Легкий заказ

– Докажи, что это был кто-то не из твоих, и претензии будут сняты, – добавил я, поняв, что мой собеседник сейчас покинет зал. – И еще, говорю при свидетелях: если меня не станет до того, как это случится, все будут знать, кого в этом винить.

А почему нет? Лишняя охрана не помешает, пускай молодцы Самвела меня попасут до тех пор, пока ситуация не прояснится. Ведь меня на самом деле хотели убить, и, подозреваю, желание завершить начатое у уцелевших вурдалаков никуда не денется.

– Ты знаешь, что я ни при чем, – ткнул меня пальцем в грудь Саркисян, а после обвел рукой зал. – Вот из них многие – нет, а ты – да. Но ты хочешь так. Ладно, пусть. Но некрасиво поступаешь. Нехорошо.

– Если я неправ, то извинюсь, – невозмутимо ответил я. – Никто не может сказать, что Чарушин не платит долги или не признает ошибки.

– Подтверждаю, – подал голос Газван. – Иначе он не сидел бы за моим столом.

– Может, тот дурачок, что приходил сюда и устроил конфликт, еще жив, – поправил очки Ровнин. – Вряд ли, но кто знает. Начни с него.

– Разберусь, – пригладил волосы Самвел. – Сам, лично. И без вас особенно. Газван, еще раз с днем рождения. Извини, но мне пора.

– Понимаю, – кивнул именинник и уселся за стол. – Спасибо, что пришел, спасибо за добрые слова и подарок.

А угощения в дорогу, традиционного для таких мероприятий, похоже, Саркисяну никто не поднесет. Уверен, что Газван не хуже меня понимает, что вурдалак к случившемуся отношения не имеет, но тем не менее если он его и не списал уже в утиль, то в благополучном разрешении ситуации до конца не уверен. Да и сам еще не решил, счесть случившееся личным оскорблением или нет. Плюс его смутило вмешательство Ровнина и не слишком скрытый намек на события четвертьвековой давности. Ну а если все и обойдется, так небольшую неучтивость всегда можно списать на волнение и опечаленность по поводу сорванного праздника. Да и поднимать данную тему никто не станет на самом деле. Нет, все всё видели, отметили и запомнили, но далее – тишина. Это у нас все чувства напоказ. Нам надо проораться, выяснить здесь и сейчас, наговорить друг другу гадостей, в случае супружеских разборок даже посуду побить, а после помириться и наутро все забыть. На Востоке все происходит тихо, никто не топает ногами, не стремится доказать свою правоту в моменте, не размахивает руками и не сулит все беды, что есть на свете. Нет, глупая молодежь, конечно, и не на такое способна, но те, кто реально может создать проблемы, как правило летального характера, не шумят и не скандалят. Напротив, они тебе улыбаются, они тебя даже на прощание обнять могут. Но надо точно знать – тут никто никогда ничего не забывает. Ни через год, ни через сто лет. Серьезные обиды могут идти через поколения, и, если не ты, так твои дети или внуки получат свое от детей и внуков тех, с кем ты закусился сегодня. Ровно тогда, когда никто этого не будет ждать, и в тот момент, который будет идеален для расчета.

И Самвел мне ничего не забудет, можно даже не сомневаться. Нет, никакой страшной мести здесь не последует, слишком мелок повод для таких действий. Но вот если я, к примеру, буду висеть на веревке над пропастью, а у него будет выбор – вытащить меня на твердую поверхность или эту веревку перерезать, то он гарантированно сделает последнее, даже несмотря на то, что мое спасение может принести ему некоторые дивиденды, весьма недурственные. Причем это честно и справедливо, он воздаст мне подобным за подобное. Я же сейчас тоже мог его не провоцировать, верно? Но мне выгодно, чтобы сбежавших засранцев искали свои же, оно получится быстрее, проще и дешевле, потому мы с Олегом Георгиевичем закрутили эту карусель.

И он это понял, причем прекрасно.

– Люблю кушать барашка, – сообщил мне Ровнин, когда мы уселись на свои места. – Особенно если он правильно зажарен. Давай тарелку, Макс, поухаживаю уж за тобой. Как-никак ты только что пережил стресс.

– Не скажу, чтобы очень сильный, – усмехнулся я. – Удивления было больше, чем страха. Да и сейчас, если честно, оно никуда не делось. Всех в памяти перебрал, а понять, откуда ноги растут, не могу. Ладно бы еще оборотни были, их хоть как-то можно пристегнуть, но вурдалаки? Да еще вот так, почти днем, на таком мероприятии… Бред, и только.

– А когда ты успел с оборотнями разругаться? – удивился Ровнин, ставя передо мной тарелку с изрядным куском баранины. – Вернее с кем?

– Так с Порфирием, – не стал скрывать я, берясь за вилку и нож. Нет, многие за столом приборами не пользовались, очень ловко поедая мясо при помощи рук и лепешек, при этом умудряясь как-то не изгваздаться жиром. Я так точно не смогу, подобные умения передаются с генетическим кодом. – Отказал ему в помощи месяца два назад. У него из общины двое молодых ребят смылись, забыв попрощаться и с сородичами, и с ним самим. Само собой, старый хрен мигом взбесился – тут и характер, который не сахар, и возраст, и, главное, репутационный момент. Если молодняк валит куда подальше, то это остальным о многом может сказать.

– Ну да, ну да. – Ровнин разорвал круглую лепешку и, ловко используя корку, не хуже, чем соседи по столу, отправил в рот кусок мяса. – Сначала слух, потом суждение, и не успеешь обернуться, как молодой и наглый оборотень кинет вызов изрядно одряхлевшему Порфирию. И все – либо дерись, либо уходи, становись шатуном-одиночкой. А почему отказал-то?

– Времени не было. Да и желания тоже, – пояснил я. – Эта парочка, может, уже на Урале или в Забайкалье. Вот мне делать нечего, только по лесам за двумя косолапыми бегать. Опять-таки, он же их не вернуть хотел, а убить. В открытую, конечно, говорить такое не стал, но намек был более чем прозрачен, а это не по мне. Ребята сделали свой выбор, что их теперь, за личную точку зрения к смерти приговаривать? Не десятый век на дворе, двадцать первый. Да и потом – я не палач, Олег Георгиевич. Не был им и не буду, что бы там себе этот старый мохнатый хрен не думал.

– Кровь на твоих руках есть, – вытер рот мякотью лепешки начальник отдела. – И ее не так уж мало.

– Была бы там хоть одна праведная капля, вы бы меня уже давно списали в расход, – усмехнулся я. – Да, убивал. Но всегда по делу или защищаясь.

– Так что Порфирий? – признав мою правоту, вернулся к теме разговора Ровнин.

– Набычился, проворчал что-то ругательное, да и ушел. Уверен, что теперь время от времени он представляет себе, как меня жрать станет. Сначала поломает как следует, вопли послушает, потом живот когтями вспорет и в лесу под корягу засунет, чтобы я подтух, подгнил и стал вкуснее.

– И не страшно? – Само собой, мои слова аппетит Ровнину не испортили. Он и не такое видел.

– Не-а, – мотнул головой я. – Он так и будет мечтать дальше, но что-то сделать… Вряд ли. Порфирий в самом деле здорово сдал и одряхлел, это чистая правда. Потому и молодые смылись, побоялись, что он их втихаря удавит. Не из зависти, из страха. Они же через год-другой ему реальными конкурентами станут, это и Порфирию понятно, и всей общине.

– А, теперь ясно. – Олег Георгиевич вытер пальцы салфеткой. – Вот где корни гуманизма. Кто-то из этой парочки рано или поздно станет вожаком стаи и не забудет о том, что некий консультант по сложным жизненным ситуациям некогда не стал его искать и убивать. Неплохой ход, Макс. Неплохой.

– Но при этом гуманизм тоже не на последних ролях, – я стукнул кулаком в грудь. – В моем сердце, имеется в виду.

– За гуманизм! – поднял чашу вверх начальник отдела. – И дело мира!

– Красиво сказано. За них! – согласился я, и следом за тем раздался певучий звон меди, который издали соприкоснувшиеся емкости.

– Спрашивай, – через какое-то время, когда количество мяса в наших тарелках изрядно уменьшилось, добродушно разрешил мне Ровнин. – Что хотел? Вижу, есть у тебя какой-то вопрос за пазухой.

– Есть. Олег Георгиевич, а что ты знаешь об Игнате Троянове? Я просто разное слышал, кто что говорит.

– А именно? – ответил вопросом на вопрос мой собеседник.

– Одни говорят, что Троянов чуть ли не наследник кудесников древности и знает такое, чего никто не знает; другие уверены, что он жулик, на котором клейма ставить негде; третьи вообще его за психа держат. Вот и хотелось бы понять, кто ближе к истине. Вы наверняка с ним сталкивались, какое-то мнение составили.

Этот Троянов и являлся тем самым третьим рекомендантом из письма. Изначально я решил на него забить болт, но раз подвернулась возможность, так чего бы и не навести справки у сведущего человека? Всей правды начальник отдела мне не скажет, само собой, но она мне и не сильно нужна. Хватит и части.

– Если этот господин тебя интересует с позиции бизнеса, то не рекомендую. – Ровнин достал из чехла трубку и табак, расторопный официант из местных тут же поставил перед ним пепельницу. Ну да, закон есть закон, но в некоторых случаях его можно и нарушить, Газван слишком щедрый и хороший клиент, чтобы с ним ссориться из-за таких мелочей. Впрочем, не исключено, что это вообще уже его ресторан, полностью или отчасти. Я лично этой новости не удивлюсь. – Он патологически жаден. До всего – деньги, слава, знания, женщины. Сначала все соки из тебя вытянет, а потом замучаешься из него плату выбивать. Даже ты. Знаешь, когда общался с ним, то подумал, что уход старых богов, возможно, одно из лучших событий в нашей истории. А если они все такими были, как этот тип?

Штука вот в чем. Тот, о ком мы говорим, если верить слухам и кое-каким свидетельствам, приходится наследником Трояну, одному из старых славянских богов. Не главных, второстепенных, но все же. Отвечал этот Троян за лекарство во всех его проявлениях, от траволечения до волшбы, и родителем имел самого Велеса.

Само собой, это все невероятно тешило раздутое до предела эго господина Троянова.

– Да, слышал я про то, что он тип на редкость отвратный, – подтвердил я. – Но он живет не на отдельной планете, а в нашем мире, значит, общим правилам подчиняется. Я к чему: в целом его слову верить можно?

– Если под клятву – наверное, – подумав, ответил Ровнин. – Если нет – не знаю. А что у тебя к нему за дело? Поделись, глядишь, чего и посоветую.

А вот это нет, Олег Георгиевич. Я тебя уважаю и за помощь благодарен, но делиться с тобой подробностями о полученном письме точно не стану. Конфиденциальность есть конфиденциальность, даже если договор еще не подписан.

Праздник, как и день, потихоньку близился к концу. Начали разъезжаться гости, унося с собой кто бумажную коробку с пахлавой, кто корзину фруктов, а кто и снедь посущественнее. Отбыл и Ровнин, получив в дар два кувшина вина, причем каждый литра по три. Впрочем, ничего особенного, такой это человек. Он всегда получает то, что хочет. Сам тому свидетель, да и рассказов о нем немало ходит, которые этот факт подтверждают.

А чем я хуже? Ну ладно, на Троянова этого надежды сразу не было, но двух других опросить-то можно? Ну или хотя бы одного. Тем более что как раз сейчас самое для того время. Надо только с Газваном попрощаться, и можно вызывать такси.

Глава 4

– Поверь, Максим, моему сожалению и стыду нет границ, – басил дэв, прижимая волосатые лапищи к груди. – Гость пришел на мой праздник, а я допустил, что ему обиду нанесли! Это позор, позор…

И столько искренности было в глазах и голосе, что кто-то другой, не так хорошо, как я, знающий дэвье племя, мог бы поверить в правдивость этих слов. Впрочем – нет, конечно же Газвану не все равно, репутация есть репутация, да и от меня пользы ему еще немало могло случиться. Но смею заверить, что повернись удача там, в холле, ко мне спиной, он бы забыл об этом еще до того, как мое тело легло в землю. Ну, может, венок к похоронам прислал бы, да и то не факт. Хотя нет, прислал бы, это красивый жест. Не для других, для себя.

Причем винить его в этом сложно. Повторюсь – Восток есть Восток, там другое отношение к жизни и смерти в целом, а также полезности человека в разрезе этих двух понятий. Особенно если речь идет об отношениях людей и тех, кто таковыми не является. В свое время, когда мое агентство только-только начинало работать, я много шишек набил как раз на этой теме. И верил тому, кому верить не стоит, и влезал туда, куда не следует, не понимая, что никого за мной нет, а все эти «брат, если что, я за тебя горой встану» – это просто слова, которые стоят не дороже порыва ветра. Как мне тогда удалось уцелеть и подняться – сам до сих пор осознать не могу. Может, сработал древний принцип, гласящий, что дуракам везет? Или ворожил кто? С учетом специфики моей работы такое запросто может случиться. Но тогда почему счет после предъявлен не был?

Но при этом в данный момент я кивал, всем своим видом давая понять имениннику то, что принимаю его извинения и сам расстроен случившимся.

– Так бывает, Газван, – дождавшись окончания пространных речей, произнес я. – Есть те, кто безразличен и к чужой радости, и к чужому горю, тебе ли этого не знать? Они плевать хотели на то, что твое имя будет втоптано в грязь. Таких много…

– Много, – кивнул дэв.

– И рядом с тобой такие есть, – печально вздохнул я. – Хоть бы Рабих, которого ты прислал ко мне недавно. Твое имя открыло ему двери в мой офис, я сделал все, что он просил, причем даже без аванса. А как иначе? Ведь за ним стоишь ты, а значит, мне волноваться не о чем.

– Истинно так, – насторожился Газван. – И что же?

– Ничего, – развел руки в стороны я. – Он пришел сегодня, говорил что-то о том, что оплатить мою работу не может, приплел сюда своего дедушку, не желающего расставаться с оговорённым гонораром, потом клыки начал скалить, что совсем уж смешно.

– Так-так. – В глазах дэва блеснули красные огоньки.

– У меня его амулет, – уже без всякого наигрыша, деловито сказал я. – Если через неделю не будет гонорара, то он окажется в плавильне. Все же это твоя протекция, потому говорю об этом здесь и сейчас. Не хочу, чтобы случившаяся с Рабихом неприятность стала для тебя сюрпризом. Отдельно замечу, что непосредственно к тебе у меня ни малейшей претензии нет.

– Если этот недостойный с тобой не расплатится, долг верну я. Что до амулета… За него с тебя никто ничего не спросит, ты в своем праве. Обман – грех, за него надо платить по высшей ставке. Неважно, как это называется – Ганон шаб гард или Покон, смысл тут один и тот же: сказал – так делай. Нет – ответь, если надо – жизнью. – После помолчал и добавил: – Да и другим наука будет.

Это он сейчас не обо мне говорит, а о себе. Мол, не думайте даже хоть тень на мое имя кинуть, расплата последует быстро и неотвратимо. И ведь что интересно – этот мой приятель всегда умудряется самые грязные вещи совершать чужими руками. Причем всякий раз вроде как случайно подобное выходит. Хотя, по слухам, пару раз он крепко оскоромился, настолько, что чуть под жернова отдела не попал. Но так это или нет на самом деле – не знаю, если что-то такое и случилось, то еще до того, как я стал тем, кем стал.

– Прими на дорогу вот этот скромный дар, друг мой. – Дэв достал из-под стола немаленькую такую корзину, в которой лежали румяные яблоки, персики, виноград и много чего еще. – Знаю, ты сладкое не любишь, но у тебя ведь есть молодая красивая женщина, которой это придется по вкусу. Э?

– Слушай, я сто раз тебе говорил, что Геля моя сотрудница, и все.

– У меня тоже много кто работает, – хохотнул именинник. – Так что, мне на них не смотреть и их не желать? Угости ее вот этим сохан асали, вот этой нугой и баклавой, пусть сначала ей станет сладко и хорошо, а потом тебе!

– Да ну тебя, – отмахнулся я, но корзину взял. Нельзя отказаться от дара на дорогу, это может нанести серьезную обиду хозяину праздника. – Какие яблоки здоровенные!

– Хороший сорт, – кивнул Газван, а после, словно вспомнив что-то, хлопнул себя ладонью по лбу. – Вот что еще! Максим-ага, помнишь, мы говорили о трех достойных особах из Северного Хорасана, которые очень хотели бы посотрудничать с тобой в части…

– Не-не-не, – оборвал я его речи, что было, разумеется, не слишком вежливо. – Даже не начинай. С обитателями Туркменистана я дела иметь не стану, это вопрос решенный. Ни сейчас, ни потом.

– Северного Хорасана, – поправил меня дэв. В приватных беседах он предпочитал некоторые современные названия заменять на староиранские, лишний раз демонстрируя тем свое происхождение. – И почему так категорично? Это хорошие заказчики, богатые и щедрые. Поверь, они достойно вознаградят тебя за помощь. Да и я в долгу не останусь.

– Деньги – только деньги, Газван, не всё и не всегда определяют именно они. И потом – не мне тебе рассказывать, почему я не желаю сотрудничать с жителями упомянутого Северного Хорасана. Все, тема закрыта.

– Как скажешь, друг мой. – Несомненно, Газван был недоволен моим отказом, но ни жестом, ни интонацией этого не выдал. – Ты в своем праве. Хотя судить обо всех по одному человеку, не знающему, что такое глубокое уважение, – это не слишком верно. Но, как теперь говорят: забыли. Спасибо, что пришел, что слова приятные мне говорил, а еще большее – за подарок! Клянусь, ни один другой мне такой радости не доставил! Только не рассказывай об этом остальным, не хочу их обидеть.

Я попрощался с ним, подхватил увесистую, килограмм на семь, корзину и направился к выходу. И вот чего мне с ней делать? Выбрасывать жалко, с собой тащить глупо, там, куда я собрался наведаться, она будет помехой. Стало быть, придется заезжать в офис, перегружу содержимое в холодильник. Хорошо хоть, что он по дороге.

– А вот ежели к большому колесу приделать маленькую круглую штуку, а через нее пустить веревку с ведрами… – услышал я голос домового, как только вошел в офис.

– Сенька, не плющь мне мозг, – перебила его Геля, которая, к моему великому удивлению, была еще на работе. – Хочешь пить – вон кулер. Хочешь больше воды – в кране ее хоть залейся. Какие ведра? Кому они сейчас нужны?

– Вот так, Арсений, – как водится, немного желчно вставил свою реплику и Модест Михайлович. – Твой полет мысли с веревками и ведрами в очередной раз разбился о прогресс, людской прагматизм и нежелание слушать кого-либо, кроме себя самого.

– Гель, ты чего тут до сих пор? – вошел я в приемную, где и собралась небольшая, но дружная компания. – Вроде с утра мне говорила о том, что куда-то там собираешься. То ли на днюху, то ли вообще за город с друзьями.

– Собиралась да не собралась, – ответила мне девушка. – А это ты чего принес?

– Газван передал. – Я поставил корзину на стол. – Фрукты и национальные лакомства. Кстати, персонально для тебя. Сказал, что такой сладкой ханум, как ты, следует дарить все только самое лучшее.

– Он толстый и стремный, так что пусть даже ни на что не надеется, – секретарша привстала и начала копаться в содержимом подарка, – но во вкусняшках толк знает. О, персики, как раз сегодня хотела. Блин, тут еще пахлава! Опять! Только-только худеть начала!

– Дары волхвов, – усмехнулся Модест Михайлович. – Ну, разумеется, с поправкой на то, что сделан сей подарок азиатом.

Он сидел в своем любимом кресле, которое находилось в углу, том, куда даже в самый солнечный день не попадает свет. Как и всегда, на его губах змеилась ироничная улыбка, черные с сединой волосы были безукоризненно уложены, на дорогом костюме не виднелось ни единой замятости, алмазно поблескивала галстучная булавка, нога была закинута на ногу, а рука с золотым перстнем лежала на кругляше навершия трости.

– Хороший харч, – сунул тем временем нос в подарок и Сенька. – И корзинка славная, с такой хоть куда, хоть за покупками, хоть по грибы. Ты, Гелька, ее не выбрасывай, ладно? Пригодится в хозяйстве.

– А то у нас здесь хлама мало! – Девушка уже достала из шкафа тарелку и выкладывала на нее фрукты с тем, чтобы пойти и помыть их. – И потом – куда ты за грибами собрался ходить? В сад «Эрмитаж»? Или в «Нарышкинский» сквер? Так они там не растут.

– Об тот год Максим нас в лес возил пару раз, – с достоинством возразил ей домовой. – Или забыла? Мы там и грибы собирали, и мясо жарили. Пикник называется. Хозяин, я вот эту штуку попробую?

– Хоть все ешь, – отмахнулся я. – На здоровье!

– Ешь-ешь, – поддержала меня Геля, а после ткнула Арсения пальцем в пузо. – Главное – не лопни!

Домовой хрюкнул от неожиданности и чуть не выронил ароматную баклаву, девушка же хихикнула и вышла из приемной, держа в руках тарелку с фруктами.

– Что-то случилось? – спросил у меня вурдалак. – С чего вернулся? И еще… От тебя пахнет порохом. С каких пор на именинах стрелять начали?

Чутье у него, конечно, такое, что любая собака позавидует.

– День рождения – что, – усмехнулся я, – так, ерунда. Вот свадьбы иные бывают – там да, такая пальба стоит!

– Темнишь, – отметил Модест Михайлович. – Ну да твое дело.

– Сцепился какими-то залетными, – не стал скрывать я, зная по опыту, что бывший владелец этого дома еще и изрядно обидчив. – Трое молодых и наглых клыкачей хотели узнать, каков я на вкус.

– Однако, – с интересом глянул на меня вурдалак. – И из чьей семьи?

– Понятия не имею, – вздохнул я. – Но повесил эту тему на Самвела, он как раз на днюхе был. Пускай разгребает.

– Зря, – качнул головой мой собеседник, – Самвел злопамятен.

Модест Михайлович не входил ни в одну из вурдалачьих столичных семей и своей не имел, но при этом сам знал всех более-менее влиятельных кровопивцев Москвы, да и сам в этой среде пользовался довольно-таки немалым авторитетом. Впрочем, в последнем ничего особенно странного и не имелось – возраст, связи в Европе и недобрая слава безжалостного и принципиального бойца сделали свое дело.

Насчет последнего, правда, я не очень уверен. Полагаю, это легенда, которую кто-то когда-то зачем-то выдумал, а после она стала фактом, не требующим подтверждения. За все те годы, что мы знакомы, я ни разу не видел, чтобы Модест пускал силу в ход, напротив, он всегда предпочитал решать любой конфликт при помощи разума. Да и было тех конфликтов-то… Нет, время от времени ругается с Гелей, но там все заканчивается тем, что он покидает офис и отсиживается на чердаке, а она через пару дней начинает барабанить по батарее и просить прощения.

– Зато усерден и уперт. Он точно этот клубок размотает, хоть бы даже из принципа. А на обиды его я чихать хотел, мы все равно с ним дела не ведем.

– Сегодня не ведем, завтра – кто знает. – Вурдалак постучал пальцем по газете, что лежала рядом с ним на круглом стеклянном столике. – Вот и в прессе пишут, что армянская диаспора в столице усиливает свое влияние. А он – ее часть, можешь не сомневаться.

Модест Михайлович при всей своей нелюбви к человечеству всегда внимательно следил за всем, что происходит в стране и мире, причем доверял только печатным изданиям. Интернет он не признавал от слова «совершенно», объясняя это тем, что у бумажных газет хоть какие-никакие редакторы есть, а там все кому не лень строчат все, что им в голову придет. Причем большей частью совершенно безграмотно с точки зрения орфографии и пунктуации.

Именно по этой причине часть коллег-арендаторов посмеивалась надо мной, я был единственным, к кому ежедневно, кроме выходных, заглядывал почтальон, приносящий стопку свежих газет. В наше время подобное являлось нонсенсом.

А что делать? Киосков-то на Садовом почти не осталось, а в тех, что есть, в основном продаются батарейки, китайское «Лего» и груды «глянца».

– Пустое, – отмахнулся я. – Не станет он со мной из-за подобного всерьез бодаться, себе дороже встанет. Кстати! Модест Михайлович, не желаете окунуться в ночную жизнь столицы? Я тут собираюсь наведаться к Арвиду и буду рад, если вы составите мне компанию.

Поименованный господин был одним из немногих, к кому наш сосед испытывал некое подобие симпатии. Он как-то даже удостоил его комплимента, выраженного во фразе: «С ним можно за один стол сесть». Причем тут фигуральности нет, Модест Михайлович крайне разборчив в области общения, он и руку-то не всякому подаст, что уж говорить о застолье, даже с учетом того, что обычная пища ему просто не нужна. Дело же не в ней, не в еде, дело в сакральности самого процесса совместной трапезы, понимание которого, увы, сейчас почти утеряно, как и великое искусство застольной беседы. Наши прадеды точно знали, с кем хлеб ломать можно, а с кем нет, осознавали, что это действо делает всех его участников ближе друг к другу, крошит между ними лед отчуждения.

– Отчего бы и нет? – задумчиво произнес вурдалак, глянув на меня. – Давай прокатимся.

Удивлен. Уверен был, что откажется, сказав что-то вроде «пустая трата времени». И обрадован, что скрывать. Нет, опасности никакой нет, с Арвидом у меня неплохие отношения, плюс ни один вурдалак не станет палить то место, в которое он инвестировал средства. Жадны клыкастые до денег, чего скрывать. Не так, как потомки драконов или, к примеру, синюшка, с которой я года два назад столкнулся под Екатеринбургом. Бажов явно знал, о чем писал, только под конец сфальшивил. Чтобы эта старушка доброй волей часть своего добра отдала какому-то парню, пусть даже веселому и симпатичному? Да сейчас! Скорее, она его в свой колодец утащила бы, тот, на дне которого хватает людских костей и черепов. Не любят синюшки охотников за чужим добром и жалости особой к ним не испытывают.