скачать книгу бесплатно
– А пусть ее! – крикнула раскрасневшаяся баба. – Не дочка она вовсе, а найденка. Я ее в городе Туле на базаре нашла да и с собой взяла: с ней подают больше.
– Своих-то, поди, свекрови подкинула? Баба ты в соку.
– Своих Бог прибрал. Всех прибрал: и мужа, и деток, и свекровь со свекром. Лихоманка у нас полсела скосила.
Все это Ульяна прокричала без всякой печали, а даже с удовольствием, словно смерть близких была благодеянием, осчастливившим ее. А прокричав и хватив полкружечки за упокой, вскочила вдруг и завертелась, притоптывая и прихлопывая:
Ай, куку, куку, куку,
Я сидела на суку,
Меня маменька звала,
А я вишенки рвала.
Ух! Ух! Ух! Ух!
Она закружилась, раздувая юбками пригасшее пламя, закачалась, вывалилась из освещенного круга и с маху села на землю. Солдат хотел было вскочить, но помешала деревянная нога, и чиновник успел цепко схватить его за руку.
– Антип, не смей! Слышишь, Антип? Моя! Себе вел, сговорено с ней. Не обижай, Антип, слышь, не обижай!
– Куда тебе, возгря!
Солдат сбросил его руку, вскочил, вприпрыжку поскакал к Ульяне.
– Становому пожалуюсь, хам! – визгливо закричал Белоногов. – Мое, не трожь! Мое это!
Он на четвереньках пополз за солдатом. В темноте послышалась возня, хриплый солдатский рык и два хлестких удара.
– Тебе спать пора, спать, – сказал Федор девочке.
Не вставая, хотя ему очень хотелось встать и посмотреть, что творится за светлой чертой, Олексин подтянул к себе армяк, закутал в него Паню. Дед Митяич уже спал, с головой укрывшись драным тулупчиком. Федор посидел рядом с девочкой, напряженно прислушиваясь к громкому пыхтенью, визгливым всплескам женского смеха, тоненькому жалобному всхлипыванию чиновника и гулким ударам собственного сердца. Потом встал и пошел от костра.
Он понимал, что совершает нечто постыдное, но удержаться уже не мог. Он не знал ни одной женщины в своей жизни, имел самые сумбурные понятия о практической стороне любви, а тело было молодо, и силы, уже неподвластные рассудку, тащили его в темноту. Он сделал большой круг и зашел так, чтобы солдат и Ульяна находились между ним и костром. Шел осторожно, напряженно вслушиваясь и с трудом сдерживая собственное тяжелое дыхание.
Он почти наткнулся на них; увидел вдруг под ногами что-то шевелящееся, неестественно белое, обмер, перестав дышать, вгляделся и понял: белыми были ноги, толстые женские ноги, широко разбросанные на стороны. Между этими белыми ногами лежал солдат, а рядом… Рядом стоял Белоногов. Жар обрушился на Федора внезапно, как обвал; он весь покрылся липким омерзительным потом. Закрыв лицо руками, бросился в темноту, долго ходил там, постанывая от мучительного гнусного стыда перед самим собой.
Успокоившись, пошел к костру. Огонь почти погас, тени вокруг сгустились, и Федор, подойдя, сначала ничего не понял: армяк, которым он укутал девочку, шевелился. Он рванул его: под армяком, всем телом прижавшись к спине то ли спавшей, то ли просто притихшей Пани, лежал Белоногов. Шарил трясущимися руками по телу и шептал, задыхаясь и трудно глотая слюну:
– Ну, повернись, лапушка. Повернись, цыпочка…
– Как смеешь, мразь! – закричал Олексин. – Как смеешь?!
Не помня себя, он бил чиновника ногами в лицо, топтал руки, плевал на него. Чиновник молча извивался, стараясь отползти.
– Подлец! Подлец! Подлец!
Белоногову все же удалось извернуться и выкатиться в темноту. Федор не стал преследовать: его била дрожь. Присел у костра, скорчился, обняв руками плечи. Почувствовал взгляд, повернул голову: девочка молча смотрела на него немигающими взрослыми глазами.
– Спи, Паня, спи.
Он погладил девочку: лоб был мокрый, видно, вспотела от страха. Укутал ее в армяк, вновь скорчился у костра, замер.
Дед Митяич невозмутимо посапывал во сне. Да и пыхтенья за костром больше не слышалось: доносился лишь тихий смешок женщины да устало басил солдат.
Страшный удар вдруг обрушился на Федора. Он скорее услышал его, чем почувствовал. Услышал тяжкий тупой грохот в голове, увидел нестерпимо яркие искры перед глазами и мягко опустился на бок, сразу потеряв сознание.
4
– Поручик Олексин, честь имею прибыть! – представился Гавриил, вслед за Истоминым входя в кабинет помощника начальника штаба.
Стройный, подтянутый блондин, выпятив грудь, молча кивнул, в упор глядя на Олексина бесцветными остзейскими глазами. Штабс-капитан сел, закинув ногу на ногу, а поручик все еще стоял в дверях под немигающим взглядом полковника. Потом Монтеверде указал на стул, а сам остался стоять, слегка барабаня пальцами по столу.
– Уволены из армии? Дуэль? Долг чести? Растрата? – вдруг быстро спросил он.
– Отнюдь, – несколько удивленный началом разговора и потому помедлив, сказал Гавриил. – Числюсь в годичном отпуску по семейным обстоятельствам.
– В Сербию за крестом? Славой? Карьерой? Из любви или ненависти?
– Хочу помочь сербам в их правой борьбе, только и всего.
– Только и всего? – Монтеверде неприятно усмехнулся. – Вы оригинал, поручик? Предупреждаю, таковых не понимаю. Все слова, слова, а суть в ином.
– В чем же суть, по-вашему? – как можно спокойнее спросил Олексин.
– Суть всегда в личных идеях, а не в общественных. Так называемые общественные идеи всего лишь ширма, скрывающая действительные цели.
– Вам придется мириться с этой ширмой, полковник. Другой в запасе у меня нет.
– Интересно, каким вы отсюда уедете. Если уедете вообще. Впрочем, бог с вами, оставим это. Итак, вы хотите в дело? В штаб? В санитарные отряды? Выбирайте: я обещал нашему другу, – он кивком указал на штабс-капитана, – что исполню ваше желание.
– Я приехал драться с турками.
– Вам случалось бывать в делах до этого?
– Нет.
– Хотите испытать храбрость?
– Хочу принести пользу.
– Нет, он положительно оригинал! – почти весело сказал Монтеверде Истомину.
– Поручик знает язык, – сказал Истомин, точно напоминая о чем-то уже оговоренном.
– Немного, – уточнил Олексин. – Мало практики.
– С практикой мы вам поможем. – Монтеверде опять неприятно усмехнулся и расстелил на столе большую, выполненную от руки схему. – Извольте смотреть. Делиград. – Карандаш изящно скользнул по схеме. – Турецкие позиции. Как видите, они пока еще на том берегу Моравы, но – пока. В районе Рагавицы – Суповац позиции удерживает отдельный корпус Хорватовича. Третьего дня туда, к Хорватовичу, ушла русская батарея, но у нас нет уверенности, что она добралась до него: сербские беженцы уверяют, что турки где-то переправились через Мораву и таким образом отрезали Хорватовича. Хотите попытаться внести ясность в этот вопрос, поручик?
– Каким образом?
– Болгарские волонтеры вызвались добраться до Хорватовича.
– Отчаянные головорезы эти болгары, – сказал с дивана Истомин. – Они из отряда воеводы Цеко Петкова.
– Петков в Сербии? – удивился Олексин, еще в Москве немало слышавший о легендарном гайдуке.
– Нет, он где-то в Болгарии, а сюда прислал молодежь. Самых нетерпеливых.
– Нетерпеливому коню нужна хорошая узда, поручик, – сказал Монтеверде. – Возьметесь возглавить этот отряд? Задача: добраться до Хорватовича, ознакомить его с нашим планом единого удара в районе Алексинаца, узнать о судьбе русской батареи. В дальнейшем действовать по его указаниям.
– Могу я взять с собой своего друга?
– Отвиновского? – спросил Истомин. – Странная дружба между русским офицером и польским инсургентом, вы не находите?
– Да пусть себе берет, – сказал Монтеверде. – Если согласны, ступайте знакомиться с отрядом, получайте оружие, ищите проводника – капитан вам поможет. Вечером прошу ко мне.
– Слушаюсь. – Гавриил щелкнул каблуками. – И благодарю.
Вышли вместе с Истоминым. На веранде, как всегда, курили офицеры.
– Были на аудиенции? – спросил Совримович. – Как вам наш Монтеверде?
– Послан на связь с Хорватовичем, – похвастался Олексин.
– Вот как? Когда выступаете?
– Завтра утром.
Совримович бросил окурок и, ни слова не говоря, быстро направился в дом.
– Кажется, вы довольны поручением? – спросил штабс-капитан, когда они шли через двор к воротам.
– Доволен? Этого мало, Истомин. Я горд и счастлив.
– Значит, с вас шампанское. Если вернетесь.
Последние слова он сказал хоть и с улыбкой, но как-то уж очень многозначительно. Впрочем, Гавриилу некогда было заниматься анализом истоминских интонаций: у ворот они встретили Захара и Отвиновского. Наскоро объяснив, в чем дело, Олексин отправил их готовиться и вслед за штабс-капитаном вышел на улицу.
Болгары стояли во дворе кафаны, где вчера ужинал Гавриил. Их было одиннадцать – молодых, сильных парней в белой, щедро расшитой шнурами одежде. За широкими турецкими поясами торчали рукояти ятаганов.
– Здравствуйте, господа, – сказал Истомин. – Вот ваш командир поручик Олексин Гавриил Иванович.
– Добре дошли, – сказал старший отряда; молодое лицо его было обезображено широким шрамом. – Меня зовут Стоян Пондев. С остальными потом познакомитесь, а это мой ординарец Любчо.
Он кивнул на худенького паренька с большими девичьими глазами. Паренек сразу отвернулся, а болгары заулыбались.
– Я оставляю вас, – сказал штабс-капитан. – Надо проводника искать.
Он поклонился и ушел. Гавриил сел на доски, сложенные у забора, болгары расположились вокруг, а застенчивый Любчо устроился за их спинами. Рассказывая о задании, Олексин все время ловил на себе его быстрый изучающий взгляд, и взгляд этот почему-то смущал его.
– Как видите, задача наша проста: дойти и доложить.
Болгары переглянулись. Стоящий ближе всех широкоплечий парень с оспинками на лице что-то быстро сказал по-турецки. Войники рассмеялись, только Любчо сердито нахмурился.
– Митко говорит, хороша у волка шкура, да зубы мешают, – сказал Стоян. – Мы знаем турок, командир. Там, где нет дорог, они высылают черкесов.
– Черкесов боитесь, молодцы?
– Боялась баба в лес за дровами сходить, так в дому и замерзла, – уже по-болгарски сказал Митко.
– Нужен проводник, командир, – уточнил Стоян. – Нужен хороший проводник, чтобы идти без дорог и там, где не может напасть кавалерия.
– Нужны магазинки, – сказал черный, как цыган, парень. – Если будут магазинки и много патронов, черкесы не страшны. Они не любят огня.
– Кирчо правильно говорит, надо просить магазинки, – подтвердил Стоян. – При штабе есть оружейный склад.
– Оружие обещали, – сказал Гавриил.
– Надо брать самим: они для кого-то берегут хорошие винтовки.
– Для турок, – усмехнулся Митко.
Болгары опять засмеялись. Они вообще смеялись часто и охотно, и это тревожило Олексина. Он и сам был молод, но считал смешливость чертой невоенной и старался почаще хмуриться.
– Смех в то время, когда гибнут ни в чем не повинные люди, когда позорят женщин и вешают их мужей, считаю неприличным, – сказал он.
Болгары растерянно замолчали. Стоян нахмурился, а Любчо вдруг вскочил и, не оглядываясь, пошел со двора.
– Любчо! – крикнул Стоян. – Любчо, вернись!
Ординарец не остановился, и Стоян торопливо направился за ним. Митко сокрушенно цокнул языком, а черный Кирчо сказал неодобрительно:
– Не надо об этом говорить. Никогда.
– Прошу извинить, – сухо сказал поручик. – Однако такая чувствительность, как у вашего Любчо, больше подходит девице, чем воину.
Парни неожиданно расхохотались. Они смеялись так искренне, что Олексин не выдержал и тоже заулыбался.
– Ну и глаз у тебя, командир! – весело кричал Кирчо.
Вернулись Стоян и Любчо. Ординарец был красен как маков цвет и прятал глаза.
– Любчо, командир интересуется, почему ты без усов! – крикнул Митко.
– Хватит, – строго оборвал Стоян. – Кажется, к нам идут.
К ним приближались Совримович и Бранко. Подойдя к Олексину, Совримович щелкнул каблуками:
– Честь имею явиться, поручик. Назначен вашим помощником. А это наш проводник.
Обе новости чрезвычайно обрадовали Гавриила: он привык к Бранко, а то, что серб добровольно вызвался идти с ними, Олексину было понятно – он помнил дорожную встречу. А Совримович уже побывал в деле, в прямом смысле понюхал пороху, и поручик очень надеялся на его боевой опыт. Конечно, болгары тоже были боевыми ребятами, но опыту кадрового офицера Олексин все же доверял больше, чем партизанским навыкам повстанцев.