скачать книгу бесплатно
Автокормушка для пернатых, поилка для коровы и телёнка, дробильня, точильня, давильня… – чего только ни придумал Матвей за время проживания у Клавдии. Даже свою систему осушения огорода придумал, которую потом переняли (как и другие изобретения) жители Квашеного. Так с самого начала Матвей завоевал полное их уважение. В своё время община села помогла Клавдии усыновить мальчика, подписав показания в суд о его родстве с Ноговой. Закончив школу, Матвей бы пошёл дальше учиться (в армию почему-то не призывали, забыли, по видимому…), да вышла у парня неувязка: загорелся идеей сделать установку по получению нефти из болотной тины-грязи.
Новаторские мысли так захватили ум и душу изобретателя, что стало и не до учёбы, не до других новшеств и даже не до женитьбы. К подсобному хозяйству охладел. На краю огорода расчистил площадку, соорудил навес и занялся осуществлением своей, ставшей маниакальной, идеи. Корпел над эскизами, чертежами, книгами (ездил за ними в районную библиотеку); собирал механизмы, двигатели, какие-то огромные поршни; что-то строил.
Вскоре умерла постаревшая Клавдия, Матвей возмужал, достиг почтенного возраста и превратился в поджарого, худощавого, с лёгкой сединой мужчину. Подженился (хозяйка-то в доме нужна) на овдовевшей соседке Марфе Даниловой – а конца работы над установкой не предвиделось. Изобретение Кулябкина постепенно стало в селе притчей во языцех. Только самый ленивый не посмеивался над его многолетним увлечением-мучением. Тем более, что процесс создания установки, призванной революционизировать процесс добычи нефти (болот, слава Богу, на земле хватает) сопровождался побочными явлениями, изобретениями и потешными случаями.
Идея неутомимого Кулябкина была проста по сути и, как водится, сложна в воплощении. “Раз учёные установили, что нефть образуется из органических остатков под сверхвысоком давлением, – рассуждал изобретатель, – то для меня самое главное создать такое давление. Болотная же грязь и тина – это органика нужного качества и количества, которой здесь как грязи”. Поэтому Матвей и трудился над созданием мощного пресса. Пробовал и механические рычаги, и гидравлику, и пневматику…
Поскольку собирал опытные образцы из подручных средств, используя мотоциклетные, автомобильные и тракторные двигатели, их оси и полуоси, то, ввиду низкого качества деталей и несовершенства конструкции, случались казусы. Так, однажды деревню накрыла такая пулемётная пальба, что даже глухой дед Евлампий встрепенулся, вспомнив войну. Гуси с утками взлетели и заметались в панике над центральной лужей. Коровы и бычки устроили корриду, разгоняя и круша всё живое и неживое на своём пути. Петухи решили, что наступает утро, и затеяли хоровое пение. У телятницы Меланьи преждевременно опоросилась свинья, а у бабы Степаниды взбесился кот-перестарок – стал кидаться на сучек. Весь этот переполох сопровождался грязевым фейерверком со стороны Клавдиного огорода. Оттуда, где разместился изобретатель, с околозвуковой скоростью на бреющем полёте стремительно неслись куски грязи правильной цилиндрической формы. Укрыв ровной чёрной полоской часть огорода, забор и дорогу, стрельба прекратилась – кончилось сырьё!
Село с неделю обсуждало происшествие, а последствия, связанные в основном со скотиньими стрессами, ощущались дольше: у петухов сбилось чувство времени и подсели голоса, гуси разучились летать… временно, а коровы справляли нужду так часто и густо, и такими неподъёмными блинами, что пришлось нанимать трактор у фермера из соседнего села для чистки улицы.
Первым пользу от Матвеевых изысканий усмотрел бывший колхозный скотник Филимон. Это было время послабления государственных вожжей и поощрения частной инициативы. Бросив колхоз, Филимон, кряжистый, хитроватый мужик, перевоплотился в кооператора и занялся разведением свиней. Он не раз приходил к Матвею и молча наблюдал, как работает “грязедавилка” Однажды пришёл со свинячьей ногой и предложил:
– Давай-ка, Матвей Иваныч, посмотрим, что будет, ежели на твоём устройстве сдавить свинину, ногу то есть. Интересно – что за пищевой продукт получится, а? По телевизору показывают, как мусор давят и получают полезные вещи. У тебя, вон, из грязи вот-вот солярка брызнет! Может и из этой костяшки с копытом новый толк будет?
Матвей внимательно рассмотрел ногу, понюхал её; покривил свой рот, пошевелил бровями и сказал:
– Тут давление нужно подобрать соответствующее. А то ведь и следа от твоей свинины не останется.
– Ну, так подбери. А то ведь пропадают кости и копыта зазря, а так продукт выйдет…
Поразмышляв немного (не хотелось отступать от главной цели – нефти) Матвей согласился. Вычистив рабочий стакан, куда помещал “сырьё”, уменьшив давление до минимума, стал пробовать. Уже первый результат обнадёжил: нога сплюснулась в тонкий, округлой формы блин. Филимон, не огорчаясь от неэстетичного вида “пищевого продукта”, взял его и понёс домой пробовать в приготовлении. Через некоторое время примчался обратно со сверкающими глазами и слипшимся, вспотевшим реденьким чубом.
– Получилось, Матюха, получилось! На пробуй, – сунул он Матвею ещё тёплый обжаренный кусок.
Кулинарное изделие напоминало свиную отбивную, хотя и несколько жестковатую.
– Что напоминает? – радовался как ребёнок Филимон. – Эти давленые ножки можно продавать как отбивные, что в пять раз дороже, чем просто ноги!
– Раз так… – пожимал плечами Матвей, дожёвывая кусок, – то… но у меня другая цель, – заартачился он.
– Не боись – я всё оплачу! Городи для меня установку: я ещё и не это давить буду!
Пришлось изобретателю отложить на время свои эксперименты и соорудить Филимону отдельный пресс. И дело у мужика пошло, но… ненадолго. У предприимчивого селянина возникли вскоре проблемы с потребителями его мясных сомнительных продуктов. Жадность подвела: начал прессовать свиней чуть ли не тушами, только и того что потрошеными, а так, с костями, и продавать как мясо высокой категории! Прицепились общество потребителей, санстанция, милиция… В общем, кончилось штрафом, а пахло тюрьмой! Филимон страдал не долго и стал давить… куриные ноги.
Ещё один случай был связан с удобрениями…
Приметили селяне, что на земле возле Матвеевой мастерской, куда попадали грязевые образцы экспериментов, бурно росло всё: бурьяны, лопухи, картошка, пшеница, подсолнухи и другие культурные и не очень растения, семена которых имели неосторожность сюда залететь. Причём отличались такими размерами, что хоть на выставку в Париж вези. Так, “грязевым” лопухом Адам закрыл бы себя целиком, а не только интимные места, а на подсолнухи пацаны-дошкольники лазили как на тополя. Картошка достигала размера ядер времён крымской войны, а одну тыкву не могли поднять трое мужиков!
Тогда и договорился с Матвеем хозяйственный Панкрат – упитанный, квадратного вида мужик средних лет – на предмет приобретения отходов “нефтяной” установки для удобрения огорода. Кулябкин, естественно, не возражал: зачем накапливать лишнюю грязь у дома. Примеру Панкрата остальные селяне следовать не поспешили, в силу природной крестьянской подозрительности ко всему новому. И, как оказалось, правильно сделали.
На огороде у Панкрата выросло такое, что не только Квашеное, но и из соседних сёл приходили смотреть! Когда же пришло время собирать урожай и пробовать созревшие овощи, тут и пошли неприятности. Пока оно, то есть помидор, огурец, картошка и иже с ними, было маленькое, то некоторые недостатки вкуса Панкрат списывал на недозрелость. А теперь, когда дозрело, стало отдавать пропавшими яйцами или, на худой конец, горелой резиной с оттенками запаха болотной тины. Как ни старался скрыть Панкрат свой промах, но каждому в селе хотелось попробовать огурец, напоминающий позеленевшее бревно от спиленной ольхи. Или помидор, который разрезали как приличный арбуз и ели скибками. Тут и донюхались и досмаковались, чем пахнут Панкратовы феноменальные продукты! Потешались долго. Лишь огороднику-экспериментатору было не до смеха, а жаловаться на Матвея не с руки было…
И вот, однажды многолетние титанические усилия дали первый обнадёживающий результат! Из желоба установки потекла грязно-зелёная вязкая жидкость с противным, но характерным резиновым запахом. У Матвея сердце прыгнуло к горлу, дыхание перехватило, и он даже присел на корточки, вытирая холодный пот. Потом дрожащими руками отлил жидкость в банку и поднёс спичку: хлопок – и дымчатые, серые струи взвились вверх! Это было ещё не пламя, а дым от тления, но реакция окисления была на лицо!
“Неужели получилось?” – с улыбкой человека, пережившего реанимацию и вновь увидевшего белый свет, Кулябкин ещё долго любовался и насыщался вонючим дымом…
В этот торжественный для Матвея момент, вернее в период переваривания торжества разума над силами природы, посетил затерянное село, совершенно случайно (сбился с дороги) некий господин.
Глава 5. Бандитский след. Раскрутка одной из версий
Сизов задержался дома, что было не характерно для него. Задержка была вызвана необходимостью поездки в мэрию, а там, как известно, приёмные мероприятия начинались с девяти утра в лучшем случае. Жил Гордей в спальном районе города в двухкомнатной “хрущёвке”, на втором этаже, с приёмной матерью, Светланой Ивановной.
Да, очень давно, когда она только начинала партийную карьеру в обкоме, зашла как-то по делу в детскую комнату милиции. Попала в момент доставки группы “неприсмотренных” детей, отловленных на вокзале как бродячих щенят. Невольно задержалась на время допроса, который проводила усталая, но участливая девушка-инспектор. Внимание “стальной большевички” привлёк мальчик, выделяющийся среди остальных “зверят” внутренним достоинством и умными глазами. Вскоре выяснилось, что мальчик одинок, как былинка в чистом поле. В те времена Светлана Ивановна была безнадёжно влюблена в секретаря обкома Бургорода, крупного, с широким партийным лбом красавца мужчину. Безнадёжность обусловливалась высоким положением “тайно возлюбленного” и его женитьбой на дочери секретаря соседнего крайкома! Поскольку других претендентов на своё сердце Светлана не признавала, то с надвигающимся одиночеством смирилась загодя. Однако, детей любила. Такое сочетание обстоятельств в личной жизни и натолкнуло на мысль – приютить в своём сердце и доме малолетнего Гордея Сизова, ведущего бродячий образ жизни.
Мальчик оценил поступок Светланы Ивановны и много хлопот не доставлял: вёл себя примерно, учился на устойчивое “хорошо”. После школы поступил и закончил юридический факультет. Бывшая большевичка, выйдя на заслуженный отдых, посвятила себя домашнему хозяйству и приёмному сыну, семейная жизнь у которого не сложилась. Об этом Гордей не любил ни вспоминать, ни говорить. Единственное, что постоянно напоминало об отрезке семейной жизни – дочь. Она выросла без него с чужим человеком, выучилась, обзавелась семьёй, родила девочку. Несмотря на развод родителей, родного отца не забывала и иногда (по торжественным случаям) приезжала в гости, иногда звала к себе, постоянно слала открытки к Новому году и дню милиции.
Светлана Ивановна по-своему любила неродного сына. Его семейные неудачи воспринимала остро. Выйдя на пенсию, самостоятельно покинула партийные ряды и из активной атеистки превратилась в глубоко верующего человека, к чему пыталась склонить и Гордея. И хотя тот относился к её новым устремлениям иронически (помнил её активное партийное прошлое), но Библию читать начал… недавно. Даже в новую церковь, построенную недалеко от их дома, наведывался, в особенности, когда одолевала душевная усталость.
За годы жизни после развода, у Гордея сложились своеобразные отношения с мачехой. Светлана Ивановна относилась к профессии следователя скептически (считала, что Гордей способен на большее), но с уважением. В работу пасынка не вмешивалась, но общие, принципиальные наставления любила высказывать, вроде: “искать чёрную кошку в тёмной комнате можно… если свет включить” или “утро надо хвалить вечером… хорошо подумавши” и т.д. Гордей невольно прислушивался к этим высказываниям, отмечая их житейскую мудрость и полезность.
По вечерам за чаем, они любили поговорить на самые разные темы, которые сводились, в конце концов, к социалистическому прошлому, религии и Гордеевой работе, то есть к растущему криминалу.
– Тебе надо обязательно сходить на спектакль Московского театра сатиры, посетившего наш старинный город, – советовала Светлана Ивановна пасынку во время завтрака: – Юмор при твоей работе как контрастный душ: успокаивает нервы, вселяет оптимизм и просветляет голову.
– Не сейчас, маман, – отвечал Гордей, старательно пережёвывая кусочек котлеты, – интересное дельце заваривается. Сначала казалось, говоря твоим языком, что это домашний котёнок, но мне сдаётся, что это даже не дикий котяра, а какой-то тигрище из индийских джунглей.
– Тем более, – поддержала тон женщина, – со зверями водиться, главное, душу сохранить, самому зверем не стать, а юмор…
В этот момент раздался звонок телефона. Гордей не спеша поднялся и, размышляя, кто бы это мог звонить с утра, направился в прихожую.
– Капитан Сизов? – раздался без приветствий напряжённый голос Пужаного
– Он самый.
– Надеюсь, ты уже готов к труду?
– Заканчиваю завтрак и еду в мэрию. Думаю прояснить некоторые вопросы, в частности, по Нилу Сироткину. Он человек достаточно известный… – начал сухо докладывать Сизов и тут же спросил: – Что-то случилось?
– Час назад машина ГАИ, возвращаясь с дежурства на топинском посту, в двадцати километрах от Бургорода обнаружила на обочине автомобиль с телом мужчины. При нём найдены документы на имя Сироткина Нила Захаровича!
– Неужели наш Сироткин?
– Наш… Боюсь, – голос полковника ещё больше напрягся, – твоё интуитивное предположение о криминальном характере этого дачного происшествия с Задией – небезосновательно. Так что отложи мэрию, хватай за шкирку Бытина и дуй за город. Машину возьми у Зыбина… Да, слишком не фантазируй, не афишируй и не раздувай. Скажи своему корреспонденту Точилиной, чтобы не спешила оповещать в прессе. Ясно?
– Так точно… товарищ полковник… – ответил Гордей, почему-то никак не обрадовавшись такому повороту.
Смерть людей воспринимал болезненно, несмотря на годы службы в угрозыске. Даже изменение отношения начальника к его “бытовухе” не обрадовало, хотя подспудно было приятно за своё предчувствие.
В бизнес Нил Сироткин пришёл случайно…
Рабоче-крестьянское происхождение предопределяло его будущее со школьной скамьи. Отец – потомственный рабочий, токарь центральных механических мастерских, а мать – банщица с юных лет в том же рабочем месте (где и познакомилась с будущим супругом). Ремесленное училище ( расположенное, кстати, недалеко от их пятиэтажки), казалось, было построено специально для детей семейства Сироткиных – троих мальчиков и девочки. Однако у Нила, похоже со времён крепостного права, где-то затерялся барский ген и его потянуло в иную сторону – в университет!
Когда однажды, во время ужина, Нил объявил родителям, что поступил на дневное отделение местного университета и хочет выучиться на экономиста, у отца задёргалась мохнатая бровь над левым глазом, а травмированная правая рука подпрыгнула на столе, словно ужаленная сетевым током. Мать выпустила из рук все тарелки, которые только вымыла; старшая сестра почему-то заплакала, а меньшие братья-близнецы чуть не подавились, глотая квас. Шоковая заминка доилась не долго и вскоре все восторгались, не скрывая чувств, кроме Нила, который только устало улыбался.
Об истинной причине такого поворота своей судьбы знал только Нил. Причина явилась в образе белокурой соученицы Даше Бергер, девочке с длинной косой, серыми восхитительными очами и быстрыми, непоседливыми ножками. В Дашу Нил влюбился с восьмого класса, когда её посадили напротив. Любовь свою тщательно скрывал, постоянно демонстрируя безразличное, даже негативное отношение к шустрой девчонке. Та отвечала тем же, окружив себя кавалерами со старших классов.
Когда в десятом, выпускном, классе Даша гордо объявила на перемене, что будет поступать учиться на экономический факультет бургородского университета, Нил испытал маленький стресс: будущему слесарю-механику не светила любовь и расположение дипломированного экономиста! И тут о себе дал знать барский ген, который, в совокупности с напористым пролетарским, благословил влюблённого парня на трудовой подвиг: подготовку и сдачу экзаменов в то же учебное заведение.
Подвиг состоялся и парень стал студентом. Поклонников у Даши в университете только прибавилось. Давно зная про Нилову любовь, она играла с ним как с пластмассовым Карлсоном в детстве: то спать уложит, то разбудит. Постепенно Нил понял, что избалованную мужским вниманием девушку можно привлечь только дорогими поступками, такими как: дарение золотых украшений, дефицитной французской парфюмерии; походы в престижные рестораны, клубы и иные увеселительные заведения. Но где взять столько “финансовых средств”? Разгрузка вагонов, рытьё канав и колодцев, рубка дров – все эти студенческие подработки вопрос в корне не решали.
Тут и помог новый дружок Пашка Лотов.
Это был невысокий, полноватый парень с добродушным лицом и наметившейся плешью на вытянутой, как астраханский арбуз, ушастой голове. Паша учился и жил непринуждённо легко. Глядя на него, казалось, что слова: “житейские сложности”, “проблемы”, прилепившееся из английской лексики, и иные словеса, отражающие тяготы человеческого бытия, придумали в глубокой древности, где-нибудь в раннем палеолите, и забыли отменить. В течение семестра Пашу почти не видели на занятиях. Когда же подходила сессия и студенческая масса напоминала солдат первой мировой во время неудачного наступления: все куда-то бегут, глаза горят лихорадкой и безумством, а в руках книги и конспекты наперевес – Паша без суеты доставал у прилежных студентов нужные конспекты и сдавал лабораторные, зачёты и экзамены в срок с твёрдой оценкой “удовлетворительно”. В любой компании он был её душой и телом, так как знал множество анекдотов, пел под гитару, самозабвенно танцевал и в меру потреблял спиртное. Нил же отличался твёрдокаменным упорством, много говорить не любил, чем, очевидно, и привлёк внимание оборотистого парня.
В последнее время Паша превратился в снабженца студентов дефицитными продуктами, в основном консервированного вида: рыба, мясо всех сортов, завтраки, каши и т.д. Причём продавал их не дорого.
Однажды он попросил Нила, с которым жили в одной комнате общежития, помочь доставить товар. Отказать “великому” Лотову было невозможно! Взяв огромные сумки-баулы, они поехали в Москву. Благополучно "затарились” консервами на каком-то отдалённом, огороженном бетонным забором, строго охраняемом складе и вернулись в Бургород. Тут и поразила Нила разница в цене приобретения и реализации товара. Прикинув расходы на поездку и доход от продажи, он обомлел! “Навар” получался такой, что даже учиться расхотелось, а в глазах замаячила Дашенька в роскошных одеждах, бриллиантах, золоте и в его объятиях на сиденье дорогой иномарки.
Консервы и стали первой ступенькой деловой карьеры Сироткина. “Делание” денег так захватило парня, что даже Даша отступила в сторону, а учёбу забросил. Довольно быстро заработал стартовый капитал и переключился на бытовую технику: телевизоры, холодильники, стиральные машины… Пашка Лотов остался на продуктах и только диву давался:
– Хваткий ты оказался мужик! Однако, учёбу бросаешь зря… Как она жизнь ёщё повернётся?
– Ничего не зря, – горячо отвечал Нил, – заработаю деньги и потом доучусь… если понадобится. А время терять жаль – это же деньги!
О том, что бросил университет, родителям сказал не сразу: побоялся за их психическое и физическое здоровье. Так как Нил в семье почитался собственным святым, то ему никто лишних вопросов не задавал. Но не прошло и года, как его деловые успехи стали видны даже подслеповатому отцу. А ещё через время, Нил стал владельцем оптовых складов, магазинов и иных торговых предприятий. Построил особняк на окраине города в элитной “деревне”, купил для мелких нужд дачу и пару иномарок. Хотел родителей забрать к себе, в дом-коттедж, или на дачу (обещал провести туда газ и воду), или купить им квартиру получше, но отец упёрся:
– Буржуйская жизнь не по мне! Спасибо, конечно, сынок, но уж мы с матушкой как-нибудь по-стариковски доживём в родной квартире. Сестре и братьям – помоги, конечно, если можешь.
Что-то пугало старика, о чём он высказаться не мог. Не совмещалось с его пролетарским коммунистическим сознанием неожиданное богатство сына. Не мог поверить, что можно честно заработать большие деньги. Отказ отца Нила не огорчил. “Пусть привыкает! – подумал он. – Время пройдёт – заберу стариков к себе без их согласия”. В этот период времени его захватила новая “бизнесовая” идея – земля!
Всю дорогу, пока ехали на место, где нашли тело Сироткина, Сизов был молчалив, возможно потому, что сидел с водителем. Аня и Бытин разместились в кузове и живо обсуждали новость.
– Если смерть друга Задии – убийство, то Пужаному придётся добавить нам людей, потому как дело принимает опасный поворот! – отдуваясь, степенно говорил Бытин. – А то и передать другим, более опытным в таких делах следователям. У нас… – он опасливо глянул в сторону кабины – в последнее время одни бытовые огородно-ягодные приключения…
– Во-первых, я уверена на все сто, что это убийство, а во-вторых, насколько мне известно, отдел завален нераскрытыми преступлениями и, как вы говорите, “опытные в таких делах следователи” со своим хотя бы разобрались! – горячо вступилась Аня. – Не говоря уже о том, что наш непосредственный начальник (она уже считала Сизова своим начальником) и не такие дела раскрывал…
– Не знаю, не слышал: с Сизовым работаю недавно.
– Мог бы и поинтересоваться…
– А ты что-то знаешь?
– А как же!
– Ну так просвети, пока будем ехать.
И Аня коротко, но мастерски художественно (журналист как-никак), рассказала историю расследования Сизовым довольно примечательного преступления. Такие рассказы она выуживала из Гордея, когда приходила к нему в гости на чай, что незаметно и естественно становилось традицией.
…На поминках некоего дедушки Саввы повесился его внук, Костя Хрумов. Как водится, Пужаный послал Сизова на место драмы подтвердить версию самоубийства и закрыть дело. Поначалу картина вырисовывалась ясная и понятная: преданный внук Костя так любил деда, что не перенёс его смерти. Об этом говорили соседи и даже родной сын почившего деда, Костин дядя, некто Фёдор Петрович. Но дотошный Гордей, следуя своему денуктивному методу, старательно собрал на месте трагедии показания и факты, характеризующие психологическую сторону происшедшего, и записал в свой блокнот больше и подробнее, чем отобразил в официальных протоколах допросов.
Первое, что вызвало его подозрение – очень пышные и несколько нескучные похороны деда. Костин суицид не только не намечался, а скорее наоборот! Один из участников тризны, кряжистый дед Андрон, друг покойного Саввы, дыхнув сочным перегаром, высказался Сизову по секрету:
– Молодёжь ноне пошла демократическая, не наша какая-то. Раньше за любимым родственником, не ко времени почившим, плакали, надрывались рыданиями. Этот же внук – о покойниках плохо не говорят, прости меня Господи! – дед шустро перекрестился, – напился как боров и так и норовил то песню затянуть, то в пляс пуститься. Мы тут со стариками притомились его урезонивать…
– Вы хотите сказать, что Костя, подвыпив, стал забывать о постигшем его горе?
– Ну, это вам разбираться сподручнее – на то вы и милиция, – замялся дед, – а мы, по-стариковски, новые обычаи не приемлем…
Второе, – внезапное появления Фёдора Петровича, дяди Кости, которого давно считали пропавшим. Его появление больше всего поразило племянника. Вначале Костя так обрадовался, что минут десять лил слёзы умиления на плече у нашедшегося родственника. Потом он вдруг прекратил рыдания, безумным взглядом осмотрел дядю и, скривив рот, заскрежетал зубами. Лицо побледнело, будто у привидения, каких показывают в американских “ужастиках”. Такие изменения в поведении горемыки все восприняли, как отголоски противоречивого столкновения горя и счастья, окрашенного выпитым “не в меру”.
Третье, – обгоревший клочок бумаги, найденный в мусорном ведре на кухне и ополовиненная бутылка бальзама в кухонном столе.
Добавило сомнений и показания пенсионеров о странном появлении цыганки во дворе и её настойчивое приставание к деду Савве, что случилось за несколько дней до его смерти. Странность состояла в том, что цыган в Бургороде не видели с начала перестройки. Что там нагадала цыганка не известно, но только Савва так разволновался, что домой его еле довели. Потом он слёг… и умер от гипертонического криза.
Дед Андрон (видимо питал неприязнь к Косте) также показал, что внук стал горячо любить деда Савву недавно… после кончины, а до этого частенько пререкался с ним, даже поругивал нецензурными словами.
Собрав воедино все факты, Сизов делает вывод, причём подкреплённый доказательствами: Савву сгубил внук Костя Хрумов! чтобы завладеть дедовым наследством, доставшимся от богатенького брата-австралийца. Когда неожиданно появился родной сын Саввы, Фёдор Петрович как прямой наследник, то Костя не вынес потрясения…
– А как же до такого додумался Гордей Никодимыч? – удивился Бытин. – Версия, конечно, имеет право быть, но… каковы доказательства. По-моему, ты не всё пояснила.
– Точно, – коварно усмехнулась Аня, качнувшись на повороте. – Обгоревший листок бумаги оказался телеграммой, извещавшей Савву, что он является единственным наследником богатого австралийского родственника, а недопитая бутылка бальзама – средство для повышения давления соответствующим больным. Цыганку Гордей нашёл и “доверительно” у неё выпытал о том, что нагадала она скорую смерть клиенту преклонного возраста по денежной просьбе некоего молодого человека. Ну, а доза бальзама… поспособствовала. В общем, типичная психология наследственного синдрома.
– Ловко! – восхитился Аксён. – Молодец Никодимыч! Да и ты литературно пересказала, надо отметить.
– То-то, – картинно подняла нос Аня. – Учусь, а то образование моё не совсем качественное, как оказалось…
В это время раздался резанувший по сердцу скрип тормозов и УАЗик приемлемо плавно остановился.
Они приехали практически первыми, если не считать машин ГАИ. В обычной очерёдности вылезли из автомобиля, поприветствовали рослого лейтенанта-автоинспектора, и Сизов немедленно приступил к детальному опросу “гаишников” и осмотру автомобиля с телом. Вскоре подъехали остальные службы: эксперты, врачи, автомобиль-эвакуатор.
Сироткин сидел на сиденье, склонив голову, и словно спал… У Гордея, когда заглянул в автомобиль, создавалось впечатление, что парня убили ударом по затылку, на что указывала запёкшаяся кровь на голове и её струйка на шее. Впрочем, эксперты настойчиво попросили не мешать и Сизов занялся прилегающей местностью.
Мимо по шоссе, слегка притормаживая, сплошным потоком неслись автомобили. Солнце уже поднялось высоко и припекало. Запахи, настоянные на лесных травах, земле и древесине, смешанные с разогретым асфальтом и выхлопными газами, лезли в ноздри своеобразной, въедливой смесью. “Махнуть бы покупаться, да надышаться чистым воздухом, а то скоро середина лета, а я и водички речной не пробовал, и солнца ясного не испытывал”, – мелькнуло в голове у Гордея, когда он отдалился от “Мэрса” Сироткина, рассматривая как бы целиком со стороны картину трагического происшествия. В отдалении, переговариваясь между собой, за ним двигались Аня и Аксён.
“Итак, – думал Гордей, осмысливая первые факты – судя по следам колёс, возле машины Сироткина были ещё две. Одна из них “гаишная”, а другая неизвестная. Это могла быть проезжающая мимо машина, водитель которой почему-то полюбопытствовал в отношении “Мэрса”, стоящего одиноко на обочине. Или автомобиль с убийцей?… Тогда, как ему удалось ударить человека чем-то тяжёлым по затылку? Удобнее это сделать в автомобиле, хотя тоже не просто… спинка с подголовником, например, может помешать… Возможно, убийца ехал с Нилом, а затем ушёл пешком? – раздумывая, Гордей остановился. – …Был одет Сироткин в одежду больше подходящую для охоты. Резиновые высокие сапоги, помещённые в брезентовый мешок, и содержимое рюкзака, найденного в багажнике: охотничий топорик, нож с широким лезвием и красивой рукоятью в виде волчьей головы, верёвка и другая мелочь – подтверждали последнее. Однако ружья не нашли… В рюкзаке явно рылись…”
– Ну что там у вас? – окликнул он своих помощников. – Нашли что-нибудь?
– Ничего! – звонко крикнула Аня, замахав рукой. – Мы свою часть уже обошли.
Сизов нахмурился, ещё раз осмотрелся вокруг и пошёл к дороге. Решил сам пройтись за Бытиным и Аней – вдруг что пропустили. “Если убийца был на автомобиле, то Сироткин наверняка бы вышел ему навстречу… Возможно, убийца был не один… Ударили по голове и усадили в машину? ” Ход рассуждений прервала Аня, которая далеко ушла вперёд по обочине внимательно её разглядывая.
– Гордей Никодимыч! Есть следы!
Сизов встрепенулся и заспешил к девушке. Метрах в ста от места происшествия отчётливо были видны следы обуви, точнее, сапог. На них бы можно было не обратить внимание, если бы не характерная петля их пути: с асфальта на обочину и, через десяток шагов, опять на асфальт. А, главное, Сизов узнал рисунок подошвы, с которой уже сняли отпечатки возле “Мэрса” и на противоположной стороне дороги.
– Значит убийца был вместе с Сироткиным и, пройдя по асфальту, уехал на “попутке”, – задумчиво глядя на Аню, сказал Сизов и добавил: – А ты молодец, обскакала сержанта. Только не зазнавайся. Ему сейчас тяжко: опять завтракал наспех, а перекусить некогда было.
Эти слова Сизов уже обращал к подошедшему Аксёну. То не обиделся и поддержал тему:
– Найденные следы – это удача, которую не грех и обмыть… в смысле объесть, как вы считаете, господа-сыщики?
– А имеется, что объедать? – засмеялась довольная удачным для себя началом дня Аня.
– А то как же! – напыжился Бытин. – Айда к машине…
Сизов окинул прощальным взглядом дорогу и вдруг засуетился, вышел на асфальт, присел и стал внимательно рассматривать отпечатки обуви… “Характерный след, – отметил он. – Но где же орудие убийства и как удалось нанести смертельный удар в таком неудобном месте как салон автомобиля? Размахнуться сложно и сиденье с подголовником мешает…”. Гордей выпрямился и потянулся в карман за леденцом: процесс наслаждения сладким продуктом успокаивал и настраивал на правильный ход мыслей. Он обернулся и увидел, что работа на месте преступления подошла к концу: тело на носилках поместили в “Скорую”, автомобиль погрузили в эвакуатор, машины ГАИ уже запыхтели своими глушителями, готовясь уезжать.
