скачать книгу бесплатно
Элла последовала примеру Каролин, перебралась под гиком к левому борту, а «Бижу» тем временем поменяла курс, и впереди уже виднелась тонкая линия дюн острова. Солнечные лучи теперь согревали спину Эллы, проникая сквозь мягкий хлопок блузки. Ее кожа светилась от тепла, ветра и морских брызг, заполнявших все вокруг каждый раз, когда очередная волна поднималась навстречу носу «Бижу».
Внезапно задумавшись над словами Каролин, Элла почувствовала, как ее пробирает дрожь, несмотря на теплое солнце. Океан сегодня был доброжелательным и игривым партнером, но маленькая лодка, скользящая по бескрайней глади, показалась ей весьма уязвимой. Под сверкающей поверхностью вода была таинственной и темной, непостижимо глубокой, с мощными невидимыми течениями.
«Как глупо размышлять о мрачном в такой прекрасный день», – подумала девушка. День, наполненный солнечным светом, красотой, молодостью и свободой. Ветер перекинул ее «конский хвост» прямо на лицо, и она тряхнула головой, чтобы привести в порядок волосы и мысли. Вытянув одну руку за борт, она почти коснулась кончиками пальцев кружевных шапочек на макушках волн. Брызги охлаждали ее кожу, пока та не покрылась мурашками, похожими на крупинки золотого песка.
Элла обернулась, чтобы посмотреть на пенный след, оставляемый яхтой, и поймала взгляд Кристофа, устремленный на нее. Взгляд этот был так же непредсказуем, как океан: он то сверкал внутренним светом, то был сумрачен, словно шторм. Элла почувствовала, как зарделись ее щеки, но глаз не отвела. Искра, промелькнувшая между ними вчера, в этот момент превращалась в волну, сильную, как прилив, и девушка интуитивно понимала, что нет смысла плыть против такой волны. Это было нечто, намного превосходящее все, что она испытывала раньше, нечто, с чем она не смогла бы бороться, как не стала бы бороться с силами природы, даже если бы захотела. Но она не хотела!
С притворным спокойствием она улыбнулась ему, изо всех сил пытаясь унять сердцебиение:
– Ты и правда думаешь, что я смогу научиться управлять «Бижу»?
Он долго не отвечал, не сводя с нее глаз, словно загипнотизированный. Наконец подвинулся, освобождая ей место. Она взялась за румпель, спиной ощущая сильную смуглую руку, которая помогала ей держать ровный курс.
– Легкими движениями, плавно. Она послушно выполнит все твои желания. Попробуй чуть-чуть отодвинуть эту штуку от себя. Да, вот так. Видишь, яхта поворачивается по ветру, и мы немного теряем скорость. Тебе нужно слегка поиграть рулем, чтобы почувствовать правильный момент, когда паруса идеально ловят ветер. Смотри на полоску на полотне паруса: она должна быть прямой, не трепыхаться и не хлопать. Так, хорошо!
Часом позже они вошли в бухту, окруженную дюнами, и бросили якорь. Кроме лодки случайного рыбака, занимавшегося своими делами вдалеке, никого в поле зрения не было. «Бижу» с неплотно свернутыми парусами тихонько покачивалась на волнах. Ветер стих, и солнце стояло высоко, прямо над мачтой.
– Давайте поплаваем, а потом пообедаем, – предложила Каролин и тут же начала стягивать одежду, под которой был надет купальный костюм. Кристоф проделал то же самое и с задорным гиканьем нырнул с борта яхты. Его длинное гибкое тело вошло в воду почти без брызг. Элла пожалела, что не догадалась надеть свой купальный костюм под одежду, достала его из соломенной сумки и остановилась в растерянности.
– Ты можешь спуститься в каюту, – подсказала ей Каролин.
Элла быстренько переоделась, а завязывала сзади на шее свой купальный костюм уже на ходу. Она купила его в «Дженнерс»: белый с желтыми маргаритками, он был гораздо красивее, чем практичный темно-синий, в котором она училась плавать в «Банях Уоррендера».
Она нерешительно присела на борт лодки и свесила ноги. Легкие волны игриво плескались под ее ногами, будто пытаясь ухватить ее за пятки и потянуть в пучину. Несмотря на то, что Элла была одной из лучших пловчих в классе, сейчас она чувствовала тревогу. Вокруг было гораздо больше воды и никакой твердой поверхности, за которую можно уцепиться и отдохнуть при необходимости. Где же вы, тренер, когда вы так нужны?
Резко повернувшись, девушка ухватилась за борт, опустилась в воду и ахнула от обжегшего ее разгоряченную кожу холода. Но уже мгновение спустя она ощутила блаженство, оттолкнулась от яхты и сделала несколько робких гребков. Соленая вода странным образом бодрила, и Элла поплыла увереннее к Кристофу и Каролин, которые наблюдали за ней.
– Это божественно! – воскликнула она, доплыв до них, и перевернулась на спину, как они, глядя на берег.
Ее лицо озарила улыбка, когда она узнала вид.
– Это ведь та самая картина! Та, что над моей кроватью! Я узнаю эти дюны, изгиб пляжа!
Кристоф удовлетворенно кивнул:
– Да, все верно.
– У тебя наметанный глаз, Элла, – заметила Каролин, скользя по воде. – Ты изучала искусство?
– Только в школе. Но я люблю посещать картинные галереи и выставки в Эдинбурге.
– Может, подумаешь о карьере в искусстве? Я вот собираюсь сделать это в Париже. Подам заявки в несколько галерей, чтобы изучить процесс реставрации музейных картин.
– Я и не знала, что такое существует. Это, конечно, звучит веселее, чем курсы в колледже для секретарей, куда я должна пойти осенью. Мама считает, что это наиболее подходящая профессия. С моим французским я могла бы получить место даже в дипломатическом департаменте. Но я не думаю, что настолько хороша в рисовании, чтобы делать что-то в мире искусства. И не уверена, что мои родители будут рады такому моему решению. А ты, Кристоф, что планируешь делать? Ну, кроме того, чтобы стать знаменитым художником? – поддразнила она его. – Ты собираешься работать в музее, как Каролин?
Его глаза снова потемнели непостижимым образом.
– Нет, – коротко ответил он. В его голосе послышалась горечь: – Papa заявил, что искусство – это то, чем могут заниматься девушки, пока их не подцепит какой-нибудь достойный мужчина. Я же должен пойти по его стопам, в банк. Это уже решено. Но давайте не будем портить чудесный день подобными разговорами. Возвращаемся к яхте, на обед. Allons-y!
И он шлепнул ладонями по воде, подняв тучу брызг, отчего девушки завизжали, и таким образом серьезность момента была развеяна.
Они снова забрались на «Бижу»: Кристоф без особых усилий перемахнул через корму и помог обеим девушкам. Пока Элла вытирала волосы, брат с сестрой доставали еду из плетеной корзинки и расставляли ее на носовой палубе. Внезапно девушка поняла, что ужасно голодна.
Все трое сидели в довольном молчании под импровизированным навесом, сооруженным Кристофом, поглощая хлеб с золотистой корочкой, густо намазанный мягким острым сыром и увенчанный ломтиками самых красных и сочных помидоров, когда-либо виденных Эллой. Ей казалось, что она никогда не ела ничего вкуснее.
Они запили все это водой из глиняной бутылки, а затем Каролин вручила каждому по нагретому солнцем персику, такому сладкому и спелому, что сок потек по подбородку и пальцам Эллы, как только она надкусила его.
Потом они лежали в тени навеса, разомлевшие от солнца, моря, тепла и такой вкусной еды. Элла смотрела на невероятную синеву неба, чуть зажмурившись от яркого света, прислушивалась к плеску волн о борт покачивающейся яхты, а потом закрыла глаза… всего на мгновение…
Она не представляла, сколько проспала, но солнце уже светило под другим углом, и «Бижу» слегка повернулась на якоре, поэтому один из лучей проник под навес и теперь играл на ее влажных волосах, рассыпанных по плечам и маргариткам на купальнике. Она облизнула губы, почувствовала соленый привкус, обернулась. Каролин тоже спала, свернувшись калачиком и мирно сопя. Кристоф сидел, подогнув ноги, и сосредоточенно смотрел в альбом с набросками. Его карандаш быстро двигался по шершавой бумаге, рисуя четкие, уверенные линии. Кристоф поднял голову, их глаза снова встретились. Он вдруг растерялся, как будто пока они спали, он блуждал где-то далеко, а ее пробуждение выдернуло его обратно в реальный мир. Элла молча улыбнулась и, подбородком указав на Каролин, поднесла палец к губам; он кивнул, улыбаясь в ответ. Так же без слов Элла протянула руку, показывая на наброски. Он покраснел и, закрыв альбом, помотал головой. Но она, не опуская руки, продолжала настойчиво смотреть ему в глаза. Он нехотя отдал альбом, и Элла принялась листать страницы с самого начала.
Казалось, Кристоф старался запечатлеть все увиденное на острове: морской пейзаж с дюнами, покрытыми редкой травой, ряд рыбацких домиков с мальвами, жмущимися к белым стенам, сад за домом, где Анаис щипала траву. Не забыл и про сестру с мамой, сидящих на террасе: Каролин увлеченно читает книгу, а Марион сосредоточенно шьет. Перевернув еще страницу, Элла увидела на рисунке юную девушку, стоящую на пристани. Одной рукой девушка придерживала широкополую шляпу, а ее пышную юбку развевал морской ветер. На всех следующим изображениях снова была Элла. Некоторые зарисовки были сделаны буквально несколькими штрихами, карандашу и его владельцу удалось поймать всего один жест или мимолетное выражение лица, и Элла узнавала в этих набросках себя. Другие были прорисованы куда более тщательно; очевидно, над ними Кристоф работал долго.
Последний рисунок, который буквально сочился нежностью, показывал, что она спит, прикрыв глаза пальцами согнутой руки, так безмятежно и невинно, что у нее перехватило дыхание.
Каролин зашевелилась, просыпаясь; Элла быстро захлопнула альбом и вернула его Кристофу. Он встал, разминая затекшие ноги, слегка подтолкнул сестру.
– Давайте, спящие красавицы, поднимайтесь! Пора домой, – заговорил он и принялся распускать парус, готовясь отправиться в обратный путь.
За ним, в рассеянной задумчивости широко раскрыв глаза, неотрывно следила Элла, потрясенная истиной и красотой только что увиденного.
2014, Эдинбург
– Ты уверена, что тебе достаточно тепло, бабушка? – осведомляюсь я, накидываю Элле на плечи тонкую шерстяную шаль и присаживаюсь рядом с ней на скамейку.
– Я в полном порядке. Перестань суетиться, Кендра! Здесь просто прекрасно, это была замечательная идея.
В этот осенний день в воздухе все еще ощущается немного невесомого тепла, небо – удивительно синее, а ярко-желтые листья на его фоне – совершенно неподвижны. День на редкость безветренный, и я предлагаю бабушке в кои-то веки выйти из душного кокона ее комнаты в сад. Это предложение вызывает удивленную улыбку у девушки-администратора, которой приходится некоторое время копаться в ящике стола в поисках ключа, чтобы отпереть нам заднюю дверь. Но сама Элла с готовностью соглашается. Мы сидим, подставив свои лица солнечным лучам, спиной к серой стене, окружающей аккуратно постриженную лужайку и неказистые розовые кусты, на которых упрямо цепляются за жизнь несколько поздних цветков.
Элла с наслаждением вдыхает осенний воздух:
– Ах, какое блаженство! Почему-то начинаешь все это ценить, только когда сознаешь, что это ненадолго!
Не знаю, что она имеет в виду: то, что зима не за горами, или что-то более глобальное. Я беру ее руку, чтобы утешить, но внезапно понимаю, что Эллины пальцы успокаивают меня саму. От этого мягкого прикосновения или от мысли о скорой потере бабушки к горлу подкатывает ком. Теперь, думая об этом, я пытаюсь вспомнить, когда мы с Дэном в последний раз держались за руки, и в голову не приходит ничего, кроме небрежных поцелуев в щеку, мимоходом, по привычке. Ее прикосновение дает мне понять, как сильно я хочу держать в своих руках руки Финна, чтобы дать ему такое же ощущение любви и поддержки. Я с трудом сглатываю ком, застрявший в горле, и нежно сжимаю ладонь Эллы в ответ.
Она улыбается, глядя на наши сцепленные пальцы:
– Какая у тебя прекрасная кожа! Чистая, гладкая… Глядя на мои руки, сложно представить, что и у меня когда-то была такая. Эти ужасные пигментные пятна… Солнечный свет, который я впитывала на протяжении всей жизни, теперь берет свое. Но как чудесно почувствовать его снова!
Бабушка закрывает глаза, и я задаюсь вопросом, не перенеслась ли она сейчас мыслями в свое первое, головокружительное лето на острове Ре.
Словно прочитав мои мысли, она спрашивает:
– Как продвигается работа?
– Неплохо. Хочешь, в следующий приезд я возьму с собой то, что уже написала, и прочту тебе?
Она похлопывает меня по руке и поправляет складку шали:
– Нет, я доверяю тебе. И хочу, чтобы ты написала эту историю по-своему. Прочтешь мне все, когда закончишь. И да, не стесняйся задавать мне вопросы. Некоторые мои воспоминания обрывочны. Возможно, я что-то пропустила, пока записывала их на эту машинку.
Я качаю головой. Ее записи содержательны, последовательны и логичны. Это позволяет мне легко плести нить ее истории, а фотографии помогают представить все с большей достоверностью. На пленках голос бабушки звучит сильнее и увереннее, чем в жизни. Может быть потому, что эти воспоминания и есть ее жизнь.
Элла снова закрывает глаза и тихо говорит:
– Иногда требуется время, чтобы узнать людей. Некоторых мы не узнаём по-настоящему никогда. Других – в мгновение ока. Так было с Кристофом и Каролин. Я полагаю, неискушенность и наивность, свойственные юности, помогли мне в этом… Друзья детства, первая любовь. С годами все становится сложнее. Но в то лето я влюбилась в саму жизнь, Кендра, не просто в остров и в семью Мартэ, а в возможности и надежды, пробудившиеся во мне. Я увидела, какой может быть жизнь! – Она смотрит на меня пронзительным взглядом, словно собирается проникнуть мне в душу. – Ты когда-нибудь испытывала подобное, Кендра?
В прозрачном осеннем свете ее глаза кажутся темно-зелеными с золотистыми крапинками. «Как у Финна», – думаю я и знаю, что она заметила печаль на моем лице, прежде чем я успела скрыть ее за улыбкой.
– Когда я впервые встретила Дэна – да. До него у меня было несколько парней, но ничего особенного. А когда встретила его, все поняла в мгновение ока, как ты сказала. Тогда мы были молоды, самоуверенны и полны грандиозными планами. Но, как ты говоришь, жизнь есть жизнь. Надежды похоронены под ворохом проблем. Уверенность будто испарилась… – на этих невеселых словах я замолкаю, в горле спазм. Нечасто я признаюсь кому-то, а особенно себе, насколько сейчас сложно.
Какое-то время мы сидим молча, потом Элла снова берет мою руку:
– Никогда не теряй надежды, Кендра! Даже если лишилась всего остального. Жизнь без надежды – всего лишь существование. Надежда – это то, что делает нас людьми. Без нее мы рискуем потерять понимание того, что значит быть живым.
Я киваю:
– Но иногда лучше не надеяться, чтобы потом не чувствовать боли.
Она снова смотрит на меня своими темно-зелеными глазами:
– Возможно, да. Но, по моему опыту, когда ты так много теряешь, лучше чувствовать эту боль, чем не чувствовать ничего.
Ее слова и выражение глубокой печали заставляют меня вспомнить о ее разрыве с моей матерью. Неужели она все еще верит в примирение? Пока еще не слишком поздно? Написание ее истории как-то связано с этим, хотя я пока не знаю, как и почему. Возможно, тот факт, что она поделилась со мной своими воспоминаниями, которые останутся на бумаге даже после ее ухода, дает ей призрачную надежду. Или благодаря этому у нее теперь есть цель, или она делает это для меня, пытаясь заставить меня вырваться из той рутины, в которой я погрязла. Я думала, что, приезжая сюда, поддерживаю ее, но теперь меня не оставляет стойкое ощущение, что сама получаю гораздо больше, чем отдаю…
Солнце ускользает, прячется за стену, и тень, ползущая по зеленой траве, падает на лицо Эллы. Она слега вздрагивает:
– Ну ладно, все это было очень мило, пока было, а сейчас нам пора возвращаться.
Я помогаю ей подняться и предлагаю опереться на мою руку, когда мы идем к двери.
– Увидимся, бабушка. И между прочим, скоро у вас ужин.
– Спасибо, Кендра, за свежий воздух, за то, что пришла ко мне. У меня есть еще кассета для тебя. Ах да, я нашла несколько писем Каролин, они могут тебе понравиться.
Когда мы подходим к задней двери, Элла оборачивается, смотрит на сгущающиеся тени, на одинокие розы, мерцающие белым светом, и спрашивает:
– Как ты думаешь, Финну может понравиться этот сад? Может быть, ты как-нибудь возьмешь его с собой?
– Возможно, если погода будет хорошей. Вообще он любит ходить с отцом на огород. Но его нужно осторожно знакомить с новыми местами. Все незнакомое вызывает у него панику. Посмотрим.
На самом же деле я уверена, что он моментально возненавидит дом престарелых с его странными запахами, узкими коридорами и чужими людьми. Все это ужаснет его.
Элла не настаивает, улыбается и говорит мягко:
– Ну, я надеюсь увидеть его когда-нибудь еще.
1938, ?le de Rе
День за днем незамысловатый ритм острова Ре все больше поглощал Эллу. Они либо плавали и загорали на песчаных пляжах, либо гоняли на велосипедах по накатанным проселочным дорогам. Довольно скоро пейзаж солончаков и песчаных дюн стал казаться Элле более родным, чем виды улиц Эдинбурга.
Колокольня церкви Святой Марии, стремящаяся к небу среди пышных зеленых виноградников и золотистых кукурузных полей, усыпанных алыми маками, звала их домой после прогулок по суше и морю. Акварельная чистота этого мира, запечатленная в самом ее естестве, совершенствовала в ней восприятие красоты. Она любила все это: белые рыбацкие домики, огромную цитадель в Сен-Мартене, пики разноцветной мальвы на узких мощеных улочках деревень, бескрайние поля с причудливым ковром из васильков, чесоточной травы, «кружев королевы Анны»[32 - «Кружево королевы Анны» – растение, названное в честь датской принцессы, супруги англ. короля Якова I.] и морского остролиста, устричные отмели и солончаки, где знаменитую fleur de sel[33 - Fleur de sel (фр.) – «Цветок соли» – знаменитая французская соль, считается самой вкусной солью, при ее производстве используется только ручной труд.] собирали в драгоценные сугробы, чтобы выбелить на солнце, и где маленькие косматые ослики, сородичи Анаис, носили забавные полосатые гетры, защищавшие их от едкой соли и кусающихся насекомых и придававшие им милый и смешной вид.
Однажды, катаясь на велосипедах по Ла-Флотт, они проехали мимо санатория, где дети загорали на холщовых лежаках под присмотром матроны в накрахмаленном чепце и фартуке.
– Они приезжают сюда из-за морского воздуха, – объяснила Каролин. – Он очень полезен. Некоторые излечиваются от туберкулеза, другие от анемии. Солнце и море – лучшее лекарство.
Все трое замахали руками, и дети с радостными криками махали в ответ, пока няня не утихомирила их. Элла и не сомневалась, что Ре – прекрасное место для восстановления сил. Она сама светилась от счастья, а также от ветра и солнца – постоянных спутников их прогулок. Ее волосы, выгорев, стали белокурыми, а кожа – золотистой.
Новости из мира за пределами острова поступали нерегулярно: время от времени приходили письма от матери Эллы, в которых она спрашивала, как продвигается ее французский, и сообщала о ежегодном визите родителей в Файф для игры в гольф и бодрящих прогулок по пляжу в Эли. Иногда Марион после работы в саду уходила в гостиную, чтобы укрыться от дневной жары, и оттуда доносился приглушенный звук радио. Порой Каролин спрашивала маму о новостях из Парижа, Марион качала головой и улыбалась, но ее темные глаза выдавали беспокойство.
– Опять обычное сумасшествие, – заметила она однажды.
Но их дни оставались беззаботными: плавание на «Бижу», пикники на пляже или поездки по острову на трех чуть ржавых велосипедах. Казалось, тонкая полоска воды, отделявшая их от материка, была непроницаемым барьером, который ничего не пропускал из внешнего мира.
Кристоф, Каролин и Элла были неразлучны, проводя каждую свободную минуту вместе. И хотя Эллу и Кристофа непреодолимо тянуло друг к другу, Каролин всегда была желанным членом этой троицы: мягкая и спокойная, преданная обоим, она ненавязчиво сопровождала их во время прогулок.
Однажды, сидя у дюн за домом, Каролин сказала то, что каждый их них чувствовал, но не решался произнести:
– Забавно, Элла, но до твоего приезда я думала, что мы с Кристофом – две половинки одного целого. А теперь, допуская, что ты уедешь, не могу представить нашу жизнь без тебя.
Элла кивнула, ее лицо оставалось серьезным:
– Я чувствую то же самое. Я даже не хочу думать о том, каково это будет – покинуть вас в конце лета. Обещаете мне, что оба будете писать? А я обязательно напишу вам в Париж после возвращения в Эдинбург.
Они тут же стали строить планы, как двойняшки приедут когда-нибудь навестить ее в Шотландии, а Элла вернется на Ре следующим летом.
– Каждое лето вовеки веков! – торжественно объявила Каролин, рисуя на песке у их ног сердечко. Затем внутри по кругу написала их имена и сказала, что она сотворила волшебное заклинание, которое обязательно сбудется. Потом повернулась к Кристофу, и глаза ее внезапно заблестели. – Я думаю, Элла должна в будущем году приехать к нам в Париж. В любом случае, как только мы начнем работать, у нас уже не будет таких долгих каникул. Зато мы покажем тебе город, ты сможешь совершенствовать свой французский, хотя он и так хорош. А потом, кто знает, возможно, тебе понравится в Париже, и ты останешься работать, как только закончишь курсы секретарей, – Каролин вскочила, отряхивая песок с шорт. – Я пойду и скажу Maman, чтобы она написала твоей маме немедленно и заранее пригласила тебя. А мы будем с нетерпением ждать этого момента.
Кристоф повернулся на живот и расплылся в улыбке. Они редко оставались наедине, и она вдруг почувствовала себя неловко.
– Ты приедешь к нам в гости, Элла? Это сделает наше нынешнее возвращение в Париж сносным. Пообещай!
Острым краем ракушки Элла обвела очертания сердца, нарисованного Каролин. Ветер, подхвативший золотистые крупинки, уже почти размыл их имена, возвращая песку первозданный вид.
Когда Элла увидела, что их имена исчезают, она на мгновение почувствовала сильнейшее волнение, дыхание перехватило, и она не смогла вымолвить ни слова. Не в силах сдержаться, Кристоф потянулся к ней и нежно провел пальцами по подбородку. Элла подняла глаза, мягко коснулась его загорелой руки и улыбнулась:
– Я обещаю!
* * *
Как-то внезапно наступил последний уик-энд на острове. Всю неделю до этого они паковали вещи и готовились к возвращению в реальную жизнь, в реальный мир.
В тот день августовская жара была невыносимой, ветер стих, воздух был неподвижным и тяжелым. Над морем, как дурное предзнаменование, собиралась плотная, темная туча.
Элла почувствовала перемену в атмосфере за завтраком, и это никак не было связано с изменением погоды. Отец двойняшек месье Мартэ должен был приехать из Парижа в последнюю неделю каникул, поскольку работа в банке удерживала его в городе до конца лета. Казалось, именно это сделало настроение Кристофа столь мрачным. Марион и Каролин тоже выглядели напряженными, слишком оживленно обсуждая последующие дни. Кульминацией этой недели должно было стать светское мероприятие – бал в бывшем Губернаторском доме в Сен-Мартене, предполагающее сбор средств для санатория, который в нем располагался. Марион хотелось быть уверенной, что у каждого есть соответствующая случаю одежда.
– Кристоф, я же просила тебя взять с собой хотя бы один костюм. Ты знаешь, как много значит для папы этот бал. Ведь это для благого дела! Там будет много папиных деловых партнеров.
