Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. 1861 год

О «конституции» он говорил сегодня раза два, как о неизбежном последствии эмансипационного дела, но присовокуплял, что государь не только не решится заявить согласие на постепенное развитие конституционных форм, но даже решительно высказался в противном смысле еще недавно и не изменил, по-видимому, своего взгляда на этот вопрос. При этом кн. Долгоруков еще раз сказал: «Мы в безвыходном положении, что будем мы делать?» Я отвечал: «Ждать с верноподданническою покорностью, пока мысль и воля государя изменятся».

Кн. Долгоруков говорил, что у него сегодня был гр. Строганов, «qui craignait d'avoir ete trop cassant hier»[100].

Целый день дома. Приезжал ко мне купец Зимунд из Берлина с письмом от принца Карла по своим старым лесным делам. Я письма не принял (с согласия Зимунда, которому оно было дано факультативно), чтобы избегнуть обязанности отвечать. При этом случае я узнал, что государь говорил обо мне с принцем Карлом в Беловеже прошлого осенью (т. е., вероятно, наоборот пр. Карл говорил обо мне по поводу лесного дела) и отзывался хорошо. Затем пр. Гогенцоллерн сказывал Зимунду: «ich hatte hier viel Einfluß, und ob ich fur Preußen nicht zu gewinnen ware?»[101]. Я отвечал смеясь, daß ich wohl nicht zu gewinnen sei, aber schon gewonnen sei fur die Falle, wo ich russisches Interesse mit Preussischem oder anderem identisch fande[102]. Зимунд извинился и сказал daß er das Gewinnen jawohl im guten Sinne habe verstehen konnen[103]. Из его рассказов видно, впрочем, что лесная часть нашего управления мало улучшилась. С Зимунда просили в Волынской губернии 5 тыс. руб., чтобы отпустить ему те деревья, которых он хотел. Он вынужден был продать свое право на рубку жидам. Жиды вырубили, что захотели, и ему же, Зимунду, потом сдали{17}.

15 апреля. Утром в Комитете. Вечером у всенощной. Потом у ген. Муравьева, который по вопросу об устройстве поземельного быта государственных крестьян опять переменил свои взгляды. Теперь он либеральнее смотрит на дело и допускает безусловно отказы от земель. Впрочем, это может быть только от того, что он смотрит в лес.

Говорят, что была речь о передаче Министерства внутренних дел кн. Долгорукову с присоединением к оному жандармской части и с назначением Шувалова товарищем. Сомневаюсь, чтобы эта комбинация состоялась.

Из губерний тревожные вести. Случаи неповиновения крестьян умножаются. В Казанской губернии дошло до стрельбы и, говорят, убито 60 человек. Туда командируется ген.−ад. Бибиков{18}. В Пензе взбунтовалась уваровская вотчина и взяла в плен исправника и сотского. Везде крестьяне недоумевают насчет земли, которая будто бы им дается в надел, но дается не даром, а бСльшею частью за прежние повинности. Само правительство здесь частью виновато. Оно твердило и ободряло других твердить печатно, что безземельный крестьянин немыслим, что он должен быть собственником и т. п. Когда дошло до практики, разъяснение этих понятий оказалось затруднительнее на деле, чем на бумаге.

Разным начальственным лицам прислан по городской почте пародированный манифест 19 февраля. При том же вступлении и заключении в нем говорится о предоставлении дворянству конституционных прав и преимуществ в виде вознаграждения за нарушение их прав на поземельную их собственность. Муравьев этим тешится. От него, кроме желчи и ядовитой зло-радости, теперь ничего не добудешь. А он остается министром и оставляется министром.

Гр. Строганов много наговорил императрице о неудовлетворительном состоянии наших университетов. Некоторые думают, что ему самому хочется быть министром народного просвещения. Не думаю.

16 апреля. Утром у обедни. Был у Вяземских. Потом дома. Ко мне заходил Нессельроде. Он говорит, что кн. Горчакова сделала министром иностранных дел вел. кн. Ольга Николаевна. Отец его рекомендовал Будберга, а о Горчакове сказал государю: «Je l'ai eu trente ans dans mon ministere et je ne l'ai jamais trouve bon a rien de serieux»[104].

17 апреля. Вчера была годовщина брака е. величества. По этому случаю произведены в ген. – лейтенанты его бывшие адъютанты Александр Адлерберг и Паткуль. Сегодня, в день августейшего рождения, никаких торжественностей не происходило. Сказывают, что они отложены до второго дня Пасхи. Был в Комитете. Вечером у гр. Блудова.

Читал печатаемый за границей неким г. Кельсиевым сборник сведений о раскольниках. Замечательно, что правительство, давно имея в руках эти сведения, до сих пор не придумало другой системы действий в отношении к расколу. Замечательно также, что в лоне нашей церкви могло образоваться и может поддерживаться не только столь значительное число разных расколов, но и такие сумасбродные, нелепые учения и иноверия, каковы хлыстовщина, наполеоновщина и скопцы.

18 апреля. Утром у обедни и в Комитете. Вечером в церкви.

19 апреля. Утром у обедни. Вечером у всенощной. Был у меня Неелов, который утверждает, что ген. Муравьев кандидат на Министерство внутренних дел и что была речь о назначении меня на его место, но что он настаивал на назначении Зеленого. Так говорит Шувалов.

Получил от государя отчеты польских губернаторов и сдеданное для него в статс-секретариате из них извлечение. На этом извлечении, самом пустом и бесцветном, е. величество изволил написать, что «грустно думать, что эти успехи и благоденствие (sic) будут приостановлены теперешними неустройствами». Грустно читать эту отметку. Если государя успели уверить, что Польша благоденствовала, то чего же ждать и на что надеяться?

20 апреля. Удостоился св. причащения. Был у Вяземских и в Комитете. Вечером у всенощной.

21 апреля. Вчера утром Сивере говорил мне, что слышал от княгини Кочубей о моем назначении министром внутренних дел. У Муравьевых говорили жене о назначении меня министром народного просвещения. В Комитете слышали о назначении меня министром финансов. Сегодня гр. Блудов прислал за мною перед обедом и объявил, по поручению государя, что я буду назначен управляющим Министерством внутренних дел. Да благословит меня Бог на новом поприще. Вспоминаю стихи, записанные в моем дневнике в Митаве:

Ihn lasse du mal wahen.Er ist ean weiser FurstUnd wird sich so verhalten,Dass du dich wundern wirst.[105].

Преклоняю голову, преклоняю колена, молюсь и благодарю.

В городе уже знают об этом назначении. Муравьев и Нессельроде писали ко мне, а Хрептович был у меня, чтобы меня поздравить. Ланской не просился в отставку, хотя и уволен по прошению. Он будет графом и je vous le donne en mille…[106] и обер-камергером.!?!

Был в Комитете. Заезжал к гр. Блудову вечером. Был в Казанском соборе. Потом у всенощной, потом у Муравьева.

22 апреля. Утром приехал фельдъегерь от государя спросить, почему меня нет? Гр. Блудов забыл передать мне повеление быть у е. величества в 11 часов. Был во дворце и видел государя в 2. Милостивый прием. Объявление о моем назначении, изъявление доверия, указание на то, что государь желает «de l'ordre et des ameliorations qui ne changent point les bases du gouvernement»[107], приказание быть к докладу в пятницу вместе с Ланским. Я просил государя поддержать меня в том затруднительном положении, в которое я современными обстоятельствами и положением Министерства буду поставлен, и просил позволения прямо и без обиняков высказывать мои мысли. Ответ: Je vous l'ordonne[108].

Был потом у гр. Блудова и в Комитете. Потом у Вяземских.

23 апреля. Ночью в Зимнем дворце у заутрени. Мое назначение встречено, по-видимому, общим сочувствием. В 11 часов у государя. Он говорил о назначении мне преемника по Комитету, но еще не решился. Гр. Блудов предлагал ему Головнина. Думают также о Корнилове, московском губернаторе, рекомендованном, вероятно, гр. Строгановым. О. Головнине государь выразился с некоторым недоверием.

В 12 часов у императрицы. Прием ласковый. И она, и государь говорили о том, не возьму ли я в директоры Департамента общих дел гр. Бобринского вместо гр. Шувалова. В 1/2 1-го у вел. кн. Константина Николаевича. У него был целый час. Во время разговора доложили о приезде государя. Вел. князь просил меня дождаться его возвращения. По обратном приходе в кабинет он сказал, что говорил государю о том, что я у него. Государь отвечал, что он ему меня рекомендует и что я человек, который не покривит душою. Я сказал вел. князю при прощаньи, что прошу двух вещей: позволения говорить прямо и надеяться на столь же прямое объявление мне суждений и мнений его высочества, а затем, в случае суждений обо мне посторонних лиц, – «очных ставок». «Я убедился опытом, – сказал я, – в их надобности и пользе». После вел. кн. ген.−адмирала объехал других вел. князей и всех вел. княгинь. Был у кн. Суворова, у Муравьева и у Ланского. Ланской откровенно сказал мне, что не просил увольнения, но что в пятницу государь ему сказал (в обязательных формах и выражениях), qu'il desirait que Lanski se retirat[109]. Я предостазил Ланскому самому назначить мне, как и когда он захочет сдать Министерство. Он сказал, что хочет только представить государю отчет, который, вероятно, будет готов во вторник 25 числа.

24 апреля. Утром был у разных министров и в Комитете, Вдова ген. Ростовцева возведена с сыновьями в графское достоинство. Обедал у Щербатова. Вечером был у гр. Гейдена. у Мальцовой по ее желанию и делу ее мужа с калужским губернским начальством.

Остановился на мысли просить себе Гейдена в товарищи. Был вечером в церкви и отслужил молебен благодарственный и начинательный. Кн. Горчаков сообщил мне, что просил меня для Варшавы, но государь отказал.

Вчера гр. Панину и Чевкину даны андреевские ленты. Кн. Меншиков сказал мне: «On dit que le cordon est donne a un nain et a un pas nam, qu'on avait decore ce qu'il у avait de plus long et ce qu'il у avait de plus tordu»[110].

Утром был у меня орловский губернатор гр. Левашов. Он отправляется в губернию на днях. Государь присылал вчера бумаги, полученные им от находящегося в Казани ген.-м. свиты е. в. гр. Апраксина, о тамошних беспорядках. Замечательна неизменность некоторых приемов бунтующего народа. Со времен стрелецких бунтов, сквозь Стеньку Разина и Пугачева по 1861 год одни и те же черты. Опирание зачинщиков на царские имена, обвинение властей в подложных указах, систематическое заглушение каким-нибудь «cry»[111] увещаний начальников, быстрый упадок духа при энергическом употреблении силы и т. п.

25 апреля. Утром в Главном комитете и в Комитете министров. Перед тем принимал у себя прежних сослуживцев по Министерству государственных имуществ, поднесших мне «testimonial»[112] в виде художественно отделанной Сазиковым серебряной чернильницы. От имени прочих говорил Рудницкий. У нас обедали m-me Brandt и Рудницкий. Вечером с 1/2 10 до 1/4 12 tete a tete у вел. кн. Елены Павловны. Рекогносцировка с ее стороны. On m'a cru toujours oppose a l'emancipation. Les reactionnaires comptent sur moi. Je serai expose a une forte pression etc[113].

7 мая. С 25 апреля по настоящий день ни минуты свободной. Между тем положение дел мало изменилось. Был в Совете и Комитете министров и два раза в Главном комитете. Вступил 28-го числа в управление Министерством. Видел департаменты, кроме Медицинского. Вчера обедал у вел. кн. Елены Павловны. 5-го числа представлял в Царском Селе мои первый всеподданнейший доклад. Трудна моя ноша{19}.

Сегодня у обедни, несколько визитов. Обедал у Муравьевых.

На Аптекарском острове, 15 августа. Жаль, что с 7-го мая пробел. Таким образом, первые мои шаги на новом поприще не сохранятся для меня самого в этой книге и в моей памяти с тою точностью и ясностью, с которою в позднейшее время я, вероятно, пожелаю их обозреть. Но нельзя было. Между тем, благодаря Бога, время прошло без беды. Мои начатки довольно удачны. Я сделал мало, но ничего не испортил, ничего не утратил. Крестьянское дело идет. Министерство двигается. Мое место в Совещательных коллегиях было занято мною, по-видимому, с честью. Между тем многое переменилось или передвинулось на горизонте. Государь и императрица уехали в Крым. В Царстве Польском дела по-прежнему натянуты, но наместником назначен гр. Ламберт, варшавским военным губернатором и председателем комиссии внутренних дел – ген.−ад. Герштенцвейг. дежурным генералом – гр. Гейден. Военным министерством управляет Милютин. Министром народного просвещения – гр. Путятин. В западных губерниях быстро развилась система манифестаций. Против нее вместо безграничного произвола ген.−губ. Назимова я старался изыскать меры законные, при меняясь к законодательству Франции и Пруссии по делам этого рода и даже по делам прессы, ибо мне хотелось и по сим последним делам у нас проложить тропинку, по которой можно будет со временем провести новый закон. Моя мысль после непродолжительной и даже неупорной борьбы осуществлена, и «Положение о временных полицейских судах» издано при указе Сената от 9-го августа.

Вчера был в городе у вел. кн. Михаила Николаевича, который на время отсутствия государя императора уполномочен собирать в экстренных случаях особый совет из министра народного просвещения, ген.−ад. Чевкина, управляющего Военным министерством гр. Шувалова, как представителя III отделения, и меня. Вчера была речь о двух студентах Московского университета, открыто проповедовавших социализм. Один из них в особенности говорил народу в Тульской губернии, что земля и власть принадлежат миру, что посему не следует слушаться царя и оставлять часть земли помещикам, что для осуществления того и другого нужно оружие, и, следовательно, народу следует им запастись, и т. п. Вопрос был в том, как вести дело: негласно через жандармов или регулярным законным ходом через Министерство внутренних дел. Шувалов предлагал последнее, и с ним все согласились. Заключение будет представлено на утверждение государя.

Сегодня у обедни. Я несколько болен глазами. Получил телеграммы из Харькова об отъезде и. и. величеств. Все благополучно.

Вечером заезжал Шувалов с записочками от кн. Долгорукова, который, между прочим, говорит, что встреча государя везде праздничная и что вообще он не может скрыть, что, проезжая в первый раз через Россию бескрепостного состояния, ощущается чувство необыкновенно приятное{20}. Кн. Долгоруков беспокоится тем, что по доходящим до него слухам крестьяне делятся, т. е. семьи расходятся. Он спрашивает меня, нельзя ли запретить разделы циркуляром?!! Так-то понимается свобода.

16 августа. Новый директор Департамента общих дел гр. Павел Шувалов сегодня первый раз присутствовал при докладе. Ему нужно время для ориентировки.

Целый день дома. В Нижнем какой-то диакон Щеглов отправился к ардатовскому помещику Чаадаеву, чтобы объявить ему. что он, Щеглов, декабрист, и что декабристов теперь в Петербурге, Москве и Казани 80 тыс. чел. Чаадаев сказал ему, что он не в здравом уме, ибо декабрьские события были 36 лет тому назад, а Щеглову теперь 28, и выслал вон. Дело дошло до городничего, губернатора и епархиального начальства. Оказалось, что Щеглов – преподаватель при воскресной школе в Ардатове. Губернатор вызвал его к себе и, расспросив лично, объявил, что дело не заслуживает никакого внимания и что Щеглова надлежит немедленно возвратить к его служебным занятиям, следовательно, и к воскресной школе. Министерству губернатор не донес об этом, но епархиальное начальство дало знать Урусову, а Урусов мне. Щеглов, очевидно, сумасброд, но Муравьеву не следовало оставлять его при воскресной школе.

17 августа. Дома. Работал.

18 августа. Дома. Приготовлял отправление докладов в Крым, в том числе написал два секретных своеручно. Из них первый о предоставлении предстоящим губернским собраниям права заниматься обсуждением некоторых административных вопросов, специально им указанных, чтобы таким образом отвлечь их от несвоевременных и неудобных заявлений и требований по вопросам общим, им не указанным, о чем ходят различные толки. Второй с испрошением разрешения государя представить ему новую записку по вопросу о преобразовании (или улучшении, как обыкновенно говорится) быта духовенства. Эта мысль, так давно меня занимавшая, быть может, теперь осуществится. Поводом служит плачевное положение православной церкви в Западном крае и существование особого Комитета для обеспечения тамошнего сельского духовенства. В этой сфере все вопросы сопредельны. Почему обеспечивать один Запад? Почему только обеспечить, а не возвысить? Вчера подробно объяснялся по сему предмету с Урусовым. План моих действий составлен. Что скажет государь?

С Запада и из Варшавы ничего нового. Ген. Милютин не хочет согласиться на мои предположения о реквизиционном в известных случаях способе продовольствования войск{21}.

Вечером заезжал ко мне Нессельроде. Едет за границу.

19 августа. Дома. Были у меня ген. Милютин, гр. Гейден и новый витебский губернатор Оголин. Милютин озабочен приготовлением армии к будущим eventualites[114] и по сему предмету имел совещание с кн. Горчаковым, который не находит надобности к подобным приготовлениям. Из Польши и Литвы ничего нового, кроме того, что гр. Ламберт по приезде в Варшаву начал с того, что прекратил бивуакирование войск на улицах. Видел Тышкевича, возвратившегося из Вильно. По его словам, Назимов совершенно упал духом и растерялся{22}.

20 августа. У обедни. Потом несколько визитов. Был у гер. Монтебелло, который очень интересуется польскими делами Вечером был у меня ген. Россет. Получил из Ковно известие, что распоряжение об обезоружении Литовского края приводится в исполнение и что сборища воспрещены. Но объявления по сему предмету сделаны неловко и несогласно с данною мною инструкцией. Хоминский явно в фальшивом положении.

21 августа. Утром у Чевкина, потом в Министерстве. Видел вызванного сюда минского губернского предводителя Лаппу. Совесть у него нечиста. После его ухода один минский жид. имевший до меня просьбу, передал мне перехваченное им письмо Лаппы, компрометирующее его в отношении к переговорам с жидами и к каким-то бумагам, на которые я не мог разобрать ближайшего указания по нечеткости его почерка. Передал это письмо Шувалову.

Вечером дома.

22 августа. Утром в Министерстве. Потом в Комитете министров и в Главном комитете. Получил от государя из Елисаветграда бумаги, отправленные мною 12-го числа. Кн. Долгоруков пишет, что все по части путешествия благополучно. На Западе но так. Ген. Назимов по-прежнему принимает меры административного произвола без последовательности, толку и успеха. В Гродне декан Маевский организовал процессию, объявив о ней заранее, и привел в исполнение, несмотря на увещания и запрещения начальствующих. С ген. Назимовым обменивались телеграммами, но это ни к чему не повело, и в назначенный день и час вынуждены были вывести войско. Над ним принял начальство командир 3-ей дивизии. Губернатор сам выехал на площадь. Развели мост и, действительно, не пропустили процессию за Неман. Но Маевский отслужил литанию на площади и сказал слово народу, объявив, что правительство помешало выполнить обет, но что Бог видел их желания. Затем все разошлись. Губернатор при сем пишет: «Порядок не был ни на минуту нарушен; никаких происшествий и несчастий не было, и никто не арестован»{23}.

23 августа. Дома. Был у меня г. Яблочков но делу об устройстве Земского банка. Министр государственных имуществ вернулся в город. Отправлен в западные губернии чиновник особых поручений Стороженко для ближайшего разведывания тамошних дел.

24 августа. Дома до обеда. Из Вильно получено известие об объявлении военного положения. Где, когда, почему – неизвестно. Ген. – губернатор счел даже излишним меня известить об объявлении. Он сообщает только об нем в ответ на депешу, в которой я счел не излишним обратить его внимание на впечатление, которое произведет в Европе объявление края на военном положении тогда, когда эта мера не принята и в Царстве. В Киеве, по частным известиям, отбирают также оружие. От кн. Васильчикова нет о том извещения.

Обедал у Штиглица (не банкира) с лордом Нэпиром, Грейтом, бар. Пер <…?> и пр. Нэпир справедливо замечает, что у правительства нет нартии, что у нас никто его не защищает и никто за него не вступается. «Depuis six mois que je suis ici, – dit lord Napier, – c'est a peine si j'ai entendu quelques personnes de ce que l'on nomme ici le parti allemand prendre le parti du gouvernement»[115]

25 августа. Утром в городе. Заседание Комитета у вел. князя по вопросу о различии мнений милютинских и моих, по вопросу о реквизиционном способе продовольствования войск. Заявил в Комитет о полученном мною из Вильно сведении. Условились подтвердить высочайшее повеление о том, чтобы местные власти нас извещали своевременно о всем, о чем они доносят государю. Из писем кн. Долгорукова видно, что они телеграфируют в Крым, а молчат в отношении к Петербургу. Потом в Министерстве. Распорядился отправлением чиновника Департамента духовных дел к митрополиту Жилинскому в Друзкеники, чтобы убедить его издать mandement[116] римско-католическому духовенству, о прекращении его агитаторства в Западном крае. Потом у ген. Муравьева, который вернулся в город. Он совершенно дезориентирован и ни о чем не знает.

Вечером приготовил 3-е отправление бумаг к государю. Опять несколько дней сряду не ложусь ранее 3-го часа.

26 августа. Ген. Назимов уведомляет, что военное положение объявлено в Вильно, Бресте, Бельске, Белостоке и во всей Ковенской губернии, кроме Новоалександровского уезда.

Был у меня кн. Щербатов, саратовский губернский предводитель дворянства. Below the… mark[117].

27 августа. У обедни. Были у меня ген.−губернаторы Игнатьев и Анненский, известный почтсодержатель. Полезно видеть людей своими глазами. Смотрю теперь на него иначе Он лично лучше Почтового ведомства.

Был на даче Громова для осмотра сада, который великолепен, как и вся дача.

Вечером был у меня ген.−ад. барон Ливен. Получил кучу бумаг из Вильно и Ковно. Военное положение объявлено 22 числа, а 23-го ковенский губернатор Хоминский не только не знал об этом в 90 верстах от Вильно, по доносил, что дела уже приняли несколько лучший оборот{24}. Военное положение объявлено не только в вышепоименованных городах, но и в их уездах.

28 августа. Утром доклады по разным департаментам. Вечером был у меня кн. Михаил Кочубей для объяснений по его самарско-саратовскому делу. Une belle figure, mais un tristc personnage[118].

29 августа. В Министерстве. Потом в Комитете министров, где сегодня председательствовал ген. Муравьев. Слушалось, между прочим, дело о 16 западных фирмах. Комитет принял мое заключение, выраженное с месяц тому назад в записке, истребованной от меня кн. Долгоруковым по высочайшему повелению. Для составления статей, направленных против заграничной прессы, кн. Горчаков отдал в мое распоряжение г. Жеребцова.

Вчера был опять у меня г. Яблочков по делу о его проекте Земского банка. Он просит, чтобы я принял на себя официальное проведение этого проекта.

Гр. Шувалов сообщил, что получил из Крыма по телеграфу разрешение передать мне дело студентов Заичневского и Аргиропуло. Он говорит, что вообще дело принимает широкие размеры, и он вынужден был арестовать значительное число лиц разных званий{25}.

30 августа. Утром в Александро-Невской лавре. Погода ясная. Множество народу. Придворные певчие необыкновенно хорошо пели «Херувимскую песнь» и «Отче наш». После обедни завтрак en masse et au galop[119] у митрополита. Вечером были у меня Замятнин и Грин из Риги с дочерью.

31 августа. Гр. Толстой приехал и явился. Посылал к гр. Шувалову Собещанского по делу о студентах Аргиропуло и Заичновском. Между тем, les arrestations et visiles domiciliaires continuent[120].

Вечером был кн. Щербатов и три часа говорил о себе и об «Искре», которая его когда-нибудь сведет с его маленького ума.

1 сентября. Получил замечательное письмо от и.д. гродненского губернского предводителя гр. Старжинского. Он с большою откровенностью указывает, с одной стороны, на ошибки и притеснительные действия местных властей, с другой, на desiderata[121] Литвы. Он прямо говорит, что край желает «d'etre uni a l'empire et au royaume comme autrefois il a ete uni au royaurae seul; d'avoir pleine liberte de conscience, un tribunal superieur et une universite a Wilna, le droit d'enseignement et de judicature dans sa langue et un organe pour manifester ses voeux»[122]. Он в заключение просил, чтобы я кого-нибудь послал в край или кого-нибудь оттуда вызвал. Я дал ему знать по телеграфу, чтобы он сам приехал, и получил вечером же извещение, что он выезжает в Петербург. Письмо его шло долго. Оно, вероятно, «перлюстровано» на почте.

Получил по телеграфу из Ливадии известие об утверждении моих всеподданнейших докладов относительно новых губернаторских назначений в Гродно и Ковно.