Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть

Купцы с удивлением переглядываются:

–Что это? Или кто? Ну и урод!

Публика на нижних ярусах, выдохнув вздох ужаса, откидывается назад.

Трёхметровый ящер на двух мощных лапах с длинным хвостом, на конце которого в разные стороны торчат шипы и уродливой мордой с двумя рядами острых клыков злобно ревёт, пытаясь освободить лапу от сковывающей его толстой цепи, мешающей добраться до трепещущего перед ним ужина.

Служки ослабляют цепь и чудовище бросается на беззащитных людей. Кто-то, не выдержав психологического натиска, бросается бежать, других сковывает страх, и они падают на песок там же, где и стояли.

А ящер, разинув огромную пасть, извергающую вонючую слюну, над несчастным, хватает его зубами, подбрасывает верх и, вытянув шею, ловит его дрыгающее ручками и ножками тело. Мгновение – и то, что когда- то было человеком кровавыми кусками падает в его желудок, легко пройдя по пищеводу.

–Ах!– выдыхает поражённая публика.

Молодой мужчина спотыкается, падает на спину и, увидев занесённую над ним лапу, пытается отползти. Но тёмная тень нависает всё ниже и ниже. Истошный крик замолкает так же резко, как и начинается и только мокрое пятно на песке напоминает зрителям о том, что здесь кто то лежал.

–Сожри их!– кричит с трибуны пожилой мужчина, высунув руку в проём между решётками.

Ящер резко поворачивает морду в его сторону.

Круглые жёлтые глаза дикого зверя встречаются с выпученными от возбуждения, жаждущими кровавого зрелища глазами человека.

Звериный оскал лица и струйка слюны, текущая из уголка рта по гладко выбритой челюсти, высоко вздымающаяся под одеждами грудь… Всеми своими мыслями человек там, внизу разрывает тела несчастных, измазываясь в их тёплой крови, наслаждаясь их истошными криками.

Ящер медленно приближает морду к решётке и мужчина, мгновенно превратившись из кровожадного охотника в испуганную жертву, и, закрыв лицо руками, падает назад, на подхвативших его спину зрителей.

Рывок цепи служкой заставляет чудовище взреветь и обернутся в сторону арены, по которой носятся, падают, ползают, ища убежище приговорённые.

Вот они! Люди – цари природы!

Как ничтожны и малы перед лицом смерти!

Мощный удар унизанного шипами хвоста отбрасывает в сторону группу разорванных тел так высоко, что некоторые из них ударяются о защитные решётки и люди, стоящие за ними, с криками ужаса и восхищения на мгновение отступают назад, вглубь ложи.

Настигая своих жертв огромными мощными шагами, сотрясающими землю, чудовище бьёт их одного за другим шипами своего хвоста. Он рвёт их зубами, передними коротенькими лапами и отправляет целиком или по частям в отражающую на зубах огонь пасть до тех пор, пока только мокрые пятна и остатки разорванных тел не останутся на взрыхлённом ногами песке.

Насытившееся животное удовлетворённо взвывает и, звучно цокнув зубами, в развалочку покидает арену, оставляя глубокий след на залитой кровью арене, подбирая по дороге недоеденные куски.

Мгновенье тишины и тысячная толпа удовлетворённых зрителей взрывает своды бурными аплодисментами и восхищёнными криками.

Побелевшие от увиденного северные купцы вытирают выступившую испарину с висков, испуганно переглядываясь друг с другом.

–Что это было?– дрожащим голосом спрашивает Торвальд у сидящего рядом с ним весело присвистывающего мужчины в дорогих одеждах.

–Это? А! Так! Для разогрева. Самое – самое должно быть дальше, – как ни в чём не бывало, отвечает тот, подмигнув купцу.

«О, боги! Что может быть ужаснее?»– вздыхает Торвальд и, словно отвечая на его немой вопрос, на арене появляются ряды хорошо вооружённых гладиаторов.

Глава 7

В то время, как публика неистовствует от происходящего на придворной арене, по причалу, низко согнувшись, оглядываясь по сторонам, замотанный с головы до ног в длинный тёмный плащ в деревянных башмаках крадётся человек.

Проходя мимо стоящих кораблей, он внимательно прислушивается к разговорам, слышащимся с палуб.

На одной из них, покуривая длинную трубку и сложив ноги одна на другую, сидит Малыш и с умным видом рассказывает собеседнику, хлебающему похлёбку из деревянной чашки, о своих впечатлениях от иноземного двора.

–И что, как там, у Владыки?– отхлебнув в очередной раз и шмыгнув сопливым носом, с интересом спрашивает Дохлый.

Человек, крадущийся по причалу, прислушивается к разговору и, оглянувшись по сторонам, снимает с себя плащ, аккуратно сворачивает его, привязывает к спине, туда же привязывает деревянные башмаки и, быстро нырнув в воду, плывёт вдоль судна.

Малыш, глубоко вздохнув, важно посмотрел на парня и так просто, будто для него это такая же истина, как каждый день палубу драить, ответил:

–Бабы почти голые.

Дохлый судорожно сглотнул слюну и отставил чашку в сторону, пододвинувшись ближе к рассказчику:

–Да ну!

–Точно говорю! Пусть боги меня покарают, коли вру!– бьёт себя в грудь Малыш.

Дохлый, качая головой, встаёт, поднимает чашку с недоеденной похлёбкой и, направляясь к борту корабля, тихо шепчет:

–Надо ж, голые! Это как, – поворачивается он к Малышу, – совсем, что ли?

–Да нет! Чуть прикрыты.

–Как так?– Удивляется Дохлый и выливает похлёбку в море.

Тонкой струйкой жёлтая жижа льётся прямо в море недалеко от плывущего мимо корабля мужчины.

–И титьки из одежды выглядывают. Пышные такие. Мягкие.

– А ты что, щупал, коли так говоришь?– недоверчиво спрашивает Дохлый, возвращаясь на место.

Мужчина за бортом видит свисающий с палубы якорный канат и быстро взбирается по нему на верх.

–Ну, – начинает Малыш и замолкает, прислушиваясь.

–Чего?

– Да так, показалось, – машет рукой Малыш и задумывается: « А классные у неё всё – таки были титьки. И жопа так, сочненькая. Надо бы с Дохлым сходить».

–Чего замолчал то?– нетерпеливо дёргает задумавшегося Дохлый, в упор смотря на него в жажде продолжения интересной темы.

– Чего?– огрызается недовольный прерванным воспоминанием Малыш.

– Ну, так чего эти, бабы ихние, хорошенькие?

Незнакомец ловко перебирал худыми, но, по всему видно, крепкими руками по якорному канату, как вдруг почувствовал, что плохо закреплённый на его спине башмак неожиданно слетел и тихо булькнул в морской воде.

Мужчина замер.

Малыш прислушался, встал и, подойдя к борту, перевесился через него, вглядываясь в чёрную гладь воды.

Неизвестный плотно прижался к корпусу корабля, схватившись свободной от каната рукой за прорезь для вёсел на верхней палубе.

– Рыба, наверное, – тихо пробормотал Малыш и повернулся к собеседнику, – ну, это, как сказать… Чернявые все.

Мужчина тихо выдохнул и, уцепившись за проёмы в корпусе, ловко стал перебираться по боку корабля в виднеющееся чуть дальше открытое окно капитанской каюты, прислушиваясь к разговору на палубе.

– Говорят, танцевать мастерицы? – продолжил расспрашивать Дохлый друга.

Малыш пожимает плечами:

– Может и так. Да только танец – не танец.

Он останавливается и пытается крутить круглым животом и бёдрами в разные стороны:

–Так, животом туда- сюда, туда – сюда…

– Ишь, ты!.. Так уж и животом?

–Так и есть, как говорю! А живот то, знаешь ли? Голый!

–Это как?– удивляется Дохлый.

Малыш подходит к одной из бочек, прикрученных к палубе, выдергивает из неё пробку, наливает в висящую тут же на верёвке кружку тёмную жидкость и, громко глотая, выпивает. Вытерев рукавом грязной рубахи губы, затыкает дырку и смотрит от сгорающего от нетерпения друга:

–Ну, это, как его. Юбка у них такая, что б пузо открытое было. Что б пупок видать. И сиськи, как тесто из кадки, торчат.

– Чего?

– Ну, знаешь, как бабы наши тесто в кадке мешают, а оно потом лезет-лезет. Вот и тут. Будто выросли, а в натитьник не помещаются. Вот и лезут наружу.

Дохлый недоверчиво смотрит на друга и машет рукой:

–Да врёшь ты всё!– и, надвинув шапку на глаза, всем своим видом показывает, что разговор закончен.

–Не веришь? – обижается его собеседник, – сам сходи! У них на площади и не такое увидишь! – И Малыш, махнув в его сторону, качающейся походкой направляется в трюм.

–Смотри, схожу ведь!– не открывая глаз, кричит Дохлый и широко зевает.

–Сходи, сходи!– отвечает моряк и спускается в низ.

Поднявшийся на уровень открытого окна каюты неизвестный, заглянув в него, быстро нырнул в пустую тёмную комнату и, осторожно ступая босыми ногами, прошёл к двери.

В то время как Немой, а это именно он так благополучно прокрался на борт к балтам, пробрался из каюты капитана в грузовой отсек корабля, на арене начиналось главное представление.

В свете факелов на арене, играя накаченными изнурительными тренировками мышцами и сверкая начищенными до блеска латами, появились гладиаторы.

–В те далёкие времена, – раздался звучный голос трибуна, – когда ящероголовые поработили жителей земли, с небес пришло спасение. Белые люди нашего образа и подобия спустились на сверкающих кораблях с небес и началась великая битва.

Из ворот на арену вырываются огненные колесницы с привинченными к ним длинными острыми лезвиями, запряжённые вороными лошадьми, под восторженные крики зрителей делают круг почёта и останавливаются вдоль стены.

Гладиаторы, выстроившись стройными рядами, поднимают над головами отражающие блеск огня щиты и готовятся к отражению атаки.

Мелкий топот, смешиваясь со звериным рёвом, гулом отражается на арене амфитеатра, и на сцену в клубах песка вырывается стадо зубастых ящеров в человеческий рост.

–Стена!

Гладиаторы делают одновременный шаг, выставив щиты вперёд. Зеркальный свет слепит глаза ящерам и те отступают назад, к тёмным туннелям, ведущим в подземелья амфитеатра.

И тут же огненные колесницы срываются с мест в самую гущу чудовищ. Острые лезвия на колёсах рубят тела и лапы.

Крики боли смешиваются с криками озверевшей публики.

Спасаясь от колесниц, ящеры бегут в центр арены. И там наступает самая настоящая бойня между людьми и животными.

Острые зубы против наточенных мечей.

Животная ярость и человеческая хладнокровность.

Разорванные части людских тел и отрубленные конечности животных.

Крики людей, рёв животных, ржание задранных лошадей, звон стального оружия…

Всё смешалось в одну большую кровавую массу, из которой то и дело вырывается очередное окровавленное человеческое тело, падает на песок и разрывается острыми зубами налетевших чудовищ. Толстая чешуйчатая кожа рубится на мелкие куски, покрывая синей жидкостью взмокший песок. Завалившаяся на бок лошадь обезумившими от боли глазами пытается сбросить с себя грызущих её животных, вытягивающих из её живота длинную вереницу кишок. Несколько гладиаторов подкрадываются к пирующим её телом ящерам и яростно рубят их.

Объятые пламенем от колесниц, по песку катаются бесформенные тела.

Пот и кровь.

Кровь и дым.

Смерть.

Ещё немного и на арене, среди кусков разрубленных и дымящихся тел, ранее бывших людьми и животными, остаются несколько окровавленных человек с мечами, измазанными голубой кровью и рёв обезумившей от вида крови публики, удовлетворившей животные страсти, служит им наградой.

Глава 8

Серебристый изгиб месяца освещает и без того залитую светом от сотен костров степь с возвышающимися над ней сторожевыми башнями.

Запах жарившейся на вертелах и кипящей в котлах баранины разносится далеко за чернеющие вдалеке курганы и заманивает голодных хищников ближе, щекоча соблазнительным ароматом их ноздри.

Однако пылающие языки пламени, разбрасывающие в ночное небо горящие искры, пугают их, и голодные звери сверкают зелёными глазами, прячась за высоким сухим ковылём, и облизывают пересохшие пасти, злобно дёргая ими и наблюдая за сбившимися в табун лошадьми и блеющими в загоне баранами. Те, чуя доносящийся из-за курганов запах опасности, косят в темноту тёмными глазами и тревожно ржут, оббивая бока жёсткими нитями хвостов.

Один из волков, подгоняемый то ли голодом, то ли отчаянной смелостью, тесно прижавшись брюхом к охлаждённой наступающей осенью земле, показал из сухостоя мокрый чёрный нос, принюхался и, направив облезлое тело, пополз в манящую овечьими запахами сторону.

Однако, не смотря на быстроту и ловкость, полакомится зверю всё – же не удалось. Крадущегося хищника сразил меткий выстрел стоящего на сторожевой башне тургара.

–Эй, на земле!– крикнул он с высоты своего нахождения. – Кажись, подстрелил кого, посмотри там!

Один из дремлющих у костра воинов приоткрыл глаза и, отряхивая бока от прилипших к ним сухих травинок, встал и направился в указанную часовым сторону.

Пройдя несколько десятков шагов, он увидел у холма чьё то темное тело, прижатое к земле и, вытащим из-за пояса кинжал, пригнувшись, подошёл ближе.

–Волк!– крикнул воин, подняв зверя за задние лапы.– Шкуру спущу, хорошая шапка будет!

– Чего это ты?– возмутился часовой.– Я подстрелил, мне и шапка! А ты вон, башку забирай.

Среди отдыхающих воинов на крепком коне проезжает Курдулай в сверкающей, состоящей из сотен скреплённых чешуек, золотой кольчуге. Длинный стальной меч, закреплённый на боевом поясе, методично бьёт ножнами по его бедру, а свободная от узды рука спокойно лежит на коротком кинжале с резной рукоятью.

За ним едут ещё несколько, более скромно снаряжённых воинов, ведя за собой вереницу светлокожих девушек в длинных холщовых рубахах, закутанных в звериные шкуры.

Отрезающие длинные полоски жареного мяса, воины прерывают трапезу, оглядываясь на северных красавиц.

– Вот поедем в поход, – говорит один из них, плюгавенький мужичок невысокого роста и хлюпкого телосложения, – такую же себе возьму, – и, причмокнул, закрыв глаза.

–Чего?– вскипятилась мешающая в чане похлёбку толстая женщина с тонкой полоской рыже – чёрных волос над губой. – Вот я тебе!

И бьёт незадачливого мечтателя большой деревянной мешалкой. Дружный смех сидящих воинов приводит в смущение мужчину, и он начинает оправдываться:

– Ну, чего вот так сразу? Уж и подумать нельзя! Сразу бац – по шапке. А я, между прочим, мужчина, мне баба подчиняться должна.

–Вот я тебе сейчас, – грозит мешалкой женщина, – покажу, кто кому чего должен! – И начинает колотить его мешалкой куда попадя.

Бедный мужичок старается увернуться и укрыться от злобы рассерженной жены и отползает от костра подальше, но женщина швыряет в него поданную одним из воинов обглоданную кость, и он, еле успев пригнуться, бранясь себе под нос, идёт к другому костру. Подбадриваемая одобрительными возгласами женщина возвращается к готовке, гордо выпятив грудь.

– Ну, Ханума, ну баба! – смеются воины, оглядываясь на уходящего мужа. – И не важно, что страшнее беса, зато горяча, как огонь!

Курдулай тем временем подъезжает к главной юрте и, спешившись с коня, входит в неё, дав знак сопровождающим его воинам подождать.

Сидящий на мягких подушках, Каюм отрывает пальцами куски мяса от лежащего перед ним на подносе жирного барашка.

Время изменило его. Взгляд узких серых глаз приобрёл выражение суровости и спокойствия, а лицо, некогда лоснящееся от гладко выбритой кожи, теперь покрывала рыже – чёрная курчавая борода.

–Присаживайся,– поманил он жестом вошедшего друга, – отведай этого молодого ягнёнка.

Курдулай кивнул головой и, присев у ног Каюма, оглядел жирную тушку и оторвал переднее копытце.

Да, многое изменилось за пять лет правления Теймура. Его юрта блестит от украшающих её золотых и серебряных чаш. Музыканты услаждают слух нежной игрой на инструментах, а полуголые танцовщицы ласкают взгляд пышными формами.

Справа от Каюма, как и всегда, закрыв глаза, сложив на колени свои красные руки, сидит Шаман. Курдалай никогда не мог понять, спит ли он, или просто сидит с закрытыми глазами.

По левую руку от правителя, чуть глубже него, поджав ноги под себя, в простом цветастом платье Хайна следит за играющим заморскими игрушками маленьким крепким мальчиком, в котором без тени сомнения можно узнать сына владыки степей.

Теймур взял у подошедшего к нему слуги массивную чашу с пенящейся жидкостью и, помешав в ней длинным пальцем с большим серебряным перстнем, прыснул во все стороны.

Несколько брызг попало и на лицо Курдулая.

–Какие новости принёс ты мне, – спросил у него Каюм, рассматривая свой мокрый от вина палец.

–В северных землях скоро будет зима, – жуя сочное молодое мясо, начал военачальник. – Нужно переждать.

–Мои воины не подготовлены к бою в снегах, – задумался Теймур и поманил носильщика вина, – налей моему гостю такого же.

–Ты прав, – ответил Курдулай и, взяв из рук виночерпия чашу, поднял её, – За твоё здоровье, каюм- баши!

Сладкая жидкость теплом пролилась по его горлу и пьянящим дурманом ударила в голову.

–Переждём зиму в наших степях, – продолжил он.– Воины отдохнут, наберутся сил. А как сойдут воды, отправимся в славный поход, – и посмотрел на задумавшегося командира.

– Что ж, – вытирая жирные руки, произнёс Теймур, – Подождём весны, – и захлопал в ладоши в сторону танцовщиц. – Пошли вон!

Отпивая мелкими глотками сладко прожигающую внутренности жидкость, Курдулай искоса посмотрел на каюма.

Да, годы изменили его. Куда делась та юношеская удаль, которая так и манила его за величием и славой, добытых в завоеваниях и битвах? Куда испарились мечты о вселенском могуществе и единовластии на всей земле? Сладкая лень довольного жизнью человека обволокла его начинающее полнеть тело, отвлекая от когда-то великих мыслей.

Военачальник посмотрел на метнувшего на Теймура взгляд Шамана и на улыбнувшуюся Хайну.

Да, учитель то же недоволен свершающимися переменами своего любимчика. Много лет назад, ещё босоногим мальчишкой Курдулай во все глаза смотрел на него, впитывая каждое его слова, каждое молниеносное движение рук и ног, стараясь во всё походить на чужестранца. Но тот словно не замечал его усилий, отдавая больше времени сыну каюма. Однажды, когда все костры стойбища уже потухли, а кочевники уснули тихим сном, Курдулай не мог уснуть и вышел из своей юрты посмотреть на звёзды.

Две тёмные тени мелькнули за дальними юртами и стали уходить за накрывающими их ночным мраком курганы. Оглядевшись, Курдулай тихо последовал за ними и там, спрятавшись в высоком ковыле, впервые в жизни он увидел таинство, которое все последующие годы терзало и мучало его. Тогда он и понял, что боги уже сделали свой выбор и ему ничего не остаётся, как послушно следовать ему.

Низко кланяясь, так, что пышные груди чуть не вываливаются из тесно сковывающих их одежд, девушки быстро скрываются из виду, музыканты замолкают, а Курдулай моет руки в поднесённой ему чаше с водой и вытирает их.

Хайна…

Несомненно, ей удалось свернуть мужа с намеченного им пути. Конечно, её влияние на него хоть и незаметно, но очень велико. И надо быть полным идиотом, что бы винить её в этом. Как и любая женщина, она хочет мира и счастья своему ребёнку, а планы Теймура не предвещали ничего хорошего. Интересно, как ей удалось пошатнуть его властолюбие?

Курдулай не сомневался, что именно благодаря жене каюм так просто принял его слова об отложении похода. Казалось, ему и самому в последнее время не очень – то хотелось нарушать устоявшийся в когане мир.

И только данным им обещания о грядущем разграблении завоёванных земель, данные поверившим в него тургарам, заставляют готовиться к великому походу.

Но последнее время Курдулай как-то начал сомневаться, что ему суждено сбыться.

–Ты говорил, у тебя есть подарок для меня?– прервал его мысли каюм и с интересом посмотрел на мужчину.

Военачальник подзывает к себе одного из воинов и, тихо указав на дверь, опускает голову:

– Сегодня прибыли послы из северных земель, – поднимается он с ковра и встаёт левее от каюма. – Они привезли много ценных подарков.

Несколько воинов заносят в юрту расписные, покрытые лаком ларцы и сундуки.

Курдулай подходит к одному из них и, достав распушившиеся шкурки чернобурой лисы, встряхивает их:

–Меха северных животных. Они лёгкие и тёплые. Их добывает племя иирков.

–Прикажи сшить из них шубу моей, – оглянулся он на Хайну,– жене.

Курдулай кивает и поочерёдно подносит каюму и открывает ларцы с золотыми и серебряными крашениями.

– А это, – открывает он последний сундучок, – солнечный камень. Его добывают балты. Посмотри, как он красив!

Мужчина достаёт один из камней и подаёт его повелителю.

– Да, красив, – разглядывая сверкающий в огненном свете огня камень, восхищённо произнёс Теймур и, захлопнув ларец, спросил.– Это всё? Или ты хочешь чем – то ещё удивить меня?

–Самый прекрасный, самобытный подарок, повелитель, ещё ждёт тебя.

И, отходя спиной к входу в юрту, громко захлопал в ладоши и молодые девушки, ждавшие знака снаружи, скинув согревающие их шкуры, вошли внутрь.

Увидев поднимающегося к ним навстречу мужа, Хайна быстро подхватила сынишку и проскользнула мимо них к выходу.

–Они другие, – восхищённо посмотрел на девушек каюм и взял одну из них за подбородок, разглядывая её лицо.

–Её глаза голубые как небо, а волосы блестят, как золото!

Разорвав быстрым движением руки тонкую рубаху на её груди, мужчина обнажил белоснежное тело с единственными двумя тёмными кругами на груди, которые девушка тут же стыдливо прикрыла и сжала бёдра, пряча золотой пушок, скрывающий влажную ложбинку.

«В нём ещё остались прежние черты, – удовлетворённо подумал Курдулай. – Но насколько сильны они и как долги будут»?

–Она бела, как мрамор, – задумчиво проведя пальцем по её груди, произнёс каюм и посмотрел на Курдулая.– А кожа так прозрачна, что я вижу, как кровь тонкими ручьями бежит по её телу. Оставьте нас!

И, несмотря на то, что приказ каюма был чуть слышен, все, кроме Курдулая, торопливо кланяясь, стали выходить из юрты, выводя остальных девушек.

–Послы, повелитель, – раздался голос Шамана, незаметно сливающегося с красной обшивкой юрты, и чёрные глаза сердито сверкнули со стены.

–Ах, да,– вспомнил Теймур и, отходя от девушки, махнул рукой и крикнул:

– Эй! Ведите послов! – и, посмотрев на пленницу, кивнул Курдулаю, – приведёшь её после.

Глава 9

В тот момент, когда Йорка уже мысленно распрощалась с жизнью на земле и готова была войти в обитель к богам, острая стрела, неожиданно просвистевшая в воздухе, пронзила глаз вожака. Тот упал прямо у ног своей несостоявшейся жертвы, медленно закатив открытый глаз.

Йорка беспомощно опустилась на землю и непонимающе смотрела, как вокруг неё, пронзённые летящими древками, скуля и извиваясь от боли, падают волки, ещё недавно бывшие такие безжалостными и смелыми.

Некоторые из них, боязливо поджав хвосты, уползли в заросли дикого кустарника, другие бездыханно изливались кровью у ног изумлённой девушки.

И только вожак, озлобленный неудачей и поражением с торчащими из его спины парой тонких деревянных стержней, увенчанных рябыми перьями, всё ещё злобно, но уже обессилено, тянул подол разорванной юбки бывшей жертвы..

Вышедший на поляну Ратибор спокойно подошёл к не обращающему на него внимание животному и, присев на одно колено, схватил мощными руками его челюсть и нос и резко развёл в разные стороны, разрывая мохнатую морду.

Вытирая окровавленные руки, он из-подлобья посмотрел на обессиленно упавшую на его грудь Йорку, и, словно снова боясь обидеть её, нерешительно замер с полу-поднятыми, готовыми обнять девушку, руками.

«Пусть хоть не любимый, чужой, но человек»!– обессиленно подумала Йорка, прикрыв глаза.

–Зачем ты ушла?– тихо спросил мужчина, неуверенно дотрагиваясь до её головы и вдыхая ещё сохранившийся каким-то чудом аромат полевых трав.

«Действительно, зачем?– подумала девушка. – Надо же было быть такой опрометчивой. Одна. Ночью в лесу. Дура»!

Не зная, что ответить, славличанка посмотрела на него такими молящими глазами, что молодой охотник замолчал, не зная, что сказать, и просто взял её на руки, оставляя на холщовой одежде кровавые следы.

В тот момент, когда Йорка покинула его жилище, словно почувствовав что – то, Ратибор открыл глаза и осмотрелся.

На его груди тихо спала Кайра.

Огонь почти погас.

Йорка…

Мужчина посмотрел на неубранную пустую постель в дальнем углу и тут же сон как рукой сняло с него.

«Йорка?»

Ратибор, грубо скинув с себя руки Кайры, подскочил и бросился к холодному ложе.

Никого.

За его спиной раздался тихий шорох и мужчина обернулся.

Вставшая с постели обнажённая Кайра ласково положила руку на его плечо:

– Её нет.

И, видя недоумевающий взгляд любимого, пояснила:

– Она ушла. Я отпустила её.

Сильный удар ладони по её лицу оставил широкую красную полосу от пальцев.

Женщина пошатнулась, но устояла и, потирая рукой щёку, прокричала мужчине в самое лицо: