banner banner banner
Алмаз бриллианту не судья
Алмаз бриллианту не судья
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Алмаз бриллианту не судья

скачать книгу бесплатно

Алмаз бриллианту не судья
Борис Александрович Васильев

Повесть «Алмаз бриллианту не судья» – завершающая часть трилогии «Спиралью вьются чьи-то судьбы». Стрельникову не удалось избежать соблазна, и правосудие восторжествовало! Его ангел-хранитель в шоке: для того ли берег, лелеял и пестовал?! Но Виктор не из тех, для кого кича дом родной, кто покоряется злому року. И, вот оно: нападение – захват заложника – побег – убийство. Знал бы капитан, что ему уготовано на воле, вряд ли решился бы на отчаянный шаг. Теперь либо пробиваться к вершине криминальной пирамиды, либо затаиться и вести образ жизни ниже плинтуса. Что выберет наш герой? Окажет ли Фортуна свое благорасположение к идущему по острию ножа? Да и достоин ли он его?

Борис Васильев

Алмаз бриллианту не судья

1

Обогнув малиново-сизое в лучах низко висящего солнца тяжелое облако, МИ-8 завалился на бок и по крутой дуге устремился вниз, на стоящую прямо под ним группу людей в офицерской форме. Со стороны могло показаться, что винтокрылая машина вот-вот сорвется с глиссады и рухнет в глубокий снег, взметнув высоко в небо фонтан огня в ореоле черного дыма. Но трагическим прогнозам собравшихся, которые непроизвольно стали оглядываться по сторонам в поисках спасительного укрытия, не суждено было сбыться. Не долетая до земли какую-то сотню метров, пилот лихо развернул тяжелую, с виду неуклюжую машину, и она, образовав вокруг себя вихрящееся снежное марево, мягко коснулась земной тверди неподалеку от еще со вчерашнего вечера расчищенной, а потом еще и утрамбованной сотнями ног площадки.

– Становись! – гулко разнеслась команда, и замерзшие в ожидании на пятнадцатиградусном морозе осужденные, до того кучковавшиеся во дворе жилой зоны, опрометью бросились строиться в две шеренги. Замешкавшихся конвоиры – солдаты-контрактники, не церемонясь, подгоняли пинками. Плац прочертила почти ровная двойная полоса, состоящая из людей в черных телогрейках, одинаковых шапках-ушанках и ватных штанах, из-под которых высовывались тяжелые, грубо сляпанные ботинки на толстой подошве.

Из открытой двери приземлившегося вертолета ловко выпрыгнул невысокий подполковник в шинели крапивного цвета, ярко выделяющейся на голубом, покрытом изморозью борту. Его маленькую голову покрывала такого же зеленоватого цвета фуражка с неимоверно высокой, сшитой по особому заказу тульей, которая делала своего владельца похожим на гриб зеленуху, только с непропорционально толстой ножкой. Оказавшись на снегу, подполковник огляделся и замер в ожидании. Тут же в темном проеме люка показался красный верх склоненной, словно в поклоне, папахи и нога в легком ботинке. Через несколько секунд высокий, молодецкого вида генерал уже стоял рядом с подполковником, по колени, как и он, утопая в рыхлом снегу.

– Ну, что я говорил? Надо было весь плац расчистить, – чуть повернувшись к щуплому капитану, поспешившему юркнуть за спины других встречающих, прошипел стоявший на два шага впереди других начальник колонии. – Тащи теперь этого борова на своем горбу.

– Так, кто же знал, товарищ полковник, где они сядут? На машине ждали. Да и завтра же…

К этому визиту, который, случился на сутки раньше запланированного и поэтому практически свел на нет все планы администрации и хлопоты заместителя по хозяйственной части, в колонии готовились загодя. Уже несколько лет никто из инспектирующих в звании старше подполковника сюда носа не казал. Приезд генерала из главного управления стал особым событием в этом, казалось бы, Богом забытом учреждении, которое затерялось в лесах, покрывавших склоны невысоких гор. Больше походившие на отлогие холмы и, возвышавшиеся горбами над округой, они со всех сторон обступали зону.

Заключенная в деревянный, с торчащими по периметру вышками, высокий забор, обнесенный колючей проволокой, и разделенная на две неравные части – производственную и жилую, колония эта сейчас не числилась образцовой, но в свое время была показательной. Когда-то, так давно, что об этом мало кто помнил, здесь на блатной должности библиотекаря отбывал срок, осужденный невесть за что, один из руководителей министерства внутренних дел. Место это считалось наиболее привилегированным по сравнению с другими колониями, в которых содержались бывшие сотрудники милиции, и прокуратуры. Но через несколько лет слава ее закатилась так же внезапно, как и взошла. Бывшие генералы сюда больше не попадали, полковников и всяких майоров тоже было немного. В основном здесь «мотали срок» младшие офицеры, сержанты да рядовые милиции, осужденные за различные, в основном, должностные преступления. Но встречались и личности уникальные. Бывший старший лейтенант Сергей Пантелеймонов попал сюда за убийство по «политическим» мотивам брата-близнеца Никиты. Незадолго до очередных выборов в Государственную Думу трое братьев – милиционеров из одного подразделения схлестнулись за столом: при ком на Руси будет жить хорошо? Победил Сергей, приверженец левых сил. Он молча слушал запальчивые доводы оппонентов, а потом, достав висевший здесь же, в кобуре на спинке стула табельный пистолет, расстрелял обоих своих «политических противников». Одного ранил, другого уложил наповал.

Содержать «оборотней в погонах» вместе с уголовниками без погон значило обречь милиционеров на верную гибель. Оборотнями этих молодых ребят из патрульно-постовой службы, автоинспекторов, омоновцев, не достигших возраста Христа, но успевших особенно «отличиться» в яростной борьбе с криминалом, стали называть с легкой руки очередного министра внутренних дел. Но, не обладая ни звериным оскалом, ни тем более, хищническим нравом, противостоять хорошо организованным и воспитанным на тюремных традициях уркам провинившиеся перед законом «менты» были не в состоянии. И потому чалились в отдельных, специально для них предназначенных колониях.

В отличие от всех прочих уголовников на режим содержания эти осужденные, как правило, не жаловались по той простой причине, что, поварившись в правоохранительной системе, были уверены в бессмысленности такого дурного занятия. Побегов здесь тоже не случалось. Куда побежишь, если кругом на сотню километров никакого жилья? Летом в лесу непроходимые топи, а зимой… Зимой мороз намертво сковывал даже мысли о побеге. Да и что толку, если окажешься на воле? Тут обстоятельства особые. Среди уголовной братвы не затешешься – враз вычислят, и к своим не подашься – сами же и «заметут». Оставалось коротать годы в ожидании окончания срока, чтобы потом всю оставшуюся жизнь доказывать свою белизну и незаурядную пушистость.

Колония и дальше жила бы по своему, давным-давно заведенному полусонному распорядку, если бы не гости. Ждали не только генерала. Вместе с ним должен был прилететь недавно избранный новый губернатор области. Никто не знал, что ему здесь понадобилось, но слух о высокопоставленном визитере тут же облетел колонию и поставил ее на уши. Больше всех, как обычно, досталось контингенту. Осужденным пришлось в авральном порядке приводить себя самих и все помещения жилого блока в благообразный вид. Срочно ремонтировали столовую, отскабливали грязь, въевшуюся в давно не менявшиеся доски полов, в спальнях повесили невесть откуда взявшиеся занавески, теперь нелепо смотревшиеся на фоне обветшавших оконных рам, покрытых коростой облупившейся краски.

Мысленно проклиная на ходу своих подчиненных за нерасторопность, полковник поспешил навстречу высокому гостю. Тот, стараясь не обращать внимания на тут же образовавшиеся в обуви мокрые ледышки и насквозь промокшие носки, бодро шагал по снежной целине. Новенькая, чуть ли не вчера пошитая шинель, сидела на нем, как влитая. С близкого расстояния становилось очевидно, что генерал не так уж и молод. Мгновенно заалевшие на морозе щеки скрывали его возраст, он наверняка знал об этом и вовсю старался придать своему лицу соответствующие званию серьезность и значительность. За ним, стараясь ступать след в след, семенили сопровождающие. Губернатора не наблюдалось, и у начальника колонии немного отлегло от сердца.

Лопасти винта продолжали медленно вращаться, и полковник отметил про себя, что генерал не собирается задерживаться и «приятный во всех отношениях» визит, по всей видимости, не займет много времени. Значит, проверяющий не будет особо вникать в дела, и предстоящий обед пройдет в теплой дружественной обстановке.

Переходя на строевой шаг в пяти метрах от шагающего ему навстречу генералу, полковник чуть было не упал, споткнувшись о внезапно пронзившую его мысль: получая инструкции сверху, он не удосужился узнать, какой коньяк предпочитает генерал. А от такой оперативно-служебной информации, как он твердо знал, напрямую зависят результаты инспектирования.

Выслушав рапорт и поздоровавшись за руку с полковником, его заместителями и начальниками отрядов, генерал подошел к застывшим в строю осужденным, которых невесть зачем выставили на мороз. То ли в качестве почетного караула, то ли, чтобы показать «товар» лицом. Начальник колонии тоже недоумевал по этому поводу, но проигнорировать «высокое распоряжение» не посмел. Не утратив выправки и подсознательного уважения к золотистым погонам, каждый из стоявших в строю, оказавшись лицом к лицу с генералом, невольно впивался взглядом в его глубоко посаженные серые и оттого отдающие холодом глаза и четко представлялся. Сотрудники администрации колонии неотступно следовали за проверяющим, отставая от него не приличествующее случаю расстояние.

Очередной осужденный – невысокий, со впалыми щеками на лице, с явственно выделяющимся тонким прямым носом с заметной родинкой под ним, одетый, как и остальные в черную телогрейку и шапку с завязанными под подбородком клапанами, чем-то привлек особое внимание генерала. Остановившись, он внимательно осмотрел парня с головы до ног, для чего ему пришлось немного отступить, и уголки его губ слегка дрогнули.

– Осужденный Стрельников, – представился парень и протянул генералу руку.

Генерал, видимо, на какое-то время выпав из реальности и находясь мыслями далеко от окружающей его действительности, машинально сделал шаг навстречу и ответным жестом подал свою широкую ладонь осужденному. Реакция парня оказалась ошеломляющей. Резко схватив правую руку генерала за запястье, Стрельников дернул ее на себя, пригнул и тут же левой рукой ударил по локтю. Еще мгновение и он заломил руку генерала ему за спину. Левой рукой он удерживал свою жертву хорошо отработанным приемом, а правой обхватил ее за шею. Перед глазами генерала мелькнула длинная, изготовленная из обломка стальной ножовки с острыми высоким зубьями, заточка. Офицеры застыли, будто всех разом поразил коматозный ступор. Строй осужденных дрогнул.

– Разойдись, падлы! – орал Стрельников, стороной обходя замерших офицеров и толкая впереди себя генерала.

Никто не успел ничего предпринять, как с близстоящей вышки раздалась автоматная очередь. По всей видимости, находившемуся на ней солдату никогда прежде не доводилось ломать голову над проблемной ситуацией. Не оскверненный интеллектом его мозг напрямую отдал приказ рукам, и пальцы, подчинившись немудреной команде, щелкнули предохранителем, передернули затвор и нажали на спусковой крючок. С соседней вышки донеслась вторая очередь.

– Не стрелять! – во все горло гаркнул полковник, когда череда пуль, пройдясь вдоль заложника и захватившего его осужденного, прошила полу генеральской шинели. – Не стрелять! – Он бросился на выручку к генералу.

– Назад! – завопил Стрельников, который тем временем, не обращая внимания на выстрелы, без особых усилий тащил свою жертву к вертолету. На морозе его голос сорвался, и он зашелся в кашле. – Скажите, чтобы отстали, – через силу прохрипел он ему на ухо. – Поздняк метаться.

– Отставить – спокойно и даже, как показалось окружающим, равнодушно громко скомандовал генерал. – Всем оставаться на своих местах!

Из-за угла жилого двухэтажного корпуса появились четверо солдат. Впереди бежал сержант в распахнутой чуть ли не до пояса гимнастерке. Грудь его туго обтягивала белая нижняя рубашкой. Выброшенная из караульного помещения грохотом неожиданных выстрелов, отдыхавшая смена неслась к месту происшествия, на ходу передергивая затворы автоматов.

– Назад! – широко расставив руки в стороны, бросился им навстречу один из офицеров. – Не стрелять!

Дотащив генерала до открывшегося при их приближении двери вертолета, Стрельников, не отводя заточки от его горла, забрался внутрь и втащил за собой задержавшуюся у трапа свою жертву. Дверь захлопнулась.

Офицеры в окружении солдат, открывших по чьей-то команде шквальный огонь поверх винта, бросились к вертолету. Кто-то бабахнул из ракетницы. Лопасти уже набирали обороты. Они слились в гудящий диск, машину затянуло взвихренным снегом. Один из офицеров бросился на стойки шасси, словно собираясь своим весом прижать машину к земле. За ним последовали еще несколько человек, но вертолет, для которого и куда более тяжелая ноша была по силам, медленно оторвался от земли. Зависнув на какое-то мгновение, он слегка накренился и прицепившиеся к шасси офицеры и солдаты, кувыркаясь, посыпались вниз. Одному из солдат удалось обхватить руками колесо. Медленно набирая высоту, вертолет пошел в сторону. Солдат подтянулся, и, зацепившись ногой за стойку шасси, намертво прилип к ней.

– Прыгай! – кричали ему снизу. – Прыгай!

Но он уже ничего не мог расслышать за гулом винта, возносившего машину к низко нависшим облакам. Даже попытайся он расцепить руки, у него ничего не получилось бы. Страх и холод сковали его конечности.

Но вот, наконец, его тело, совершив кульбит в воздухе, с десятиметровой высоты рухнуло вниз и покатилось по склону пригорка, увлекая за собой поток снега. Угодив внизу в глубокую яму, бедолага исчез в белой топи.

Провожая взглядом удаляющийся и тающий в вечерних сумерках вертолет, начальник колонии достал из кармана сигареты, не глядя, сунул одну из них в рот фильтром наружу, прикурил и, не ощущая ни горлом, ни легкими удушливого дыма, глубоко затянулся. В глазах его была пустота и отрешенность. Он не видел, как загоняли в жилой корпус исступленно вопящих от возбуждения осужденных, как солдаты под руки привели сорвавшегося с вертолета, но благополучного завершившего полет парня. Полковник зачем-то положил все еще дымящуюся сигарету, которой так и не смог затянуться, в карман шинели и неторопливо направился к административному корпусу, не отдав никаких распоряжений своим заместителем, не обратив внимания на других офицеров, провожающих его сочувственными взглядами. В этот момент его не интересовало, сообщил ли дежурный по колонии о чрезвычайном происшествии руководству областного управления, и даже судьба захваченного генерала его нисколько не беспокоила. Прослужив в системе большую часть жизни, он не сомневался, что дни его на теперешней должности сочтены, и столь долгожданная пенсия, о которой он с благоговением мечтал последние годы, оказалась под большим и тяжелым вопросом. Все его существо было заполнено ощущением безысходности, полной зависимости от обстоятельств, на которые он теперь никак не мог повлиять.

Войдя в свой кабинет, полковник запер за собой дверь на ключ, достал из сейфа пистолет и опустился в свое любимое, служившее ему второй десяток лет кресло. Поглаживая вороненую сталь, он долго и пристально вглядывался в небольшой портрет бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова с его собственноручной дарственной надписью, стоявший перед рядом книг на полке застекленного шкафа у противоположной стены. Полковник словно советовался с ним, как жить дальше. И жить ли вообще?

2

А вертолет тем временем уходил на запад. По шее генерала, в том месте, где кожа соприкасалась с заметно заржавевшими, но от того не ставшими менее острыми зубьями заточки, сочилась и впитывались в шарф струйка крови. Но он этого не замечал или делал вид, что не чувствует боли. Глаза его был по-прежнему спокойны, взгляд сосредоточен и уверен. Лишь один единственный раз, когда после доклада пилота о том, что они возвращаются на точку зэк, угрожая смертью, сорвал с него наушники и, сунув их в карман телогрейки, приказал не прикасаться к рации, генерал от злости заскрипел зубами и дернулся, чтобы перехватить руку с зажатой в ней заточкой. Но Стрельников ловко увернулся от захвата, и железка больно впилась в шею генерала.

– Не балуй, – прохрипел Стрельников. – Жить надоело?

Все это происходило на глазах пилота, но тот не решался что-либо предпринять, чтобы не навредить высокопоставленному пассажиру. Получив от генерала приказ выполнять все указания захватившего вертолет осужденного, вскоре потребовавшего изменить курс, он вел машину в неизвестность. У него еще оставалась надежда, что генерал вот-вот начнет переговоры с террористом. Может быть, все обойдется и ему удастся уговорить зэка вернуться в колонию. Но время шло, а генерал, видимо, смирившись со своей участью, не предпринимал никаких попыток к спасению. Румянец давно сошел с его лица. Теперь оно было бледным и не выражало ничего, кроме покорности судьбе.

Немного освоившись в ситуации, пилот стал ощущать в боковом кармане своей куртки тяжесть табельного пистолета, которое ему выдали утром в связи с тем, что предстояло возить почетного гостя, и следовало исключить «непредвиденные обстоятельства», о которых ему на инструктаже втолковывал командир отряда. Но, поскольку никто не удосужился объяснить ему, что это за обстоятельства такие, пилот, услышав стрельбу в колонии и глядя, как одного из его пассажиров ведут к вертолету, решил, что его не захватили, а наоборот, спасают, уводя подальше от бунта, учиненного осужденными. Тем более, что никто из офицеров, наверняка вооруженных, даже не сделал попытки достать пистолет. Пилот предупредительно открыл люк и помог забраться в машину сначала Стрельникову, а затем и генералу. Быстро сообразив, что произошло на самом деле, он сунул было руку в карман, но получив от зэка ощутимый удар головой в нос, смирно повалился на свое место.

Удерживая одной рукой штурвал, пилот стал осторожно, так, чтобы не было заметно со стороны, продвигать вторую руку к внутреннему карману. Он не мог связаться по рации с диспетчером на аэродроме, не мог видеть, что происходило за его спиной, но, ощущая затылком неподвижный, лишенный эмоций и не предвещавший ничего хорошего взгляд преступника прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оплошай он сейчас, то вряд ли довезет генерала до города живым. Да и самому ему несдобровать, как только они где-нибудь сядут. Наверняка у парня есть какой-то план, которым их появление в городе в ближайшее время не предусмотрено. Да и в других местах их возможного приземления, куда уже наверняка спешат милицейские группы захвата, он покидать вертолет не собирается. Скорее всего высаживать его придется где-то около железнодорожного полотна, откуда он попытается скрыться на проходящем поезде.

Рассуждая так про себя и выстраивая логическую цепь возможных поступков преступника, пилот продолжал тянуться к своему кармана.

За его спиной что-то грохнуло.

Резко обернувшись, пилот увидел, как генерал стоит посреди салона, напряженно наклонившись вперед. Свалившийся от его мощного удара и отлетевший к борту зэк зашевелился, потом поднялся на колени и замер так, опираясь руками об пол. Помотав головой из стороны в сторону, он вдруг оттолкнулся от пола всеми четырьмя конечностями и со всей силой ударил генерала головой в живот. Навалившись на него, размахнулся и всадил ему в грудь зазубренную заточку. Генерал охнул и осел на пол кабины.

Выдернув заточку из обмякшего тела и отбросив оказавшуюся у него под ногами папаху, Стрельников в один прыжок достиг кресла пилота и уже привычным движением прижал острые зубья к его горлу. Пилот почувствовал, что сделай он хоть малейшее неосторожное движение или скажи что-то не так, одного взмаха пилой преступнику будет достаточно, чтобы это слово или движение стало для него последним. Если он умеет управлять вертолетом, то сможет сделать это в любое мгновение.

– Я же говорил, чтоб не рыпался, – Стрельников еще сильнее прижал заточку к горлу пилота. – Видал, – кивнул он куда-то назад, – туда же захотел?

Он сунул руку в боковой карман куртки пилота и достал пистолет.

– Вот то-то же, – прохрипел он, убирая пистолет в карман телогрейки, где уже лежали провода и наушники.

Тихие стоны смертельно раненого генерала прекратились.

– Где мы? – спросил Стрельников, раскладывая перед пилотом карту.

– Здесь, – почти не глядя, ткнул тот пальцем в лист перед собой.

– Давай направо.

– Зачем?

Он не успел закончить вопрос, как ощутил резкую боль в шее и тепло струйки крови, юрко побежавшей за воротник форменной рубашки.

– Затем, – последовал ответ. – Через десять минут снижаемся.

Внизу за бортом снега уже не было видно, зато четко просматривались огни поселков, свет фар движущихся по дорогам автомобилей.

Впереди показалось зарево.

– Что это? – спросил Стрельников, протягивая руку и одновременно косясь в карту.

– Стефаново, – ответил пилот.

– Давай еще правее.

Вертолет слегка накренился и сделал доворот.

– Опускайся! – приказал Стрельников.

– Я в темноте не сяду, – робко предупредил пилот. – Внизу снег, ничего не видно.

– Я тоже думал, что не сяду. А оно вон, как получилось, – чуть ли не весело усмехнулся Стрельников, продолжая контролировать пилота.

– Что же мне с ним делать, – пробурчал он себе под нос, усаживаясь поудобнее за спиной пилота, но достаточно громко, чтобы тот его слышал. – Пришить – упадем, оставить в живых – расскажет, где приземлились.

– Зачем тебе меня убивать? – плаксиво протянул пилот. – Что я тебе плохого сделал? Я ничего никому не скажу.

– У них быстро заговоришь. По себе знаю. Сейчас сядем, и, пожалуй, прирежу тебя.

Машина дрогнула и нырнула носом вниз.

– Но, но! Не балуй. Я тебе, что, урка поганая? Пошутил я. Ладно, живи пока. Но, если узнаю, что ты меня сдал…

– На кой черт мне тебя сдавать? Иди своей дорогой. Где садимся?

– Гони к шоссе. Вон, видишь? Справа.

– Может отдашь пистолет-то? – в голосе пилота фальшиво прозвучали гнусавые нотки. – Как я без него вернусь? Меня же за это под суд отдадут.

– Скажи спасибо, что вообще вернешься. А от тюрьмы да от сумы… Или передумал?

Пилот непроизвольно обернулся и уперся щекой в острие заточки.

– Ладно, ладно, шучу.

Машина шла на небольшой высоте параллельно шоссе, по которому, толкая перед собой пятна света, с большими интервалами двигались машины, которых с каждой минутой становилось все меньше и меньше. Стрельников пристально вглядывался вниз, выискивая там что-то, только одному ему известное.

– Вон, трайлер впереди. Видишь? Давай к нему и снижайся. Подойдешь и зависнешь. И не балуй у меня. Не я, так пацаны все равно тебя достанут. Включай нижнюю фару.

Трайлер, груженый новенькими «автомобилями двигался ровно и степенно.

– Уровняй скорость, снижайся. Ниже, еще ниже.

Стрельников открыл дверь, в кабину вместе с потоком обжигающе холодного ветра ворвался грохот двигателя.

– Ниже, я сказал.

Глаза пилота, прикованные к трайлеру, начали расширяться от ужаса. Он четко представил себе, как, сорвавшись с платформы, зэк свалится под колеса грузовика и при той скорости, с которой они двигались, его тело разлетится на куски, ударившись об асфальт.

– Ниже! – орал Стрельников, пытаясь перекричать раздававшийся над головой грохот. – Я, что тебе, каскадер что ли?

– Куда еще ниже? Зацепимся!

Внезапно трайлер под ними резко снизил скорость. Вертолет рывком ушел вперед, оставив грузовик позади себя.

– Назад! – заорал Стрельников.

Сделав разворот, пилот начал готовиться к новому заходу. Стрельников, лег на живот, растянулся на полу и постепенно спускался за борт. Когда вертолет оказался над трайлером, ноги его уже болтались в пустоте. Несколько секунд он висел на одних руках, пилот видел только его побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в нижний край люка. Еще мгновение, и они исчезли. Машину слегка качнуло.

Не глядя вниз, пилот захлопнул дверь и резко набрал высоту. Не сверяясь с картой местности, которую и так знал наизусть, он развернул машину и на полной скорости устремился к своему аэродрому. Взглянув на часы, он не поверил глазам: с момента взлета в колонии прошло не больше пятнадцати минут, показавшиеся ему несколькими часами. Он все еще был в шоке от произошедшего с ним и не сразу вспомнил о генерале, неподвижно лежавшем у правого борта. «В больницу! Скорее в больницу! – билась у него в мозгу единственная мысль, не давая возможности поднимающемуся откуда-то изнутри страху овладеть его существом и превратить неимоверный сон в жуткую реальность.

Водитель трайлера включил ярко вспыхнувшие в сумерках огни аварийной остановки и грузовик, дыхнув тормозными шлангами, замер на обочине. Спрыгнув на асфальт, шофер обошел кабину и пристроился у правого переднего колеса. По лицу его, время от времени освещаемому фарами встречных автомобилей, блуждала блаженная улыбка. Он изредка затягивался сигаретой, кончик которой то вспыхивал, отражаясь в зрачках глаз, то затухал, и тогда темнота скрадывала суточную щетина на его подбородке и усталые мешки под глазами. Постояв так несколько минут, он слегка подпрыгнул, застегнул молнию на ширинке и, щелчком отбросив окурок сигареты далеко в кювет, забрался в теплую кабину. Машина неспешно двинулась дальше.

За гулом мерно рокочущего мотора и музыкой, раздававшейся в наушниках плеера, он не слышал, как последний из стоявших на нижней платформе автомобилей легко соскользнул по направляющим, ударился задним бампером об асфальтовое покрытие заснеженного шоссе и покатился вслед за грузовиком. Метров через пятьдесят она остановилась, а, спустя пару минут, когда трайлер, набрав скорость, уже был далеко, развернулась и устремилась в противоположном направлении. На полу под передним водительским сидением появилась лужица крови. Перетянув ногу выше лодыжки, которую он, приземляясь на трайлер, разорвал о какую-то железку, жгутом из полиэтиленовой пленки, покрывавшей сидение, беглый зэк гнал машину в темноту.

3

Всего полчаса назад здесь прошел снегоочиститель, а будто его и вовсе не было – пути уже перемело. Машинист, сколько ни вглядывался в белое марево, разверзавшееся перед локомотивом, ничего не мог разглядеть в снежной пелене. Но он точно знал, что впереди «зеленый», и не очень беспокоился.

Зато пассажирам пришлось поволноваться: скорый опаздывал уже на полтора часа. Все разговоры в вагоне сводились к одному: нагонят или не нагонят, войдут ли в график за оставшиеся двести с небольшим километров. Больше говорить было не о чем. Многие еще с вечера успели перезнакомиться и пересказать друг другу свои нехитрые житейские истории, и поутру, толпясь в тамбуре у туалета с полотенцами через плечо, встречали подходящих приветливыми улыбками, как давних знакомых. Дети носились по проходу под ленивые окрики родителей.

Поездная жизнь шла своим чередом, и только в десятом купе девятого вагона было тихо. С самого вечера дверь его ни разу не открылась. Проводник попытался предложить одинокому пассажиру традиционный чай, но, услышав в ответ резкое «Спасибо, не надо», удалялся, ворча себе что-то под нос. Такие пассажиры, запиравшиеся с вечера и почти не появлявшиеся на людях до конца поездки, в его практике встречались нередко. Иногда это были молодые пары, искавшие экзотического уединения. Они оплачивали все купе и до полного изнеможения придавались радости тесного общения. Обалдевшие, истомленные, они вываливались ближе к концу пути в коридор и, не замечая никого вокруг, подолгу смотрели в окно, сросшись плечами. Но чаще группировались командированные – мужчины немного старше среднего возраста. Безошибочно находя в вагоне собратьев по служебному долгу, они менялись местами с другими пассажирами и объединялись в неразлучный до конечной станции коллектив единомышленников. Иногда приходилось вызывать милицейский наряд сопровождения поезда, чтобы вмешаться в возникавшие между ними разногласия по вопросам «международной и внутренней политики», когда все доводы были исчерпаны и в ход шли кулаки. Но это случалось редко, обычно они проводили время в мирной оживленной беседе, которая время от времени прерывалась мелодичным перестуком сдвигаемых стаканов, да ласковым, едва слышным из-за двери позвякиванием упавших на пол и покатившихся на повороте бутылок. Интеллигентные посланцы различных ООО, ЗАО и прочих коммерческих структур оттягивались под покровительством Меркурия профессионально, не рискуя.

Но тот, из десятого купе, вел себя необычно: никому в гости не набивался и к себе не приглашал. Проводник еще при посадке обратил на него внимание. Среднего роста, немного сутулый, но не старый, лет около сорока, он старался казаться как можно менее заметным. И, чем больше старался, тем хуже у него это получалось. Временами он настороженно озирался, а, когда проводник спросил у него, ждет ли он попутчиков, мужчина пугливо сжался и, прежде чем отрицательно покачать головой, резко повернулся спиной к вагону, словно ожидая нападения.

Несмотря на мороз, на нем было дорогое, хотя и длинное, чуть ли не до земли, но легкое светло-бежевое пальто. А на ногах летние, такого же цвета, только более темного оттенка, туфли из мягкой, даже на вид, кожи. Явно чужая поношенная кепка едва прикрывала макушку его непропорционально большой головы, непонятно как уместившейся на узеньких плечах. Высокий и гладкий, без единой морщинки лоб выдавал в нем личность незаурядную. С одеждой пассажира резко контрастировало землистого цвета лицо с зеленоватыми кругами под глазами и впавшими щеками. Диссонанс усиливался его манерой втягивать голову в плечи при каждом мало-мальски громком звуке. Этим он напоминал станционного пьянчужку, которые во множестве возникали перед остановившимся на пару минут поезде, чтобы разжиться чем-нибудь у пассажиров или украсть что при случае.

Эта пугливость стала его обычным состоянием с момента первого ареста в Брюсселе. Нет, никого недавно освободившийся зэк по кличке Бухарь не ждал. Любая встреча с кем бы то ни было для него была не только нежелательна, но и, более того, попросту страшна. Сейчас, между волей и неволей, между прошлым и будущим он был никто. Даже со справкой об освобождении, и это его даже радовало. Он отчетливо осознавал, что за ним уже началась охота, и его все чаще и чаще охватывало состояние близкое к панике. Но вот уже восемнадцать часов ничего особенного не происходило, и в отдаленных уголках сознания Андрея Степановича Ягненкова начала зарождаться надежда, что все обойдется. «Чем черт не шутит, может быть и удастся проскочить, – размышлял он в уютном тепле вагона, когда, засунув дорожную сумку под одну из нижних полок и сняв поскорее пальто, закутался в синее с блеклыми полосами одеяло и запер дверь. – В конце концов, не все так плохо. Впереди, как минимум, три, а то и четыре десятка лет жизни. Надо быть идиотом, чтобы не воспользоваться ими в свое удовольствие. А неприятности… Кто же от них застрахован? Волки на то и существуют, чтобы овцы от скуки не передохли. Прорвемся!»

Настроение его постепенно обретало привычные очертания. «Прорываться» ему удавалось почти всегда. Он верил в свою звезду. Во всяком случае, до тех пор, пока однажды за ним не щелкнул замок железной двери камеры следственного изолятора в московском Лефортово. И он из баснословно богатого, по российским меркам, человека превратился сначала в подследственного, затем в обвиняемого и, наконец, в осужденного на шесть лет лишения свободы с отбыванием наказания, как гласил приговор, в «исправительно-трудовой колонии общего режима».

Перевоплощения Андрея Ягненкова начались после того, как он, молодой бухгалтер, работавший в прикладном НИИ, решил заняться бизнесом по обработке драгоценных камней и металлов. Не успевшие закиснуть в бюрократическом болоте его мозги нашли достойное применение. Не особенно всматриваясь, он ясно видел зияющие провалы в новых экономических отношениях. И сумел воспользоваться ими, как нельзя лучше.