РОНО. Никаких шпаргалок! Слышите?! Умоляю! Гаврилин, ты, надеюсь, готовился? Как вообще можно было уехать на сборы перед экзаменом? – светлые кудряшки на голове классной задрожали, от того, что она сокрушенно начала качать головой.

– Да учил я, Вера Степанна, – пробасил Гаврилин.

– Умоляю! Все соберитесь. Никаких выходок. Не болтать, не смеяться. Экзамен – это очень-очень серьезно! Очень ответственно! – Вера Степановна похватала ртом воздух.

– Она, по моему, сейчас в обморок грохнется или в истерику впадет, – ухмыльнулась Вика. – Как курица, кудах-тах-тах. Только на нервы действует.

– Она волнуется, – без особого энтузиазма заступилась за классную Леля.

– Ой, – Вика скорчила презрительную гримасу. – Просто она психопатка. Да еще боится, что потом, если что, с нее спросят. Вечно только суетится и вопит: «Умоляю! Я вас умоляю!»

Вика очень похоже передразнила Веру Степановну. Леля засмеялась.

– Федоренко, Волошина. Вы готовы? Девочки, я вас прошу, ни шпаргалок, ни разговоров. Умоляю!…

– Да, Вера Степановна, мы поняли, – довольно пренебрежительно сказала Вика.

Зацокали каблуки, и из-за угла коридора выплыла математичка. Рядом с ней семенил, тяжело отдуваясь, маленький кругленький представитель из грозной организации, ведающей образованием школьных и дошкольных учреждений.

– О, Адольфовна, какого колобка прикатила, – тихо сказала Вика. Леля закусила губу, чтобы не рассмеяться.

Раиса Владимировна смерила толкающихся, шушукающихся восьмиклассников ледяным взглядом светлых глаз.

– Здравствуйте, – процедила она.

– Здравствуйте! – нестройно отозвались ученики.

– Через пять минут заходят первые три человека, – взгляд математички сделался совсем ледяным. – Берете билет и садитесь готовиться. Никаких разговоров, никаких вспомогательных материалов.

– Умоляю! – Вика закатила глаза.

– Прекрати, – еле слышно прошептала Леля, боясь рассмеяться. Не удержавшись, она добавила: – Умоляю!

Вика закатилась от смеха. К счастью Адольфовна со своим сопровождающим уже прошествовала в класс.

– Девочки! – сделав бровки «домиком», Вера Степановна приложила руки к груди.

–

– Не так страшна Адольфовна, как ее малюют, – смеясь, сказала Вика, откусывая большой кусок от своего мороженого. – Если бы ты не была такой принципиальной, и дала мне тебе подсказать решение последнего задания, была бы у тебя не четверка, а пятерка.

Леля засмеялась.

– Да я четверке рада не знаю как. Я думала, меня Адольфовна специально завалит. Она моей маме говорила, что вообще не знает, как я буду экзамен сдавать.

– Сука! – изрекла Вика. Леля осуждающе покосилась на подругу. – Ой, ладно, Федоренко! Ты слишком правильная. В наше время с такими принципами и взглядами не проживешь.

Леля пожала плечами.

– Почему?

– По тому, что кончается на «у». – Вика снисходительно взглянула на Лелю. – Ой, подруга! Слишком ты, честная. И к тому же, еще и культурная, и добросердечная. Заклюют тебя всякие злюки-подлюки.

Вика засмеялась.

– Я прямо поэтесса.

Девочки завернули за угол дома. Впереди шел Николай Борисович. В руке у Лелиного соседа была полная сумка продуктов.

– Здравствуйте, Николай Борисович! Вам помочь?

Николай Борисович обернулся. Лицо его растянулось в улыбке.

– Здравствуй, Леля. Я еще не такой уж старик, чтобы не донести сумку, – он хихикнул. – Но спасибо за предложенную помощь. Теперь мало кто из вашего поколения проявляет чуткость. И откуда идут две милые дамы? – поинтересовался сосед. – Вы обе такие нарядные, наверняка по какому-то важному поводу?

– У нас экзамен был. По математике.

Николай Борисович заулыбался еще шире.

– Ах да. Ведь сейчас время школьных экзаменов. А я, признаться и забыл. Так давно сам учился, что ничего уже и не помню. Ну, поздравляю вас. Надеюсь оценки хорошие?

– У меня четыре. У Вики пять.

Николай Борисович покивал головой.

– Молодцы, молодцы, девочки.

-Жуткий старикан, – скорчив рожу, сказала Вика, когда они вышли из лифта на восьмом этаже, где жила Леля, а Николай Борисович, поехал дальше на девятый.

– Тссс! – Леля испуганно покосилась на двери лифта. Слова разносились по подъезду громко и отчетливо. – С ума сошла? Тут знаешь, какая слышимость?

Вика пожала плечами и хмыкнула. Подумаешь! Леля втащила подругу в квартиру и быстро захлопнула дверь.

– Ой, да ладно. Он, небось, глухой. Он же старый.

– Он, во-первых, не такой уж старый. Не намного старше наших родителей. Они же не глухие.

Вика засмеялась.

– Да вроде нет. Хотя, когда мать говорит отцу вынести мусор или что-нибудь прибить, он вроде как сразу теряет слух. Причем абсолютно. А когда она показывает, где прибить, так еще и слепнет.

Девочки развеселились.

– Да, нет, Николай Борисович, он довольно интересный человек. Много знает. У него дома столько книг, коллекция марок. Он их уже очень много лет собирает.

– Ты, что дома у него была? – покосившись на подругу, спросила Вика. Глаза озорно блеснули, а губы растянулись в улыбке. – Ах, ты маленькая любительница старикашек. Вот значит, кто твой бойфренд.

Леля сердито сдвинула брови, но не выдержала и засмеялась.

– Волошина, ты ненормальная. Откуда в твоей голове берется такая чушь?

Вика радостно расхохоталась.

– И все таки, у твоего престарелого бойфренда противные злобные глазки. Он вроде и улыбается, а улыбка, как будто резиновая и глаза холодные, как у змеи.

Вика передернула плечами.

– Да ну, прекрати. Все оставь его в покое, что ты пристала-то.

– Ладно, – Вика махнула рукой, обсуждать скучного старика с неприятными глазами ей надоело. – Раз уж он тебе так нравится, не буду про него ничего больше говорить. Но ты все же присмотрись. Вдруг он скрывает какие-то ужасные секреты?! – Вика сделала страшные глаза и произнесла последнюю фразу с подвыванием.

– Да, конечно. Может он вражеский шпион или инопланетянин, готовящийся захватить землю.

Вика вздохнула. Была одна, куда более важная и животрепещущая тема для разговора.

– А как ты думаешь, я Гаврилину хоть немного нравлюсь?

Леля посмотрела на подругу с легкой грустью. Ей, вообще-то казалось, что одноклассник, в которого так отчаянно влюблена подруга, как и раньше, не обращает внимания ни на нее, ни на кого-то еще из девчонок из их класса, по крайней мере. Но говорить правду, в данном случае, ей не хотелось.

– Я не знаю. Я не особо в этом разбираюсь…

– Ой, Федоренко! Никакого проку от тебя. Ничего в жизни не понимаешь, – Вика усмехнулась. – Ты, прямо как с Луны свалилась, честное слово. Иногда смотрю на тебя и удивляюсь до чего ты наивная. Ну, неужели ты никогда не влюблялась? Старикашка сосед со злобными глазками не в счет, – хихикнула Вика.

Леля улыбнулась, немного натянуто. Вообще-то она влюблялась. Вернее, влюбилась один раз. А если уж совсем точно, то она и сейчас была влюблена. Причем по уши. Но сообщать о своем чувстве, даже лучшей подруге, она совсем не хотела. Вика снова начнет смеяться, поддразнивать ее. Тем более, что любовь эта была, можно сказать, неправильная. Запретная. Тот, кто безраздельно завладел ее девичьими мечтами и помыслами, был намного старше. Не настолько, как Николай Борисович, конечно, но все же. Да к тому же он был, как об этом писали в старинных романах, несвободен, связан обязательствами. То есть женат. Леля подавила рвавшийся из груди вздох. Почему все в жизни так непросто? Ведь можно было, к примеру, влюбиться в Генку Сычова. Они хорошо дружат. Понимают друг друга. Так нет. Нужно было влюбиться в того, чье сердце отдано другой, с которой его, как опять же любили писать в романах, связывают брачные узы. И совершенно точно, что, если у Вики все же есть хоть какой-то шанс завоевать, в конце концов, своего любимого Гаврилина, то ее чувство обречено оставаться безответным. До конца жизни. А вдруг она больше никого никогда не полюбит, и так и будет всю жизнь страдать? Леля почувствовала, как сжимается в груди сердце, а на глаза наворачиваются слезы. Зачем они переехали в эту противную Москву? Сплошные трудности и неприятности здесь. Жила она себе спокойно. Леля шмыгнула носом. Даже радость от полученной за экзамен четверки, как-то померкла.

– Давай чай попьем или пообедаем? – предложила она. Нужно было срочно отвлечь настроившуюся на романтический лад Вику.

– Давай, чай, – согласилась та. – У тебя колбаса есть или сыр? Обожаю чай с бутербродами. Могу целую гору съесть.

Леля улыбнулась.

– Обжора.

– Ага.

Глава 11

Генка показал свои последние работы. Леля повосхищалась. Отдала должное таланту приятеля. Видя ее интерес, Генка даже предложил сделать ее портрет. Леля немного смутилась, но было видно, что она польщена таким вниманием. У Генки, вообще-то, уже было целых три ее портрета, но об этом он предпочел умолчать.

– Я пойду, – сказала Леля, после того как они закончили знакомство с произведениями приятеля. – Мне через полчаса дома нужно быть, мы с мамой в магазин договорились съездить.

Понимая, что сейчас, если он не придумает что-то из ряда вон, она уйдет домой, Генка начал лихорадочно соображать, чтобы такое увлекательное предложить, что бы она осталась хотя бы на оставшиеся полчаса.

Кино смотреть – слишком мало времени. Музыкальные записи Лелю не слишком впечатляли. Генка начал рассказывать про достижение современной науки в области техники – компьютер, с которым он сам познакомился не так давно, на работе у отца. Но ей, совершенно очевидно, тема, связанная с техникой была не очень-то интересна. Она слушала, скорее из вежливости. Генке, хоть это и было довольно глупо, ужасно не хотелось, чтобы она уходила прямо сейчас, поэтому он напряг мозг, так, что ему показалось, что в голове у него загудело и затрещало.

– А хочешь ликер попробовать? – спросил Генка. Леля изумленно посмотрела на него. Она знала, что так называется алкогольный напиток. Сама она, кроме шампанского, которого ей налили на Новый год, в количестве пяти грамм, ничего в жизни не пила.

– Ты, что спиртное пьешь? – улыбнулась она.

Генка неопределенно мотнул головой.

– Да так, – он постарался, чтобы ответ прозвучал небрежно. Он же почти взрослый, вполне независимый, мужчина. Запреты и ограничения остались в детском саду.

– А родители тебе разрешают? – серые глаза смотрели с удивлением и нескрываемым любопытством. Генкина независимость для подруги была под явным сомнением. И, в общем-то, если уж начистоту, она правильно сомневалась. Родители Генке ликер пить не разрешали. И вообще никакого ликера, да и никаких других алкогольных напитков, кроме глотка пива, сделанного втихаря из бутылки у отца, он никогда в жизни не пил. Но матери на днях подарили здоровенную коробку импортных конфет с ликером. Какой-то коллега, в благодарность за что-то там, Генка подробности не слушал, привез из-за границы. Мать еще похвалилась, что здесь таких не купишь. Генка принес коробку и поставил перед Лелей.

– Так это же конфеты, – засмеялась она, с любопытством рассматривая красивую упаковку.

– Ну да. С ликером. Мы будем из них его в рюмки выливать. А шоколадом закусывать, – важно сказал Генка, радуясь, что она, по крайней мере, заинтересовалась. Да и девчонки любят сладкое.

– А тебе, что конфеты с ликером покупают? – задала очередной вопрос любознательная Леля. Генка чертыхнулся про себя. Ну почему женщины так любят выяснять всякие подробности?

– Это матери на работе подарили, – честно признался он. Врать было глупо. Да и как-то не слишком хорошо по отношению к родителям, вполне ответственно подходившим к вопросам воспитания своего отпрыска.

– А твоя мама тебя ругать не будет?

– Не будет, – буркнул Генка, начиная уже злиться. – Она даже не заметит. У нее этих конфет полный шкаф.

Это уже было враньем. Мать будет орать как резаная. Но это будет потом. Сейчас главное – сделать так, чтобы Леля еще посидела. Ради этого он готов испытать на себе родительский гнев.

Генка сорвал целлофан, в который была запечатана коробка и, достав несколько конфет, протянул Леле. Она попробовала одну и пожала плечами.

– Вкусно, хотя и необычно. С горчинкой.

Генка просиял. Главное, что ей понравилось. Он сбегал за рюмками, и они начали разламывать конфеты и выливать в них содержимое. Вскоре рядом с Генкой и Лелей выросла гора фантиков. Рядом с ней, горкой чуть пониже, лежал шоколад от разломанных конфет. В коробке, на самом дне, сиротливо лежало несколько оставшихся нетронутыми конфет в блестящих, ярких фантиках. В каждой из рюмок в результате операции образовалось по полглотка мутноватой жидкости. Леля подозрительно посмотрела на содержимое своей рюмки. Осторожно пригубив «добытый» из конфет напиток она сморщила нос.

– Гадость!

Леля поставила рюмку с остатками ликера на стол.

– Фу, горько и противно.

Генка протянул ей шоколадную половинку конфеты – заесть. Леля пожевала и снова сморщилась.

– Фу, и шоколад горький. Беее!

Она поднялась. Окинув взглядом то, что осталось от дорогостоящего набора, она снова спросила:

– Тебя точно ругать не будут.

– Точно, – уверенно сказал Генка, начавший потихоньку приходить в себя и больше всего желавший либо провалиться сквозь землю и оказаться где-нибудь по другую ее сторону, либо что еще лучше и еще невыполнимее, отмотать время назад и не трогать чертову коробку. Теперь он совершенно отчетливо понимал, что вечером его ждет суровая расплата за содеянное преступление. Оставалось надеяться, что мать не сразу заметит пропажу, но даже если сегодня ему повезет, это только отсрочка. Родительская кара неминуемо настигнет его не сегодня, так завтра, не завтра, так… Тут сердце у Генки болезненно сжалось. Мать пригласила в субботу гостей. Как он мог забыть? Она, наверняка, рассчитывала угостить их проклятыми конфетами. Черт! Генка готов был начать рвать на себе волосы. Вот он кретин!

– Я пошла, – поднимаясь с дивана, сказала Леля.

– Угу, – тоскливо промычал Генка.

Что женщины делают с мужчинами? Ужас! Ради того, чтобы лишних полчаса лицезреть ее, он забыл обо всем. Превратился в безмозглого кретина. Как будто мозги полностью отключились. Раз и все. Генка вздохнул. Ну не убьют же его, в конце-то концов?

– Пока, Ген, – Леля помахала рукой и вышла за дверь. Щелкнул замок.

– Пока, Федоренко, – глядя на закрывшуюся за подругой дверь, пробормотал Генка и ухмыльнулся. – Если я не появлюсь завтра в школе, знай, что я принес свою жизнь в жертву ради тебя.

Глава 12

Когда людям по шестнадцать лет, для полного счастья нужно не так уж много. Может проблемы, которые есть у каждого, начиная с самого раннего детства, никуда и не деваются, но в юности смотришь на все легче и проще. Поэтому, когда сдан последний экзамен и впереди тебя ждет еще два с лишним месяца каникул, все остальное отступает на второй план и легко забывается. И это самый что ни на есть серьезный повод почувствовать себя на седьмом небе. Жизнь кажется не просто прекрасной. Она восхитительна. И весь этот мир прекрасный и многообразный, он весь для тебя.

Охваченные эйфорией предстоящего летнего отдыха и тем, что школьное занудство наконец-то закончилось, а до первого сентября, когда это самое занудство снова начнется, еще о-го-го как далеко, ученики 8 «Б», никогда, в общем-то, не отличавшиеся особой сплоченностью, в день последнего экзамена, неожиданно, и пусть даже только и временно, прониклись друг к другу симпатией. Все как-то полюбили друг друга. Находившиеся в постоянной оппозиции стороны на время зарыли топор войны. На всех лицах появились улыбки. И пребывая в этом непривычном, возбужденно-радостном состоянии, класс, почти в полном составе, решил после окончания экзамена «отметить» это знаменательное событие культурно-массовым мероприятием – походом в кино. Всю дорогу до кинотеатра звучал смех, не злорадный, не издевательский, а вполне дружелюбный. Вероятно, впервые за восемь лет, смеялись не над кем-то, а все вместе. И всем было весело и комфортно, и главное, очень хорошо и действительно радостно. И то у одного, то у другого из подобревших, воспылавших любовью друг к другу одноклассников, даже, нет-нет, да и мелькала мысль: «Хорошо-то как! Чего же не всегда так? Что мешает? Ведь здорово!». Промелькнув, мысль ускользала, растворялась в переполнявшем до краев опьяняющем чувстве радости и веселья.