скачать книгу бесплатно
– Вопросы?
Его глаза цвета льда осматривают небольшое помещение и на долю секунды останавливаются на мне. Он удивлен, увидев здесь меня? Мог ли Кристоф взять меня на работу, даже не сказав ему?
Виктуар громко зевает:
– От всей этой болтовни мало толку. Когда мы начнем работу над сайтом?
– Сегодня днем, – отвечает Джереми. – Надеюсь, что ты владеешь Python так хорошо, как указано в твоем резюме.
Виктуар скрещивает руки на груди и с дерзким видом откидывается на спинку стула.
– Python – мой родной язык. Кроме него я говорю еще на четырех: Java, Javascript, C++ и PHP. И, к вашему сведению, в моем резюме не указано и половины моих навыков.
Как ни странно, но такая дерзость вызывает у Джереми короткую улыбку. Похоже, он прекрасно понимает, о чем Виктуар говорит – в отличие от меня, которая не поняла ни единого слова.
Остаток дня проходит быстро. Кристоф по очереди беседует с каждым из нас, отвечая на вопросы. Реда хочет знать, может ли выдвинуть свою кандидатуру на пост представителя работников предприятия и на какое количество выходных мы имеем право. В конце рабочего дня Кристоф предлагает выбрать время, когда мы все свободны, чтобы устроить «приветственную вечеринку». Нужно будет найти предлог, чтобы пропустить это мероприятие. Возвращаюсь домой в легком шоке от сегодняшних событий. Я здесь не для того, чтобы заводить друзей, но… новые коллеги показались мне довольно дружелюбными. Призадумавшись, ложусь в постель. В конце концов, почему бы не соединить осиротевшие носки? Кажется, я начинаю видеть в этом сумасшедшем проекте определенную поэтику.
* * *
Отправитель: Анджела Сринивасан
Получатель: Алиса Смит
Дата: 10 сентября 2018 года
Тема: Новости
Здравствуй, моя Алиса в стране чудес!
Как поживаешь? Я очень рада, что ты нашла идеальную квартиру в районе, который тебе нравится, и работу, которая тебя увлекла. Твоя парижская жизнь – просто сказка. Редкая удача! В любом случае, повторяю: если тебе нужны деньги до первой зарплаты, я вышлю, ты только скажи!
Обязательно сделай фотографии своей новой квартиры… Буду представлять, как ты с новыми подругами распиваешь смузи, позабыв обо мне, как о старом добротном носке, завалявшемся на дне корзины для белья!
Здесь деревья уже пожелтели. Ты знаешь, я очень люблю бруклинскую осень, но без тебя она уже не та. Эбби поехала в Коннектикут – ухаживать за своей мамой, которая диагностировала себе ветрянку и думает, будто умирает. Ты даже не представляешь, какой она ипохондрик! Который день шлет нам статьи об опасности ветрянки во взрослом возрасте. Уверена: на самом деле у нее парочка комариных укусов…
Отвозить мальчиков на учебу, потом мчаться на работу – это ад. Очень надеюсь, что скоро мы найдем няню! Тео пошел в детский сад, и мне кажется, он стал общительнее.
В банке ничего нового, Эндрю ведет себя так, будто тебя никогда не существовало. Ненавижу его. Я серьезно подумываю о том, чтобы все бросить и стать внештатным диетологом/учителем йоги, но, признаться, я совсем не уверена, что наша семья справится без привычного дохода, учитывая траты на обучение, квартиру и т. д. Как и обещала, вот почта моей двоюродной сестры, которая живет в Париже: saranya.godhwani@kmail.com. Я предупредила, что ты ей напишешь.
Прикладываю к письму фотографии мальчиков и рецепт киш-лорена. Ты во Франции, меня больше нет рядом, но я не позволю тебе вернуться к вредным привычкам! Замени сливки и яйца соевым молоком, бекон – копченым тофу, а сыр – специями. Что бы там ни говорили мальчики и Эбби, пирог получается вкусным и очень легким, вот увидишь!
Надеюсь, ты сможешь вырваться к нам на Рождество. Мальчики очень расстроятся, если ты не приедешь. Это будет их первое Рождество без тебя.
Скучающая по тебе,
Анджела
PS: Прилагаю контакты американского психотерапевта, которая живет в Париже. Она – золовка коллеги Эбби. Позвони ей. Надеюсь, ты не обидишься на этот мой совет. Ты же знаешь, что я люблю тебя.
* * *
– Алиса Смит?
Психотерапевт, которого рекомендовала Анджела, – маленькая кругленькая женщина с яркой боевой раскраской, которой позавидовал бы любой индеец. У нее доброжелательная улыбка, предназначенная для детей и таких, как я. Улыбка, которая почти заставляет поверить, что сожженное сердце можно восстановить из пепла.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Я доктор Леруа. Приятно познакомиться.
Она пожимает мне руку и ведет через покрытую вощеным паркетом приемную, где у каждого предмета интерьера всего одна цель: заставить пациентов чувствовать себя в безопасности. Зеленые растения, спокойная музыка, запах ванили…
– Присаживайтесь.
Послушно опускаюсь на диван. На журнальном столике лежат красивые путеводители. Скорее всего, тоже элемент декора, потому что никто в здравом уме не заплатит девяносто евро, чтобы за сорок пять минут открыть для себя чудеса Андалусии. Там же стоит коробка с салфетками. Интересно, неужели пациенты и правда умудряются плакать в этом кабинете, перед совершенно незнакомым человеком? Машинально поправляю лежащий на самом верху стопки путеводитель и выравниваю коробку с салфетками по краю стола. Поднимаю голову и ловлю на себе взгляд карих глаз. Доктор Леруа ласково улыбается. Зря я это сделала. Она все видела.
– Можно называть вас Алисой?
– Да.
– Что привело вас сюда, Алиса?
– Позволите быть с вами полностью откровенной?
– Конечно.
– Я совсем недавно переехала во Францию. В Штатах мне выписали рецепт на ряд препаратов, и я бы хотела получить рецепт на их французский эквивалент. Терапевт отказался назначать такие лекарства, поэтому я пришла к вам. Но терапия мне не нужна. Я в полном порядке.
В подтверждении своих слов вручаю доктору американский рецепт, который взяла с собой. Не говоря ни слова, она просматривает список лекарств, после чего кладет рецепт на стеклянную поверхность столика и пододвигает ко мне.
– Я не могу прописать вам эти препараты, если вы не проходите лечение.
– Я уже прошла лечение и теперь в полном порядке. Я не собираюсь браться за старое.
– Тогда зачем вам лексомил и валиум?
– Я страдаю от бессонницы, и время от времени у меня случаются панические атаки. Ничего серьезного. Я в полном порядке.
– Алиса, вы уже в третий раз говорите, что вы в полном порядке, – мягко отвечает доктор. – Но тем, кто в порядке, не прописывают такую дозировку, какая указана в вашем рецепте.
Она снова одаривает меня ободряющей улыбкой, и я понимаю, что по привычке начинаю теребить висящий на запястье браслет.
– Послушайте, я только что переехала в Париж, у меня нет времени на терапию…
– У вас в жизни происходят большие перемены, поэтому важно, чтобы вы находились под наблюдением врача. Скажите, панические атаки не усилились после того, как вы оказались в новой для вас обстановке?
Раздраженно кусаю губу. Доктор не уступит – это понятно по ее понимающему, но твердому взгляду, по стальным ноткам в мягком голосе.
– Давайте поговорим, раз уж вы здесь, и посмотрим, что из этого выйдет. Что скажете?
Не отвечаю. Я не хочу с ней разговаривать. Не хочу копаться в своих чувствах и выкладывать их на стеклянный столик между путеводителем по Андалусии и измученным бонсаем. Не хочу, не могу. Я научилась функционировать. Нужно просто взять себя в руки. Мы со Вселенной заключили сделку: я отношусь к ней с уважением, она оставляет меня в покое. Если не вспоминать о прошлом, то его все равно что нет. Пока я молчу, все хорошо.
– Я не могу выписать вам эти препараты, не понимая причину, по которой вы их принимаете. Это было бы безответственно с моей стороны.
Молчу.
– Вы отдаете себе отчет в том, что заплатите за сеанс независимо от того, уйдете сейчас или будете молчать оставшиеся сорок минут?
Беру со стола рецепт, аккуратно складываю и убираю обратно в сумочку. Потом достаю бумажник и тихо говорю:
– Я уйду. Приходить сюда было ошибкой. Сколько я вам должна?
Доктор смотрит на меня и молчит. Она не выглядит ни растерянной, ни удивленной, ни обиженной. Просто задумчивой.
– Нисколько.
– Нет, вы правы. Вы выделили мне час своего времени. Я хочу заплатить за сеанс.
– А я хочу помогать людям, которые ко мне приходят.
Торопливо встаю, понимая, что вот-вот сдамся и расскажу этой совершенно незнакомой женщине о своей жизни – просто потому, что доктор кажется милой. Она провожает меня до двери и с сердечной улыбкой протягивает руку.
– Позвоните, когда захотите поговорить.
Дневник Алисы
Лондон, 29 сентября 2011 года
Настроение у меня где-то на дне, погребенное под пятью тоннами компоста на глубине двадцать тысяч лье под водой. Я перестану писать, что не беременна. Давай исходить из принципа: если я не сообщаю о своей беременности, значит, я не беременна.
Оливер уехал в командировку. Я устала наворачивать круги по квартире, поэтому позавчера откликнулась на три вакансии. Сегодня утром мне позвонили из банка и пригласили на собеседование. Я еще не рассказывала об этом Оливеру. Не знаю, почему. Наш ребенок занимает своим отсутствием столько места, что мы перестали разговаривать друг с другом. Сейчас ты, Брюс Уиллис, мне ближе, чем Оливер. Осознаешь всю абсурдность ситуации? Наверное, я чувствую себя виноватой. Остальные женщины с легкостью рожают детей, зачастую даже не запланированных, так почему у меня ничего не получается?
Сегодня утром я была у психотерапевта.
– Вы раньше не упоминали о своей сестре. Почему?
Я пожала плечами:
– Не думала, что Скарлетт имеет отношение к проблеме, которую мы пытаемся решить. К тому, что я не могу забеременеть. Вы думаете иначе?
– Не знаю. Но если вам хочется писать о сестре – пишите.
Не знаю, хочется ли мне писать о Скарлетт, но Скарлетт – неотъемлемая часть моей жизни и моего детства. Писать о себе, не упоминая о ней, кажется нелепым. С другой стороны, непросто объяснить, какие нас связывают отношения.
Про таких, как моя младшая сестра, говорят, что они «обладают харизмой». Их либо обожают, либо ненавидят, они интереснее президентских выборов или нового сезона «Игры престолов».
С чего бы начать?
Я постоянно слышу, как незапланированного ребенка называют «случайностью», «неожиданностью» или «катастрофой».
Обратимся к словарю.
Случайность – непредвиденное обстоятельство.
Неожиданность – не соответствующее ожиданиям событие, обстоятельство, явление.
Катастрофа – неожиданное происшествие, создающее опасность и имеющее трагические последствия. Синонимы: несчастье, невезение, катаклизм, бедствие.
Рождение Скарлетт стало для мамы катастрофой.
Как по мне, «катастрофа» – это когда водитель убивается на обледенелой дороге, когда едет в «Волмарт».
Я очень жалею незапланированных детей, потому что они напоминают мне сестру. Каждый раз, когда я слышу, как отец или мать называют своего ребенка «катастрофой», меня охватывает непреодолимое желание взять малыша на руки и сказать ему: не слушай бред этих взрослых, рождение ребенка не может быть катастрофой! Так я поступала со Скарлетт, когда в детстве она спрашивала, не удочерили ли ее.
Думаю, мама еще до появления Скарлетт подсознательно решила, что этот незапланированный ребенок приведет к катастрофе. Возможно, у Скарлетт не было иного выбора, кроме как оправдать ожидания, соответствовать дурацкому ярлыку, наклеенному на нее с первого УЗИ. Я, в свою очередь, старалась соответствовать выданной мне роли идеальной дочери, рождения которой ждали, как пришествия мессии.
До того, как отец ушел из семьи, они с мамой иногда устраивали званые ужины. Нам со Скарлетт разрешалось не спать до конца аперитива при условии, что мы будем разносить закуски: приготовленные мамой сосисочные рулетики или крекеры, на которые отец клал маленькие кусочки сыра. (Мама, будучи истинной француженкой, ненавидела любой сыр, за исключением французского, но папа любил чеддер.) Как наяву вижу Скарлетт с влажными после ванны волосами, одетую в пижаму в горошек… На таких вечерах мама вспоминала, как директор похвалил меня за стихотворение о застрявшей в мазуте чайке или как я спасла от утопления котенка… Мама с мечтательным видом говорила обо мне и только обо мне, даже забывая донести до губ бокал. Скарлетт тем временем держала в руках тарелку с закусками, восхищенно слушая истории о моих подвигах. Думаю, она гордилась тем, что у нее такая замечательная сестра. На губах у нее сияла широкая улыбка, полная искренней радости, – единственное генетическое наследие отца, потому что в остальном мы с сестрой были копией мамы.
Когда Скарлетт проходила с тарелкой мимо отца, он мог вспомнить о ее существовании. Гладил ее по голове, придумывая, что бы сказать, и невнятно бормотал:
– Скарлетт… хорошо дается математика. – Но эти слова тонули в мамином монологе.
Короткое время, о котором потом все забыли (что неудивительно, учитывая дальнейшие события), Скарлетт мирилась с ролью второй скрипки. Я была старше, и она следовала за мной по пятам, с благоговением подражая каждому моему жесту. Иногда я пыталась от нее отвязаться, обзывала липучкой… Впрочем, чего душой кривить: мне нравилось, что сестра меня боготворит. Я частенько этим пользовалась: просила подарить мне игрушку, которую она получила на Рождество, принести печенье с кухни, когда мне было лень вставать, закончить домашнее задание под мою диктовку или соврать маме…
Вычитав в одном пиратском романе фразу «трубить атаку» и узнав от мамы ее значение, я решила, что Скарлетт должна трубить атаку перед каждым моим приемом пищи. Скарлетт с улыбкой подчинилась. Она застыла на пороге кухни, вытянулась по струнке и торжественно протрубила на воображаемой трубе первые ноты из заставки Universal Cinema Studios, возвещая о моем появлении. Мама велела ей перестать валять дурака и отправила мыть руки, в то время как я прошествовала в нашу маленькую кухоньку, как Бейонсе на сцене в Мэдисон-сквер-гарден. Признаю: у меня был период мании величия, но он быстро прошел.
Ситуация изменилась, когда мне исполнилось восемь лет. Все началось с оброненного Скарлетт замечания. Она сидела на своей кровати, каштановые волосы небрежно обрамляли ее бледное личико. В какой-то момент она задумчиво посмотрела на меня и грустно спросила:
– Почему всегда должно быть по-твоему?
– Потому что я старше, – ответила я, словно это было чем-то само собой разумеющимся.
Через некоторое время отцу пришла в голову блестящая идея продать без маминого ведома гараж, взять семейные сбережения и сбежать с женщиной, водившей школьный автобус, на котором мы каждое утро ездили в школу.
На кухонном столе отец оставил письмо, в котором объяснял, что не создан для конформистской буржуазной жизни, в тисках которой оказался; что всегда чувствовал, что рожден для великих дел и что не может себе позволить жить неправильно. В порыве неслыханной щедрости (папа всегда голосовал за демократов) он оставил маме дом (за который предстояло расплачиваться еще пятнадцать лет) и обеих дочерей.
Мы со Скарлетт нашли письмо раньше мамы. Много лет спустя сестра сказала, что помнит каждое написанное там слово. А я помню ее реакцию:
– Лучше бы папа остался, а мама сбежала с водителем автобуса…
Мама не заговаривала об отце, и от него больше не было вестей. Неделю мы не посещали школу (некому было водить школьный автобус), что для меня являлось немаловажным плюсом всей этой ситуации. В детстве я еще умела видеть стакан наполовину полным.
Думаю, я понимала, что уход отца ранил Скарлетт больше, чем меня. У меня была мама, которая с утра до вечера заваливала меня комплиментами, которая душила меня объятиями и поцелуями. У Скарлетт был отец, который гладил ее по голове по возвращении домой. Маленькой девочке этого мало, но после ухода отца Скарлетт не доставалось и такой ласки.
Когда в последующие недели я слышала сдавленные всхлипы, приглушаемые подушкой, то ложилась рядом с сестрой и гладила ее по волосам, пока она не засыпала.
Однажды вечером мы сидели на кухне и ели спагетти болоньезе. Мама разговаривала по телефону с одной из своих подруг.
– Ты с ума сошла! – воскликнула она в какой-то момент. – Прежде чем рожать второго, нужно подождать хотя бы четыре года! Погодок тянуть сложно, стресс разрушает отношения. Посмотри на меня: вот родилась Скарлетт, и Мэтт ушел.
