скачать книгу бесплатно
– И чтобы люди были первый сорт, – подчеркнул Бульдозер. – Если он почует слежку, все пропало.
– Дай мне четверть часа, – ответил Гунвальд Ларссон. – Как позвоню, значит готово.
Когда Вернер Руус двадцать минут спустя остановил такси на Кунгсхольмсгатан, через ветровое стекло серого «вольво» за ним наблюдал инспектор Руне Эк.
Руне Эк, тучный седой мужчина в очках, пятидесяти пяти лет, страдал язвой желудка, по причине каковой врач недавно прописал ему строжайшую диету. Вот почему он без особой радости провел четыре часа в «Оперном погребке»[23 - «Оперный погребок» – один из самых старых и дорогих ресторанов Стокгольма, находится в здании Королевской оперы.], пока Вернер Руус и его рыжеволосая партнерша ели и пили за милую душу, сидя за столиком на веранде.
Всю долгую, светлую летнюю ночь со вторника на среду Эк хоронился в ольховой роще в Хэссельбю на берегу Меларена, любуясь исподтишка бюстом рыжеволосой, качавшимся на волнах, меж тем как Вернер Руус рассекал кролем воды озера, словно какой-нибудь Тарзан.
Когда утреннее солнце подрумянило макушки деревьев, Руне Эк продолжил свою сугубо секретную деятельность, прячась в кустах перед одноэтажной виллой в коттеджном поселке Хэссельбю. Убедившись, что парочка одна в доме и к тому же крепко спит после купания, он вернулся к своей машине и ближайшие полчаса очищал волосы и одежду от клещей.
Еще через час его сменили, а Вернер Руус по-прежнему пребывал на вилле. Похоже было, что он вовсе не спешит вырваться из объятий рыжеволосой красотки и нанести визит своим друзьям Мальмстрёму и Мурену.
14
Получи кто-нибудь возможность сравнить силы полицейской спецгруппы и шайки, которая грабила банки, он убедился бы, что во многом они почти равны. Спецгруппа располагала огромными техническими ресурсами, зато у противника был большой оборотный капитал и ему принадлежала инициатива.
Из Мальмстрёма и Мурена, наверное, вышли бы хорошие полицейские – физические данные блестящие, да и с интеллектом, в общем, обстояло не так уж плохо. Да только поди убеди их посвятить себя столь сомнительной профессии.
Оба они в жизни ничем, кроме преступлений, не занимались, и теперь, когда одному исполнилось тридцать три, а другому – тридцать пять, они вполне заслуживали звания квалифицированных специалистов. Но поскольку их основное занятие далеко не всеми признается почтенным, Мальмстрём и Мурен обзавелись и другими профессиями. В паспортах, водительских удостоверениях и прочих документах они именовались: один – инженером, другой – управляющим. Совсем не глупо, если учесть, что страна буквально кишела инженерами и управляющими. Естественно, все документы были поддельные и выписаны на другие фамилии, тем не менее и на первый, и на второй взгляд они производили солидное впечатление. Паспорта, например, выдержали уже не одно испытание на пограничных пунктах Швеции и ряда других стран.
Да и сами господа Мальмстрём и Мурен выглядели очень даже положительно. Лица приятные, пышущие здоровьем, взгляд открытый. Четыре месяца свободы отразились на их облике: оба отлично загорели, Мальмстрём отрастил бороду, Мурен – усы и баки.
Причем загорали не где-то там на Мальорке или Канарских островах – нет, они провели три недели в Восточной Африке, совершили так называемое фотосафари. Хорошенько отдохнули. А затем последовали деловые поездки, одна – в Италию, чтобы пополнить свое снаряжение, другая – во Франкфурт, чтобы нанять толковых ассистентов.
На родине они слегка пощупали несколько банков и ограбили двух частных дисконтёров, которые предпочли не обращаться в полицию, чтобы не привлекать к себе внимания налоговых инспекторов.
Эта деятельность принесла им неплохой валовой доход, но издержки тоже были немалые, да и в ближайшем будущем предстояли довольно большие расходы.
Известно, однако, что дивиденды прямо пропорциональны капиталовложениям; живя в обществе «смешанной экономики», они хорошо усвоили эту истину. А цель, которую они себе поставили, была достаточно амбициозной.
Мальмстрём и Мурен работали во имя идеи, которую новой отнюдь не назовешь, но от этого она нисколько не проигрывала.
Они собирались еще разок как следует потрудиться, а затем уйти на покой.
Осуществить наконец действительно большую операцию.
Приготовления были в основном завершены, проблема финансирования решена, план почти полностью разработан.
Они не знали еще где и когда, зато знали самое главное: как.
До заветной цели оставалось совсем немного.
Хотя Мальмстрём и Мурен, как уже говорилось, были профессионалы с изрядным опытом, до настоящих воротил они не доросли.
Настоящие воротилы не попадаются.
Настоящие воротилы банков не грабят. Они сидят в конторах и управлениях и нажимают кнопки. Они ничем не рискуют. Они не посягают на священных коров общества, а занимаются легализованным присвоением, стригут шерсть с рядовых граждан.
Они наживаются на всем. Отравляют природу и людей – потом «исцеляют» недуги негодными лекарствами. Намеренно запускают целые городские районы, обрекая их на снос, – потом строят другие дома, которые заведомо хуже старых.
Но главное – они не попадаются.
А Мальмстрём и Мурен попадались, их словно преследовал злой рок. Но теперь, кажется, они разобрались, в чем их ошибка: разменивались на мелочи.
– Знаешь, о чем я думал там, под душем? – спросил Мальмстрём.
Он только что вышел из ванной и теперь тщательно расстилал на полу купальную простыню; второй простыней он обернул бедра, третья лежала на плечах.
Мальмстрём был болезненно чистоплотен. В этот день он с утра уже четыре раза принял душ.
– Знаю, – ответил Мурен. – О бабах.
– Как ты угадал?
Мурен, в шортах и белой сорочке, сидел у окна и обозревал Стокгольм, приставив к глазам морской бинокль.
Квартира, в которой они пребывали, помещалась в многоэтажном доме в квартале Данвиксклиппан[24 - Данвиксклиппан – букв. «Скала Данвик» или «Скала у Датского залива».], на высоком берегу залива, и из окна открывался недурственный вид.
– Нельзя смешивать баб и работу, – сказал Мурен. – Сам убедился, к чему это приводит.
– А я ничего и не смешиваю, – обиженно возразил Мальмстрём. – Уж и подумать нельзя, да?
– Почему же, – великодушно уступил Мурен. – Думай на здоровье.
Он следил за белым пароходом, который шел к проливу Стрёммен.
– Гляди-ка, «Норршер»[25 - «Норршер» – старинный пароход 1910 года постройки, до сих пор используется как прогулочное туристическое судно в летний сезон.], – сказал он. – Подумать только, жив еще.
– Кто жив?
– Тебе не интересно. А ты о ком именно думал?
– О девицах в Найроби. Секс-бомбы, правда? Я всегда говорил: негры – это что-то особенное.
– Не негры, а африканцы, – наставительно возразил Мурен. – А в данном случае африканки. Женский род, а не мужской.
Мальмстрём побрызгал дезодорантом под мышками и в других местах.
– Все-то ты знаешь, – сказал он.
– К тому же ничего особенного в них нет. Просто тебе так показалось после долгого сексуального поста.
– Да уж точно. Кстати, а у твоей на лобке тоже волос было до черта?
– Ага, – кивнул Мурен. – Сейчас припоминаю – прямо лес густой. И к тому же жесткий, как щетка. Гадость.
– А сиськи?
– Черные. Чуть обвислые.
– Моя вроде бы сказала, что она содержанка. Или служанка. Может такое быть?
– Она сказала, что официантка. Твой английский, похоже, чуток заржавел. Кстати, тебя она приняла за машиниста локомотива.
– В любом случае похотлива донельзя. А твоя кто?
– Перфораторщица.
– Гмм.
Мальмстрём достал новое белье и носки, разорвал полиэтиленовую упаковку и начал одеваться.
– Этак ты все свое состояние на трусы растратишь, – заметил Мурен. – Непонятная страсть, ей-богу.
– Да, цены растут – кошмар.
– Инфляция, – сказал Мурен. – И виноваты мы сами.
– Мы? Ты что, столько лет в кутузке…
– Мы кучу денег выбрасываем на ветер. Все ворюги – жуткие моты.
– Уж только не ты.
– Так ведь я редкое исключение. Кстати, у меня немало уходит на еду.
– Ты жмот, в Африке даже на девочек не хотел раскошелиться. По твоей милости мы три дня так ходили, пока даровых не нашли.
– Мной руководили не только финансовые соображения, – сказал Мурен. – И уж во всяком случае не опасение вызвать инфляцию в Кении. А вообще-то, деньги теряют цену там, где жулье заправляет. Уж если кому сидеть в Кумле, так это нашему правительству.
– Гмм.
– И заправилам из компаний. Кстати, недавно мне попался интересный пример, отчего бывает инфляция.
– Ну?
– Когда англичане в октябре девятьсот восемнадцатого захватили Дамаск, они ворвались в государственный банк и прикарманили всю наличность. Но солдаты ни черта не смыслили в тамошних деньгах. Один австралийский кавалерист дал полмиллиона мальчишке, который держал его коня, пока он мочился.
– А разве, когда конь мочится, его надо держать?
– Цены выросли стократ, уже через несколько часов рулон туалетной бумаги стоил тыщу тамошних крон.
– Разве в Австралии тогда уже была туалетная бумага?
Мурен тяжело вздохнул. С таким собеседником, как Мальмстрём, недолго и самому поглупеть…
– Дамаск – это в Аравии, – мрачно объяснил он. – Еще точнее – в Сирии.
– Надо же.
Мальмстрём наконец оделся и теперь изучал себя в зеркале. Ворча что-то себе под нос, распушил бороду, щелчком стряхнул с клубного пиджака незримую пушинку. Потом расстелил на полу еще две купальные простыни рядом с первой, подошел к гардеробу и достал оттуда оружие. Аккуратно разложил его на простынях, принес ветошь и банку «пистоля».
Мурен рассеянно поглядел на весь этот арсенал.
– Тебе еще не надоело? – сказал он. – Они же новенькие, чуть не с завода.
– Порядок есть порядок, – ответил Мальмстрём. – Оружие требует ухода.
Можно было подумать, что они готовятся к небольшой войне или по меньшей мере к государственному перевороту: на простынях лежали два пистолета, револьвер, два автомата и три дробовика с укороченными стволами.
Автоматы – обычного шведского армейского образца; на пистолетах и обрезах стояли иностранные клейма.
Тут был девятимиллиметровый испанский парабеллум «файрберд» и пистолет «Ллама 9-А» сорок пятого калибра. Револьвер «Астра Кадикс» сорок пятого калибра и дробовик «Марица» – тоже испанские. Еще два ружья – из других уголков европейского континента: бельгийское «континенталь супра де люкс» и австрийское «ферлах» с романтическим названием «Forever Yours»[26 - Навеки твое (англ.).].
Управившись с пистолетами, Мальмстрём взялся за бельгийское ружье.
– Тому, кто обрезал этот ствол, самому всадить бы заряд дроби в задницу, – проворчал он.
– Может быть, ему это ружье досталось не таким путем, как нам.
– Чего? Не усек.
– Я хочу сказать, что он добыл его не честным путем, – серьезно объяснил Мурен. – Скорее всего, украл. – Он опять приставил к глазам бинокль и немного спустя сказал: – А все-таки Стокгольм смотрится, честное слово.
– Это как понимать?
– Только им надо любоваться издали. Собственно, даже хорошо, что мы редко бываем на улице.
– Боишься, как бы тебя не обчистили в метро?
– Бывает и хуже. Например, стилет в спину. Или топором по черепу. А попасть под копыта истеричной полицейской лошади – думаешь, лучше? Ей-богу, жаль мне людей.
– Каких еще людей?
Мурен взмахнул рукой.
– Да тех, которые там, внизу, ходят. Представь себе, что ты все жилы из себя выматываешь, чтобы внести очередной взнос за машину и дачу, а твои дети в это время наркотиками накачиваются. Если жена после шести вечера выйдет на улицу – того и гляди изнасилуют. На вечернее богослужение соберешься – сто раз подумаешь и дома останешься.
– На богослужение?!
– Это я так, к примеру. Положи в карман больше десятки – непременно ограбят. А если меньше десятки – шпана со зла пырнет тебя ножом. На днях я прочел в газете, что фараоны боятся по одному ходить. Мол, на улицах почти не видно полицейских и поддерживать порядок в городе становится все труднее. Какой-то чин из Министерства юстиции высказался. Да, хорошо будет уехать отсюда и больше никогда не возвращаться.
– И никогда больше матчи «Хаммарбю»[27 - «Хаммарбю» – стокгольмский футбольный клуб.] не увидим, – уныло пробурчал Мальмстрём.
– Что за вульгарные пристрастия, – укоризненно произнес Мурен.
И деловито добавил:
