Час полнолуния

– Повидать бы того славного молодого человека, про которого ты рассказываешь, – не осталась в долгу Ряжская. – А лучше – познакомь меня с ним. Я его усыновлю. Сколько времени?

– Четвертый час утра, – глянул я на луну. – Скоро рассвет.

– Когда ты вообще спишь?

– На работе, – даже не стал скрывать я. – Вас неделю как в банке не видно, стало быть у меня, как у вашего помощника, дел вовсе никаких нет. Потому веду на службе растительный образ жизни – ем да сплю.

– А потом все ваши кумушки обсуждают то, что старая курва Ряжская совсем Смолина заездила, – заметила моя собеседница. – Мол, всю ночь на нем скачет без устали.

– Вы слишком хорошо думаете о моих коллегах, – возразил я ей. – Увы, но про вас никто и не вспоминает, все лавры достаются мне. В переносном смысле, разумеется. Как меня только не называют!

– Да уж знаю, – хмыкнула женщина. – Цензурные выражения почти не встречаются. Ладно, давай-ка часам к семи выходи к подъезду. Поедем сначала позавтракаем, а после в наш офис наведаемся. Думаю, без Паши обсуждать этот вопрос будет не слишком верно.

Сказала и повесила трубку.

Врать не стану – в главный офис «Р-Индастриз» на встречу с господином Ряжским меня не очень тянуло. Нет, так-то он мужик вроде неплохой, я видел его несколько раз, и никаких негативных моментов не возникало. Но это не значит, что так будет всегда. До него ведь тоже могли донестись слухи о том, что его супруга ну очень много внимания одному молодому человеку уделяет. Почти беспочвенные, к слову.

Вот тоже интересно – а сейчас он где? Ряжская сказала о нем так, будто его вообще рядом нет.

Впрочем, кто их, небожителей, знает. У них там свои отношения, о которых мне лучше и не знать.

– Знаешь, Жанна, а скажи-ка ты мне на всякий случай код от сейфа, – подумав с минутку, сказал я девушке-призраку. – Пусть будет.

Увы, но точный порядок букв и цифр она и в самом деле не помнила. Всем хороша моя новая помощница, только вот память у нее девичья. Если сразу упустил момент, потом все, начинается: «Ой, нет, там не циферка пять была, а буковка. Ну как на пряжке ремня от джинсиков, что я прошлым летом купила». Откуда мне знать, какие именно джинсики она тогда себе приобрела?

Помучавшись так минут десять, я устало вздохнул и отпустил Жанну погулять по городу. С собой я ее никогда не приглашал. Нечего в моем доме призракам делать, знаю я их повадки – один раз пустишь, потом за порог не выставишь, там останется только жесткие меры применять. А я к Жанне привык уже, так что не хотелось бы до такого доводить. Она хоть и не титан мысли, но по-своему очень даже смышленая. И не ноет, как другие ее коллеги по цеху, требуя от меня отпустить ее на волю или, того хлеще, вовсе оживить. Да-да, и такое случается. Один призрак недавно за мной таскался несколько дней, настаивая на том, чтобы я сей же час вернул ему его тело и все, что к данному объекту прилагается. С чего он взял, что я ему собираюсь помогать? Ну да, «врезать дуба» накануне собственной свадьбы от перитонита – это как минимум неприятно, но я-то тут при чем?

И так он меня достал, что в результате я его отправил в конечный пункт назначения. Поженил с вечностью, так сказать.

Жанна исчезла как всегда неслышно и незаметно. Опять, наверное, пошла бродить в залах дорогих магазинов женской одежды, вздыхать, глядя на ценники, и безуспешно пробовать снять очередную эксклюзивную шмотку с вешалки.

Я же встал со скамейки и потянулся, чуть не задев рукой кормушку для птиц. Их зимой на деревьях развесили наши дворники, Фарида и Хафиз, люди невероятно добродушные и сердобольные. Они их еще и надписями снабдили, вроде «Птичка заходи, семечка кушай!». Чтобы, значит, пернатые точно знали, что здесь ФМС им бояться не следует.

Мне это настолько пришлось по душе, что я и сам несколько раз в эти кормушки пшено сыпал. А почему нет?

Спать ложиться смысла уже никакого не было, потому я решил довести до ума одно дело, которое уже несколько дней не давало мне покоя, только, прежде чем за него взяться, следовало соблюсти некоторые приличия. С некоторого времени я к подобным вопросам относился более чем аккуратно, окончательно осознав, что в мире Ночи традиции, устои и уложения значат куда больше, чем в обычном мире. У нас ведь как? Если нельзя, но очень хочется, то можно. Тут такой номер не пройдет. Может, нарушение общепринятых правил в первый раз с рук сойдет, сделают тебе скидку на незнание, но во второй уже точно нет. А память у тех, кто живет под Луной, долгая, рассчитывать на то, что тебя простят и поймут, не стоит.

А кое-кто и на первый раз скидку делать не станет. Сделал – отвечай. Незнание законов не освобождает от ответственности. Тем более, что от тебя ничего такого и не требуют. Надо просто соблюдать правила приличия и уважать тех, кто живет рядом с тобой. Вот и все.

Я стукнул пару раз по стене кулаком и негромко произнес:

– Вавила Силыч, ты не спишь? Зайди на чаек, надо кое о чем пошептаться.

Глава третья

– Наболтался с покойницей? – проворчал Вавила Силыч, вылезая из-за холодильника. Он словно ждал моего приглашения. – Не приваживай их к дому, Александр, не приваживай! Нечего им тут шататься!

– Да я и не приваживаю, – возразил я, включая чайник, который немедленно зашумел. – Она у меня одна и есть, вот эта «помогайка». Славная девчушка, жалко, что мертвая.

– Не слушаешь ты меня, а зря. – Вавила Силыч покачал головой. – А ты чего сам на стол накрываешь? Этот-то где?

– Дрыхнет, – рассмеялся я. – Без задних лап. Чаю надулся с булкой изюмовой, телевизора насмотрелся и ухо теперь давит. Да и пусть его. Сейчас разбудишь, он два часа будет ворчать и сопеть.

– Разбаловал ты его совсем, – пожурил меня подъездный. – Он тебе на шею сел и лапы свесил, а ты и рад!

– На меня где сядешь, там и слезешь, – парировал я его фразу. – Ничего, вот сейчас подсохнет земля маленько, мы в Лозовку поедем. Там он у меня поработает вволю. Огород вскопает, листву соберет прошлогоднюю, деревья побелит. Да мало ли что я придумать могу? У меня богатое дачное прошлое, мама постаралась. Кстати, Вавила Силыч, не хочешь с нами? Воздух, тишина, рыбалка. А что? Неужто тебе отпуск не положен?

– Шутник, – фыркнул подъездный. – Кабы мог – поехал бы. Но ты же знаешь, что мне от дома далеко да надолго не отойти.

– Жалко, – не кривя душой произнес я. – Правда, жалко. Хорошо бы время провели. Слушай, у меня только сушки есть и сухари с сахаром. Не успел в магазин сходить.

– Ничего нет, говоришь? – покосился подъездный на комнату, откуда раздавалось Родькино похрапывание. – Или просто кто-то жрет так, что скоро поперек себя шире станет?

– Да запрягу я его в работу. – Мне было сложно удержаться от смеха, но все же удалось это сделать. – Запрягу. Ну хочешь, к себе его бери на недельку опять. Небось есть, чем занять?

– А то! – мигом успокоился подъездный и отпил чаю. – Весна, дело любому найдется, даже такому никчёме. О чем хотел поговорить? Не про это недоразумение мохнатое поди?

– Нет. – Я пододвинул подъездному вазочку с сушками. – О другом. Я тут собираюсь кое с кем повидаться, и не могу тебя об этом не предупредить.

– Александр, мне очень приятственно, что ты во мне видишь не просто суседушку, – чуть не поперхнулся Вавила Силыч. – Но обо всем, что ты делаешь, советоваться все ж таки не след! Я тебе, чай, не родитель, да и ты уже не несмышленыш.

– Да не о том речь, – рассмеялся я, похлопав его по спине. – Хотя совет умудренного жизнью подъездного, понятное дело, лишним никогда не станет. Сейчас о другом речь. Мне с марой надо пообщаться, а без ведома обчества и твоего лично, творить такое в нашем доме не хочу. Я помню, как оно прошлый раз вышло, так что решил проявить уважение и с тобой посоветоваться.

– Мара? – насупился Вавила Силыч. – Опять? Вот на кой тебе эта погань, а? Ладно, иные зелья ты варить стал такие, что оторви да брось. Мертвячек привечаешь – тоже пусть их, хоть и не к добру это. Но отродье темной госпожи сызнова сюда тащить…

– Мне тоже радости ее видеть никакой нет, – стоял на своем я. – Но – надо. Человека она убивает, понимаешь? И в этом есть моя вина. Ну да, человек тот, прямо скажем, так себе, но не настолько, чтобы я желал ему смерти.

– Предупреждал ведь я тогда тебя! – помахал у моего носа крючковатым пальцем подъездный. – Говорил! Но ты же неслух!

– Согласен, – понурил голову я. – Признаю. Но и ты пойми – что мне тогда известно было? Хрен да маленько. Вот и наломал дров, теперь исправлять надо. Вавила Силыч, ты бы с Кузьмичом перекинулся парой слов по этому поводу прямо сейчас, а? Чтобы в дальний ящик не откладывать. А то он опять со своей кувалдой примчится, зашибет еще кого по дороге.

– Этот может, – согласился Вавила Силыч. – И остальных за собой притащит.

– Вот потому и прошу тебя – предупреди их всех, что скоро гостья ко мне пожалует. Ненадолго, пусть не волнуются. Там разговора минут на пять-десять, не больше.

– Ты в этом уверен? – хмуро осведомился подъездный. – Мары – древнее зло, его так просто под лавку не загонишь. Один раз ты уже оплошал, с чего думаешь, что теперь все по-твоему выйдет?

– Времена меняются. – Я встал и подошел к окну. – Раньше мне хотелось жить так, чтобы грешным делом никого не обидеть.

– А теперь?

– А теперь понял, что не бывает такого. Каждый поступок, какой бы он ни был, ведет к тому, что кто-то доволен будет, а кто-то нет. Невозможно всем угодить и самому при этом в стороне остаться.

– Так-то оно так. – Вавила Силыч допил чай, перевернул чашку и положил ее на блюдечко. – Только ты, Александр, не забывай, что вокруг тебя другие люди живут, вот что важно. Ну и мы тоже, нелюди. Я слова подобные раньше слыхал уже, и те, кто их произносил, не всегда хорошо дни свои заканчивали. Да вот хоть бы в позатом веке чего у меня приключилось! Жил я тогда в деревне Коньково, там, где яблоневые сады раньше были знатные. У, какие сады! На всю первопрестольную наши яблоки славились!

– Вавила Силыч, луна бледнеть начала, – виновато произнес я. – Давай дело сделаем, а потом я твою историю послушаю.

Хотя тут вопрос был не только в луне. Мне хотелось побыстрее закончить то неприятное дело, которым, без сомнения, являлось общение с марой.

Подъездный покосился на меня, укоризненно вздохнул и нырнул в щелку, которая разделяла столешницу и плиту.

– Как он это делает? – уже в сотый раз спросил я сам у себя, причем вслух. – Вот где она, магия-то!

Минут через пять подъездный вернулся, правда, выбрался на этот раз из вентиляционного отверстия, аккуратно приподняв перед этим решетку.

– Сам понимаешь, запретить мы ничего не можем, – взобравшись на табуретку, сообщил мне он. – Ты ведьмак, тебе подъездные не указ. Да ты и сам это все прекрасно знаешь.

– Знаю, – кивнул я. – Но вас я давно не как соседей воспринимаю, а как друзей. Потому со всем почтением отношусь.

Было видно, что подъездному приятны эти слова, на что, собственно, и был расчет. По сути, он ведь прав – мне их разрешение не нужно, я волен делать то, что захочу. Но мне в этом доме еще жить, так что рубить с плеча – это очень плохая политика. И потом – их дружба дорогого стоит, подъездные большая сила в пределах охраняемой ими территории, и мне надо точно знать, что в случае чего они встанут за моей спиной.

Ну и наконец – мне на самом деле не хочется портить с ними отношения. Я к ним привык.

– Кузьмич поворчал, понятное дело. – Мой гость хрустнул сушкой. – Но раз надо – значит, надо. Мы тебе доверяем, Александр, потому что знаем, что зла в тебе нет, кто бы что ни говорил.

А кто и что им говорил, интересно? Такие фразы просто так не произносятся. Сейчас выяснять не стану, но заметочку в памяти надо поставить.

– Побудешь здесь, пока я с ней беседовать стану? – спросил я у него. – Или не желаешь ей на глаза показываться?

– Побуду, – согласился Вавила Силыч. – С марами лишний раз здоровкаться не люблю, сам знаешь, но для твоего спокойствия – почему бы и нет?

Полагаю, мое спокойствие тут не главное. Убедиться хочет, что эта сущность в доме не останется. Или еще в чем.

Но это его право. Собственно, для того я ему и предложил остаться, понимая, что он все равно попросит меня об этой услуге.

Для призыва у меня все было готово, травы я еще днем разложил по миниатюрным яноми. Это такие японские чашки без ручек. Они, как правило, вообще невелики по размеру, а эти и вовсе были крохотные, а потому очень удобные для хранения ранее отмерянных составляющих того или иного зелья. Я их на «Али-экспрессе» зимой увидел и сразу заказал, причем три комплекта. Про запас. И не ошибся. Две Родька уже расколотил, а одну я Вавиле Силычу подарил. Очень она ему понравилась.

Потрескивала спиртовая таблетка в горелке, переливался сине-зеленым оттенком пар над емкостью с бурлящим зельем, а я знай начитывал заклинание призыва, время от времени поглядывая в книгу, лежащую на столе, и в душе поругивая себя за кривоватый почерк.

Да-да, уже не чужие записи цитирую, а свои собственные. Одна за другой страницы книги заполняются. Как вернусь из Нави от Мораны, так сразу с дивана вскакиваю – и давай переносить на бумагу все, что успел услышать и запомнить. Нужно, не нужно – все записываю. В том числе сюда попало и это заклинание призыва, позволяющее вызвать мару во плоти.

Одно плохо – каждая написанная мной страница убирает лист из начала или середины книги, тем самым постоянно сокращая доступ к мудрости моих предшественников. Я, помню, в самом начале гадал – это как же так, столько народу в ней писало, а она не сильно и толстая? Пусть даже время от времени одни листы сменяются другими. Вот и ответ – делая свои записи, ты волей-неволей расстаешься с чужими. А когда эта книга перейдет к следующему владельцу, то она снова будет в том виде, какой попала ко мне. Только уже и с моими текстовыми вставками.

Хотя, может, оно и правильно. Чужая мудрость – вещь нужная, но полагаться на нее во всем не стоит. Все время читая чужое, своего не напишешь.

Ну и потом – а память мне на что? Некоторые вещи надо наизусть знать, не рассчитывая на то, что останется возможность постоянно куда-то подглядывать.

И, наконец, – голову тоже надо включать. Лично я не поленился и часть новогодних праздников потратил на то, что напечатал большинство рецептов в «Ворде», а после сохранил их на флешке, которую убрал в сейф. Двадцать первый век на дворе, есть ведь и альтернативные источники хранения информации.

– Всё, – выдохнул я и поморщился от редкостно вонючего запаха, повалившего от плошки. – Сейчас, по идее, должна пожаловать. Вавила Силыч, форточку не откроешь? Ну до чего вонюча эта емулия! Бррр!

А без нее никак. Емулия желтая полезнейшая травка, хоть и называется неприглядно. Я на ее основе уже и зелье одно сварил, про запас. Нет-нет, не яд. Емулия – травка-миротворец. Если ее в сушеном виде под порог дома своего врага положить, то он перестанет против тебя коварные планы строить. Не любить не перестанет, но злоумышлять прекратит на какое-то время. А если ему пару капель отвара, что у меня в сейфе лежит, в чай добавить, то, возможно, он даже предложит тебе вместе пойти и выпить на брудершафт. Опять же – мера будет временной, но за пару часов, что зелье действует, можно решить какие-то вопросы добром. Или бумаги подписать. А то и дарственную, особенно если совместить зелье из емулии еще кое с чем из моих запасов.

И в нынешнем рецепте без нее никак. В данном сборе трав она как ключ – закрывает маре двери к моему сознанию. Мары большие мастера по части влезть в душу, теперь я это точно знаю. Ну да, со мной они вряд ли рискнут такое провернуть, я под защитой их создательницы, но кто знает? Особенно если учесть тему, на которую мы общаться станем. Так что без емулии не обойтись.

Летом, на Ивана Купалу, надо будет ее запасы пополнить. Она ведь только на эту праздничную ночь в силу входит, в остальное время это просто трава, которую даже в чайный сбор не добавишь. А вот на Купалу – да, большую мощь набирает. Да и не она одна, в эту ночь мне столько всего собрать надо будет – ужас. Без помощи дяди Ермолая и его лесных троп точно не справиться. И Родьку с собой возьму, нечего ему тут бока отъедать, пусть по первой росе побегает, травы пособирает.

А еще непременно надо к летнему солнцестоянию на родительскую дачу наведаться, мандрагыр, обещанный тамошним Лесным Хозяином, выкопать. У меня запас почти весь вышел. Да там и был-то хрен да маленько, прямо скажем.

Я и нож деревянный припас, у одного родновера-мастера на заказ сделанный. Из дуба, золотистый, как солнце! Правда, цвет этот не природный, он таким стал после того, как я его в семи травах да семи водах проварил, по рецепту Митрофана, Евстигнеева сына. Мандрагыр только таким брать надо, деревянным. Если он сталь почует, то сразу в землю уйдет, и фиг его потом поймаешь. В мандрагыре ума нет, а вот душа – есть, потому он для бесплодных и является первым средством. Так сказать – одушевляет их усилия, потому они и ведут к последующему результату.

Мне тогда Хозяин сказал, что корень у него вызрел знатный. Хорошо бы, если так. Очень он мне нужен.

За всеми этими мыслями я не сразу услышал тихие шаги в коридоре, в отличие от Вавилы Силыча, который мигом насторожился.

Кухонную дверь толкнули, она беззвучно отворилась, и к нашей компании присоединилась уже знакомая мне девчушка лет шести с невероятно серьезным лицом. Она подошла к столу, залезла на пустой табурет, свесила вниз ноги и уставилась на меня.

Надо заметить, что с последней встречи мара изменила свой образ. Тогда это была маленькая крестьянка с картины Васнецова, в лапотках и платочке, сейчас же передо мной сидела вполне себе обычная городская девчушка, то ли из старшей группы детсада, то ли даже первоклассница.

Черная короткая блестящая курточка с молниями, юбка, розовые колготки, модные полусапожки и забавная шапка с надписью «New York».

– Спиннер подарить? – вместо приветствия спросил я у гостьи. – Просто тогда образ будет завершенным. Сейчас их все крутят.

Она молча протянула руку, в которую я положил обещанный предмет, взяв его с подоконника. Он у меня там года два лежал. Понятия не имею, откуда он взялся, наверное, Маринка забыла.

Мара крутанула лопасть спиннера раз, потом другой, послушала его жужжание, поднеся к уху, а после уверенно запихала в карман курточки.

– Надо соответствовать, – наконец одарила она нас своей первой фразой. – Все изменилось, старые маски никуда не годятся. Зачем звал?

– Надо кое-что выяснить. – Я оперся спиной на столешницу. – Сразу оговорюсь – мне не нужен конфликт. Я его не боюсь, но считаю, что худой мир лучше доброй войны.

Холодная улыбка уверенной в себе древней нечисти, появившаяся на детском личике, признаюсь, впечатляла.

– Ты нарушила наш договор, – продолжил я. – Ты убиваешь человека, который тебе не принадлежит.

Увы, но речь идет о Силуянове. Некоторое время назад я случайно узнал, что он снова загремел в психушку. Мол – опять у него начались ночные кошмары, чуть жену не придушил и орет, что у всех окружающих его людей черные глаза без зрачков. Само собой, к нему сразу вызвали крепких санитаров, а после с «мигалкой» отправили в больницу имени Петра Петровича Кащенко, где ему поставили диагноз «шизофрения», добавили к этому словосочетание «весеннее обострение», выписали таблетки и препроводили в помещение без зеркал и дверных ручек. А куда еще его такого девать?

Вот только меня не обманешь. Нет, умом он, может, и вправду начал трогаться, вот только весна тут ни при чем. Это симптомы другой болезни. В определенном смысле – рукотворной.

И виной тому я. А значит, мне и исправлять свою ошибку.

– Я голодна, – возразила мне мара. – Ты обещал мне дать другого человека, но не дал. Теперь я беру то, что могу.

– Не обещал, – покачал головой я. – Сказано было, что ты будешь призвана, когда появится ясность в происходящем вокруг меня.

– Прошло достаточно времени, – заметила мара. – Ты настолько неповоротлив, что тратишь полгода на выяснение того, кто твой друг и кто твой враг? Тогда мне точно можно не считаться с твоим мнением. Я убью тебя быстрее, чем ты поймешь, что именно произошло.

– Ты – меня? – мне даже смешно стало. – Попробуй. Вот он я, перед тобой. Рискни, посмотрим, что получится.

– Засовы на твоей душе не провисят вечно, – резонно заметила мара. – Раньше или позже они падут.

– И ты все равно не посмеешь ко мне даже приблизиться, – процедил я. – Мне это известно, и тебе тоже. Я избран той, кому ты служишь. Ты готова пойти против ее воли?

– Ты слишком самоуверен, – резонно возразила гостья. – Сегодня милость нашей матери с тобой, но что будет завтра?

– А завтра я буду сильнее, чем сегодня. Ты мудра и опытна, ты же все видишь.

– Вижу, – призналась мара. – Наш мир все сильнее растворяет тебя в себе. Но ты все еще человек. Ты не готов убивать ради забавы или преследуя свою выгоду. Ты не желаешь без жалости отдавать чужие жизни тем, кому они нужны. Ты все еще живешь под Солнцем, а не под Луной. Потому я не боюсь тебя. Ты слаб.

– В чем-то ты права, – признал я. – Но не во всем. Да, я не готов убивать забавы ради, верно. Но тех, кто стоит на моем пути или не желает прислушаться к моим просьбам…

Договаривать фразу я не стал, вместо этого достал серебряный нож и, поймав отблеск электрического света лезвием, повертел им в воздухе.

Хорошее средство против таких, как она. Подарок Ровнина на Новый Год, он мне его с Женькой передал. Так сказать – «два в одном». Тут тебе и практическая польза, и тонкий намек, мол: «не шали, ведьмак, а то такой же в сердце получишь». Я не дурак, все понял. И Мезенцева тоже, потому что передала этот подарок сильно не сразу, не под бой курантов, а только под утро, когда собиралась домой. Да еще и глаза в сторону отвела.

– Повторюсь – мне не очень хочется переходить к взаимным угрозам и тем самым портить отношения, – спокойно продолжил я, убирая оружие. – Такие беседы никуда не ведут. Попугали друг друга и разошлись – какой в этом смысл? Цели не достигнуты, договоренности нарушены, будущее, которое для нас обоих могло стать радужным, уже не случится.

С такими как она не имеет смысла придерживаться правил переговоров, принятых в человеческом обществе. В беседах с ними не надо врать или давать пустые обещания, это может выйти боком. Здесь каждое слово понимается буквально и за него придется давать ответ. Мара – не человек, и этим все сказано. Она видит ситуацию по-другому, потому что мыслит иными категориями. В том году я этого еще не осознавал, но, как и было сказано, я учусь, может, не очень быстро, но все же – учусь.

Не стоит ждать милости от волкодлака в полнолуние. У него нет жалости к тому, кого он выберет своей добычей, ему все равно, кто перед ним – мужчина, женщина, ребенок, старик. Есть только голод дикого зверя, и он первостепенен. Человек – добыча, а у нее не спрашивают согласия на съедение.

Не стоит надеяться на сострадание гуля, если попал в его когти. Ему плевать на слова и мольбы, он их даже не поймет. Для него людская речь подобна плеску речной волны – шумит что-то, да и все. Он вскроет твое горло, а после затащит в темный теплый угол, чтобы ты немного подстух. Гули не едят свежатину, они любят мясо с запашком.

Дети Ночи – не люди. Не были они ими никогда, и в жизни не станут. А потому не стоит с ними разговаривать, уповая на понятия «элементарная логика» и «здравый смысл». Это верный путь к смерти, потому что в какой-то момент тебя просто могут убить, сочтя бесполезным и слабым. Здесь все решают совсем другие вещи. Ну и Покон, конечно же.

– Что я получу, если отпущу душу твоего бывшего врага? – бесстрастно спросила мара.

– Пока ничего, – так же холодно ответил я. – Но даю тебе слово ведьмака в том, что, если на моем пути появится человек, который будет мне мешать, ты получишь его целиком и без остатка. Сроки не назову, но такое раньше или позже случится.

Мара ткнула пальцем в сторону окна.

– Клянусь в том Луной, – верно истолковал я ее жест. – Теперь ты.

– Человек, который был отдан тобой на закланье, отныне не моя добыча, – покачала ножками мара. – Клянусь в том Луной и именем моей матери Мораны.

– Я тому свидетель, – буркнул Вавила Силыч. – Услышано и запомнено.

– Ведьмак, у меня еще послание. – Мара снова извлекла спиннер из кармана и крутанула его. – Моя мать опечалена тем, что ты не желаешь добра вам обоим. Ей нужна сила, тебе – тоже. Она просила подумать о том, что время летит быстро, и опасность подбирается к твоему дому все ближе и ближе. Твоя смерть будет означать для нее возвращение в мир Теней, а ей этого очень не хочется. И мне с моими сестрами – тоже. И даже дурам-Лихоманкам, которых ты поманил пальцем прошлой осенью, дав им надежду на то, что их не забыли.

– Буду рад снова увидеться с твоей матерью, – склонил голову я. – И лично сообщить ей то, что ее печали – мои печали. Она не желает меня видеть скоро как месяц, сам же я попасть в Навь не могу, и это ей прекрасно известно.