Дешан

– А у нас-то нынче что творится – вся губерния бунтует. Мало того, что леса от жары горят, так ещё помещичьи усадьбы кое-где жгут. Безумствует народ.

– А чего ж не безумствовать, когда веры ни в царя, ни в Бога нет. Кажный день в Самаре то стреляют, то режут кого-нибудь. Вчерась на Симбирской улице около лестницы купчиху зарезали. Все серьги, кольца сняли. А один перстень с каким-то яхонтом, видать, не снимался, так его с пальцем-то и отхватили…

В кабинет к губернатору Дмитрию Ивановичу Засядко вошел Пётр Александрович Ерыкалин – самарский помещик, несколько дней назад приехавший из Италии, где жил вместе с семьёй уже более года.

– Дмитрий Иванович, ты уж прости меня, что я без доклада, – сказал он. – Но и ты пойми меня: приезжаю на родину и узнаю, что усадьбу мою сожгли, все вещи растащили, а крестьяне мою землю делят между собой. Солдат ты мне не даёшь, чтобы я порядок навёл. А сегодня такое произошло, что ни в какие ворота не лезет.

Дмитрий Иванович подошёл к взволнованному Ерыкалину и взял его под локоть.

– Дорогой Пётр Александрович, успокойся и присядь в кресло, – проговорил он, усаживая гостя. – А теперь спокойно всё расскажи.

– Да как можно спокойно рассказывать! Что здесь в России творится? Меня чуть более года не было, но ничего не узнать и не понять. Час назад иду по Панской улице. Смотрю, между Троицкой и Самарской, прямо на тротуаре, стол накрытый. На нём водка, вино, икра, севрюга, пироги. А рядом – несколько мордоворотов с бандитскими рожами. Прохожу мимо них, а они мне: «Папаша, прими стакан за раба Божьего Митряя и закуси, чем Бог послал». Я, вместо того чтобы сказать, что вовсе не пью, с дуру спросил: «А кто это?» Они засмеялись, ничего не ответили и протянули полный стакан водки. И говорят опять: «Пей, буржуйская морда, а то сейчас на куски порежем!» И тут же из-за голенищ достают ножи. Я от них вырвался (вот только рукав оторвал) и бежать. А городовой стоит на углу и будто ничего не видит… Это я, потомственный дворянин, как заяц бежал от шпаны! Дмитрий Иванович, кто Самарской губернией управляет? Бандиты? В уездах создаются какие-то Советы крестьянских депутатов. Что, чёрт возьми, происходит?

Засядко встал из кресла и прошёлся по кабинету.

– В смутное время ты вернулся, Пётр Александрович. В смутное. В Италии, небось, хорошо, а тут только и жди выстрела из-за угла. Если два года назад на заборах писали: «Лишь тот живёт в Самаре всласть, кто жулик иль имеет власть», то сегодня в газетах и в листовках призывают стрелять в губернаторов, заводчиков, фабрикантов, офицеров и всех власть предержащих.

Дмитрий Иванович задумался, потом тяжко вздохнул и сказал:

– Не отчаивайся, порядок мы наведём. В уездах это сделать, конечно, сложнее, но в городе порядок будет. У нас здесь сейчас стоит пехотный полк, эстляндский полк, артиллерийская бригада, казаки, начинаем формировать охранный район во главе с генералом Сташевским. А вот поместье твоё, увы, тебе восстанавливать придётся самому.

В трактире на углу Казанской и Предтеченской улиц из-за толстых кирпичных стен было попрохладнее, чем на улице. Рабочий день ещё не кончился, поэтому свободных мест хватало. Дешёвые проститутки иногда подходили к редким посетителям и лениво, позёвывая от духоты, заводили разговоры.

Под одним из столов лежал бородатый мужичок, сильно смахивающий на попа-расстригу, и сильно икал. Потом открыл глаза и безумно заговорил:

– Армагеддон! Армагеддон наступил, антихристы! Только я вас могу спасти от апокалипсиса. Я – ваш новый Иисус! – он снова икнул, откинулся на спину и захрапел.

Хозяин трактира Никита Большаков посмотрел на расстригу и сказал здоровенному парню, который стоял у пивной бочки с насосом:

– Микола, ещё раз он заорёт, вышвырни его на улицу.

– А может, он правда, мессия новый? – спросил глуповатый Микола. – Он вчера такие вещи о конце света сказывал, жуть!

– Я тебе ещё не такие вещи могу рассказать, в штаны от страха наложишь. Развелось их как вшей в голодный год. Хлысты, молокане, субботники, ильинцы, духоборцы и эти, как их, тьфу, сатанисты, мать их в кочерыжку. Православие совсем забыли. Супостаты!

Дверь открылась, и вошли несколько грузчиков с причалов. Они тяжёлой поступью направились к самому большому столу Опять хлопнула дверь. Это группа рабочих с чугунно-меднолитейного завода «Бенке и К». Следом появились разряженные девицы, полногрудые, хохочущие и наглые. Они тут же разбрелись по всему залу, заглядывая за шторки в несколько закутков, где тоже стояли столы.

В одном из таких «кабинетов» за тяжелой шторой сидели два небритых типа. Тот, что был повыше и покрупней, смахивал на атлета: под серой рубахой перекатывались бугры мышц. От уха и вниз по шее шёл шрам. Второй напоминал молодого разорившегося купца или недоучившегося студента. Во время разговора он все время «якал» и хвалился, левой рукой поглаживая перстень с ярким рубином на безымянном пальце правой руки. Перед ними стоял початый штоф водки, в тарелках лежали куски запеченного судака, грузди, свежие огурцы, полпирога опять же с рыбой и жбан холодного кваса.

– Кавалеры, – заглянула к ним одна из девиц, – не угостите даму папироской?

Атлет протянул ей пачку, но его напарник вдруг зло ощерился:

– Пошла отсюда, прошмантовка!

– Не грубите даме, хам, – сказала девица, но тут же выскочила за шторку.

– Ты чего это, Алексей? – удивился его собеседник.

– Чего-чего! Щас прицепилась бы, а нам поговорить с тобой надо. Ладно, Гурьян, не бери в голову. Давай лучше выпьем за нашу удачу.

Гурьян молча смотрел, как его товарищ разливает по стаканам. Потом неожиданно спросил:

– Алексей, а зачем ты вчера купчихе палец-то отрезал?

Алексей как-то удивленно, с некоторой долей изумления, поглядел на приятеля.

– Так перстень ж с пальца не слазил.

– Ну, оставил бы его.

– А на какие шишы мы всю зиму будем на юге жить, если золото на пальцах у каждого оставлять? Там нас знают как картёжников, разорившихся золотоискателей с Алдана. Там нам рисковать нельзя. А здесь, в Самаре, приезжих больше, чем местных жителей, да и бардак тут такой, что делай что хочешь…

Немного помолчал, потом довольно добавил, показывая перстень:

– Погляди, какая красота! А что за камень, не знаешь?

Его товарищ внимательно посмотрел, потом уверенно сказал:

– Этот камень называется гранатом. Дорогой камень.

– Откуда знаешь?

– Я еще пацаном подрабатывал в ювелирной лавке. Многие драгоценности хорошо изучил.

– Гранат, говоришь. А знаешь, – Алексей засмеялся, – я когда купчихе палец отрезал, она ещё живая была.

Гурьян с некоторым страхом посмотрел на своего товарища. Он и сам был ещё тот душегуб. В пятнадцать лет задушил отчима и убежал из дома. Потом прибился к шайке, которая грабила купцов. Жертвы порой приходилось пытать, чтобы сказали, где лежат спрятанные деньги и золотишко (отчего-то большинство купцов не доверяло банкам, всё хранили дома в тайниках), иногда брал грех на душу – убивал. Но, как он считал, по необходимости. А вот так, как это делал Алексей Жмыга (в паспорте у того значилась эта фамилия), с садисткой радостью и удовольствием на лице, Гурьян Кузин себе не позволял. Да и не получал он от убийств особой радости, тем более что в последнее время ему начали сниться кошмары.

Со Жмыгой он познакомился год назад в одесском порту, где от безденежья разгружал английский корабль, прибывший из Марокко с апельсинами и прочими заморскими фруктами. Алексей сидел на причале и с ехидной улыбкой смотрел на Гурьяна.

– Чо глядишь? – зло спросил тот.

Жмыга засмеялся.

– Да с твоей мордой надо банки грабить, а ты тут апельсины таскаешь, – сказал он. – Бросай это глупое дело и пошли со мной.

Как Алексей его высчитал среди десятков докеров, Гурьян до сих пор не мог понять. Но той же ночью они вломились в дом к одному еврею-ювелиру. Тот божился, что он самый бедный человек на свете. Но после того, как Жмыга отрезал ему ухо, отдал всё, что было в доме. Через месяц все деньги проиграли в карты в Ялте и подались в Ростов. Там, во время грабежей убили троих (убивал в основном Алексей) и зиму скрывались в Оренбурге. А в этом году объехали почти все города Поволжья, но больше всего им понравилось в Самаре – пьяные купцы с тугими бумажниками (особенно сошедшие с транзитных пароходов), увешанные золотыми часами с цепочками, так и просились, чтобы их ограбили.

Но Гурьян так и не мог понять желания Алексея убивать без повода. Правда, тот однажды сказал, что он не убивает, а приносит жертву. Но сказано это было как-то между прочим. И Кузин ничего не понял. А если бы понял, то тут же от Жмыги убежал. Сам он хоть и душегуб, но в Бога верил, и часто по ночам вымаливал у него прощенье.

Алексей же поклонялся сатане. Ещё гимназистом он познакомился со старцем Георгием, который быстро обратил его в свою веру. И не только его. Вместе они собрали единоверцев.

– Без зла не познаешь добра, – говорил Георгий. – Если бы не дьявол в образе Змея, который дал Еве яблоко с Древа знаний, то люди и сейчас ходили бы голые и не знали стыда. Не было бы науки, городов, пароходов, театров. Не было бы ничего. Потому что Господь не желал, чтобы человек был разумным. Так кто тогда Господь? Тиран! А кто Дьявол? Революционер среди других ангелов, который желает счастья людям, чтобы они не были безмолвными тварями, подобными баранам и свиньям…

Его речи с неопровержимой, казалось бы, логикой и совершенно иной трактовкой Библии, производили на слушателей неизгладимое впечатление. А те, кто не совсем дружил с головой (неврастеники, истерики и прочие параноики), становились фанатиками-сатанистами. Особенно после ритуальных пиршеств, во время которых приносили в жертву детей или девственниц.

Алексей часто вспоминал те времена. Правда, закончилось всё плачевно: в лесу, где их секта в очередной раз проводила свой шабаш, их окружили полиция и казаки. Сатанисты при виде них в каком-то дьявольском экстазе ножами перерезали себе вены и сонные артерии. Георгия шашкой зарубил казак. А Жмыге удалось кустами уйти дальше в лес и скрыться. Но с тех пор вид крови его возбуждал, и он начинал чувствовать себя самим Сатаной, повелителем рода человеческого.

– Чо задумался, Лёш? – спросил его Гурьян.

– Пора нам из Самары съезжать. Лучше на будущий год в это же время приедем. Социалистов много тут всяких развелось. Из-за них и нас обыскать могут…

– Это ты правильно решил, а то попадёмся с этим кольцом.

Гурьян выпил ещё рюмку настойки.

– В общем, пойду я, погуляю. Скучно здесь.

– Иди, а я ещё посижу.

Когда напарник ушёл, Жмыга отхлебнул горячего чаю и окунулся в воспоминания.

Как-то Алексей остался наедине со старцем Григорием в лесном ските, где хранились различные атрибуты для их ритуалов. Они сидели на пеньках, рядом потрескивал небольшой костерок, за которым приглядывали две старухи.

– Отец Григорий, поведай мне подробнее о Сатане. Какой он?

Старец задумался, поднял глаза к полной луне и с некой торжественностью заговорил:

– Сатана был одним из серафимов. Это могущественные шестикрылые существа. И звали его тогда Люцифер. Он был необыкновенно красив: прекрасное телосложение, высокий лоб, умные и в то же время строгие глаза. Его матерью была Люцида – божественное воплолщение Вселенной. Именно она дала Люциферу звёздную энергию. Поэтому он являлся самым сильным серафимом и по некоторым позициям не уступал самому Богу.

Алексей внимательно слушал Григория. Его вечно бледные щёки даже немного порозовели.

– И что?

– А знаешь ли ты, Лёша, что означает имя Люцифер?

– Нет.

– «Несущий свет». И ему с самого начала, так сказать, работы со Всевышним не очень нравились многие порядки. Поэтому он стал убеждать других ангелов, что в политике Бога имеется много недостатков. Особенно после создания Адама и Евы, а потом признания Иисуса Христа сыном Божьим. «Нельзя признавать верховенство Иисуса Христа, – говорил он. – Мы должны управлять Вселенной. Для этого нам не нужно ни у кого просить разрешения. Мы – сила. Вместе мы могущественнее Господа Бога».

Алексей аж подскочил на месте:

– Значит, Сатана точно был самым первым революционером! – Жмыга не видел разницу между терминами «революционер» и «смутьян», «бунтовщик». Все они для него были революционеры. И себя он тоже таким считал…

– Это ты верно подметил, – сказал Григорий. – Он был первым революционером и устроил первый мятеж. К сожалению, не всё прошло гладко. Создатель часть бунтовщиков уничтожил, а остальных во главе с Люцифером отправил в глубочайшую бездну Тартар. Но и там Люцифер не покорился, а создал ад по своему плану. С тех пор души богоотступников, грешников после смерти становятся его собственностью. И чем больше душ окажется в аду, тем сильнее будет Сатана. И, в конечном итоге, именно он станет править всей Вселенной. И наша с тобой, Алексей, задача – помогать Люциферу.

– Скажи, отец Григорий, а у него есть близкие ему существа, или он одинок?

– Ты когда-нибудь читал Библию?

– Вот ещё! Зачем мне это надо?

– А зря. Там много чего есть интересного. Впрочем, в последних вариантах ничего не говорится о Лилит.

– Лилит? А что это?

– Не что, а кто. Это первая жена Адама.

– Да не может быть! А как же Ева?

– Изначально Господь Бог из праха земного создал Адама и жену его Лилит. Она оказалась очень свободолюбивой, постоянно спорила с Адамом и даже перечила Всевышнему. Поэтому её отправили в Тартар, куда позже попал и сам Люцифер. А ему Лилит пришлась по нраву. Потом у них родились три сына: демон Молох, демон Асмодей и демон Бельфегор. Они во всем и поныне помогают Сатане.

Старухи подкинули в костер несколько поленьев. Искры взметнулись к небу, осветив полусумасшедшие глаза Жмыги.

– Молох, – продолжил старец, – верный слуга нашего господина Люцифера. Именно он помогает находить людей для жертвоприношения.

– А какой он?

– Я его ещё не видел. Но у меня есть различные пентаграммы и заклинания, с помощью которых мы с тобой будем вызывать и Молоха, и Асмодея, и Бельфегора. Только Сатану лучше не тревожить. Говорят, он этого не любит.

Григорий поглядел на небо и продолжил.

– Мне рассказывали, что у Молоха бычья голова с мощными рогами. Бельфегор соблазняет людей леностью. У него много образов. Он постоянно меняет своё обличие. Когда его вызывают из ада, он появляется то в виде щёголя, то благовидного господина, а то и привлекательной девицы. А вот Асмодей – князь похоти. Высокий, стройный, с тонкой талией. Часто носит тёмно-синий жилет и красную рубашку с синими манжетами и красными запонками в виде сердца. На ногах – туфли на высоком каблуке, на голове – чёрный цилиндр.

– Отец Григорий, а когда мы будем их вызывать из ада?

– Скоро, Алексей. Скоро. Для этого нам надо сделать из камней капище и принести в жертву трёх младенцев. А откроет ворота в преисподнюю вот эта пентаграмма, – и старец на земле веткой начертил пятиконечную звезду.

Жмыга внимательно посмотрел на неё и удивился:

– А почему ты её нарисовал не так, как все привыкли, а двумя лучами вверх?

– Всё очень просто. Попав в Тартар, Люцифер решил изменить свой облик, заменив красивое лицо на козлиную морду, чтобы людишки трепетали от страха перед ним. Вот, посмотри ещё раз внимательно на перевернутую звезду. Что она тебе напоминает?

Жмыга задумался, поскреб в затылке.

– Не знаю. Вверху похоже на рога.

– Верно. А два луча сбоку – это козлиные уши. Внизу луч – это борода.

Тут в трактир зашла шумная компания грузчиков. Они отвлекли Алексея от сладостных воспоминаний, омраченных лишь тем, что секту сатанистов уничтожили, а ему с отцом Григорием так и не удалось вызвать демонов. Но он решил самостоятельно продолжать служить Сатане и приносить в жертву ничтожных людишек. Себя же он считал выше всех, так как называл себя служителем Люцифера.

Глава третья

Весть о чуде воскрешения Дешана разнеслась по всей Симбирской губернии. Поглядеть на Василия Павловича приезжали из соседних сёл. Особенно домогались его представители различных религиозных сект, которые видели в нём какое-то провидение Божье и хотели вовлечь Дешана в свои богоискательские дела.

Степаниха, грязная старуха-самогонщица, рассказывала всем, как к ней ночью пришел Семен Хмурый, а с ним Дешан грязный да рваный.

– Я с перепугу-то как закричу, а Дешка как по столу кулаком трахнет: «Давай, – говорит, – Степаниха, самогонки, а не то разнесу твою хату в клочья!»

– Ну и чо, дала?

– Дала. А как ему, ироду, из могилы вылезшему, не дашь? Они штоф вылакали да с собой еще две бутылки взяли.

Вокруг дома Василия Павловича несколько дней кряду собиралась огромная толпа. На крыльцо иногда выходила сияющая Пелагея. Нет-нет, да кто-нибудь её завсегда спрашивал:

– Правда, что ль, что живой?

Та счастливо улыбалась и всем показывала огромный синяк под глазом и разбитую губу.

– Уж больно лютовал, что живого его схоронила, – объясняла она.

– А сам-то где?

– Три дня с Сенькой Хмурым водку пил, а теперь который день кряду Библию читает. Ангела, говорит, видел…

На седьмой день после «воскрешения» в избу вошел невысокий мужичок с жидкой бородёнкой и жёлтыми плутоватыми глазами. Он перекрестился на образа и молча сел на лавку.

Василий Павлович отложил в сторону Библию и внимательно поглядел на гостя.

– Отец Федор я, – представился мужичок, – из Ставропольского уезда Самарской губернии… Наслышан о чуде чудесном. Хочу, Василий Палыч, Вас к себе в село пригласить.

– А по какой такой надобности?

– Чтоб про ангела, который путь с того света показал, всем рассказали.

Дешан задумался, отложил в сторону Библию и сказал:

– Ладно. Подумаю. А пока, Божий человек, располагайся в половине для приезжих. А я пойду на улицу.

Толпа перед домом отпрянула, когда на крыльцо вышел Василий Павлович: «Гляди! И правда, живой!»

Но никакое чудо не может отменить ярмарочного дня. Вскоре базарную площадь заполнили сотни людей. Шум поднялся такой, что его было слышно в соседних деревеньках, в Козловке и Лебедевке. Каждый нахваливал свой товар. Тут продавали поджарых рысаков, гремели баранки и хомуты, кудахтанье кур заглушал поросячий визг. От солений и сладостей ломились прилавки. Для тех, кто побогаче, висели разноцветные ковры. Кузнецы бряцали серпами и подковами, топорами и лемехами. Крик, ругань, хохот – всё смешалось. Птичий базар, да и только. Иногда между торговцами возникали потасовки. Сельским пацанам эти заварухи были на руку, чтобы незаметно стянуть пряники или леденцы.

Некоторых мальчишек опытные торговцы нанимали за копейку и сладости, чтобы те ходили по ярмарке и, показывая образцы товара, заманивали покупателей.

Не все торговцы имели собственную лавку в рядах. Было много торговых людей, занимавшихся ручной торговлей вразнос. С лотков они продавали баранки, дичь, фрукты, даже ананасы. Пользовались спросом бумага, карандаши, иголки, булавки всякие, пуговицы, папиросы и табак.

Торговали красиво, с прибаутками, обязательно торговались. Как правило, покупатель приветствовал торговца словами «Бог за товаром!», а тот отвечал: «Дай Бог в честь да в радость!»

Народ при больших деньгах во второй половине дня шёл в питейные лавочки, окружавшие ярмарку. Здесь они обсуждали последние новости, заключали сделки.

Вот и сейчас к обеду торговые страсти на время поутихли. Продавцы подсчитывали свои барыши, остальной люд потянулся в кабаки и к балагану, где заезжие гастролеры давали представление. Часть мужиков собралась около Дешана и Семёна Хмурого. Кто-то принес водки, кто-то закуски. Расселись, выпили и начали задавать Василию Павловичу вопросы.

– Правда, чо ль, говорят, будто ты ангела видел? Что он тебе дорогу с того света показал?

Дешан молча кивнул, но говорить был не расположен.

– Тогда хоть ты, Семён, расскажи, как друга из могилы вытаскивал, – не унимались мужики. Уж больно им хотелось всю историю услышать из первых уст, чтобы потом в своих деревнях поведать удивительный случай.

Хмурый во всех подробностях поведал, как ехал с поминок мимо кладбища, и как с ним вдруг заговорила голова, торчащая среди крестов. Как он от страха драпанул что есть мочи. Каждый представил картину, как Семён улепетывал от «покойника». Раздался хохот. В его адрес понеслись шутки. Но Хмурый ничуть не обиделся, а смеялся вместе со всеми. Наконец, рассмеялся и Василий Павлович.

– Да, такого не дай Бог кому ещё пережить, – сказал он. – Хотя в нашей с Семёном бурлацкой жизни всякого хватало. Это сейчас пароходы отняли у нас работу. Уже расшив по Волге никто не водит. Лишь по притокам небольшие баржонки таскают. А раньше купец без нас никуда. Если разбойнички по пути не грабили, груз в целости доставляли, то купцы с нами отменно расплачивались. Сперва нам в пояс кланялись, благодарили за работу и просили на следующий сезон всей ватагой прийти, а потом уж, получив расчёт, мы в ответ поклон делали.

– Вот ты у нас из села один в бурлаках ходил, да Семён из Шатрашан. Все у вас там из крестьян, чо ли, были? – спросил Василий Моторкин.

– Кого только в лямочниках не было. И крестьяне, и беглые каторжане, и политические. Даже бабы были. А однажды с нами лямку тянули два писателя. Всё хотели книги о русской тяжелой доле писать. Может, чо и написали.