скачать книгу бесплатно
Адамберг открыл блокнот и в темноте записал слово в точности так, как ему продиктовал Вейренк, потом мгновенно изобразил паука во всю страницу.
– Нет, у пауков восемь ног, восемь, я же тебе говорил.
– А у насекомых шесть, – проговорил Адамберг, старательно поправляя рисунок, – теперь я вспомнил.
Он сунул в карман блокнот, и его рука нащупала старую помятую сигарету, из которой наполовину высыпался табак, – сигарету, украденную у Кромса. Он достал ее и закурил.
– Получается, ты видишь это в тумане, – совершенно спокойно констатировал Вейренк, когда они снова тронулись в путь.
– Да. Как ты считаешь, что мне с этим делать?
– То, что уже делаешь. Я ничего не вижу в тумане. Но иногда у меня получается заглянуть немного вперед.
– И что ты видишь там, впереди?
– Я вижу тень, Жан-Батист.
Глава 9
В 13:50 Адамберг, пришедший немного раньше назначенного часа, ждал встречи с профессором Пюжолем, арахнологом: он напоследок сверился с записью в блокноте, чтобы не ошибиться. Восемь ног. Loxosceles rufescens. Накануне вечером Данглар по дороге домой размышлял вслух о происхождении термина Loxosceles, хотя его никто об этом не спрашивал. От loxo – “неискренний”, в расширительном смысле, “тот, кто ходит окольными путями”, “порочный”. Также, вероятно, от celer – “тот, кто прячется”. Порочная тварь, которая прячется? Такое толкование Данглару не понравилось, ведь в нем смешивались греческий и латинский корни.
Комиссар сидел на шаткой деревянной скамейке, вокруг витали запахи старого паркета, пыли, формалина и, пожалуй, грязи. Он думал о том, как объяснить свое появление здесь, и ему в голову ничего не приходило.
К скамейке подошла, опираясь на трость, низенькая полноватая женщина лет семидесяти. Не то беспокойная, не то подозрительная, она уселась как можно дальше от комиссара, в метре с лишним. Она прислонила к себе трость, но та тут же упала. Все трости скользят, все трости падают, подумал Адамберг, мигом подобрал ее и с улыбкой протянул женщине. Она была одета в слишком длинные для нее, подвернутые джинсы, серые кроссовки, цветастую блузку и старомодный кардиган. Хотя сам Адамберг одевался небрежно, он легко распознавал стиль, который в огромном каменном городе именовали провинциальным. Женщина напомнила ему мать, которая носила кофты с пуговицами, перешитыми заново, вручную, толстой ниткой, чтобы точно не оторвались. Невзрачная, лицо доброе, почти круглое, волосы выкрашены в светлый оттенок, одежда помятая, тяжелые очки, которые ей совершенно не идут. И, как и у матери, у нее были две прямые вертикальные морщины между бровями, оттого что она слишком часто хмурилась, – у нее тоже был, видимо, очень серьезный подход к воспитанию детей.
Адамберг гадал, почему она сидит здесь, на этой скамейке, зачем приехала сюда издалека. У нее на коленях лежала небольшая черная сумка, она открыла ее и достала маленькую пластиковую коробочку, осмотрела и снова убрала. Она четырежды проверяла, не забыла ли коробочку. Из-за нее она, видимо, и приехала.
– Извините, – заговорила она, – будьте любезны, скажите, который час?
– Я не знаю, который час.
– А у вас на руке – это что, разве не часы, причем целых две штуки?
– Это часы, но они не ходят.
– Зачем же вы их носите?
– Не знаю.
– Извините меня, это не мое дело. Простите.
– Ничего, не страшно.
– Просто я не люблю опаздывать.
– А на какой час у вас назначена встреча?
Они вели себя словно два пациента в приемной у стоматолога, которые изображают оживленную беседу, чтобы обмануть страх. Но поскольку они пришли не к стоматологу, то оба очень хотели узнать, зачем сюда явился другой. И беспокоились, как бы не лишиться своей очереди.
– На два часа.
– У меня тоже.
– А с кем?
– С профессором Пюжолем.
– У меня тоже, – нахмурившись, сообщила она. – Значит, он примет нас вместе? Но так же не делается!
– Он, наверное, очень занят.
– А зачем вы пришли, позвольте спросить? Чтобы починить свои часы?
У нее вырвался смешок, веселый, без издевки, но она тут же его подавила. У нее были красивые зубы, очень белые для ее возраста, так что, когда она смеялась, сразу молодела лет на десять.
– Извините, простите, пожалуйста, – сказала она. – Иногда ни с того ни с сего сболтну неведомо что.
– Ничего, не страшно, – повторил Адамберг.
– Но все-таки зачем вы пришли?
– Скажем так: я интересуюсь пауками.
– Само собой разумеется, если вы обратились к профессору Пюжолю. Вы арахнолог-любитель, так, что ли?
– Именно так.
– И какой-то из них доставляет вам неприятности?
– Вроде того. А вы?
– А я им принесла одного. На случай, если понадобится. Этого, кстати, раздобыть очень трудно.
Казалось, женщина задумалась, глядя прямо перед собой и взвешивая все за и против. Потом внимательно оглядела своего соседа – как она надеялась, не слишком бесцеремонно. Невысокий темноволосый мужчина, худой, жилистый. Лицо… что можно сказать о его лице? Совершенно неправильное, выдающиеся скулы, впалые щеки, нос слишком большой, с горбинкой, а улыбка какая-то странная, но удивительно приятная. Увидев его улыбку, она наконец решилась, вынула из сумки свою драгоценную коробочку и протянула ему.
Под пожелтевшей пластиковой крышкой Адамберг увидел крошечное скрючившееся существо. Мертвый паук – нечто невзрачное, незначительное. Вы раздавили большого домового паука – и от него почти ничего не осталось. Сегодня во время разговора о пауках он не почувствовал ни малейшего волнения. Как и накануне, когда они сидели за ужином. Он не пытался понять почему. Наверное, привык, и все.
– Не узнаёте? – спросила женщина.
– Я не уверен.
– Наверное, вы никогда не видели его мертвым?
– Не видел.
– Вам ничего не напоминает его головогрудь?
Адамберг застыл в нерешительности. Он что-то об этом читал. Другое название паука-отшельника – паук-скрипач. У него на спине рисунок, похожий на скрипку. Но напрасно комиссар изучал фотографии: ничего общего со скрипкой он не заметил.
– Вот этот рисунок, да?
– Хотите, скажу вам прямо? Вы такой же арахнолог, как я – римский папа.
– Вы правы, – согласился Адамберг, возвращая ей коробочку.
– И какой же паук вас интересует?
– Отшельник.
– Отшельник? Значит, вы такой же, как все? Вы боитесь?
– Нет. Я полицейский.
– Полицейский? Погодите, дайте соображу.
Маленькая женщина снова какое-то время смотрела прямо перед собой, потом перевела взгляд на Адамберга.
– Как только кто-то умирает, сбегаются полицейские. Не собираетесь же вы арестовывать пауков за убийство?
– Нет.
– Кстати, им будет очень неплохо в камере, если туда принести небольшую кучку дров. Извините, это шутка. Опять я болтаю невесть что.
– Ничего, не страшно.
– Погодите, дайте соображу. Ага, понятно. Как только начинается паника, сбегаются полицейские. Чтобы навести порядок. Значит, вы пришли навести справки, а потом рассказать вашим коллегам, нижестоящим и вышестоящим, как себя вести, чтобы успокоить людей.
Адамберг понял, что маленькая женщина только что подсказала превосходное объяснение его появления у профессора Пюжоля.
– Именно так, – подтвердил он, улыбаясь. – Приказ начальства. Как будто нам делать больше нечего.
– Надо было мне позвонить, сэкономили бы время.
– Но я с вами не был знаком.
– И то верно. Вы со мной не были знакомы. В коробочке у меня как раз паук-отшельник. На тот случай, если им потребуется яд.
– Он опасен?
– Да что вы! Нет, у стариков, конечно, от него могут быть неприятности. Но это если сидеть и ждать несколько дней. Люди ведь совсем в этом не разбираются. Не знают, что, когда появляется маленький пузырек, значит, их укусил паук. И лучше пойти к врачу и попить антибиотики. Но куда там, они сидят и ждут, особенно старики! Укус припухает, раздувается, а они говорят: “Я укололся, само пройдет!” Вообще-то они правы. Если мы станем бегать к врачу с каждым прыщиком, вообразите, что из этого выйдет! Но укус паука-отшельника не всегда проходит сам собой. И вот там все распухает и чернеет, и они отправляются наконец в больницу! Иногда уже слишком поздно.
– Вы хорошо его знаете, этого паука.
– Конечно, у меня дома есть несколько экземпляров.
– И вы не боитесь?
– Еще чего! Я знаю, где они находятся, не беспокою их, и все. Я никаких пауков не беспокою. Я люблю живность, любую. Нет, всех, кроме жуков-медляков. Знаете, что это такое? Слушайте, профессор опаздывает, не очень-то он с нами церемонится. А я, между прочим, на поезде сюда долго ехала. Так вот, эти мерзкие медляки – вы знаете, что это такое?
– Нет, не знаю.
– Да наверняка знаете! Это такие здоровенные черные жесткокрылые, грязно-черные. Как ботинки, которые никто никогда не чистил. Их еще называют жуками-могильщиками, вонючками или вестниками смерти.
– И чем они заслужили такие прозвища?
– Они любят всякие темные закоулки, причем погрязнее. Да и сами они грязные. Когда кто-то находит медляка, тот, вместо того чтобы бежать, поднимает свою жопу – ой, извините, мне так неловко, простите, пожалуйста, – он поднимает свой зад и выстреливает вам в нос зловонной струей. Она вызывает сильное раздражение. У нас они достигают четырех сантиметров в длину, это не так мало. Вы наверняка их видели. Да точно видели! Откуда вы родом?
– Из Беарна. А вы?
– Из Кадерака. Это недалеко от Нима. Вы точно этих жуков видели: повсюду, где есть дерьмо, есть и эти вонючки. Ой, извините, простите, пожалуйста.
– Ничего.
– Этих я давлю поленом или камнем, не дожидаясь, пока они в меня выстрелят. Меня беспокоит, что за последнее время я видела уже двух медляков, причем не в подвале, а в доме. Мне это не нравится.
– Потому что они вестники смерти?
– Насчет смерти не знаю, но они предвещают несчастье. Эти жуки-вонючки никому не нравятся. Первый выполз на меня из-за газового баллона. А второй – из моего сапога. Честно. А знаете, чем они питаются? Крысиным дерьмом. Честно.
К ним вышел профессор Пюжоль в распахнутом белом халате – крупный лысый мужчина с бородой, в очках в тонкой оправе, с хмурым лицом, всем своим видом показывая, что его оторвали от важных дел. Сначала он протянул руку Адамбергу:
– Комиссар Жан-Батист Адамберг?
– Он самый.
– Должен признать, я удивлен тем, что не последний человек в полиции наносит мне визит из-за пары укусов пауков-отшельников.
– Я тоже, профессор. Но у меня приказ.
– И вы обязаны подчиняться. Такая профессия. У вас там нет места для свободной мысли, и поверьте, мне вас жаль.
“Отвратный”, – подумал Адамберг.
Потом Пюжоль оглядел с головы до ног маленькую женщину, которая с трудом поднялась со скамьи: ей мешали дорожная сумка и трость. Адамберг помог ей, осторожно поддержав под локоть и взяв у нее из рук сумку.
– Извините меня, простите, пожалуйста, это все из-за артроза.
Профессор даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь, просто ждал, когда женщина встанет, и только потом протянул ей руку.
– Ирен Руайе-Рамье? Прошу вас, следуйте оба за мной.
Пюжоль стремительно понесся по длинным коридорам, а Адамберг, который поддерживал под локоть женщину, передвигался медленно и не мог его догнать.
– Не торопитесь, – сказал он ей.
– Надо же, какой неотесанный! Но может быть, я ошибаюсь и сужу слишком поспешно. Я не знала, что вы комиссар, и говорила с вами слишком вольно. Извините, простите, пожалуйста.
– Подумаешь! Это пустяки, я ведь сам назвался просто полицейским.