скачать книгу бесплатно
– Дениел, – упавшим голосом, скатившимся в шепот, растерянно мельтеша глазами, пробормотал Смит, чувствуя, как по щекам бежит ледяной пот. – Дениел, ты где…
– Не проспи будущее, друг. Так, кажется?
Смит вскрикнул и дернулся от неожиданности, почувствовав прикосновение к привязанной за спинкой стула руке, у которой успели онеметь пальцы.
– Ты ведь не думаешь, что я совсем идиот и не догадался, что ты применишь его, чтобы сделать ноги?
– О чем ты? Это безделушка, не более.
– Значит, ты опять беспомощен? Как и в тот раз, когда я просил тебя спасти мою семью?
– Зачем мне врать тебе, Ден? Я же офисный работник, мое дело бумажки перебирать, ты ведь знаешь.
– Ты спрашиваешь, зачем тебе мне врать? Ха-ха-ха! Да это вопрос на миллион долларов, старина! – Засмеялись сзади, и от этого внезапного и неожиданного звука Смит похолодел. – Давай-ка проверим?
– Запаса этой штуки хватит максимум на восемь лет, – усмехнулся Смит. – Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно гораздо больше.
– Знаю, друг мой. Знаю, – пленник с ужасом ощутил кожей прикосновение холодной стали в районе запястья.
– Вот что. Думаешь забрать? – взвизгнул он, теряя остатки самообладания от того, что Дениел за весь разговор впервые обратился к нему по имени. – Ну так возьми. Давай! Все равно они тебя выследят. А найдут – кокнут, ты сам прекрасно знаешь. Ты напал на меня, пытал, подвергнул насилию сотрудника конторы, да они от тебя даже волоска не оставят.
– Восемьдесят пятый, – немного помедлив, глухо отозвались сзади. – И кто сказал, что мне нужен именно ты. Нет, Смит. Ты всего лишь маленький винтик. Крохотный и ржавый. Я собираюсь копать поглубже. Намного глубже.
– Постой, так это все из-за семьи? Из-за всех тех убийств и похищений детей тогда, да? Из-за жены и дочери?
– Заткнись, или я отрежу тебе язык! – Резким движением Дениел развернул пленника лицом к себе. – Какое ты имеешь право вспоминать о них!
– Язык, – усмехнувшись разбитыми губами, Смит сплюнул на бетон кровавый сгусток. – Бери глубже. Ты один. Неподготовлен и слаб. Вдобавок ранен. Ну, есть пара бирюлек, это что, арсенал? Они найдут тебя, а когда прижмут к стенке, вырвут сердце и протащат как шоу по всем каналам в прайм-тайм, где ты будешь умирать вновь и вновь в бесконечных повторах под хруст кукурузы и борьбу за рейтинги. Приятного аппетита! В этой стране это любят. Кому ты что хочешь тут доказать? Справедливость? Честь? Этому стаду? Они плевали и растерли! Это мир варваров, Ден. Он не наш с тобой, очнись! Неужели ты так ничего и не понял? Изменить можно все: свергать царей и возносить императоров, плавить горы в желе, изобрести чертово бессмертие, наконец. И как ты этим правом воспользовался – превратился в простого налетчика, бомбилу вне закона? Тьфу! Ты живое тому доказательство, Ден, человека нельзя изменить. Нельзя перебить всех этих сраных тараканов в наших чертовых башках, мать твою! Слышишь меня?
– Это часть плана. Уже поздно что-то менять.
– Все-таки ты сумасшедший сукин сын! Надо было тебя грохнуть, как предлагало начальство!
– Предпочитаешь пулю или, может быть, топор? – Присев на корточки, Дениел положил на пол пожарный колун и стал рыться в раскрытом ящике с инструментами, стоявшем тут же. – Вы сами меня таким сделали, думаешь, я этого хотел?
– Это нарушение протокола, твою мать! Что ты творишь? Опомнись! Мертвецам безразлична месть, Дениел!
– Мне нет, – ответил Дениел, замахиваясь топором.
В это мгновение Смит преобразился. От недавнего испуганного и жалкого человека не осталось и следа, на смену ему пришел тренированный оперативник. Вскочив на ноги, словно разжавшаяся стальная пружина, Смит отпрыгнул в сторону. Дениел, не успевший остановить замах, со всей силы ударил лезвием топора по бетонному полу, выбив сноп искр.
Пленник, не теряя ни секунды, на полусогнутых ногах бросился к выходу. Но Дениел не спешил бросаться в погоню, с улыбкой закинув топор на плечо.
– Ты зря стараешься, приятель. Дверь закрыта, а ключ у меня, – Дениел демонстративно похлопал себя по нагрудному карману. – Так что не пытайся убежать, только вспотеешь перед смертью!
Но Смит не слушал похитителя, отчаянно пытаясь выставить железную дверь, бросаясь на нее всем телом. После нескольких безрезультатных попыток оперативник судорожно огляделся по сторонам. Его взгляд остановился на щитке пожарной сигнализации, где за стеклом, покрытым красной краской, притаилась выпуклая кнопка с надписью «FIRE». Дениел сразу же понял замысел Смита, но было поздно.
– Ааааа! – взревев подобно раненому льву, оперативник с разбегу ударил головой в щиток. Брызнули осколки стекла, противно завыла сирена.
– Тварь! – Дениел подбежал к сползающему по стене Смиту и с силой ударил его ногой в спину. Раздался противный хруст, тело оперативника мешком рухнуло на пол. Перевернув Смита лицом к себе, Дениел с ненавистью посмотрел в стекленеющие глаза оперативника. – Жаль, что я не убью тебя медленно, как я планировал с самого начала.
Смит не ответил, жизнь уже покидала его тело.
Дениел посмотрел на часы, у него оставалось всего несколько минут, прежде чем сюда приедут пожарные. Но он был готов к подобному повороту событий и давно запасся дюжиной галлонов бензина.
* * *
Дениел стоял на пирсе и сверху вниз неподвижно смотрел на медленно тонущий в бурлящих водах озера Мичиган «Додж Стентон», включенные фары которого делали его похожим на глубоководный батискаф океанской экспедиции. Словно вместе со старым автомобилем, ставшим могилой для Смита, исчезала вся его прошлая жизнь. Еще один сожженный мост. Наверное, так оно и было. Смит вынудил отойти от первоначального плана, закрасить стену и спокойно уйти, оставив пустующий ангар пылиться без дела. Нужно было срочно уничтожить все улики. И пожар стал идеальным прикрытием.
Окружные коронеры, которых через несколько часов наверняка вызовут «порыбачить», спишут случившееся на очередную бандитскую разборку. А они? Что ж, пусть воспримут это как вызов. Такой и подобает быть могиле убийцы и предателя, провожаемого в преисподнюю визгливыми криками чаек, кружащихся над водой белыми пятнами, словно души былых утопленников, принимающих к себе собрата. Холодной и безымянной.
– Холодной и безымянной, – вслух повторил Дениел.
А какой будет могила для него самого? Что выведут на безликой плите, каких сотни на грейслендском кладбище: убийца, маньяк, враг народа? И выделят ли ему могилу? Не станет ли его пристанищем отхожая выгребная яма, коей удостаивали безымянные трупы висельников, отведавших обжигающих объятий петли? Никакого «От любящей Лизы» – теперь-то о нем уже некому позаботиться. Его жена давным-давно спит, а дочь… О дочери Дениел старался не думать. Что ж, значит, таков чей-то жребий. Пускай это будет головной болью кого-нибудь другого.
Есть и второй вариант, не умирать и продолжать жить, терпеливо ожидая, пока этот кошмар закончится. Идти до конца, пока не сотрутся подошвы. А может, Смит, в конечном итоге, был прав. Дочку ведь уже не вернешь.
– Видишь, как все повернулось, милая.
Наконец, над задним бампером тонущей машины с тихим плеском, похожим на хлопок, сомкнулись черные своды озера, и стоящий на пирсе Дениел разжал кулак, посмотрев на перстень, который снял с пальца Смита. Теперь уже мертвеца Смита – еще одно зачеркнутое имя в длинном списке должников. Они все заплатили, вернув ему долг. Почти все. Осталось только отрубить гидре голову. Развернув листок, Дениел щелкнул крышкой серебристой «Зиппо» с косой гравировкой «От Смитти и Братика. Не проспи будущее, друг! Выпуск 1981 года», и, почиркав кресалом, смотрел, как бумагу стремительно пожирает мятущееся на ветру пламя. Потом он разжал пальцы, и остатки листа развеялись в воздухе облачком черной пыльцы.
Захлопнув крышку и повертев в руке, Дениел выбросил зажигалку, постаравшись закинуть ее как можно дальше. Помедлив, аккуратно надел перстень на безымянный палец правой руки, ощутив, как кожу кольнуло и внутри прибора тихонько пискнуло. Размяв фаланги, Дениел посмотрел на тонкую полоску алеющего горизонта над озером. Наступал новый день, и впереди было много работы.
– Прощай, Лиз. Может, еще увидимся.
Подняв воротник куртки и засунув руки в карманы, человек на пирсе, не оглядываясь, прихрамывая, быстро пошел назад. Через несколько минут побережье озера вновь выглядело безмятежным и нетронутым, каким было пару часов назад. Шелестели галькой прибрежные волны, а над ними, кружа, неспокойно кричали чайки.
Гроза закончилась. Буря только начиналась.
Глава вторая
Плесни немного, бармен,
Налей еще чуть-чуть.
Пусть твердым будет взгляд пред Богом,
Иду в последний путь.
И конь-то мой весь в мыле,
Судьба заложена.
Подкинул я монету, увидев жизнь с торца.
Джарвис и Манкимен.
«Плач висельника»
На углу Шестнадцатой и улицы Прачек, куда, осторожно скользя по асфальту, словно пугливые уличные коты, забирались первые оранжевые лучи восходящего солнца, на маленькой колченогой табуретке сидел человек. Пожилой бородатый музыкант лет пятидесяти. Черное как смоль лицо, с надвинутой на кустистые брови шляпой, обрамляла белоснежная кудрявая борода, будто мужик только что намазался густым кремом для бритья, да вот незадача – побриться забыл. На нем была старая военная куртка времен Вьетнама, с выцветшими нашивками названия войск и номером подразделения, один рукав которой пустовал и был глубоко заправлен в карман. Короткие клетчатые брючки едва доставали до щиколоток на худых ногах, которые поочередно отбивали ритм об еще сырой после дождя асфальт стоптанными подошвами старых незашнурованных ботинок. Мужик, чьи глаза прятались за огромными черными очками, мусолил в губах старенькую гармонику, выводя незамысловатый мотив и изредка подпевая сам себе. Он пел восхитительно. Пел о боге, мире и войне, Иисусе и крови, о слишком коротковатой юбке малышки Долли, о первых лучах солнца и той радости, что наступило новое утро, которое Господь показал ему, позволив еще раз проснуться. Старый человек пел, и ему было хорошо.
Было рано, витрины магазинов еще опущены, не выползли неторопливые поливальные машины, орошающие улицы фонтанами воды, в которых резвилась галдящая детвора, а школьные автобусы не развезли на учебу детей постарше, но старый Бо Дидди был уже на своем ежедневном посту. Скрипящее соло гармоники гулко металось между наседающими над медленно прогревающейся улицей коробами домов. Толстая Латифа, работавшая маникюршей в салоне за углом, по обыкновению высунувшись из окна и скрестив руки на необъятной груди, облокотилась на подоконник, покачивая в такт музыке подбородком, и ветерок шевелил ее многочисленные косички. Кативший мимо патрульный Джэф коротко просигналил, и, на мгновение прервав мелодию, одинокий музыкант поднял руку, просалютовав гармошкой. Потом выдержал паузу, облизнул губы и снова запел, морща покрытые кудрявым волосом щеки. Это был свой, привычный, размеренный мир, который неожиданно тепло принял переведенную в Чикаго Кейт в ряды своих обитателей. В первый вечер живущая сразу под ней Латифа даже испекла пирог.
За пару дней, что она провела в городе, направленная в Иллинойсский отдел конторы, Кейт пообвыклась просыпаться под музыку старого Бо. Простые, незамысловатые песенки напоминали ей о пластинках, которые в детстве ей давал слушать отец.
Маленький бельчонок,
Пора тебе в кровать,
Завтра день ведь долог,
И нужно отдыхать…
Почувствовав, что задыхается, Кейт села на кровати, сбрасывая с себя липкую простыню. Покрытое испариной тело противно знобило. Девушка зябко растерла дрожащие плечи. Потерянно оглядев пустую половину на смятой кровати рядом с собой, она поджала ноги и, уткнув в колени подбородок, запустила пальцы в налипшую на лоб челку.
– Господи, когда же это кончится? – тихим голосом жалобно спросила она сумеречную пустоту, нашаривая на тумбочке возле кровати пузатую баночку с таблетками. – Сколько еще можно терпеть?
Не надо было прекращать их пить. Но как же ей надоела вся эта терапия, этот проклятый курс, с силой навязанный психотерапевтом, который за отдельную сумму кое-как согласился не упоминать об этом в ее личном деле. Еще не хватало. Девушка чувствовала себя как последняя наркоманка. Надо успокоиться и попробовать еще хоть чуточку поспать. Разжевав горькую клейкую массу, Кейт снова легла, свернувшись под одеялом, и не заметила, как забылась. Было еще слишком рано, а музыка за окном успокаивала и баюкала.
Сон был приятный и напомнил дом. Или это просто вновь подействовали проклятые таблетки? Ей приснилась рыбалка с отцом, на которую они смотались незадолго до перевода. И она, наконец, впервые побывала в Канаде.
«Разрешенное время осетровой рыбалки – с 15 июня до 31 октября, количество выловленной рыбы – 1 штука в день» – гласило предупреждение на широкой табличке при въезде в речной заповедник.
Залитая багрянцем река Фрейзер образовывала самый большой бассейн в канадской Британской Колумбии, площадью в двести двадцать тысяч квадратных километров. Спокойная, безмятежная тишина изредка нарушалась отдаленным всплеском рыбы да хриплым кряканьем возившихся в траве не то уток, не то гусей. Воздух звенел стрекотом просыпающихся ночных насекомых. Как же хорошо всего через полтора часа езды от Ванкувера было оказаться за пределами города, наедине с природой. Дышалось легко и непринужденно, рядом был возившийся с удочками отец, и выходные продолжались.
Она валяла дурака, много купалась и даже успела обгореть. Впрочем, так всегда бывает, когда находишься рядом с водой. Ранним утром, пока отец еще спал, Кейт выходила на каменистый берег и, скидывая безразмерную мужскую рубашку с белоснежного «speedo», некоторое время стояла по щиколотку в ледяной воде, ощущая, как от обжигающих прикосновений ледяного течения по телу бегут мурашки и упруго твердеют соски. Она пару раз даже окунулась нагишом, скинув купальник, но на второй день ее заметил патрулирующий берег лесничий, и на вопросительный оклик хулиганка с русалочьим смешком стремительно ушла под воду, прежде чем мужчина успел опомниться. Хорошо отцу не сказал. Да он и не видел-то толком ничего.
А еще тогда она поймала свою первую рыбу. Взмывающий над поверхностью воды силуэт осетра был хорошо виден – даже в самую темную ночь речная гладь остается светлее окружающей среды.
– Видела? – азартно вскрикнул отец, когда рыба, на короткий миг давая себя разглядеть, сверкнула чешуей и с глухим шлепком ушла обратно на глубину. – Здоровенный! Не меньше пяти-шести килограммов!
Она научилась правильно обращаться с удочкой и держать ее – жесткое спиннинговое удилище с катушкой и прочной леской, на конце которой крепилась донная оснастка. Аккуратно подматывая леску, Кейт осторожно добивалась ответной реакции осетра, который, очнувшись от удивления, начинал упорную борьбу за жизнь. Пока она воевала с удочкой, отец вбежал в воду и стал выталкивать пойманную рыбу на берег чем придется.
Вечером они сидели в коттедже на берегу, и отец рассказывал разные истории про осетров. Например, о том, что промышленный лов этой рыбы в Канаде запрещен, а мяса и икры в продаже не бывает.
– А еще в свое время весьма ценился воздушный пузырь осетра, как источник желатина, использовавшегося при очистке пива и вина.
– Фу-у, папа-а! И люди это пили?
– Еще бы. Это был самый лучший фильтр. А вот, кстати, ты когда-нибудь знала, что…
Забравшись с ногами в глубокое кресло и потягивая какао, Кейт с улыбкой слушала отца, прихлебывавшего бутылочный «Миллер», и в ее карих глазах отражались языки пламени, которые весело плясали в камине. Оба понимали, что это последний вечер. Их последний спокойный вечер перед ее отъездом. Отец шутил, но от волнения, как это всегда бывало, говорил только о том, что знал лучше всего после автомобильной механики, которой зарабатывал на жизнь, – о рыбалке. Она слушала и не перебивала, хотя сама хотела поговорить о другом – о детстве, маме, том времени, что они провели вместе. А еще она знала, что внутри он не хочет ее отпускать.
Потом они молчали, думая каждый о своем и слушая, как в камине уютно потрескивают догорающие поленья. Как же быстро выходные закончились. Прошло всего несколько дней, а она уже по нему соскучилась. Даже запах пропал. Резкий запах рыбы, насквозь пропитавший одежду и даже купальник, казалось, въелся в самые кости. Словно Кейт последние дни была не в заповедных лесах Канады, а разгружала кильку где-нибудь в портовой зоне Нью-Джерси.
Заелозивший под подушкой мобильник вырвал девушку из воспоминаний, сразу вернулась головная боль – несколько новых соседей устроили ей накануне теплый прием. Вдобавок вновь напомнивший о себе кошмар пробежался по сердцу липкими прикосновениями страха, хотя до этого Кейт спокойно спала целую неделю. Ее личный рекорд. Это все алкоголь, не надо было вчера уступать.
– А чего ты ожидала, девочка. Ты ведь совсем не умеешь пить, – почти не разжимая губ, пробормотала она, нащупывая под подушкой настойчиво вибрирующий телефон. – Алло, говорите… Эй? Ну что там еще?
– Кейт? Привет, это Муни, – по-привычному коротко представившись, зазвучал в динамике хрипловатый голос итальянца. – Спишь?
– Попробуй угадать, – сонно пробормотала девушка, откинув волосы, и, подслеповато поглядев на часы, зевнула. – Такая рань, что случилось?
– Везуха, а я уже третий час на ногах, – с ноткой зависти откликнулись в трубке. – Чую, если так и дальше будет продолжаться, придется серьезно поразмыслить о поиске нового способа зарабатывать на законный кусок. Тут у нас сущий дурдом творится.
– Рада за вас. Слушай, если у тебя ничего серьезного, но охота потрепаться, перезвони через пару часиков, хорошо?
– Есть новости.
– Тогда не тяни, – поторопила девушка.
– Сначала плохую или хорошую? – словно издеваясь, растягивал динамик в телефоне.
– Давай хорошую.
– Синиз подписал бумаги на твой новый ствол, так что сегодня можешь в конторе получить, там уже народ в курсе. – Не услышав ответной реакции, помолчавший Муни коротко ответил кому-то не в телефон и продолжал: – Короче. Похоже, от вчерашней грозы у народа мозги совсем поехали. Тут один парень решил искупаться поутру в озере, но сделал это вместе с машиной. Этим придуркам кажется, что это лучшее решение всех проблем. Только выгребать почему-то вечно приходится таким парням, как я. Что за жизнь, скажи мне?
– Так выпиши ему штраф. И вообще, при чем тут мы?
– Кейт, у меня здесь Уинстон Смит – ты его не знаешь, он из местных наших. Из наших, усекла?
– Ну? – сонно нахмурилась девушка.
– Так вот, он сидел за рулем мертвее мертвого в задраенной машине без номеров на дне озера возле 16-го пирса и любовался дном. Едва остывший, как пирожок из пекарни. Ребята говорят, приблизительно четыре-пять часов. Машину местный рыбак увидел, ее немного севернее снесло, и она там задницей клюнула. И это явно не от долгов и несчастной любви, хотя черт его знает.
– А марка машины? В угоне числится?
– Да вроде нет, металлолом на колесах, нынешние бомбилы на такое даже косо не взглянут. «Додж Стентон», восемьдесят шестого. У моего старика был такой, пока он его окончательно не угробил. Ребята из управы сейчас повторно его пробивают. Я про другое. Тут, в общем-то, есть кое-что по нашей части. Думаю, замочили его в другом месте, а потом усадили за руль, чтобы выглядело как самоубийство. Хотя на кой черт самоубийце творить такое с собой… Короче, тебе стоит взглянуть, пока не нагрянул Синиз, при нем особо не пораспинаешься. Это касается руки. Паташик уже здесь.
– Синиз будет? – удивилась Кейт. Что могло быть такого в убийстве, чтобы вытащить из постели самого шефа, которому, по слухам, было уже хорошо за пятьдесят, в воскресенье с утра пораньше. – А что с рукой?
– Слушай, я и так уже наболтал больше положенного. Я вижу то, что вижу, и ты теперь знаешь не больше моего.
– Так скажи Паташику, пусть просканирует перстень.
– Вот это самое интересное. Перстня нет, Кейт.
– Как нет? Там же пароль. Он ведь снимается с руки только владельцем или нашей техникой.
– В том-то и штука, сестренка, – голос в трубке стал глуше, словно Муни заслонил рот рукой. – У нас тут ни перстня, ни руки.
– А что медики? – Кейт почувствовала, как по спине под узенькой маечкой пробежал холодок, отгоняя последние остатки сна.
– Халаты постоянно кому-то отзваниваются, а мне ни слова. Ненавижу, когда начальство знает больше нашего, – словно прочитав ее мысли, хрипло огрызнулся Муни. – А они там все вечно себе на уме.
В трубке раздался приглушенный плевок, и послышалось несколько коротких ругательств. Отпрыск итальянских иммигрантов, хлебнувший лиха на улицах Бронкса и до службы в полиции, а потом уже и в конторе занимавшийся боксом, Муни не изменял некоторым своим привычкам, наработанным в частых дворовых потасовках с местной шпаной.
– Иногда я вообще не понимаю, что он там себе думает, а? Кто я ему, ищейка-Пинкертон? Комиссар Рекс? Почему хоть раз просто не сказать: «Муни, я тут совсем замотался и просто не увидел, какой ты на самом деле хороший мужик. Я благодарен тебе за то, что ты разгребаешь за меня все это паршивое дерьмо, пойдем-ка, я знаю отличный кабак, где можно неплохо пропустить по стаканчику», – распалился в трубке итальянец, и тут его кто-то снова позвал. – Короче, я устал распинаться, приезжай, пока медгруппа не отчалила. Погоди минуту… Сэм! Паташик! Эй, Паташик! Продублируй у них файл с пальчиками! И проследи, чтобы не смазали. Еще не хватало потом по моргам до ночи мотаться. Алло, Кейт! Ты слушаешь?
– Погоди, сейчас ручку возьму, – поморщившись от нового приступа головной боли, Кейт потянулась к лежащему на тумбочке блокноту. – Адрес давай.
– Чего? – не понял Муни. – А… Еще не привык, что ты у нас новенькая. Записывай. Кстати, захвати фэбээровское удостоверение.
