скачать книгу бесплатно
– Представляю, как это трудно. Но, наверное, и весело – как будто ты все лето на одной длинной вечеринке?
Сара и Тома с улыбкой смотрят друг на друга.
– Ты права, – говорит он. – Если работой наслаждаешься, она приносит чувство удовлетворения.
Они рассказывают о своем деле и интересных случаях за последние пару лет: чему они научились, каких наделали ошибок, как весело им было. Во время этого рассказа я смотрю на их лица, и по тому, с какой легкостью они смеются, как слушают друг друга, какими взглядами обмениваются, становится очевидно, что они любят свою работу почти так же сильно, как и друг друга.
К концу вечера мне кажется, что я знакома с ними много лет, а не какие-то пару часов, и мне не хочется возвращаться в центр йоги. Но после салата из свежей зелени и тарелки разнообразных сыров (от твердых и кислых до текучих и острых) мы встаем из-за стола.
После резкого перехода с детокс-питания мне тепло и сонно. Я наконец-то чувствую себя насытившейся. Разве может эта еда быть такой уж вредной, если после нее так хорошо? Выходя из-за стола, еще раз благодарю хозяйку и заверяю, что это было невероятно вкусно.
Как Сара и предсказывала, гроза быстро прошла. Когда мы едем обратно в центр, на небе уже виднеется несколько звезд там, где разошлись облака. Подъезжая ко входу в главное здание и паркуясь за полицейским автомобилем, мы замечаем, что собралась немаленькая группа людей. Там несколько организаторов, Пру со своим голландцем, пара-тройка гостей центра и двое жандармов.
Вылезая из машины, я слышу пронзительный крик Пру:
– Аби! Вот ты где! Где ты, черт возьми, пропадала? Мы здесь все изволновались. Никто не видел тебя с медитации после обеда. Они даже вызвали полицию…
Жандармы оборачиваются ко мне.
– Это и есть пропавшая? – спрашивает один из них. Потом он замечает Сару. – Ah, bonsoir, Sara, comment vas-tu?[6 - А-а, добрый вечер, Сара, как поживаешь? (фр.)]
Она бегло отвечает по-французски, объясняя, что произошло.
– Не о чем беспокоиться, мадам. Ваша подруга была в самых лучших руках, – заверяют они Пру, когда Сара заканчивает рассказ. Потом со смехом забираются в полицейскую машину, и вскоре огни их задних фар исчезают на склоне.
После того как я убеждаю Пру, что со мной все в полном порядке и что я провела очень приятный вечер за ужином в шато, они с голландцем отбывают в свою шикарную гостиницу. Мне немного неловко из-за поднятой суматохи, так что я поворачиваюсь к Саре, чтобы попрощаться:
– Спасибо, что спасли меня. И за восхитительный ужин. Я очень рада была познакомиться с вами и с Тома.
Но она, кажется, не торопится уезжать и просто рассматривает здания вокруг. Огоньки от них освещают внутренний дворик, где мы стоим.
– Любопытно посмотреть, что они здесь сделали. Я не была здесь после ремонта.
– Я вам все покажу, если хотите, – предлагаю я. Это минимум, что я могу сделать после ее доброты. Так что я бегло знакомлю ее со столовой, просторным залом для йоги с раздвижными дверями от пола до потолка, за которыми видны поля и лесные посадки, и комнатой для расслабления, где сейчас несколько человек сидят с чашками травяного чая. Потом я провожу ее к боковой части здания: – У некоторых комнаты наверху, кто-то живет в местных гостиницах, но остальные…
– Живут в палатках? – заканчивает за меня Сара, пока мы обе рассматриваем сцену побоища, раскинувшуюся перед нами.
Большинство палаток, надо признать, стоит прямо, хотя по ним и стекает вода. Она собирается в большие лужи, мерцающие там, где на них попадает свет. Но одна палатка превратилась в мокрую кучу скомканного материала, торчащую как одинокий остров посреди озера.
– Это ваша, я так понимаю? – мягко предполагает Сара.
Я киваю, не желая отвечать вслух, чтобы случайно не высвободить поток слез, который сейчас поднимается внутри меня. Я вдруг чувствую себя совершенно сломленной. Не считая сумки и телефона, которые хранятся в офисном сейфе (нам пришлось оставить их по прибытии, это тоже часть детокса), все, что у меня было с собой, теперь под этой жалкой кучкой мокрой ткани.
– Так, – говорит Сара решительно. – Надо выкопать ваши вещи, а потом едем обратно и вы переночуете у нас.
Я начинаю возражать, но, если честно, прямо сейчас и не могу придумать других вариантов. Сара не обращает внимания на мои слабые протесты и идет через лужу подобрать то, что осталось от палатки. Вдвоем у нас получается отстегнуть внутреннюю часть, и пока она придерживает грязный намет, с которого капает вода, я ищу свои вещи. Сумка с одеждой промокла насквозь. Косметичка плавает в луже. А два спальных мешка так пропитались водой, что их едва удается вытащить наружу. Пока я пытаюсь отжать из них как можно больше воды, Сара вытягивает два коврика. Она замечает веревку для белья, натянутую между березами.
– Вот, повесим что можно здесь. За ночь вода немного стечет, а утром разберемся с ними. – Давая понять, что она не готова обсуждать какие-либо другие варианты ночевки, она откладывает сумку с моей одеждой в сторону: – Это заберем с собой и сунем в стиральную машину. Тогда хотя бы ваши вещи будут завтра чистые и сухие.
– Простите, что доставляю столько хлопот, особенно когда вы так заняты. Готова поспорить, вы не знали, во что ввязываетесь, когда подобрали меня на дороге.
– Да нет никаких хлопот. И как оказалось, очень даже хорошо, что наши пути пересеклись именно сейчас. К счастью, у меня есть шато, в котором сегодня полно пустых спален. Можете переночевать в одной из них. И я готова поспорить, там гораздо удобнее, чем в вашей палатке, даже если бы она была сухой и стояла прямо. – Я медлю, и она легонько меня подталкивает: – Я разве не упомянула, что в комнате есть ванна, в которой можно чуть ли не плавать?
Я улыбаюсь и поднимаю полотенце, которое достала из палатки. Раньше оно было кремовым, а теперь в грязно-коричневую полоску.
– Вы умеете уговаривать. А может, там еще и белые пушистые полотенца есть?
Сара широко улыбается в ответ:
– А как же!
Элиан, 1938
На следующей неделе, перед тем как отправиться по своим обычным обязанностям в Шато Бельвю, Элиан накрыла голову и плечи платком, чтобы защититься от холодка тумана, собравшегося за ночь в речной долине. Проходя мимо мельницы, она увидела, что дверь приоткрыта, и вошла внутрь, в сухой теплый воздух размольной, чтобы пожелать отцу доброго утра. Она немного помедлила, наблюдая за тем, как он запускает жернова: бросает в них несколько пригоршней зерна, прежде чем повернуть колесо, открывающее желоб для воды. Когда вода начала падать в узкий канал, потихоньку приводя в движение мельничное колесо, спокойное, приглушенное течение реки превратилось в стремительный поток. Когда оно набрало скорость, поток перешел в рев и весь механизм ожил, добавляя дребезжание и лязг в общую какофонию. Скрипя и позвякивая, шестеренки начали поворачивать бегун[7 - Бегун – верхний камень жернового постава.]. Гюстав открыл желоб для зерна, направляя поток зерна в отверстие в центре камня. Через несколько мгновений в деревянный лоток под лежаком[8 - Лежак – нижний камень жернового постава.] полетела крупка, напоминающая Элиан первые хлопья зимнего снега.
Гюстав проверил крупку и отрегулировал скорость бегуна, удостоверившись, что помол получается достаточно мелкий. Высоко над ними скрипнули доски: это Ив бросил еще один мешок пшеницы в загрузочный лоток, питающий жернова. Он открыл люк в потолке, чтобы узнать, все ли идет гладко, и широко улыбнулся, заметив Элиан. Было слишком шумно, чтобы расслышать его слова, но она увидела, как он произносит «Доброе утро». Она помахала ему, поцеловала отца и, сказав «Бон журнэ»[9 - Bonne journеe (фр.) – хорошего дня.], снова закрыла голову платком и отправилась на работу.
Пока она брела вверх по холму, звуки мельницы позади нее затихали. Где-то на другом берегу реки слабый ритмичный грохот проходящего поезда, словно стук сердца, какое-то время волновал воздух, пока не захватила господство тишина. Она поднялась на вершину холма и оказалась в лучах поднимающегося августовского солнца. Скоро оно развеет ночной покров реки и откроет мельничный дом свету дня.
Элиан остановилась перевести дух, глядя на долину внизу. Ей была хорошо видна крона ивы, и она улыбнулась, вспомнив, как вчера вечером сидела с Матье под сенью ивовых листьев, как они сидели там каждый вечер с тех пор, когда он помог с перевозкой пчел, и как, наконец набравшись смелости, он взял ее руку в свою.
Когда Элиан вошла в тепло просторной кухни, наполненной ароматом пекущегося хлеба, мадам Буан уже гремела кастрюлями и сковородками.
– Бонжур, мадам. Что нам понадобится сегодня утром? – Она взяла небольшую плетеную корзинку, стоящую у двери, стараясь не наследить пыльными ботинками на чистом кухонном полу. Ее последней обязанностью каждый день было подмести и вымыть пол, чтобы на следующее утро к приходу мадам Буан в ее владениях было чисто и опрятно.
– Бонжур, Элиан. Я готовлю бланкет[10 - Бланкет (от фр. blanquette) – рагу из телятины или курицы под белым соусом.] к обеду, так что принеси моркови и картошки. Еще нужны листья мяты для отвара господина графа. И ты вроде говорила, можно добавить что-то еще, от чего он быстрее поправится? Я все-таки волнуюсь из-за той язвы у него на ноге.
– Мама говорит, чабрец лучше всего для кровообращения и борьбы с инфекцией. Я принесу побольше. И базилик тоже помогает выздороветь, как и мятный чай. В горшке в углу сада еще растет сколько-то, пожалуй, стоит занести весь внутрь, если хотим сохранить его на зиму.
Мадам Буан кивнула:
– И захвати еще пригоршню листьев шалфея, ладно? Твой шалфейный чай и правда помогает успокоить эти треклятые приливы. Вчера ночью я спала гораздо лучше.
Хотя лето подходило к концу, огород Элиан все еще благоденствовал под защитой садовых стен. Садовник выделил ей несколько неиспользуемых грядок под травы и лекарственные растения. Удобно было (особенно в такое время года) иметь доступ к этим защищенным сухим участкам земли вдобавок к ее более затемненному саду у реки. Так она могла выращивать больше растений в разных условиях. Когда Элиан попросила разрешение использовать лишние грядки, граф был в восторге от того, что Шато поможет Лизетт с растениями, которыми та лечит больных со всей округи.
Каменные стены сада уже впитывали лучи утреннего солнца, когда Элиан вошла в садовые ворота. Первые пчелы были заняты работой, добывая дразняще-сладкий нектар из головок чабреца и розмарина. Сегодня в их движениях была деловитая торопливость, и Элиан поняла, что по смягчившемуся, почти уже осеннему, солнцу они почувствовали, что пора торопиться с запасами корма на зиму. Она больше не будет забирать у них мед, пока они не нанесут новой пыльцы следующей весной, – чтобы им хватило запасов на приближающиеся суровые месяцы.
Она выкопала овощи, улыбаясь зарянке, которая наблюдала за ней с ветки груши и немедленно слетела вниз, порыться в свежевскопанной земле в поисках чего-нибудь вкусненького на завтрак. Достав из кармана передника нож, она срезала травы и убрала все в корзинку. У нее также был список трав, нужных матери, но их она соберет в конце дня, когда солнце прогреет листья и выделятся эфирные масла – важнейшая часть лечебных смесей.
Вернувшись на кухню, она сняла ботинки и поставила их на коврик у двери. Обула ноги в сабо[11 - Деревянные башмаки, элемент традиционной французской одежды.], которые носила внутри шато, и принялась за свои повседневные дела.
Аби, 2017
Какое-то мгновение я не могу понять, где нахожусь. Лучи раннего солнца, пробивающиеся через щели в ставнях, отбрасывают косые тени на подушку, а мои ноги, которым должно бы быть тесно в узком спальном мешке, свободно скользят по гладким простыням. И тут я вспоминаю. Значит, Шато Бельвю и его владельцы не были плодом моего воображения, привидившимся мне во время сна – лучшего за последние несколько лет.
Я смотрю на часы. Еще рано. Тома сказал, что отвезет меня в центр йоги после завтрака, ему все равно нужно в ту сторону. Я еще раз с наслаждением потягиваюсь, пользуясь комфортом нормальной кровати, а потом неохотно откидываю одеяло и спускаю ноги на пол. Я понимаю, что эта комната – часть бизнеса Сары и Тома, а я уже создала им лишнюю работу, так что я снимаю постельное белье и прибираюсь в ванной, чтобы комната выглядела так, будто меня в ней и не было.
Пока я собираю в кучу постельное белье, меня внезапно накрывает воспоминание. Это простое повседневное действие вдруг вызывает ассоциации, которые задевают меня за живое, до самой глубины души. Я мысленно вижу себя подростком: вот я снова в той квартире, пытаюсь прибрать мамину кровать. Она, как обычно, весь день пила. Вернувшись с уроков, я уговариваю ее встать с мокрой постели и помогаю забраться в ванну. Потом, оставив ее сидеть в чистой одежде в кресле у газового камина и молясь про себя, чтобы она не подожгла саму себя и квартиру, я заталкиваю простыни в мусорный мешок и плетусь в прачечную за углом. Я оставалась сидеть в теплом, пахнущем порошком помещении, делала домашние задания, пока вокруг меня грохотали и ворочали вещи стиральные машины. Если в тот день у нас было достаточно денег, я бросала в сушилку пятьдесят пенсов и возвращалась домой со стопкой аккуратно сложенного, все еще теплого белья. Но чаще всего, а особенно в конце месяца, мне приходилось забирать все еще мокрые простыни. Когда я дотаскивала тяжелую поклажу до дома, чтобы развесить белье на пластиковой сушилке у камина, у меня болели руки.
«Проявлять сочувствие» – сказали бы сейчас. Для меня это было просто выживание. Я ужасно боялась альтернативы, того, что меня у нее заберут. Наверное, дети почти всегда хотят оставаться со своими родителями, несмотря ни на что. Так что, даже когда с мамой становилось совсем плохо, я никому не говорила, а просто присматривала за ней как могла.
Ее семья ясно дала понять, что не хочет иметь с ней ничего общего, когда она забеременела мной. Я понятия не имею, кто был моим отцом, и, честно говоря, не уверена, что мама сама знала. Она рассказывала разное, в зависимости от того, сколько выпила и в каком была настроении. Они у нее менялись от абсолютного счастья до полнейшей депрессии… Может быть, он и правда был солдатом, погибшим в несчастном случае на учебных маневрах вскоре после моего зачатия. А может, австралийским туристом, который исчез, не оставив своего номера (и даже своего имени). Или просто грязным проходимцем, который воспользовался девушкой, которая была слишком пьяна, чтобы понимать, что делает. Как бы там ни было, мы были командой, мама и я, и мы прекрасно справлялись сами по себе. При условии, что она была достаточно трезвой, чтобы получить пособие и не просаживала все в винном магазине по пути домой.
Я встряхиваю головой, смахивая с себя воспоминание, и несу сверток с постельным бельем вниз. Сара уже хлопочет на кухне.
– Доброе утро, – говорю я. – И спасибо, я уже сто лет так хорошо не высыпалась. Куда это убрать? – показываю ей охапку белья. – Если дашь мне свежие, я застелю постель. Я прибралась, но хочу еще быстренько пройтись по комнате пылесосом, тогда она будет готова для гостей.
Она одобрительно кивает:
– Давай их сюда. Суну в мешок для грязного белья. Спасибо, это для нас большая подмога. Я помогу тебе заново заправить кровать, но сначала садись позавтракай.
Весело насвистывая, входит Тома, и мы рассаживаемся вокруг кухонного стола, накрытого скатертью в красно-белую клетку. Я беру свежие фрукты и большую миску хлопьев, а Сара наливает каждому по чашке ароматного кофе.
Тома и Сара обмениваются взглядом.
– Слушай, Аби, – говорит она. – Я знаю, это прозвучит сумасшедше, и все это совершенно неожиданно, но не хочешь ли ты попробовать поработать летом в Шато Бельвю? Мы с Тома обсудили это вчера. Ты кажешься очень практичной, и я уверена, ты всему быстро научишься. Бог свидетель, ты окажешь нам огромную услугу, потому что мы отчаянно нуждаемся в еще одной паре рук. Можешь жить в мельничном доме, если только тебя не смущает, что там немного идет ремонт. Но я обещаю, комната, в которой ты будешь спать, будет настолько далеко от мусора и шума, насколько возможно. Она точно будет гораздо удобнее палатки!
– Вы серьезно? – смеюсь я. – Вы же только что со мной познакомились.
– Да, но я вижу, что мы хорошо ладим. Боюсь, зарплата не очень большая, но ты сможешь питаться здесь, а это уже кое-что. Думаю, ты отлично впишешься в команду. Я понимаю, что все это очень неожиданно, но, может, ты обдумаешь предложение до конца недели, пока завершаешь ретрит? А потом, если решишь, что хочешь попробовать, то посмотришь, как там пойдет.
Я думаю о пустой квартире, ждущей меня в Лондоне, об огромных окнах во всю стену, выходящих на доки и громадный растянувшийся город за ними, и о том, какой одинокой и отделенной от всех я себя чувствую среди миллионов горожан. У моей жизни там нет цели и смысла. А здесь, понимаю вдруг я, мне будет чем заняться. Я не буду часами торчать в собственных мыслях, потому что нужно будет думать о куче других вещей. Свадьбы! Вечеринки, которые нужно организовать. Гости, о которых нужно позаботиться.
Но я вновь начинаю сомневаться. Справлюсь ли я с работой? А вдруг я их подведу? Вдруг чей-то особый день будет испорчен из-за моей ошибки? Что, если у меня случится паническая атака от большого количества людей и я рухну на пол, задыхаясь, прямо в разгар чьего-то изысканного приема?
Будто читая мои мысли, Сара ободряюще улыбается.
– Аби, я знаю, ты сказала, что в последнее время была не совсем здорова, и если это что-то такое, отчего ты не можешь работать, мы поймем. Но мне кажется, ты очень способная – может быть, даже способнее, чем сама сознаешь. Можешь попробовать в порядке эксперимента, а если в какой-то момент решишь, что больше не хочешь оставаться, сразу же уедешь домой. Если честно, любая помощь, которую ты сможешь оказать, будет лучше, чем ничего. Это освободит время Тома, и он сможет днем продолжать работу в мельничном доме. Без этого проект сильно растянется, а управляющий банком будет не очень-то счастлив. Да, проводить свадьбы – довольно тяжелая работа, но возможно, ты обнаружишь, что она еще и довольно приятная.
Я перевожу взгляд с Сары на Тома и снова на Сару. Оба ждут моего ответа.
И тут я решаюсь. Похоже, я совсем не усвоила урок об опасностях спонтанных решений, несмотря на события вчерашнего дня, потому что сейчас я с широкой улыбкой говорю:
– А в спальне мельничного дома найдется место под коврик для йоги? Если да, я, пожалуй, могу начать прямо сейчас.
Элиан, 1938
– Можешь передать мне скалку, если она тебе больше не нужна, Элиан?
Мать и дочь активно хлопотали на мельничной кухне, чего требовала подготовка к праздничным выходным. Элиан нарезала груши, которые мадам Буан разрешила ей взять домой из сада шато, и аккуратно выкладывала их на пирог с франжипаном[12 - Миндальный крем, традиционно используемый во французских десертах.].
Лизетт с одобрением посмотрела на ее работу:
– Очень хорошо, выглядит идеально.
– Я особенно старалась, раз Мирей приезжает домой. Она теперь, наверное, привыкла к изысканным парижским кондитерским, и наши домашние угощения покажутся ей слишком простыми. Думаешь, она изменилась, мама? Наверное, она теперь очень утонченная.
Лизетт рассмеялась и покачала головой:
– Только не наша Мирей. Ты же знаешь, пирог с грушей – ее любимый десерт. Он для нее будет вкуснее, чем любой, купленный в магазине, пусть и парижском. Но вот на ее одежду мне очень хочется посмотреть. Работая в таком престижном ателье, она должна знать все о последних модах.
К счастью, в этом году День Всех Святых[13 - Религиозный праздник, чествующий всех святых. В католицизме отмечается первого ноября.] выпал на вторник, поэтому сестре Элиан, Мирей, разрешили взять выходной еще и в понедельник. Она возвращалась на мельницу впервые с тех самых пор, как уехала в мае, чтобы начать карьеру в качестве ученицы портнихи в парижском доме моды.
Ив, насвистывая, вошел в кухню, сопровождаемый шквалом опавших листьев, заносимых октябрьским ветром при открывании двери. Он с триумфальным видом поставил на стол плетеную корзинку с крышкой. Лизетт подошла посмотреть, что внутри.
– О-ля-ля, какие красавцы!
– Восемнадцать лучших раков, какие только есть в реке. – Он вынул одного толстого рака и сделал вид, что пытается ущипнуть Элиан грозными клешнями за ухо. Она невозмутимо отмахнулась от него, а он схватил кусочек оставшегося теста и забросил в рот.
Звук заехавшего в сарай автомобиля притянул всех к кухонной двери. И вот Мирей уже внутри, завитки темных волос спутались под порывами октябрьского ветра, смеется и ахает в окружении семьи.
Она поставила сумку и остановилась, глубоко вдыхая запахи дома, впитывая все вокруг. Вот мягкие звуки реки, вращающей мельничное колесо; ива, полощущая свои листья в заводи; деловито клюющие что-то в пыли куры; коза с козленком, пасущиеся на пастбище за фруктовым садом. А внутри знакомые запахи дома и чего-то вкусного на плите; слабые ароматы трав и лекарственных растений, сохнущих рядом с каминной трубой. И главное – объятия ее отца, матери, сестры и брата, ее семьи.
– Что за элегантная сумка! – воскликнула Лизетт. – А твой жакет!
– У-у, как модно, – принялся подтрунивать Ив, забрав у сестры сумку и жеманно прохаживаясь с ней по кухне. – Мадемуазель Мирей Мартен теперь чересчур хороша для Мулен-де-Кульяк![14 - Мельница в Кульяке.]
– Не настолько, чтобы как прежде не поколотить дерзкого младшего братца, – возмутилась Мирей и, налетев на него, пыталась заломить его руку за спину, пока он не вернул ей сумку. – На самом деле не могу дождаться, когда опять переоденусь в свою удобную одежду и сабо.
Гюстав внес ее багаж.
– Отнесу сразу наверх в твою комнату, хорошо?
– Идем, Элиан, – Мирей взяла сестру под руку. – Помоги мне распаковать вещи. У меня для тебя подарки.
Сестры делили спальню под крышей мельницы, окна которой выходили на плотину и простирающиеся за ней поля. В комнате слабо пахло пчелиным воском и лавандой из мешочков, которые лежали для ароматизации в комоде и в высоком гардеробе из орехового дерева в углу. Гюстав поставил сумки рядом с одной из кроватей. Мирей, зайдя в комнату, сразу бросилась на расшитое веточками стеганое покрывало.
– Как хорошо быть дома, – вздохнула она.
Элиан поставила в изголовье ее кровати букетик осенних ягод в маленькой фарфоровой вазе, и теперь в падающем на них солнечном свете они сияли ярко-красным.
– Идем, – сказала Мирей, похлопав по покрывалу. – Расскажи мне новости. Как тебе работается в Шато? Ты уже укротила дракона по имени Мадам Буан? И как теперь здоровье господина графа?
Элиан уселась на кровать рядом с сестрой, поджав под себя ноги.
– Все хорошо. Работа мне нравится. Мне много чего разрешают делать в огороде, так что я не всегда в четырех стенах, а теперь там со мной мои пчелы. Девять семей! И на следующее лето станет еще больше, если они станут роиться. Мадам Буан не так уж плоха, она только лает, но не кусает. Мы теперь неплохо ладим. А здоровье господина графа улучшилось. Благодаря маминым травам и регулярным медовым припаркам язва у него на ноге хорошо заживает. Он добрый хозяин, как всегда по-настоящему благороден. Но расскажи же мне о Париже. Ты уже шила для кого-нибудь из кинозвезд? Как ты выносишь весь этот шум и толкотню? И такие толпы людей? Не представляю.
Широко раскрыв глаза, Элиан слушала, как Мирей описывает свою комнату в подвале, в которой она живет с двумя другими портнихами, дорогу на работу в быстро мчащемся, гремящем трамвае и требовательных парижанок, которые приходят в салон на примерки дорогих костюмов. Мирей покопалась в одной из сумок.
– Вот, я привезла вам с мамой выкройки. Подумала, может, вам захочется по каким-то из них сшить. Они сейчас очень в моде.
Тут голову в дверь их комнаты просунул Ив.
– Посмотрите-ка на вас, сплетничаете? Элиан уже рассказала тебе о своем кавалере? – ухмыльнулся он, в то время как Элиан покраснела.
– Он не мой кавалер, он просто друг. И вообще, он больше времени проводит с тобой на рыбалке, чем со мной. Он такой же друг тебе, как и мне.
– Ха! Как скажешь, конечно, только вот мы с ним не сидим часами под ивой, держась за руки и глядя друг другу в глаза.
