Хроники полёта на Марс 2078. Воспоминание

За прозрачной частью шлема Джоанн видела просторы древней цивилизации до рождения Древнего Египта.

Три часа назад вслед за Фобосом вышел большей трети, частью восстановившись над горизонтом, бледный диск Солнца. Но более яркие звезды еще едва гляделись на небе планеты, но были ничуть не ближе и казались такими же неприступными и нелюдимыми.

Из-под горизонта планеты уже скрылся угол Большой Медведицы с Дубхе1.

Джоанн с детства интересовали астрономия и мифология. Она узнала бы небесный ковш созвездия и без рукоятки, как бы соединяя линии между главными звездами. Не исключено, Джоанн, как первая из земных женщин оказавшаяся на Марсе, никогда бы не забыла этой планетной безмятежности, но на Земле, позже, что заполнит всю ее натуру, – одиночество и навсегда оно превратит в забвенье все то, что было даровано ей судьбой – фантастический образ испорченной планеты

Попытки найти ребят при помощи зонда оказались тщетны. По монитору сейсмического контролера в графе слежения допустимых природных явлений намечалась буря, и, по всей видимости, она обещала вобрать в себя много пыли и все то, что валяется на местности.

Все три часа Джоанна, не останавливаясь, искала связь с остальными людьми.

Солнце полностью заняло свое место над горизонтом.

Наконец, нервы ее не выдержали. По истечении тридцати минут медлить становилось нельзя. Оставаться в мобильном пункте вне корабля было рискованно, децибел бури зашкаливал до уровня высшей степени и равнялся силе урагана.

Янсон, командир экипажа, предполагал такое явление. Ему было известно, что даже не при всех выполненных из поставленных его экипажу задач он, руководствуясь указаниями центрального комитета Земли, должен немедленно покинуть место позиции при чрезвычайном положении такого рода.

Но Джоанн еще пыталась тянуть момент, однако до старта оставалось небольшое время. В последних словах Майкла, пришедшего на некоторый период в себя, отдавалось распоряжение, которое соответствовало порядку в чрезвычайных ситуациях.

При отсутствии командира, помощника или других членов старшего ранга команды обязанности командования кораблем берет на себя один из оставшихся членов экипажа и действует согласно плану эвакуации. Джоанн выругалась про себя. Невольно она была скептически настроена к принятию обязанностей командира. В беспокойстве она гадала, что сейчас бы сделал русский астронавт. Тот явно бы удивился, что она вспомнила именно о нем в тяжелый момент. Девушка действительно сожалела о том, что его не было здесь и радиосвязь с ним была потеряна. «Я начну об этом вспоминать, когда буду сидеть в мягком кресле, смотреть телевизор и пить вкусный сок», – думала Линдау в тот момент.

Глаза Линдау по-прежнему смотрели в экран, где бегали животные, но ничего не видели, так как мысли женщины были совсем о другом.

«Но шлем! – снова и снова мысленно перелистывала она фотокопии и мысли не оставляли ее в покое. – Как он мог там появиться?!» Джоанн продолжала вспоминать.

Оказавшись снаружи палатки, она решила не отключать сенсорную аппаратуру. Не спеша, стараясь не преодолевать малое притяжение поверхности, направилась в сторону корабля. Не забывая осматриваться кругом, Джоанна подметила, как некоторые камни, остатки пемзы, словно пускались друг с другом наперегонки, подгоняемые нарастающим ветром. В надежде заметить силуэт человека она тщетно вглядывалась вдаль – ей отвечали взаимностью лишь пики и склоны горы и гордый, словно одинокий странник, фюзеляж челнока.

– Ну где же вы, ребята? – произнесла чуть ли не со слезами Джоанн.

В этот момент она была готова броситься на шею каждого, расцеловать даже тех, кто доставал ее своими комплиментами. Ощущение потерянности в чуждом мире замедляло действия по эвакуации.

Порядок правил гласил: потеря одного из членов экипажа при экстренном спасении других членов экипажа считается оправданной. «Дурацкие правила, – думала про себя Джоанн, – дурацкий полет». Ее раздражала неопределенность существующего положения, но от безысходности и не имея какого-либо плана она продолжала двигаться к челноку.

– Ну где же вы… если бы только один… – говорила она.

Потеря одного из членов экипажа, как ни хотела она того принимать, была не напрасной для науки. Но нет целой команды! Это никак не укладывалось в голове.

Внезапно Джоанн услышала щелчок в наушнике. Она остановилась и стала вслушиваться в треск звуковых волн. Наконец сквозь шум стал различаться голос, это был Волон. Джоанна узнала его.

– Андрей! – радостно выкрикнула она.

Проблемы с поиском собеседника не возникло. Бортинженер стоял в пятнадцати шагах от входа в корабль. Он поднял правую руку и в знак приветствия покачал ею.

– Джоанн, я здесь, все нормально… Они отпустили меня.

Линдау ускорила шаг, направляясь к входному отсеку, чтобы встретить француза.

– Андрей, где ты был, где остальные?!

– Джоанн, милая, – торопил ее Волон, – давай скорей взлетать. Надвигается буря, я думаю, не менее десяти баллов.

Француз спешил предупредить ее, его слова были обрывисты, казалось, он не знал, как убедить обрадованную его появлением девушку. Джоанн спешила к шлюзу. Ветер подхватывал песок и мелкие камни, куски, отколовшиеся когда-то от горных склонов и разбросанные по всей поверхности. Линдау поняла, что ветер усиливается. Заметив от открывшихся ворот шлюза астронавта, она тут же бросилась к нему. Но в тот же момент Волон, спеша в ее сторону и желая во что бы то ни стало скорей подхватить на борт корабля напарницу, внезапно упал на колени и рухнул лицом вниз.

– Андрей?! – закричала Джоанна, не желавшая верить в то, что ей пришло на ум. – Что с тобой, ты меня слышишь? Андрей? – звала Линдау, спеша к нему.

Ответа не было.

– Андрей!

Взяв в руки голову француза, положив ее на свои колени, Джоанн наблюдала за лицом астронавта сквозь стекло шлема.

– …здесь никого нет из людей… нет.

Волон с трудом выговаривал слова, словно вытягивая их, улыбаясь Джоанн. У Линдау создавалось ощущение, что он скрывал некую боль, которая не давала ему говорить.

– Андрей, ты можешь идти? Где остальные? Нам надо возвращаться, я знаю, знаю, будет буря, надо спешить.

– Неясно, Джоанн… Они отпустили меня, но сказали, что я болен. Они могут меня вылечить. Но я сам захотел вернуться домой, с тобой… к жене, к дочерям. – Волон вновь улыбнулся. – Я правильно сделал?

– Правильно. Ты можешь идти?

– Да.

Он сделал попытку встать, но не успел приподняться, как молниеносным ударом один из каменных кусков пробил стеклянное забрало его шлема.

Джоанна, вспомнив этот момент, закрыла лицо руками.

Андрей Волон был сдержанным к любым изменениям в жизни людей. Но несмотря на свою обычную уравновешенность, почувствовал страх оттого, что может остаться на чуждой ему планете навсегда.

В повозке или в том, о чем трудно было предположить, их транспортировало по ночному Марсу. Находясь среди своих коллег-ученых Луалазье и Ястребова, он принял для себя решение: что бы ни произошло – сопротивляться. Даже неизвестного вида существу, которое они встретили ранее. Даже если существ, которые, по всему, обладали наибольшим разумом, чем человек, окажется больше, чем людей. Не говоря ни слова, он незаметно отделился от товарищей и притаился в наиболее дальнем углу кабины транспорта. Свет Деймоса совсем не падал на него. Андрей, сохраняя молчание, словно уйдя в себя, продолжал наблюдать за меняющимся ночным ландшафтом.

За проемами высотой с человеческий рост поверхность с готическими формами планеты бежала со скоростью не более шестидесяти километров в час. Видны были вмятины, оставшиеся после метеоритных атак. Луна Деймос, затерянный спутник на фоне миллиарда звезд и дающий минимальный свет, стала их единственным сопроводителем, иногда скрываясь за внезапными горными образованиями, оставляя путешественников на три-пять секунд в одиночестве. Люди уже привыкли к местным «достопримечательностям», и теперь попадавшиеся их взору хребты, казавшиеся огромными движущимися гигантами, не были так неожиданны. На смену своему младшему брату на горизонте западной стороны выступал край Фобоса. Пока он виднелся людям, это представляло, что по местному часовому поясу они находились в районе Моря Спокойствия. Было около трех часов ночи, что по земному времени, московскому, стоял полдень.

Все время своего пребывания на Марсе пилоты «Паларуса» желали изучить планету. И этот момент был шансом, пусть даже не предполагавшим возможностей вновь оказаться на борту родного корабля. Они не могли это не использовать.

Звезды казались яркими бриллиантами, миллиардами глаз, рассыпанными на безликом существе. Сопровождая людей словно с безразличием, но с некоей внутренней тайной волей советовали они немедленно покинуть некогда застывшую здесь жизнь.

***

На Земле ученые не раз выдвигали предположения о том, что на Марсе когда-то существовала жизнь. Им удалось доказать это с помощью найденных на этой планете оледеневших микробов, застывших еще до начала развития жизни на Земле, около четырех миллиардов лет назад. Марсу удалось прожить 740 000 000 лет. К концу этого периода Земля, пережившая смерть соседа продолжала трансформировать благодаря своей тектонике плит и развивать зародившуюся биологическую жизнь. В то время как Марс, не выдержав нагрева жидкого ядра и невозможности выхода своей плотности, раскололся, тем самым превратив ядро в плотный металл. При этом планета потеряла свою биосферу, атмосферу и биологическую жизнь.

Казавшееся ржавым песчаное покрывало Марса, состоящее из пыли и шершавых кусочков щебня, частями гладких от некогда прошедшей вулканизации планеты, как бы шлифованные, а также примеси мелкого песка некогда распавшегося от окисленного железа и зернистого обломочного материала. Поэтому на расстоянии в миллионы километров от Земли Марс казался кроваво-бурым. Однако никто не знает, что в ночной темноте при попадании света Фобоса на бесконечную пустыню Марса он имел иной вид. Казавшаяся днем безжизненной, ночью поверхность представлялась как земная.

Наблюдая за проносившимся пейзажем, Ястребов первым нарушил тишину. Его задорный нрав, выточенный с детства полтавским краем, казалось, непоколебим ни перед чем на его пути.

– И все же заметьте, друзья, здесь как-никак красиво.

Это было необычное похищение, иным словом астронавты их перемещение никак не могли назвать. Все это время они сохраняли молчание, пытаясь осознать то, что с ними произошло. Что это за существо, что было выше их ростом? И где они сейчас, чем движима эта повозка?

Внутри помещения не было ничего, что напоминало бы отдельную кабину управления, какие-либо механизмы. Если она работает дистанционно, то кто может ее контролировать и где ее конечный пункт? Все эти вопросы сейчас были у каждого. Но им оставалось лишь наблюдать и ждать.

– La bellezza non è eterna2, – поддержал русского Луалазье.

Ястребов посмотрел на него, оторвав взгляд от окна.

– Вечной быть может только любовь, – перевел русский, узнав некоторые слова. – Да и та может рассесться, как металл под коррозией, из-за привыкания к наслаждению ей. А как привыкнет, – он вновь повернул голову к собеседнику и задумчиво продолжил, – так в прекрасный момент может и позабыть тебя, может стать неустойчивой, как в конструкции материалов, а по отношению к тебе… Откажет тебе… – Ястребов пытался вникнуть в разнообразие пейзажа, но вновь посмотрел на итальянца, желая узнать, смог ли тот понять смысл его слов. Снова отвернувшись на бежавший за окном ландшафт, убедился, что итальянец его слушает. – …В надежде, – закончил он.

– Дом, ты меня удивляешь, приятель, – Андрей Ястребов вновь обратился к коллеге, показав белозубую улыбку, – ты становишься поэтом, стоя на краю!

– Ну, не на таком уж и на краю, Андреич… – намекнул Доминик на гладь ландшафта, появившегося в проеме окна, растекшегося по нему светом от Фобоса в момент их разговора.

Ястребов улыбнулся, радуясь его оптимизму. Обычно так разговаривали лучшие друзья.

– Ты знаешь, глядя на все это, мне вспоминается песня одной группы, – Ястребов задумался, – не помню ее названия. Но ей больше сотни лет.

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе видна…

И еще что-то…

И снится нам не рокот космодрома,

– декламировал он, —

Не эта ледяная синева,

А снится нам трава, трава у дома.

Зеленая, зеленая трава.

– О чем эта песня? – нарушил молчание любознательный итальянец.

Он неплохо был знаком с русским языком, но все же лингвисту захотелось услышать от самого русского смысл так малоизвестного текста из русского фольклора.

– О! Коллега, эта песня о том, что нам всегда будет сниться то место, где мы родились, где бы мы ни находились…

Ястребова оборвал появившийся в динамике едва уловимый для слуха всхлип. Узники оглянулись друг на друга. Лунный блеск выдавал сквозь забрало шлема едва видимое недоумение на лице каждого из пилотов.

– Андрей… – вспомнил Ястребов об их третьем спутнике. – Ты плачешь? – спросил он примкнувшего к стене Андрея Волона.

– Я хочу домой… – не спеша ответил француз.

Талантливый по жизни, непоколебимый ученый вдруг раскис, и, как оказалось, это удивило его товарищей, им представилось воображению, что он сейчас сделает немыслимое.

Небольшой, овальной формы вагон продолжал пересекать пустынный ландшафт, иногда сменяющийся горными образованиями пустыни. Кроме трех представителей пилотов ЕУК (европейской ученой конвенции) на всем протяжении их пути, равного трем тысячам километров, не было ни одного живого организма. Астронавты были единственные живые существа, следовавшие в неизвестном им направлении на неизвестном транспорте.

По бокам вагона было по два в три метра высотой и шириной в четыре метра проема окна и по одному в конце и спереди, открывавшие огромную панораму. Но даже в этой безмолвной тишине не хотелось говорить ни о чем. Лишь созерцать, ждать и удивляться просторам четвертой планеты Солнечной системы.

Вдруг земляне не заметили, как оказались в полной темноте. Друг друга можно было найти лишь на ощупь, но почувствовать тела сквозь термический скафандр нелегко. У Ястребова была привычка к экстремальным ситуациям, но не имелось никакого желания пошутить по этому поводу.

Было непонятно, остановился транспорт или нет.

За все время движения кунга люди, находившиеся в нем, ни на минуту не сомневались, что пребывают в движущемся аппарате. Если сменой декораций не было стереоэффектное видео. И даже если так, то к чему весь этот маскарад. Те, кто имел такую технику на Марсе, на Земле претендовал бы на медаль по визуалистике в первую очередь. Исследователи решили последнее отвергнуть, что они действительно могли лишь рассекать поверхность Марса на местном движимом аппарате.

Постепенно темнота начала рассеиваться, и Андрей Волон вдруг почувствовал, что кто-то пытается проникнуть в его мозг. Такое ощущение испытали и другие, но оно прекратилось также внезапно, как и проявилось.

– Надо проверить, есть ли здесь воздух, – после недолгого молчания послышался голос француза.

– Это может быть опасно, Андрей, – не сразу отозвался Ястребов.

– Я думаю, для начала нам необходимо узнать, где мы находимся. С виду мне кажется, что мы где-то в скале или под поверхностью, – предложил русский астронавт.

Темнота продолжала постепенно расступаться. Стали проявляться стены, напоминающие горные выступы. Астронавты продолжали наблюдать за происходившим явлением, теряясь в догадках. Однако тьма не спешила обнажать свои секреты.

– Бред. Мы не можем долго ждать ответ на инопланетные загадки, – пробурчал в микрофон бортинженер. Его голос стал звучнее, словно слова отскакивали от стен какого-то помещения.

– Что ты имеешь в виду, Андрей? – спросил его русский.

– Включите фонари. Для регуляции воздуха не имеет смысла больше экономить энергию. Нам здесь так и так конец, – ответил Волон.

– Что ты имеешь в виду? – Ястребов не понимал его.

Вместо ответа Волон включил фонарь. Всем на удивление свет, который зажегся не там, где ему следует, чуть выше уровня головы, а с правого бока человека.

– Андрей?! Как ты мог, не согласовав с нами?! – удивился Ястребов.

Он испугался не за внезапное действие Волона, которое являлось нарушением устава дисциплины, сколько за самого Волона. Тот, сняв шлем, мог погибнуть, рискуя своей жизнью. Но удивление испытателей в следующий момент превысило все остальные чувства. Одной загадкой стало меньше – здесь был воздух.

Ястребов отстегнул крепления и с осторожностью снял шлем. Его действия повторил Луалазье.

– Вам понятно что-нибудь? – произнес русский, спросив скорее себя самого, чем обращаясь к команде.

Свет, исходивший от фонарей, бил не настолько обширным пучком, чтобы рассмотреть стены пещеры, так как был больше предусмотрен для работы в космосе и при монтажных процессах.

– Мне – нет, – невозмутимо ответил Луалазье.

– Температура вроде бы в норме, – Ястребов взглянул на табло термометра, встроенного в рукав костюма.

Обследовать полуосвещенные катакомбы не решался никто.

По мнению астрономов, прибывших сюда, помещение находилось в горном образовании. С одной стороны в помещении угадывались выступы естественного образования, напоминавшие подпоры подтекшей магмы. Возможно, это был вулкан. Оставшаяся лава, каким-то образом не вышедшая наружу, разошлась по образованным каналам в результате марсотрясения. Из-за характерной структуры Марса. Часть магмы растеклась по образованным марсотрясением расщелинам, заполнив их. Поэтому исследователи решили, что находятся скорее внутри одного из потухших миллионы лет назад вулканов, нежели пребывают сейчас под самой поверхностью планеты, там же, по всей вероятности, располагаются и их похитители – хозяева беспилотного вагончика.

Волон не сказав ни слова, сделал несколько шагов вперед. Остановившись, присел и переложил шлем в другую руку, стал расчищать перед собой место от осадочной пыли. К нему подошли остальные.

– Что ты думаешь об этом? – спросил лингвиста Ястребов и присел на корточки, подойдя к нему.

– Хм, – задумался Доминик, – похоже на пол или… врата.

Приподнявшись, Луалазье отложил в сторону шлем. Словно изучая поверхность, пришаркивая, отошел от компаньонов метров на десять, остановился и в этом месте снова обследовал поверхность.

– Так-так, – сказал он вслух, – pancia darned3.

– Что у тебя, Дом? – поспешил к нему Ястребов.

– Похоже, это «что-то» все же имеет границы. Но что это? Большой люк?

– Хм, – задумался Ястребов, – дай-ка подумать.

Он выпрямился, осматривая стороны.

– Никто не знает, – заключил он.

Его взгляду больше ничего не попадалось, что могло бы дать подсказку. Лишь скалистые стены, уходившие вверх, насколько можно было видеть их очертания.

– Вот что интересно, коллеги… – негромко сказал Андрей.

Внутри жерла для отчетливой слышимости собеседника можно было говорить и вполголоса. Отзвук, отходивший от стен, давал такую возможность. И если бы здесь летала муха, то ее жужжание было бы громким.

– Либо это большой предбанник, либо камера, – пошутил Ястребов, скорее обращаясь к самому себе.

– Предбанник? – переспросил его любопытный Луалазье. Ему всегда хотелось уточнять что-либо, что было ему непонятно. – Это то, что в жилом помещении, Андрей?

Луалазье также интересовало предназначение этого помещения.

Однако Андрей Ястребов не ответил неграмотному итальянцу о структуре русских жилищ. Его голова была занята другими вопросами.

– Черт побери, да откуда идет свет в этих казематах?

Тусклое освещение вполне давало возможность видеть людей и края пещеры.

– Гляньте-ка вверх. Может, вы различите кратер? – Подняв голову и вглядываясь в темноту, Ястребов хотел привлечь к своим догадкам других астронавтов. – Это ясно как дважды два: магма застыла моментально, как только первая часть ее вышла наружу.

В разговор вступил молчавший бортинженер:

– И не спрашивайте ни меня, ни себя, пожалуйста, кто здесь расчистил все и так прибрался.

Ни Ястребов, ни Луалазье даже не подумали об этом, но оба посмотрели в сторону умного коллеги. В действительности же строение вулкана, где некогда, вероятно, образовывался очаг горячей лавы, напоминало лишь пространство обычной пещеры.

Около полутора часов в помещении кто безмолвно сидел, кто стоял, кто бродил, как Ястребов. Стало ощущаться состояние голода. Русский в который раз прижимал палец к уху в надежде услышать малейший сигнал в наушнике.

– Крона, Крона, я Айсберг, прием… – тщетно вызывал он «Паларус».

– Бессмысленно, – сказал Волон Ястребову. – Она не слышит нас, – вздохнул, поддавшись отчаянию Волон, – если вообще когда-либо сможет услышать…

Настроение французского коллеги удивляло русского. Всегда подтянутый, смотрящий с уверенностью вперед, и, если что-то вдруг не так получалось у него, Волон во что бы то ни стало старался приложить максимум усилий для разрешения проблем. Теперь он был не похож на самого себя. Был не таким, каким представлялся команде раньше. Он сидел, вжав подбородком в колени, задумавшись, возможно, о семье, которую так расхваливал в начале полета и о которой вспоминал в последнее время все чаще. Он был похож на одинокую каменную фигуру.

«Конечно, – думал про себя Ястребов, – ему есть что терять, он как в консервной банке, да и давненько уже… Да, это тебе не на Луне или “Вираже”4, где в любой момент может подойти помощь. Теперь же он… – вздохнул русский, глядя на отрешенного француза, – за пятьдесят миллионов километров от своей родной планеты и где-то глубоко под землей в плену у иных существ, эх, на Марсе».

Планировавшееся отправление на четвертую планету ассоциировалось в научном конгрессе с самыми длительными перелетами, даже телескопическая установка на спутнике Земли, передающая сигналы с промежутком в одну долю секунды, считалась идеальнейшим источником внеземного вещания по сравнению с нахождением людей на этом участке.

«Но кто они… – Ястребов быстро переключил свои размышления, – чего они хотят от нас, а вдруг мумифицировать… Или просто посмеиваются над нами, наблюдая как за обезьянами. – Ястребов вновь вскинул голову, осматриваясь по сторонам, пытаясь найти что-либо, что напоминало бы ему о скрытой видеокамере. – …как мы подыхаем с голоду, что будем делать, не схаваем ли друг друга. Уроды!» Ястребов заметил, как у него начали шалить нервы, он тут же осекся, пытаясь привести себя в норму. «Да, это не военное время в траншеях и полное бремя от тягот оккупации».

Русский пилот вспомнил, как брат его деда рассказывал о войне, ставшей историей шестьдесят лет назад. Когда его отцу исполнилось всего три года, дед был призван на «восточную войну», на борьбу с террористами, едва не перешедшую в третью мировую. В ряды силовой армии деду вновь пришлось вступить, когда он после вооруженных сил уже работал простым электромонтером на заводе, где познакомился с бабушкой будущего русского астронавта.

Брат дедушки отзывался о нем с уважением.

Вернувшись с прикаспийского фронта приволжской стороны, дед Андрея принес с собой награды: две правительственные нагрудные медали за боевые действия силовых структур и знак о ранении. Тогда, отвоевав, он восстановился на заводе. Отработал там недолго и, взяв детей, покинул родной город.

Ястребов никогда не забудет тех дней, когда дед с ним, еще ребенком, прогуливался по набережной и учил кататься на велосипеде, а в семь лет подарил коньки, никак не сочетавшиеся с гироскутерами игровыми с прорезиненными вставышами, что считалось первоклассно для молодежи. Однако, по мнению деда, это не развивало физически. Потом, только когда Андрей подрос, он понял, что коньки были хоккейными. Иногда кто-то из ребят удивлялся, где он взял такие коньки. И Андрей всегда скромно отвечал, что ему подарил дед. Мальчиком он всегда отличался от других наличием таких коньков. Когда Ястребов вырос, а деда не стало, то вспоминал о нем и жалел, что редко уделял ему внимание в юности.

О дедушке много рассказывал Павел Арсентьевич, брат деда. Часто после войны они оставались подолгу в каком-нибудь баре и выпивали по бокалу, а то и до трех литров пива. Брат часто рассказывал, как дед производил вылазки с подчиненными при окружении их лагеря, как попал в плен. Деду постоянно везло, ему при боях во все же развязавшейся третьей мировой войне попался гуманный офицер. Китайцы, с которыми велись бои не меркантильный народ. Всегда относились к России с уважением. Правда, когда российские войска находились на территории Китая, все почему-то ухудшалось. У социально-коммунистического Китая кончилось терпение к повадившим в их края уже на протяжении ста лет приграничных соседей из восточной России. Эти социалистические иноземцы всерьез и на смерть решили вступить в боевые споры. завязав мировой спор о границах заявив о притеснении их американской коалицией. Заодно присвоить земли обратно, когда-то принадлежавшие их предкам при царской России. Так вот и пришлось деду вновь вспомнить об автомате. А до этого, отслужив в двадцать один год шесть месяцев рядовым, после освобождения мест от террористических укреплений дед окончил вуз. И спустя двадцать лет ему довелось уже самому командовать отрядом из трех человек при стычке с индийскими колонизаторами, учинявшими бунты, собственно явившиеся причиной к третьей мировой войне.