Ловкач. Том 1

Но всё-таки хорошо, что на крайний случай есть и такие резервы.

Я шёл по грязному переулку к своей каморке под крышей, и тень узла Лигуора на горизонте пульсировала уже не дальним эхом, а ударами сердца, пусть пока ещё и слабыми. Тень ждала, как ждут семена дождя.

Глава 4. Память и свет

Человек со смуглой кожей и длинными чёрными волосами, делавшими его похожим на испанца, через крошечное подвальное окошечко смотрел, как уходит тот, кого он пренебрежительно назвал Михрюткой. И уходит после того, как разобрался с тремя подручными Мигеля, которым, увы, сегодня не повезло. Уходит после того, как получил – должен был получить – пулю в грудь. Досмотрел, отвернулся, зажёг бледно-желтый электрический фонарик и быстро зашагал сквозь лабиринт подвалов Вяземской лавры, спрятав револьвер. Все, чего Мигель хотел – у него получилось. Никаких сомнений не осталось.

Сенной рынок уже просыпался к жизни, бесчисленные возы выстраивались прямо на площади, дюжие ломовики, зевая, подгоняли новые. Шум, гам, брань, каждый норовил занять местечко получше и оттереть соседа.

Мигель их игнорировал. Быстрым шагом прошёл по Садовой к Невскому, свернул направо, миновал садик с памятником Екатерине, Аничков дворец, перешёл Фонтанку и свернул налево, по Литейному.

Сюда выходили зады роскошного дворца, фасадом своим глядящего на реку. Мигель черной кошкой скользнул вдоль вереницы телег – на кухню доставлялось необходимое. Приказчик со стражником, препиравшиеся с возницами у ворот, воззрились на него с подозрением.

– Ты! Чего надобно?

– Его милость Константина Макарыча надобно, уважаемый, – льстиво пропел Мигель. – С весточкой я для него. Ты уж позови, не затруднись, добрый человек, – и Мигель поспешно сунул в подставленные ладони по двугривенному.

На кривые усмешки он привык не смотреть. Эти люди были просто дверями – деревянными полотнищами.

– Лады, тута жди, – приказчик ушёл, пыжась от важности.

А немного погодя Мигель уже сидел в дворницкой, и мажордом Константин Макарыч, прищурившись, глядел на него.

– Токмо его светлости? Самолично его княжеской милости? Мне никак?

– Никак невозможно, милостивец! Его светлость тебе потом подтвердит.

– Тута жди, – тучный управитель поднялся. – Ох, грехи наши тяжкие…

Мигель послушно ждал. Правда, недолго.

…Его ввели в кабинет, более напоминавший додревние боярские палаты. Колонны поддерживают сводчатый потолок, стены покрыты яркой росписью – птицы Сирин, Алконост и Гамаюн, пардусы, гепарды, медведи…

За огромным столом, разгораживавшим кабинет надвое, боком к окну, сидел старик, сухощавый, совершенно седой, в богатом кафтане, какой не увидишь нигде, кроме как в театре… ну или в этом дворце.

– Ваше сиятельство, – Мигель отбил поясной поклон. Иных хозяин кабинета не признавал.

– Сияю, сияю, – буркнул старик, откладывая перо. – Чего у тебя? Чего шум поднял, управителя моего смутил? И обращайся как положено.

– Видел, господин мой княже, сегодня зело преудивительное…

Князь Иван Михайлович Шуйский слушал молча, сведя кончики пальцев вместе, и под немигающим этим взглядом Мигелю стало совсем не по себе. О том, что в подвалах Шуйского люди исчезали бесследно, на дне Петербурга шептались уже давно. Но он продолжал говорить, будто сказитель пел.

– Вот, значит, как… – проскрипел старый князь, когда Мигель замолчал. – Ну, молодца, молодца, что ко мне пришёл. Кому ещё сказывал?

– Никому, княже, вот истинный крест, ни единой душеньке!

– Обратно молодца. Теперь ступай, Куракиных оповести, Гедиминовичей этих, подлюк подлючих. Молчи! Не возражай. Ведаю, что и они тебе платят.

– Ва-ваше си-сиятельство… да я… я ж всецело вам… всей душой… живота не пожалею…

– Пожалеешь, – сухо сказал князь. – Отбивался, значит, этот Ловкач твой, как никогда раньше б не смог?

– Именно так, княже и господине! И… чуял я это в нём, как есть чуял!.. а еще…

Мигель вдруг чуть подался вперед и зашептал на ухо Шуйскому. И едва ли не с каждым его словом брови аристократа поднимались всё выше.

– Ты осторожнее с тем, что чуешь, – посоветовал Иван Михайлович, когда Мигель закончил.

Он явно задумался над услышанным, на висках проступили бисеринки пота.

– Девка у этого Ловкача имелась? – наконец, спросил Шуйский.

– Никак нет!

– Значит, сыщешь. Толковую найди. Вот тебе на траты, – длинные стариковские пальцы открыли шкатулку, выудили и пододвинули к Мигелю столбик монет. – Бери да помни, за всё спрошу строго. Пить-гулять потом станешь, как службу исполнишь. Значит, понял ли? Куракины и девка. Завтра с докладом явишься.

– А… ваше си… то есть господин мой князь Иван Михайлович… а Куракиным-то мне что сказать?

И весь, до носков обувки, замер в ожидании. Ждать Мигель умел едва ли не лучше всех.

– Скажи, – князь пожевал бескровными губами, словно древний сом в омуте, – что явился сюда сильномогучий чародей. Им сие зело-о интересно будет, – он вдруг хихикнул. – А мы поглядим, поглядим, как они заскачут-завертятся… Ну, ступай теперь. Куракины и девка. Утром жду тебя. Кланяйся теперь, да пониже, пониже, спины не жалей!..

⁂

Князья Куракины жили совсем иначе. Их особняк, стоявший на Мойке возле самой Дворцовой площади, переоборудован был по последнему писку моды: колонны, зимний сад в застеклённой галерее, электрическое освещение, бронзовые дверные ручки в виде виноградных лоз. Внутри – лепнина, гобелены, кресла в стиле Людовика XV. Здесь вставали поздно, и до визита в особняк Мигель даже успел перехватить яичницы с колбасой в аустерии на Конюшенной площади.

В приёмной играла музыка – кто-то разучивал модный этюд на фортепиано.

Мигеля ввёл молодой камердинер в строгом фраке. Проводил до гостиной, где в кресле у камина устроился князь Владимир Александрович Куракин, в модном парижском сюртуке, нацепив пенсне, в котором, по правде говоря, совершенно не нуждался. Рядом его младший брат, Михаил, в неизменном светло-сером костюме, курил тонкую изящную пахитоску.

Мигель поклонился, но уже совсем не так, как старику Шуйскому, а манерно, даже ножкой шаркнул.

– Какие гости к нам пожаловали, редкие, – лениво бросил младший князь. – Что за пожар, Мигель, любезнейший?

– Надеюсь, редкость посещений моих не сделает визит сей менее полезным, – склонился Мигель. – Есть весточка. Видел тут кое-что, сегодня ночью, самолично. Решил, что вам, ваши сиятельства, знать надо.

– Светлости, – резко бросил Владимир Александрович. – Мы от правителя Гедимина род свой ведём, не от каких-то князюшек, в Орде на карачках ползавших, ярлыки на княжение вымаливавшиих!..

– Виноват, ваша светлость, – Мигель склонился ещё ниже, но масляной улыбки с лица не убрал. – Так вот, строго веления ваши исполняя, доношу – явился некто с немалой с силой. Самолично видел, как троих громил как есть раскидал-покалечил.

Старший Куракин чуть приподнял бровь.

– Ну и что?

– Я, ваша светлость, типчика этого, что громил раскидал, знавал, как есть знавал, – зачастил Мигель. – Мишкой звать, а Ловкач у него кликуха. Медвежатник опытный, чего сказать, везучий, чертяка. Но хлипкий паря, соплёй перешибёшь. А тут за секунду троих положил, да так, что те уж и не встали. В общем, теперь говорю вам, ваши светлости – в городе появился кто-то… иной. Мишка, вроде, но… – Мигель перевёл дыхание. – Кто-то в его теле, но другой совсем. И воля другая, и сила. Как бы не из Старших. Или из тех, кто оттуда. А я-то слова ваши помню, что, коли чего такое увижу, вы заинтересованы будете. Зуб даю, что это и есть… Ловкач.

– Мы заинтересованы всегда, когда появляется игрок без флага, – ровно сказал старший князь.

– Да, и ещё, ваша светлость, – торопился Мигель. – Мишка этот, который не Мишка, или не тот Мишка, он ведь не только тех троих завалил. Он ещё и вот что сделал…

И Мигель, как и в разговоре с Шуйским, наклонился к уху Куракина и что-то зашептал.

– Где он? – резко спросил Куракин, едва Мигель закончил.

– Да где ж ему быть-то, болезному, в лавре Вяземской. Там у него лёжка. Но действовать уже начал, подниматься. Боюсь, не один я его углядел, ваши светлости. Но многое он не помнит, по тому судя, что меня, грешного, забыл. А настоящий Мишка нипочём не забыл бы.

Михаил усмехнулся:

– Забыл… То есть для нас материал удобный. Пока не разобрался, что к чему, его можно подтолкнуть… куда следует.

И посмотрел на брата.

– Не люблю я тех, кого подталкивать надо. Я бы решил просто – убрать. Пока не поздно, – сухо возразил князь Владимир. – Эй, Мигель!.. Пара молодцов у тебя найдётся?.. Таких, кому доверить деликатное дело можно?

– Найтись-то найдутся, ваши светлости, как не найтись!.. А только драться он и впрямь силён.

– Вот дурак-то, Господи прости, – вздохнул Владимир Александрович. – На кулачках драться вздумал!.. Есть такая вещь, винтовка называется. Слыхал? Которая издалека бьёт, уж коли он вблизи такой… ловкий.

Мигель покраснел.

– Виноват, ваша светлость. Сущеглуп есмь!..

– «Сущеглупым» у выжившего из ума Шуйского каяться станешь, – отмахнулся Куракин-старший. – Всё ли понял?..

– Брат, брат, погоди, – запротестовал Михаил. – Ещё ничего не известно, а ты уж «куля в лоб, так куля в лоб». Кулю в лоб всегда успеем. К тому же, если он из Старших… А вот взять его по месту – было б невредно.

Мигель повёл плечами, вроде, почтительно втянув голову, и проговорил негромко, медоточиво, но…

– Виноват, ваши светлости, не моего ума то дело, однако не стал бы я пытаться Ловкача сейчас по месту брать. Неведомо, что это за Ловкач, что, если и впрямь Старший? Неладное выйти может!..

– Ты тут ещё прекословить нам будешь?! – вскинулся Михаил, и Мигель поспешно ссутулился, съёжился как только мог.

– Виноват, ваши светлости. Виноват, простите великодушно, не моего ума то дело, я весть доставил, и пора мне теперь…

– Куда ж это ты так поспешаешь, приятель? – прищурился старший князь.

– Девку ему подсунуть думаю. Девка в нашем деле – первое дело, простите, каламбур-с…

Смеяться на это, конечно, здесь никто не стал.

– Ну, подсунь. Не помешает, – кивнул Куракин-младший. – А ты, брат…

– Виноват, – вновь принялся кланяться Мигель. – За вами выбор-то, господа князья. Я весть доставил. А теперь мне девку искать надо. Значит, найду.

– Ищи. И нам докладывать не забывай, – Куракин-младший протянул Мигелю несколько ассигнаций.

Мигель поклонился. И ушёл, как вошёл: мягко, без следа, только его и видели. И едва он повернулся спиной, по губам на миг скользнула улыбка. Но ни Шуйский до того, ни Куракины сейчас ничего не заметили.

Гостиная вновь наполнилась тишиной. Князья переглянулись.

– Начинается, – тихо сказал младший.

– Уже началось, – поправил его старший. – И надо быть первыми, кто дотронется до узла.

– А если это и впрямь Старший?

– Чепуха. Мигель – дурак, хоть и ловкий. Узел едва наметился, едва ещё наши астралоходцы его обнаружили. Старшим ещё рано.

– Но ты сказал – пристрелить?..

Договорил он совсем тихо, недоверчиво. А ответ прозвучал ровно.

– Сказал. Потому что Старшего так всё равно не убьёшь, а все остальные нам помешать могут.

– А если это настоящий Старший окажется?

Куракин-старший вздохнул.

– Учу тебя, Мишель, учу… в балеринках да во всяческих инженю ты разбираешься отлично, а тут… Ладно, стрелять не будем. Возьмём по месту, как ты предлагаешь. Если это настоящий Старший, я объясню, что убирали мы фантома, подменыша, импостера. Старшие поймут. И поддержат.

– О! – Младший брат с уважением глянул на старшего и повторил: – О! То есть мы им скажем…

– Что мы их же и защищали.

Михаил молча склонил голову.

Князья вернулись к своим бокалам.

Снаружи над Невой занимался утренний петербургский свет – тусклый, пепельный, предвещающий день, который не обещал никому ничего хорошего..

⁂

– Ну что ж…

Я вытащил сундучок. Но крышку не открывал, медлил. Стоял, крепко зажмурившись, отстранившись от всего, что только может помешать или отвлечь – от грязной каморки, от доносившегося с улицы пьяного шума, наконец, от самого реципиента, его проблем и тревог.

Я не рефлексировал и не сомневался, я размышлял чётко и спокойно.

Я помню, кто я. Помню главное. Ведь даже моё собственное имя, сейчас забытое – по сути, ничто. Имён может быть много, как и одежды, как и личин. Прошлое? Воспоминания? Я найду способ их вернуть. Ничто не исчезает бесследно, когда имеешь дело с магией.

А сейчас мне нужно дотянуться до Астрала. Восстановить силы, сделать это тело своим оружием, полноценным, а не какой-то урезанной версией. На громил и пулю от Мигеля сил хватило – да и то с помощью чужого кольца – но этого недостаточно. Я должен был уложить их всех куда скорее.

Но столь же важно, если не важнее, понять, где именно, на каком моменте обрываются мои воспоминания. Что вычищено из них, что нет – это поможет постичь намерения проделавшего это, кем бы он ни оказался. Был ли это его план или случилось всё спонтанно? Скажем, какой-то магический катаклизм? – в последнее, правда, я не сильно верил.

Причём этим загадочным «он» вполне мог оказаться и я сам. Да-да.

Короче, достаточно уже защищаться, пора наступать. Я провёл тут достаточно времени. Хватит тыкаться слепым щенком да таскаться по грязным притонам, куда меня вели ноги да остатки памяти моего реципиента.

То, что я не знаю – пока – своей задачи здесь, не беда. Значит, она должна раскрыться постепенно. Значит, я так её себе поставил. И секрет тут прост: частичная потеря памяти могла послужить сохранению тайны, чтобы враги – любые! – не узнали бы моих планов и намерений. Враги эти, значит, весьма серьёзны, если скрыть от них нечто можно лишь собственным незнанием.

…И вот тут остановился бы кто-то иной, но не я. Я стал тем, кем стал, не потому, что бездумно выполнял приказы – а потому что сам их отдавал, даже и самому себе; и это были правильные приказы. Воин – лишь тот, кто умеет принять решение мгновенно, без сомнений и колебаний, и дальше твёрдо того держаться.

А если не можешь – то тебе нет места средь воинов великого начала, вселенского Лигуора.

Думай быстро, решай стремительно, действуй молниеносно.

Лигуор – это не благотворительность. Это именно решительность и действенность. Стал ли я более действенным в нынешнем своём виде?.. Нет. Разве не был бы я более эффективен, обладая всей полнотой знаний? Почему я не вооружён всей своей силой?.. Разве это меня не сдерживает?

Что ж, всё нуждается в проверке. Я дознаюсь, я добьюсь истины. А для этого мне нужен Астрал. То, что я нынешний помню и знаю во всех подробностях.

Я иду.

Мгновенная мантра, жест, послушно погасшие на миг мысли, шаг…

Через Астрал, увы, нельзя ходить. Ты исчезаешь в своей реальности, появляешься в Астрале, в самом верхнем его слое, и возвращаешься в то же самое место.

Но я не шагнул в Астрал. Меня словно что-то очень сильно толкнуло в грудь, так, что я спиной врезался в стену. Стена сотряслась; хорошо ещё, что устояла. Да и вообще – сотряслось всё здание, от подвалов до чердака и крыши. Грохот раздался такой, словно на пол рухнул пятипудовый сундук, окованный железом.

Народ всполошился, само собой. Каморка моего реципиента ближних соседей не имела – он стремился к понятному при его профессии уединению, но примчались соседи дальние, затарабанили в дверь.

Только этого мне и не хватало.

– Эй! Эгей! Что тут творится?! – раздались голоса.

Тьфу на них. Но лучше успокоить сейчас, чем возиться потом с последствиями.

– Ничего тут не творится! – рыкнул я, распахивая дверь. – Чего лезете?!

Сбежалось их, наверное, с десяток, заполнили весь узкий коридорчик.

– Ничего, гришь? – дюжий бородач, кого я запомнил по «чайной» Марфы, бросил взгляд мне за спину.

На такой мякине меня не купишь. Прежде, чем обернуться, я отступил на шаг, разворачиваясь вполоборота.

Так, интересные дела – на стене, там, где я впечатался в неё спиной, стена обгорела. Здоровенное пятно гари в форме человеческого силуэта. Вот как выглядит “ничего не творится”…

Глава 5. Память и сила

Астрал отбросил меня с такой силой, что от кого иного, послабее, не осталось бы даже пепла. Но – не от меня.

– Ничего. А ты что думаешь? – я надвинулся на бородача и тот попятился. – Давай-давай, не мешай!.. И на стену нечего пялиться – было так. Чего смотришь? – пахнет тут гарью? Нет! Ну так и ступай, добрый человек.

Уф. Вытолкал, наконец. Захлопнул дверь, задвинул засов. Перевёл дыхание.

Да, интересно. Я должен был легко скользнуть в верхние слои Астрала, а вместо этого стою тут, перед обожжённой стеной.

Что за чепуха? Почему мне не прорваться? Кто ставит мне преграды, кому я оторву башку, кого сожгу и чей пепел развею на семи астральных ветрах?

Ведь я-прежний входил в тонкий мир играючи, почти не замечая. Правила? – это не для меня.

– Ну, давай же, – прошептал я, едва шевеля губами.

Я вновь попробовал войти, как встарь: шагнул, и уже там. Когда-то это было так же легко, как вдохнуть воздух. Но теперь дверь захлопнулась. Лишь тупая боль в висках и злой стук крови в ушах, вот и весь результат.

Короткий путь, мой коронный, не сработал. Это тело не знало их. Или не помнило какой-то мелочи —

Стоп!

Оно не помнило, да. Я ощутил это вдруг с особенной, режущей ясностью, словно по глазам ударил слепящий луч. Не помнило какую-то малость.

Тот, кто избирательно почистил мне память, позаботился обо всём.

– Бред, – прошипел я сквозь зубы. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Впрочем, Ловкач никогда не отступает.

Честное слово, это имя мне нравилось.

Я задержал дыхание. Попробовал снова – тьма, пустота. Словно весь мир стал глухим и мёртвым.

Ладно, если гора не идет к Магомеду, значит, Магомед идет к горе, как говорят местные.

Да, я этого терпеть не мог – первые практики, те, ещё из ученической поры. Те, что казались тогда скучными, как сидение в келье при монастыре.

Проклятье, это я помню, а то, что нужно – нет!

Но сейчас старое должно сработать.

Три вдоха.

Три выдоха.

Тридцать три удара сердца.

Руки сложены в старую мудру, глаза закрыты.

Я – пуст.

Я – никто.

Прямо сейчас я старался повторить всё то, с чего начинал когда-то свой путь.

Приходилось тогда сидеть неподвижно – буквально часами, пока ноги не немели, а в позвоночнике до предела не нарастала тупая боль.

– Смотри в темноту под веками, – говорили нам. – Там твоя дверь.

Мы считали удары сердца и слушали собственное дыхание, пока не начинало казаться, что вдыхаешь не воздух, а свет, холодный и безжалостный.

Я тогда ненавидел это. Другие уже умели вызывать низшие астральные сущности, составлять простейшие конструкты или формировать огненные стрелы, нам же приходилось повторять всё то же: погружение, счёт, растворение в ничто.

Я считал это пустой тратой времени.

Я хотел силы, не пустоты.

Но именно эти шаги привели меня в Астрал, я вступил в него, прошёл куда глубже других, увидал его сияние, услыхал музыку, которой ещё не существовало. Впервые ощутил мощь Лигуора.

Мир изменился. Вот оно. Старые пути оказались вернее новых.

Я усмехнулся, озираясь.

Так, что у нас тут – Верхний Астрал, самый легкодоступный, залит вечным светом, он не солнечный и не огненный – скорее, поток прозрачной воли, хрустальной и холодной. Цвета и формы здесь колеблются, меняются, перетекают одно в другое, словно ряженые на деревенской ярмарке, прячущие за яркими масками бледные бескровные лица.

Они ждут того, кто взнуздает свободно текущую силу, кто подчинит её себе.

Я сделал шаг, другой. Глубже, мне надо глубже – сила здесь разрежена, собирать её у самой поверхности – всё равно, что воду решетом таскать. Глубже – туда, где Астрал становится куда плотнее, где каждый вдох – словно глоток холодной ключевой воды в жару.

Здесь, наверху, спокойно и безопасно. Но погрузись в глубь Астрала, и свет начинает меркнуть, формы становятся жидки, текучи, неопределённы. Там уже охотятся астральные твари, и иные из них весьма кусачи.

Появление их означает, что близится Граница. Она – словно кипящая поверхность зеркала, вздувающаяся исполинскими пузырями. Будь осторожен, путник, лопающиеся пузыри эти способны вышвырнуть тебя обратно в «реальный мир», и хорошо, если только туда.

У Границы есть свои стражи, большие и малые, иные огромны, иных почти невозможно разглядеть. Мало кто из астралоходцев бросает им вызов, большинство довольствуется тем, что найдёт в верхних слоях.

Большинство, но не я.

Я иду дальше.

Граница, а за ней – Астрал Срединный, ещё дальше – Глубокий, и, наконец, страшное Чрево, где сходит с ума даже бывалый менталист – путешественник по тонким мирам.

Но сейчас мне так таких глубин не требуется. Мне бы набрать достаточно силы, чтобы…

Сила сгущается, я делаю глубокий вдох, с наслаждением ощущая, как заветная прохлада течёт по жилам, тотчас оборачиваясь своей противоположностью, жарким незримым огнём.

Как же хорошо!.. Так мучимый жаждой путник припадает к лесному ключу.

Я пью – но там, в глубине, где рассеивается холодный свет Астрала, рождается стремительное движение. От границы поднимается какое-то существо, форму не определить, оно постоянно меняется, словно в калейдоскопе, угловатые грани каждый раз складываются по-новому, рождая иные очертания.

Я не знаю, как это называют, память вновь подводит. Но инстинкт не обмануть – это опасно. Очень.

…Оно поднимается быстро, слишком быстро. Сначала кажется, будто волна, потом – будто жгут, потом вдруг вырастает в зубастую пасть, затем вновь оборачивается волной, составленной из бесчисленных изломов с росчерками, только уже нависающей прямо над головой. Грани складываются и вновь распадаются, словно бесконечный калейдоскоп, но все эти превращения направлены только на одно: сбить меня с толку, а самому подобраться поближе, ухватить меня, впиться в самую мою суть, в незримую суть мага.

Я чувствую, как оно тянется – не к телу, не к оболочке, а прямо к душе. К тому, что делает меня мной. Оно хочет не просто ударить или разорвать – оно хочет вырвать моё астральное сердце, оставить меня пустым сосудом.

– Не выйдет, – сквозь зубы произношу я.

Я знаю, что делать – с такими тварями не шутят, и сложные построения здесь не проходят.

Я делаю резкий шаг вперёд, собирая воедино всё, что уже втянул в себя. Сила стекает в руки, обжигает ладони невидимым пламенем. Я бросаю её, как копьё, и оно бьёт в сущность.

Тварь взрывается на миг десятками форм – глаза, щупальца, клыки, рога, чешуя. Каждая чешуйка – это зеркало. И в каждом отражение – моё, искажённое. Она копирует меня, чтобы отнять ещё.

В груди усиливается огненная боль. Я знаю это ощущение: тварь сомкнула на мне незримые челюсти, впилась в мою искру, в то, что делает меня магом. Секунду – и она перетянет меня в пустоту.

Потому что я никогда не отпущу свою искру.

Я рычу. Силы мало, но я не слабак. Никогда не был. Я выворачиваюсь из её захвата, пинком отбрасываю фантомное зеркало, заставляю зверя сожрать собственное отражение. Оно завывает, бьётся, словно в падучей, но приём сработал. Подраненная моим пламенным лезвием, тварь пожирает самое себя и сама себя разлагает.

Вспышка. И всё кончено.

Я остаюсь стоять один. Но и силы – нет. Всё, что я успел втянуть в себя, ушло в этот бой. Победа досталась ценой полного опустошения.

Я дышу тяжело, меня будто выжгли изнутри.

И вдруг понимаю. Это не случайность. Это не безымянная тварь из глубины. Это ограничитель, проверка и предупреждение. Кто-то поставил мне предел, провёл красную черту: «Не больше этого. Сюда можно, дальше – нельзя».

Я сжал кулаки.

– Пределы? Мне? – хрипло усмехнулся я. – Да чтоб вас…

Даже дрожь пробрала – не от страха, от ярости. Кто-то дерзнул указать мне, что дозволено, а что нет. Ставить мне границы, как мальчишке-ученику!

Что ж. Если это и вправду так – я найду руку, что держит накинутый на меня поводок. Найду и отрублю по самое плечо.

Сейчас надо вернуться. Я уже понимаю – обрести полную силу мне не дадут. Что ж, значит, воспользуемся тем самым решетом.

Я делаю одно движение, словно подныривающий под волну пловец – и вновь оказываюсь в каморке своего реципиента.

Если не работает Астрал, значит, надо посмотреть, не сыщутся ли подручные средства в этом простецком мире.

Я не забываю о Мигеле, держу под контролем дверь и ведущий к ней коридор. Только разбираться с громилами этого типуса мне сейчас и не хватало.

Я вставил ключ в замочную скважину сундучка…

Но…

Астрал пытается не отпустить меня. Тянет ко мне незримые щупальца и пытается дотянуться если не до моей души, то хотя бы до воспоминаний.