скачать книгу бесплатно
Нищий долго сидел и размышлял. Потом надел котомку и заковылял из чайной.
Долго никого не было. Никита опять начал дремать. Голова его опускалась все ниже и ниже. Но тут муха садилась ему на лицо, он вздрагивал, со злобой хлопал себя ладонью по щеке, а через минуту опять задремывал.
Наконец пришло сразу трое. Это были крестьяне. Они принесли с собой сало и черный хлеб. Боясь, что крестьяне тоже уйдут, отец не стал требовать деньги вперед. Они поели и принялись пить чай. Отец подошел к столу и, показав двумя руками на «тот» зал, спросил:
– Не угодно ли газетки почитать?
Крестьяне переглянулись.
– А чего в них? – спросил один. – Может, война?
– Нет, войны, слава богу, нету. Разные новости: местные, столичные, иностранные.
Крестьяне опять переглянулись:
– А про землю ничего не пишут?
– Про какую землю? – не понял отец.
– Слух такой идет промежду мужиков: землю скоро делить будут.
Отец пугливо глянул на дверь и строго сказал:
– Это политика. Здесь политикой заниматься воспрещается. Здесь общество трезвости.
– Так, так, – закивали мужики. – Это правильно.
Они молча допили чай, заплатили деньги и так же молча ушли.
Отец выписал чек и отдал его Никите. Тот долго держал листок в руке, видимо, размышлял, что с ним делать. И положил его перед отцом на стойку.
В полдень приехала старая барыня в матерчатых туфлях. Она повязала кружевной фартук и, переваливаясь с боку на бок, пошла по залам. Отец ходил за ней и пританцовывал. Барыня понюхала воздух, провела пальцем по столу – нет ли пыли – и уселась за буфетом.
– Разрешите доложить, мадам Капустина: посетители обижаются, что нужно деньги платить вперед. Некоторые даже уходят. Не привыкли-с, – сказал отец.
– Ничего, – прошамкала барыня, – привыкнут. Порядок есть порядок, а беспорядок есть беспорядок. Беспорядок всегда нарушает порядок, а порядок всегда пресекает беспорядок. Так им и скажите.
– Слушаюсь, – поклонился отец и шаркнул ногой.
Барыня еще немного посидела и уехала.
– Черт бы их побрал, этих дам-патронесс! – сказал отец. – От них пользы как от козла молока.
– Это ее дом на Полицейской улице? – спросил Никита. – Огромадный такой!
– Ее. Что там дом! Муж ее председатель в банке, сорок восемь тысяч рублей в год огребает.
Никита даже пошатнулся.
– Сорок восемь тысяч?! Очуметь можно. Мне бы хоть тысячу! Хоть бы сто целковых!
Отец засмеялся:
– Ну и что б ты на них сделал?
– Что?.. Нашел бы что!.. Перво-наперво сапоги б себе купил. Домой бы на деревню уехал, оженился б… Корову купил бы, вола…
Подъехала коляска.
– Еще одна!.. – вздохнул отец и пошел из-за буфета навстречу барыньке с усиками.
Барынька ласково улыбнулась отцу, кивнула Никите, а мне опять сунула мятную лепешечку.
– Ну, как вы здесь? – защебетала она. – Да у вас никого нет! Что, дух трезвости гонит всех прочь? Мадам Капустина уже приезжала? Ужасно скучная старуха! А… – Она запнулась и порозовела. – А капитана Протопопова еще не было? Впрочем… – Тут она взглянула на золотые часики, висевшие у нее на груди. – Впрочем, еще без четверти час. Ну что ж, если у вас никто чай не пьет, выпью я. Можно?
Все столы у нас были покрыты клеенкой, но для дамы-патронессы отец бросился собственноручно накрывать стол скатертью. Никита с такой быстротой помчался в пекарню за печеньем, что на его плече захлопало полотенце.
Барынька пила чай, откусывала беленькими зубками печенье и рассказывала:
– Я больше люблю миндальное. Но его почему-то здесь не делают. У моего мужа свой пароход, он каждый месяц делает рейс в Марсель и обратно, и капитан всегда привозит мне свежее миндальное печенье. А вы любите миндальное?
Отец шаркнул подошвой.
– Так точно, мадам Прохорова, люблю.
– Вот видите, значит, мы во вкусах сходимся. А «клико» вам нравится?
– Как же-с, мадам Прохорова, как же-с! Печенье – высший сорт!
– Что вы! – Барынька расхохоталась. – «Клико» – это вино.
Она все болтала и болтала. Потом опять глянула на часики и прошептала:
– Полное неуважение к даме…
Но тут зазвенели шпоры. Барынька бросилась навстречу офицеру.
– Миль пардон, миль пардон! – весело сказал офицер. – Задержался на маневрах. – Он повернулся к отцу и сделал строгое лицо: – Что же это у вас пусто? Нехорошо, нехорошо!
Отец растерянно молчал.
– Но я же говорила, что сюда нужен Поль де Кок! – Барынька топнула ножкой. – Завтра же пришлите ко мне человека!
– Кок Коком, а вот без музыки тут не обойтись, – сказал офицер. Он ударил себя ладонью по лбу и крикнул: – Эврика! У директора кожевенного завода Клиснее есть фонограф. Замечательная штука! Клиснее привез его из Парижа. Едемте! Приступом возьмем!
– Не даст, – поморщилась барынька. – Я Клиснее знаю: скряга.
– Даст! Он привез себе уже другой фонограф, еще лучше этого.
Офицер подхватил барыньку под руку, и они укатили.
Отец задумался. Думал, думал, вынул из кошелька две медные монеты и бросил в кассу.
– Черт с ней! – сказал он. – Пусть этот чай пойдет за мой счет. На, Никита, чек.
Никита подержал чек в руке и сам нанизал его на стальную наколку.
Появился еще один посетитель. Хотя это был тот красноносый бродяга, которого вчера выводил городовой, отец с Никитой и ему обрадовались.
Красноносый заказал чай, вынул из кармана бутылочку и ударил донышком по ладони. Пробка вылетела. Он с бульканьем выпил водку и крякнул.
Отец и Никита сделали вид, что ничего не замечают: побоялись, что и этот посетитель уйдет.
– В меру можно, в меру можно, – бормотал красноносый, прихлебывая из блюдца чай. – Утречком шкалик, в полдень шкалик, сейчас вот шкалик. К вечеру, даст бог, еще настреляю копеек двадцать, а то и полтинник, – тогда уже и полбутылочку на сон грядущий можно. Так-то… У каждого своя мера. Так-то…
Напившись чаю, он мирно пошел к выходу, но у самых дверей столкнулся с толстой барыней. Красноносый посторонился и вежливо сказал:
– Просю, мадам. Только сразу не напивайтесь. Утром шкалик, в полдень шкалик, а на ночь можете и полбутылочку.
– Эт-та что такое? – накинулась барыня на отца и покраснела. – Поч-чему тут пьяный?
Отец испугался и затанцевал:
– Это-с природный алкоголик, мадам Медведева. Он, мадам Медведева, перейдет с водки на чай постепенно…
Отдышавшись, барыня начала проверять кассу. Она подсчитывала медяки и чеки и подозрительно посматривала на отца. А подсчитав, злорадно сказала:
– Восемь копеек недостает.
– Не может быть, – твердо ответил отец.
– А я вам говорю, недостает! Что же я, по-вашему, лгу?
– Вы ошиблись. Каждый человек может ошибиться, – настаивал на своем отец, совершенно забыв шаркать ногой. – Извольте пересчитать.
Барыня схватила чеки и начала пересчитывать.
– Правильно, – сказала она. – Я ошиблась по вашей вине: почему у вас нет счетов? Чтоб завтра же были счеты.
Отец развел руками:
– На счеты попечительство денег не выделило.
– Ну, так пришлите кого-нибудь ко мне. У нас в доме их сколько угодно.
Барыня уехала.
– Купчиха? – спросил Никита.
– А ты не видишь? – сердито ответил отец.
Когда стемнело, Никита зажег газовый рожок. Но на свет рожка так больше никто и не пришел.
Отец запер дверь на болт и сумрачно сказал:
– Кажется, возчик верно напророчил: горим с первого же дня.
Попечители
На другой день отец послал Витю и меня к даме-патронессе Прохоровой за Поль де Коком. Витька сказал, чтоб я не зевал по сторонам.
– Попробуй только потеряйся – сразу в будку попадешь.
Какой будкой он меня пугал, я не знал. Может, той, которая ездит по улицам с бродячими собаками? От страха я не спускал глаз с Витьки и ничего, кроме его синей рубашки, не видел, пока мы не подошли к дому Прохоровой. Вот это домик! Целых двенадцать окон! А над дверью железный навес, такой красивый, будто весь сделан из кружева. К двери прибита белая эмалированная дощечка, а на дощечке напечатано большими буквами:
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ ПРОХОРОВ
Тут и Витька оробел. Надо было, как велел отец, придавить кнопочку, а Витька таращил на нее глаза и боялся поднять руку. Потом презрительно глянул на меня, будто не он, а я боялся, и ткнул в кнопку пальцем. За дверью что-то зазвенело. Витька отскочил как ошпаренный. Дверь открылась, и какая-то тетка в белом фартуке и кружевной наколке закричала на нас:
– Вы чего балуетесь, паршивцы?!
Я уже хотел деру дать, но Витька сказал:
– Мы не балуемся, мы до барыни за Коком пришли.
– До какой барыни? За каким коком? Разве кок здесь? Кок на пароходе!
Витька огорошенно молчал.
– До какой барыни, я вас спрашиваю?! – кричала тетка.
Витька продолжал молчать. Тогда сказал я:
– Которая с усами.
Тетка засмеялась и спросила:
– Откуда вы взялись?
– Из общества трезвости, – в один голос сказали мы.
– А, тогда подождите.
Она ушла. А когда вернулась, то велела нам идти за нею следом. И мы пошли. Сначала шли по лестнице, только не вниз, как в квартире около Старого базара, а вверх. Лестница была широкая, а ступеньки белые, блестящие. И такие гладкие, что я даже поскользнулся, и Витька зашипел на меня. Потом мы вошли в комнату. Ну и комната! Наверно, и у царей таких не бывает. Все стены серебряные, а на стенах, в золотых рамах, веселые картины. И везде золото, золото. Даже клетка, что висела над окном, и та была золотая. Витька потом говорил, что и птичка в ней сидела золотая, но я этого не заметил. А из зеленых кадок поднимались до самого потолка невиданные деревья с длинными и узкими листьями.
Стали мы с Витькой на пороге – и ни шагу дальше. Барынька с усиками сидела между кадками в диковинном кресле и вместе с креслом качалась: вверх – вниз, вверх – вниз. Увидела нас и спрашивает:
– Вы что за дети?
