Игрушка Белоглазого Чу

Женевьева подумала, что разговор прервался из-за плохой связи, и тут же снова ткнула в кнопку повторного вызова, но вместо голоса Владика услышала механический голос «абонент не отвечает или временно недоступен». Все дальнейшие попытки дозвониться до Сяпли дали тот же результат.

– Бльядь-бльядь-бльядь! – девушка раздраженно запустила трубкой в увешанную шкурами стену. Прислушалась – Руслан и Илья уже не стучались, а еле слышно скреблись. Жене, споткнувшись по дороге о длинную бледную ногу Петуховой, бросилась в прихожую. Жилище Шайморданова по праву могло бы считаться крепостью, не находись оно в убогой коробке хрущевской пятиэтажки. Дверь поблескивала множеством замочков, цепочек, колесиков с рисками и вид имела весьма надменный, как бы говоря «Ну, что? Хочешь меня открыть? Пожалуйста-пожалуйста, обожаю оптимистов». Сахарные зубки Женеьвевы сверкнули в злорадной улыбке – точно такая же дверь запирала вход в подвал дома, принадлежащего старому другу ее семьи, Уго фон Рапунцелю.

Барон фон Рапунцель покинул еще более-менее единую Германию в начале тридцатых годов при таинственных обстоятельствах. Жене слышала, что молодой Уго в составе группы ученых был задействован в попытках создания летающей тарелки, но проект не удался, и лишь некоторым его участникам посчастливилось покинуть трещащую по швам Европу. Слышать-то Жене слышала, но сказке не верила – возможно ли такое, чтобы ученые бились над загадкой фрисби (пусть даже очень большого), не раскрыли ее и сразу все как один получили по черной метке? Фон Рапунцель пустился в странствия, долгое время путешествовал по странам Африки и Азии. Его скачки с одного континента на другой и обратно, из страны в страну, с острова на остров казались хаотическими и лишенными смысла. Хотя, закономерность все же имелась – фон Рапунцель посещал только колониальные территории. По слухам, которые барон распускал сам, он разыскивал тайные мистические и религиозные общества с целью объединить их для борьбы с колониализмом. Уго, прикрываясь благородством своих намерений, общался с хасидами, суфийскими и дервишскими орденами, тибетскими и монгольскими ламами, исмаилитами, кержаками-старообрядцами и многими другими загадочными организациями. Действительной же (якобы) целью барона был сбор сведений стране Шамбала-Агарта, населенной просветленными сверх-людьми, потомками древних лемурцев и атлантов. Эти бредни Жене в серьез не воспринимала, так как не знала об увлеченности фон Рапунцеля идеями европейского масонства. Тем более она не знала о том, что Уго небезосновательно полагал масонство слабым эхом мощного гласа таинственных (и в большинстве своем мертвых) цивилизаций. Можно предположить, зачем барону понадобилось копать так глубоко – скорее всего, из тщеславия или по какой-то другой причине, он решил занять место в первом ряду масонской ложи. Для этого требовалась революция, а для революции нужны идеалы, на фоне которых текущее положение дел предстанет во всем своем упадничестве и мерзостной суете. Если принять, пусть даже с сомнением, одну десятую того, что рассказывают о Шамбале, то ее открытие разом бы сдало все козыри на руки фон Рапунцелю. Не известно, чем бы это закончилось для современного мира, как не известно, насколько близко барон подобрался к своей цели к тому моменту, когда его заметили, да не кто-то, а секретное подразделение ВЧК. Судя по всему, фон Рапунцель слишком увлекся поисками и расспросами, не утруждая себя сменой образов, выдуманных имен и прочим заметанием следов. В одном из каньонов Гималаев, где барон рассчитывал найти нечто, его поджидал некто Яков Блюмкин – агент страны Советов. Яков широко улыбался, дружески хлопал Уго по плечу, свободно разговаривал на немецком (правда, с заметным баварским акцентом). Он туманными намеками сообщил барону, что обладает некоторой весьма ценной информацией, касающейся вещей необычных, подчеркнув при этом, что эти вещи для него с бароном представляют интерес общий. Затем Блюмкин пожаловался на скудность своего духовного развития, дескать он с этим знанием, что осел с брильянтовым колье. Просил об одном – чтобы фон Рапунцель стал его наставником и они вместе достигли того, чего хотели. Обещал со своей стороны обеспечить полную покорность, послушание и служение духовному наставнику. Уго, само собой разумеется, не узнал убийцу графа Майбаха, но на удочку агента не клюнул – слишком уж расплывчаты были объяснения незнакомца, умалчивающие впрочем, какими судьбами он оказался в Гималаях со своим баварским акцентом и ослиным уровнем просветления, да и больно откровенно из-под холщевой рубахи Блюмкина выпирал квадратный подбородок маузера. Не долго думая, Глядя глаза в глаза и беззаботно улыбаясь, барон протянул руку Якову, и когда тот согрел ее крепким пожатием, не долго думая, воткнул свое колено в пах агента. Мастер рукопашного боя, владеющий секретами восточных единоборств доброго десятка школ, мужественно храня молчание, повалился с ног, дав фон Рапунцелю часовую фору. После этой встречи Уго стал намного осторожнее, но ни накладные усы, ни фальшивая борода или индийское сари не помогали – советские наймиты находили его везде, где он мог подобраться поближе к разгадке тайны Шамбалы. Вскоре барона преследовали уже в открытую, не стесняясь размахивать наганами средь бела дня. Устав от постоянных погонь, перестрелок и бессонных ночей и решив, что жизнь милее, фон Рапунцель послал всех куда подальше, а сам спрятался в Аль-Магрибе, «стране дальнего Запада», известной сейчас как Марокко. Там от барона отстали – в этой части Северной Африки интересов для русских не было, а охота за Уго самоцелью не являлась – подумаешь, важная птица – пропал с глаз, и слава Богу. Прожив в Танжере несколько лет, работая портовым грузчиком, Уго понемногу избавился от мании преследования, даже обзавелся друзьями, среди которых оказалась чета Макеба, Мухаммед и Аватеф – с ними он сблизился особенно. Общение не прервалось и тогда, когда фон Рапунцель перебрался в столицу – город Рабат, где пристроился работать консулом во французском посольстве. Уго частенько навещал Мухаммеда и Аватеф по выходным, привозя из столицы изысканную снедь и прочие гостинцы. А еще несколько лет спустя, когда семья Макеба пополнилась дочерью Мириам, скоропостижно вышел на дипломатическую пенсию и уехал в Париж. Дело было не в том, что барон соскучился по старушке Европе – жизни фон Рапунцеля снова угрожала опасность. Отца Мириам, исконного бербера, чрезвычайно смутило, что малышка родилась слишком бледной для марокканки, да еще и с небесно-голубыми глазами – точь-в-точь, как у барона. Мухаммед поклялся зарезать Уго как барана, не взирая на то, что на дворе пышным цветом цвел священный месяц Рамадан. Так как фон Рапунцель удачно сбежал от опасности (уже в который раз! видимо, в этом был его талант), Мухаммед посчитал, что вина предателя доказана и немного успокоился. Аватеф отделалась легким испугом – вместо того, чтобы убить неверную супругу, муж привязал ее к кровати, заткнул рот кляпом и сделал по всему телу несчастной женщины татуировки. Он покрыл лицо, руки, плечи, грудь и живот изменницы изображениями Микки Мауса, пивных кружек, крендельков, Эйфелевой башни и статуи Свободы, логотипами Макдоналдса, Форда и Мерседеса, христианскими символиками – всем тем, что в его воспаленном мозгу ассоциировалось со ставшей ненавистной культурой белых людей. На том инцидент исчерпался. Время шло. Родители Мириам подкопили деньжат и купили подержанный турецкий автомобиль «Албео» – ездить, скажем, на форде, чья эмблема красовалась на смуглой щеке Аватеф (или фольцваген – смотри левое предплечье), было бы неловко. Радовались сильно, но не долго – Мухаммед и Аватеф погибли в первой же поездке – не справились с управлением и на полоном ходу врезались в стадо тощих коров. Мириам Макеба в свои пятнадцать лет осталась сиротой. Информация о трагедии в семье бывших друзей не ускользнула от внимания фон Рапунцеля. Он, пустив в ход свои дипломатические связи, немедленно выписал девочку в Париж, где оформил себя ее официальным опекуном. Через полгода стало очевидным, что Мириам находится в интересном положении. Только на прямой вопрос Уго она осмелилась сказать, что в Танжере у нее остался муж – швейцарец по национальности, отставной капитан Жан Жак Беструссо. Подивившись скороспелости незаконной/приемной дочери, барон организовал переезд зрелого мужа юной протеже во Францию – тот поспел как раз к рождению девочки, которую по общему согласию нарекли Женевьевой. Позже фон Рапунцель похлопотал о том, чтобы репатрианты получили на новой родине приличную работу – если бы не барон, отец Жене, в лучшем случае, стал бы шофером такси, а мать – продавщицей хот-догов. Жене помнила барона со времен собственного младенчества, хотя тот никогда не намекал на их родство, оставляя за собой право быть просто «старым, добрым другом семьи». Мириам, Жан Жак и Жене называли его просто Уго. За те двадцать лет, что Женевьева его знала, барон – седовласый худощавый старец с благородной осанкой – не изменился совершенно.

Глядя на дверь, отделяющую внешнюю часть территории Шайморданова от внутренних владений, Женвьева вспомнила Уго.

Старик, когда Жене гостила в его роскошном особняке, расположенном в Ньюи – одном из элитных районов Парижа, частенько подводил ее к сложной двери, запирающей вход в подвал. Здесь, говорил фон Рапунцель, за этой дверью скрывается самое большое сокровище во всем мире. Это – действительная ценность на все времена, поэтому я храню ее пуще всего, что имею. Уго показал Жене, как открываются все хитроумные механизмы, сторожащие его сокровище. Когда дверь распахнулась перед затихшей в предвкушении великого чуда девочкой, ее взору предстало большое – не меньше сотни квадратных метров – пустое помещение. «Украли?!» – чуть не плача воскликнула Женевьева, в ужасе прижимая ладошки к побледневшим щекам. «Не волнуйся», – рассмеялся Уго. – «Оно на месте. Посмотри-ка повнимательней. Что ты видишь?». «Ничего?», – Жене растерянно хлопала темными, как у ее бабки Аватеф, глазами. «Смотри лучше». «Но здесь же пусто!». «Именно!», – обрадовался Уго. – «Пустота! Вот самое большое сокровище цивилизованного мира и живой природы. Ни жизнь, ни человеческий разум не приемлет пустоты. Жизнь стремится наполнить любое пространство собой, а человек, как соль жизни, добивает ускользнувшие из внимания природы кусочки первозданного Ничто. На земле почти не осталось пустых объем – все чем-то занято, подо что-то отведено, пристроено, оприходовано или попросту захламлено. Заполненное пространство мертво – с ним уже ничего не сделаешь. Зато пустота – это больше, чем жизнь – это самый древний предвестник жизни, своей волей решающий, быть ей или не быть. Лишь в космосе да в женском теле, созданном по образу и подобию космоса, есть пустоты, но и те и другие – временны – они всегда отдают свой голос за жизнь. И лишь пустота, принадлежащая мне, более-менее постоянна, пусть это будет всего лишь на моем веку.». «Не понимаю…», – Жене разочарованно смотрела внутрь пустого помещения – зацепиться взгляду было не за что. «Просто поверь мне, девочка, иметь триста кубических метров замкнутой пустоты в элитном районе Парижа – это большая роскошь», – старик усмехнулся и погладил непризнанную внучку по жестким иссиня-черным волосам.

Фон Рапунцель, конечно же, свихнулся окончательно – в этом Жене убедилась позже, узнав стоимость одного квадратного метра подвальной площади в Ньюи. Но один урок из того давнишнего случая девушка усвоила на отлично. Ее пальцы шелестящими стрекозами летали над замочками, цепочками и кнопочками механизма, превращая дверь в странный музыкальный инструмент, издающий разнообразные пощелкивания и поскрипывания. Всего через несколько секунд непреступная стальная дверь, заказанная Русланом в конторе, гарантирующей эксклюзивную неповторимость каждого замка, распахнулась перед Женевьевой. Коктейль из запахов, смешанный на основе густого сигаретного дыма с вкраплениями аромата марихуаны, кислой вони мочи, разлитого пива, горелого масла и жареного лука, ударил в нос. Лестничные клетки в домах центра Парижа пахли точно так же, разве что запах травки был сильнее табачного. Благополучие Руслана, Ильи и, быть может, Вали, по прежнему зависело от Жене, но теперь, после победы, одержанной над механическим монстром, она не сомневалась – судьба вверила эти жизни в надежные руки.

28. Ребята с нашего двора

К нему подбежали с холодной водой,

Стараясь привесть его в чувства,

Но доктор сказал, покачав головй:

-Бессильно здесь наше искусство…

Из песни «Раскинулось море широко…»

Женевьева канарейкой выпорхнула раскрывшейся дверцы. Она по очереди нажимала кнопки всех звонков, что попадались ей на глаза и, чтобы не терять драгоценного времени, бежала дальше, не дожидаясь, соблаговолят ли обитатели высунуть мордочки из своих норок. Когда за спиной девушки наконец послышался скрип плохо смазанных петель, она уже поднялась на следующий этаж. В три прыжка Жене вернулась к источнику вожделенного звука – как раз вовремя, чтобы успеть сунуть руку в створ закрывающейся перед ее носом двери.

– Бльядь! – пальцы Жене прищемило чувствительно, но не более того.

– Ой, простите… – скрип петель повторился.

– Бльядь!!! – теперь торец хлипкой фанерной двери пристукнул Жене по лбу.

– Ой, извините… – на пороге стоял молодой человек в бельевой майке, трусах-боксерах и домашних тапочках.

– Всье окей, только пьерестаньте кальечить мьеня, и можьете нье изиньяться, – француженка потерла ушибленный лоб прищемленной ладонью. Несмотря на срочность вопроса, моральную и физическую усталость, она отметила про себя, что молодой человек прекрасно сложен – майка плотно облегала широкие плечи, крепкие бицепсы и мощную грудь.

– Да-да, конечно, – молодой человек спрятал руки за спиной, как будто боялся, что они могут своевольно решиться на пакость и еще раз исподтишка прихлопнуть девушку дверью. – Могу вам чем-то помочь?

– Да. Звоньите срочный помощь! Руслан и Ильюша в холодьильнике, Валья на полу! – лицо вызвавшегося помочь Жене тоже понравилось. Ей показалось, что он даже немного напоминает ее любимого актера Венсана Касселя – такой же мужественный и светловолосый.

– А-э-э… – молодой человек повернулся, чтобы пропустить Жене внутрь квартиры, но опустил глаза с лица девушки и застыл в пол оборота.

– Что ты зстрьял, идьиот?! – хоть парень ей и понравился, проволочки начали выводить парижанку из себя.

– Нет-нет, ничего, – молодой человек шумно сглотнул слюну и посторонился. Как только Жене вошла, он устремился за ней. Выслушав сбивчивый рассказ, ужатый девушкой до трех предложений, набрал номер скорой помощи и назвал адрес Шайморданова.

– Тьепьерь пойдьем назад – ждать мьедицьицину, – Женевьева немного расслабилась – события снова шли по плану. Ну, почти по плану.

– Меня Георгием зовут, – почему-то краснея, представился парень, запирая свою квартиру. – Для друзей – просто Геша.

– Очьень приятно, Гьеша, – Жене наградила Георгия теплой улыбкой. – А я – Женевьева, или просто Жене.

– Геш, привет! – со стороны лестничного пролета показалась голова.

– А, Лёня, – растерянно проговорил Геша, заслоняя своей спиной Жене. – Привет.

– У нас в общаге электричество обрубили, дня на два, говорят, как минимум. Вот я и подумал – нельзя ли мне у тебя пока перекантоваться?

– Можно, только…

– Мы с Гьешей сьейчас очьень заньяты, – Жене отодвинула с пути Георгия и решительно направилась к логову Шайморданова.

– О! А чего это она… – Лёня вытаращился на девушку.

– Это – Женевьева, – перебил обесточенного Лёню Георгий. – Жене, знакомься – Леонид, мой лучший друг.

– Рада знакомству, – Леонид Жене тоже понравился – он был выше и тоньше Геши, но так же строен. Длинными каштановыми волосами и профилем напомнил ей Орландо Блума в роли Леголаса.

– Ну, у тебя и подруженция, – шепнул Лёня на ухо Геше и тихонечко присвистнул. – Только почему она совсем…

– Заткнись, – сквозь зубы прошипел Георгий. – Серьезное дело – у Шайморданова какая-то беда, сейчас неотложка приедет.

– Только не говори мне, что этого антихриста удар хватил, – не поверил своим ушам Леонид.

– Потом наговорьитесь, кукушки, – строго прикрикнула на друзей Жене. – А сейчас мнье нужна ваша помощь.

Квартира Руслана выглядела как маленький театрик военных действий или чум состоятельного оленевода, запустившего внутрь бешеного оленя. Как Женевьева и думала, за пять минут ее отсутствия Пузднецов и Шайморданов перестали скрестись, замерзнув в строгом соответствии с планом. Пока Лёня и Геша глазели на обнаженную Валю, которая продолжала лежать на полу, раскинув шикарные ноги и улыбаясь, француженка проверила, не заклинило ли дверцы холодильников, чтобы не опоздать с реанимацией. Дверцы обоих вместилищ легко приоткрылись с первой же попытки. Стараясь не впустить внутрь слишком много живительного тепла, Жене поспешила захлопнуть крышки импровизированных гробов.

– Чё пялитесь, скоты?! – Валя пришла в себя под обжигающим душем голодных мужских взглядов, поняла Жене и лукаво улыбнулась себе под нос. Геша и Лёня не нашли что ответить, а Валя не успела расписать им картину расправы, которую учинит им Руслан, когда узнает, какие вольности те себе позволяют – в дверь позвонили.

– Срочный помощь! – подпрыгнула Женевьева.

– Нужно продержать их еще… – моментально сориентировавшись, Валя глянула не часы, – три минуты. Слышите, уроды? А ну быстро пошли медиков обрабатывать!

Леонид с Георгием переглянулись, но спорить не посмели.

– Ты мне хоть намекни, что здесь происходит, – открывая перед врачом незапертую дверь, попросил Лёня.

– А мне по чем знать! Раз я писатель, то должен мысли читать и сквозь стенки видеть? – огрызнулся Геша.

– Ты меня в это впутал ты доктора и развлекай, – отомстил за резкость Лёня.

– Беру огонь на себя. Следи за временем, – Геша стиснул зубы.

– Это у вас здесь человеку плохо? – низенький человечек в измятом грязно-белом халате посмотрел на двух молодых людей поверх очков и широко зевнул.

– Время сейчас такое – всем и везде плохо, – со злостью ответил Геша, преградив доктору путь своей широкой грудью.

– Так вы скорую вызывали или нет? – доктор снова зевнул.

– Да, – рубанул Геша. – И не единожды. Только вас фиг дождешься.

– Я имею в виду сейчас, – терпеливо пояснил доктор.

– Нет, сейчас я стою и разговариваю с вами.

– Две минуты, – где-то за Гешиной спиной прошептал Лёня.

– Так это вам, голубчик, помощь нужна?

– Все люди братья, должны помогать друг другу. Помощь нужна всем, а кто откажется ее оказывать – тот не имеет права носить гордое имя Человек!

– Ага. Вы, извините, драться не будете? – доктор поставил саквояж на кафельный пол, достал из кармана халата пачку папирос и закурил.

– За человечество я готов умереть!

– Очень хорошо, – доктор выдохнул струю сизого дыма Геше в живот. – Мне, похоже, понадобится подкрепление. Подождете, пока я до машины схожу?

– Нет! С меня довольно! Я и так ждал слишком долго.

– Ой, – доктор поморщился так, что очки чуть не свалились с его длинного горбатого носа, – зачем же так нервничать.

– Вы правы, доктор. Центральная нервная система невосполнима.

– Именно. Так давайте пройдем внутрь, я сделаю вам успокаивающий укольчик…

– На иглу меня посадить вздумали?!

– Не хотите укольчик? Так и Бог с вами, – доктор пожал плечами.

– Вот вы как заговорили?! Руки умываете? На Бога все валите! Стыдитесь, вы же давали клятву Гиппократа.

– Одна минута.

– Если вам от меня уже таки ничего не надо, то я пойду. Тут по всему району, знаете ли, люди умирают.

– Уходите, и моя кровь будет на ваших руках. На Страшном Суде вы перед Гиппократом за все ответите.

– Ну-с, всех благ, голубчик, – доктор снова взял в руку саквояж.

– Постойте, доктор! – Геша сделал плаксивое лицо и ухватил человечка за полу халата. – Мне так плохо, так одиноко и холодно…

– Вот вам мой совет, любезный, – примите горячую ванну, потом завернитесь в шерстяной плед, выпейте рюмочку водки…

– Доктор, меня никто не любит и не понимает… кроме вас. Будьте моим… другом!

– Ну, знаете… – невозмутимый доктор на секунду задумался, опустив грустные, как у бассета, глаза на тлеющий бумажный фильтр папиросы. – Договорились.

– Тридцать секунд.

– Георгий, для друзей – Геша, – Геша через порог протянул руку доктору.

– Самуил Липович, – доктор бросил бычок через плечо, но руки не подал, прокомментировав: – через порог не здороваются.

– Да-да, конечно. А знаете, Самуил Липович, откуда пошла такая традиция?

– Насколько я помню, Геша, это пошло с тех времен, когда под порогом жилищ закапывали тела умерших родственников. С учетом того, что сейчас чуть ли не каждый первый дом в Москве на костях стоит…

– Запускай! – просипел Лёня.

– Да, Самуил Липович, я слышал ту же версию. Поэтому проходите скорее внутрь, пожмем руки и обнимемся, как это полагается друзьям, – Геша отстранился, пропуская доктора. Как только Самуил Липович, оказавшийся на удивление мягким и теплым, очутился в Гешиных объятьях, в прихожей возникла взволнованная Женевьева.

– Доктор! Наконьец-то! – она буквально вырвала человечка у Геши и поволокла его, вяло упирающегося, на кухню. Там все было уже подготовлено к получению первой медицинской помощи – обмороженные Руслан и Илья выпали из холодильников на заботливо подстеленный Валей плед тогда же, когда Геша снял оборону.

 Чуда, которого так ждал Шайморданов, не произошло – Самуил Липович вернул обоих отморозков к жизни без всяких реанимаций и дефибрилляторов. Доктор лишь дал понюхать Руслану и Илье пузырек нашатырного спирта, который выудил из своего саквояжа, да слегка похлестал их по щекам. Шайморданов с Пузднецовым закашлялись, порозовели, прослезились и пришли в себя. Руслан, увидев, как Илья стучит костяшками по полу, точно так же, как делал это внутри холодильника, понял, что план с треском провалился, и горестно взвыл, закатив глаза под веки с покрытыми инеем ресницами.

– Им что, тоже холодно и одиноко? Их никто не любит и не понимает? – Самуил Липович покачал головой. – Эх, молодость, молодость, страсть к завышению…

– Доктор, почему мы не умерли?! – хрипел Руслан, сдерживаясь, чтобы в сердцах не встряхнуть Самуила Липовича за воротник халата.

– Молодой человек, извините меня, я таки дам вам один совет – хотите действовать наверняка – прыгните с десятого этажа, а вместо парашюта возьмите зонтик. А здесь, – доктор постучал ухоженным ногтем по холодильнику, – вы только с голоду преставитесь. Наивно, как засунуть голову в аквариум и ждать, пока рыбки перегрызут вам горло.

– Но там же холодно! – возмутилась Жене. – Они должны быльи мерзнуть!

– Это я, милочка, на вас смотрю и мерзну. Боже ж мой, не май, вы уж меня извините, месяц, – в подтверждение своих слов Самуил Липович зябко поежился.

– Почьему это… – тут до Женевьевы дошло, что после любовных игр с Петуховой она так и не оделась – не было времени даже подумать об этом. И никто даже не намекнул! Жене бросила взгляд на Валю – та, потупившись, теребила поясок халата, который набросила сразу же, как пришла в себя.

Не задавая больше вопросов, доктор убрал нашатырь обратно в саквояж, обменялся с новым другом Гешей номерами телефонов, пригласил его в гости, сообщив при этом заговорщическим шепотом, что его жена Сима готовит карпа – пальчики проглотишь, попрощался со всеми и ушел.

29. Таланты и поклонники

Сегодня важна не степень таланта, а кто поддерживает художника. Нет в современной России меценатов, настоящих покровителей искусства. Есть отдельные богачи, покровительствующие отдельным симпатичным им творцам.

Илья Глазунов

Руслан, Илья, Жене (прикрывшаяся подобранным с пола пледом), Валя, Геша и Лёня тесным кружком стояли посреди разграбленной кухни и думали каждый о своем.

Валя испытывала посторгазмическую слабость, граничащую с недомоганием. Так же ее сосала густая, как манный биточек, депрессия. Девушка представляла себе, что восхитительные ощущения, пережитые ею во время близости с француженкой, впредь не повторятся, и готова была наложить на себя руки. Мысленно обзывала себя лесбиянкой, и становилось совсем тошно. С ужасом думала, что будет, если Руслан узнает об их с Жене проказах, и снова возвращалась к мыслям о самоубийстве – лучше уж самой выбрать себе смерть, чем предоставить это право Шайморданову. Узнай кто-нибудь, что его официальная девушка изменила (!) ему (!!) с другой девушкой (!!!) – ой, что тогда начнется…

Жене про себя констатировала, что утратила интерес к Руслану (носится со своими душами, как курица с яйцами – зануда, и другим развлекаться мешает), Илье (в постели ничего, но… скучный какой-то), а заодно и к Вале (надо бы ей по-дружески намекнуть, что двадцать лет – это не навсегда, на бедрах уже целлюлитик проглядывает, да и животиком надо заняться, пока он из чуть дряблого, но соблазнительного, не превратился в отвисший). Глотая слюнки, юная парижанка то поглядывала на мускулистые плечи Георгия, то любовалась уточенными чертами лица Леонида. Она никак не могла решить, кто из друзей ей нравится больше. Проблема выбора Женевьеву не смущала – сеансы одновременного секса с двумя молодыми людьми были дня нее экзотикой, но не новинкой.