Гридень 4. Взлет

Я еще с вечера отправил Боброка, а с ним два десятка воинов, чтобы те не только разведали о количестве войск в стане мятежников, но и по возможности, похулиганили. Что-нибудь сожгли, траву подожгли, и я видел уже, что вдали что-то дымилось. Так и подумал, что имела место диверсия.

Нужно было держать противника в напряжении и заняться охраной своих объектов, как и периметра лагеря. Такой подход помогает несколько уменьшить силы неприятеля на передовой. И пусть нам не так уж и важно, двадцать тысяч против нас, или же восемнадцать, но по капле рождается ручей, из которого возникает река.

После я расспрашивал Богояра и тот, вроде бы, говорил мне правду о враге. Да, здесь не все войско мятежников. Часть половцев, во главе с ханом Башкордом, резвилась и грабила русские неукрепленные селения в Переславльском и Киевском княжестве. А еще оставили три тысячи воинов у Переславля, эти ратники держали город в осаде. А двадцати тысяч воинов, в понимании, как я думаю, излишне самоуверенного Игоря Ольговича, хватит, чтобы одержать решительную победу над Изяславом Мстиславовичем.

– Готовься, отец, будет сеча и ты, подчиняясь мне, пойдешь со своими людьми впереди. Если такое устраивает, то оставайся, если, нет, то будешь моим пленником, – выказал я свою волю, и Богояр, после неудачной попытки прожечь меня взглядом, согласился.

– Готовимся! – выкрикнул я, хотя это звучало только как напоминание, кто тут командующий, потому что все мое воинство и без того готовилось к первому штурму.

В этот момент появился радостный Геркул.

– Добро сработал, витязь-брат! Но добычу следует брать в спокойной обстановке, а не когда на тебя летят враги, – похвалил, но, одновременно, и отчитал, я Геркула. – Командуй! Закладывай нечистоты в горшки.

– Ты уверен, брат-тысяцкий? – спросил растерявший веселость, уже озадаченный Геркул.

Я кивнул. Понятно, что витязь опасается того, что мы слишком разозлим противника. Если начнем стрелять из катапульт отходами человеческой и конской жизнедеятельности, пути договориться уже не останется.

Казалось бы, а зачем это делать? Но тут я имел свои мысли. Во-первых, да, я хотел разозлить противника, чтобы враг попер всеми силами. У нас есть большой шанс загнать врага в наши ловушки. Мятежники уже понимают, что есть волчьи ямы, что на отдельных участках перед холмом разбросан чеснок и вырыты ямы. Ну и какой идиот попрет буром на такие вот сюрпризы? Только сильно разозленный идиот, униженный, оскорбленный. В бою нужен холодный ум, которого я хотел лишить своего противника.

Во-вторых, нам самим нужно избавиться от нечистот, которые собрали в преизрядном количестве всего за пару дней. А еще едят тут, как будто плохо! Люди ходили по своим нуждам в вырытые ямки и в быстро сделанные деревянные кади. Мух, слепней, всяких оводов стало столько, что это уже ощутимая проблема.

А что, если рой мух возникнет перед вражеским воином? Ущерба, казалось, что и нет. Но пусть попробуют прицельно стрелять, когда мухи лезут в глаза, уши, рот и просто заграждают вектор стрельбы! Насекомых, действительно, ну очень много. Ну и кони… Они более чувствительны к насекомым. А тут и мухи, на удивление, больно кусачие.

В-третьих, я так отрубал любые мысли о сдаче. Человек с оружием, если только допускает мысль о том, что можно сдаться, начинает сильно осторожничать, не выпячиваться, чтобы после сказать, что вообще в сторонке стоял. И я таким вот «воинам» не оставлял шанса. Теперь все будут понимать, что биться нужно всерьез.

Вот потому мы и стали забрасывать фекалии чуть от склона холма, на сам холм, ну и приготовились катапультами «поражать» врага. Не назовут ли эту битву какой-нибудь «говнючей»?

– Тревога! Ворог на приступ идет! – закричали дозорные.

– Приготовься, Геркул! Четыре выстрела нечистотами и переходи на камни! – приказал я.

Глава 5

Мятежники видели, как и куда именно уходил отряд строптивых воинов Братства, когда они помогли скрыться предателю из дружины галичского князя. Южный склон большого холма при приближении, дав себя рассмотреть, так же подсказывал, куда именно нужно бить, чтобы иметь возможность прорваться внутрь укреплений Братства. Тут не было рогаток, вкопанных заостренных кольев, а склон столь пологий, что и верхом на коне вскочить получится. Но проход узкий, максимум, что десять конных в строю пройдут.

С другой стороны от прохода располагался еще холм, он-то и делал дефиле слишком узким. Соседняя возвышенность так и напрашивалась на то, чтобы ее захватил противник. Правда тот холм пониже нашей горы.

Так что, как только вражеская конница начала входить в узкий проход, то сразу стала терпеть неудобства, а еще у них резко увеличилось число потерь. Предсказуемо на самом деле.

Основная часть мятежных всадников несмотря на рой стрел, продолжала входить в дефиле, пусть и делала это уже не на скаку. Но была часть конницы врага, которая захотела закрепиться вдоль периметра холма. Вот они в полной степени ощутили качество и количество тех ловушек, что были им любезно предоставлены. Этот отряд, частью попав то в яму, то напоровшись на колья, стал спешиваться. Именно на них обрушился основной поток стрел и сулиц.

Однако, когда первые пешие начали взбираться по склону, такому скользкому и вонючему, кишащему мухами, осами из-за разлитого меда, как и пчелами, они ощутили полноту нелепости положения. Болезненной, порой и убийственной нелепости. Ну а когда скатилось первое бревно, калеча и убивая не менее десяти ратников, штурм на этом направлении закончился. Но вот конница все еще заходила на холм и там скрывалась. Видимо, противник посчитал, что в этом и есть шанс захватить наш холм, якобы ворваться на плечах всадников-ангелов. Так что ратники, только что вывозившиеся в вонючих субстанциях, покусанные осами, неся с собой рой мух, вновь оседлали своих коней и выстроились в очередь. В другой обстановки, таких вонючек прогнали бы подальше, но все же идет бой, не особо не до запахов, хотя насекомые преизрядно портили боевой дух.

– Бей! Товсь! Бей! – с надрывом командовал Алексей и лучники, навесом через стену, осыпали противника, рвущегося к проходу, где начинался невидимый для глаз врага, удобный, пологий спуск, по который прежде всего оставался для наших вылазок.

Облаченные в добрые брони, противники, не так чтобы и сильно страдали от наших стрел, но количество постепенно переходило с качество. То одна стрела попадет в лицо врагу, впиваясь тому в щеку, то получалось пробить кольчугу бронебойными, с двумя зубцами стрелами, или же страдали кони от царапин и прямых попаданий в ляжки. Тогда они сбрасывали своих наездников, или артачились подчиняться. Чуть более болезненными, чем стрелы, для врага были сулицы. Они, если и не пробивали доспехи, то кинетическая сила удара от пущенного снаряда была чувствительной для рвущегося вперед противника. Можно прямым попаданием выбить из седла наездника, а можно попасть в бочину коню, что так результативно. Промахнуться было сложно, начиналась уже не толкучка, а форменная давка.

– Подать сигнал Богояру на выдвижение! – спокойно приказал я, находясь на достроенной только два часа назад смотровой площадке чуть ли не в середине нашего укрепрайона.

Взяв отрез материи, смоченной в воде, я снял шлем и подшлемник, выжал живительную влагу на голову, после чего протер мокрой льняной тканью лицо и шею. Было очень жарко и этот фактор нужно учитывать. Мы даже приготовили кади с водой, чтобы хоть как-то, пусть временно, но воины могли охладиться. Сознания теряли и мои братья и враги, для всех жара была одинаково неласкова.

Я стал спускаться с вышки, пытаясь проанализировать действия противника. Уже почти что час, как идет сражение и я не переставал думать, что еще может предпринять противник. Нужно нивелировать все потуги неприятеля взять нас на приступ. Вот вроде бы все предусмотрел, распределил силы по направлениям и нигде пока оборона критически не трещит. Этого и не должно быть, если готовится в бою правильно, основательно. Главное оружие воина – лопата! Но нельзя недооценивать врага, поэтому и думал, вспоминая и анализируя бой с самого его начала.

Сражение началось чуть меньше часа назад, почти сразу после того, как мой отец вновь нарушил свою клятву и перебежал ко мне.

Враги оказались достаточно обидчивы, сперва поперли напролом. Надо же… всего-то многих ратников окатило экскрементами. Ну или, чего тут стесняться и не называть вещи своими именами? Говном! Порой и сладким, потому как добавляли немного меда в субстанцию, привлекая не только мух. Мы обнаружили большое количество ос и пчел. В этом времени вообще много и тех и других, и они, как будто, еще более злые, чем те, живущие в иной реальности будущего.

Был порыв в рядах противника, что-то кричали, грозили проклятиями. Отчего только так нервничали? И не понять почему, им не понравился «фекалийный подарок». Как же так? Мы же от чистого сердца и не всегда чистого иного места!

Были те мятежники, которые после такого унижения, рванули к холму и сразу же получили от нас отлуп. Около тысячи воинов мятежников подскакали к месту, гденачинались ловушки, стали спешиваться. Но, ведомые не разумом, а жаждой мести, поперли к склону возвышенности.

Их встречали, как беспорядочный, почти не прекращающийся, дождь из стрел, так и прицельные выстрелы лучших наших лучников, которые били по врагу с вышек. Ответом на поток стрел, стало то, что противник сам стал отстреливаться. Но делать это мятежникам было крайне сложно.

Карабкаясь по склону, враги, наверняка, неожиданно для себя, поняли, что ползут и скользят по тем же фекалиями, которыми ранее одаривали их на подходе. Измазываясь окончательно во все это, да еще и замешанное на глине, «дерьмовые» воины привлекали такое невообразимое количество мух, чуть меньше ос, что, уверен, мои бойцы еще усерднее стали выбивать вонючек, только бы они не взобрались на склон и не принесли вонь и рои насекомых.

И ладно, что насекомые мешали, а некоторые так и залазили под доспех и там уже кусали. Такое можно стерпеть, пусть и потеряв при этом концентрацию, так еще скользко было. Поэтому и не получалось слажено и прицельно отстреливаться, а навстречу все летели и летели болты со стрелами.

Так что, потеряв порядка ста убитыми, и забрав еще до двух сотен своих воинов раненными, мятежники откатились. Мы потеряли только пятерых лучников раненными.

– Я за трофеями не пойду! Они же все в говне! – сказал после того первого нелепого штурма, Геркул, чем рассмешил всех вокруг.

– Потом пленным поручим, – отсмеявшись сказал я.

На самом деле причиной того, что мы даже не спустились, чтобы забрать уцелевшие стрелы, было то, что враг не откатился, а готовил комбинированную атаку.

Враг знал, что его ждет у подножия холма, да и за сто метров до склона, предполагал, что ловушек еще много. «Дерьмовый», первый штурм, так же показал, что и минув сто метров жизнь медовой не становится. Хотя, почему? Мед там есть, правда немного, но есть то, чего не пожалели, а выстоим, так обновим «покрытие».

Так что противник посчитал, что раз достаточно вольготно большой отряд конных Братства скрылся за холмом, значит там и есть проход, туда и бить нужно, ну и не только туда, чтобы растянуть нашу оборону. Не так чтобы и глупо, напротив. Мы могли просто не справиться одновременно защищаться на нескольких направлениях, сил не хватит.

И теперь, когда мятежные конные дружинники, возглавляемые, скорее всего, галичским князем Владимирко, рвутся в оставленное без ловушек дефиле, мы одновременно вступили и в речной бой и обстрел со стороны половцев на северо-западном склоне холма. Там же собираются спешенные ратники для атаки. Что-то мне подсказывает, что и это не все.

С реки враг мог захватить плацдарм на берегу и высадить десант. Сейчас три наши ладьи отбивают атаку шести чужих, выводя противника на пристрелянное одной из катапульт место. В этом противостоянии большую роль играют пока мускулы гребцов. Река достаточно широкая, чтобы маневрировать, пусть и понятно, что долго играть в эти игры не получится и наши ладьи будут зажаты. Но у нас приготовлены те самые плоты, которые готовы рвануть на помощь своим братьям.

Было бы кем только рвануть. Людей катастрофически не хватает, несмотря на то что в лагере и протолкнуться-то негде. Были бы у врага метательные орудия, могли накрывать холм с уверенностью, что обязательно, с каждым выстрелом, кого-нибудь достанут. Но, как говорил мой первый из врезавшихся в память командир, суровый капитан Потапкин, если бы у бабушки был хер, она бы была дедушкой.

Пока люди Стояна усилили лучников и выбивают вражеских конных, но я уже собрался их оттуда отозвать, чтобы готовились помогать нашим ладьям под общим командованием Боброка. Он как прибыл на украденном корабле, так я и не успел переговорить со своим диверсантом.

Еще одним очагом напряжения стали половцы, которые устроили две «карусели» у северо-восточного склона холма. Конные лучники кружили и пускали по очереди стрелы в нашу сторону, практически без урона для нас. Но это если спрятаться за щитами и стеной и не отсвечиваться. Однако, когда стало понятно, что половцы таким образом нас отвлекают для того, чтобы спешившиеся русичи пошли на приступ, пришлось более активно отстреливаться и переместить и на этот участок дополнительно сотню ратников. Сейчас еще и передислоцируются три катапульты, чтобы начать и камушки к этим скакунам посылать на головы, как и на мятежных ратников, стоящих в метрах двухстах в ожидании приказа на штурм.

– Шаг! Шаг! – кричали с пологого спуска.

– Где Богояр и его люди? – спросил я, понимая, что против рвущейся к нам в тыл вражеской конницы идет пехота.

Да, ранее я отдал такой приказ: закрыть проход копейщиками, но впереди же должны идти воины отца.

– Они в строю пехоты, – сообщил мне Ефрем.

Всем хороша моя дозорная площадка. Видна река, основное поле сражения, но я почти не вижу, что происходит на юго-востоке, там, у пологого спуска.

– Они должны быть впереди! – выкрикнул я, а Ефрем быстро объяснил одному из воинов мой приказ, и тот бегом направился на нужный участок сражения.

Тут всего-то меньше полверсты вестовому бежать.

А тем временем, потеряв динамику, конные ратники врага уже старались отстреливаться от моих лучников, сидя на лошади. Движение застопорилось, и многие конные неприятеля оказались внизу склона холма, не имея возможности ни выйти из узкого места, а товарищи подпирали, ни прорваться вперед, так как против них были выставлены заслоны с кольями.

Ранее эта ловушка лежала на земле без дела. Но сейчас, когда нужно не самим выходить на вылазку, а сдержать противника, на веревках колья, вернее щиты с ними, были подняты, бревна и щиты, которые закрывали ямы, сдвинуты.

Понимая, что на реке игра в «кошки-мышки» с перестрелками может продолжаться долго, а в лоб противник не атакует, я направился туда, где должно состояться избиение вражеской конницы. Подскакав к месту, я понял, что был не прав относительно Богояра. Его люди недлинными копьями старались оставаться за щитами и кольями, разя из-за этой преграды врага.

Уже до тридцати воинов, из тех, что привел отец, лежали мертвыми телами. Этим подвигом они заставляли меня чуть больше верить Богояру. Сколько было убито со стороны противника, не понять, многие лежали в грязи и по ним топтались кони мятежных воинов, но много, очень много, не менее сотни.

Была у нас и Ахиллесова пята в этой вот свалке. Дело в том, что узкое дефиле, в которое и были пойманы противники, узким является потому, что рядом расположен похожий холм, как тот, где мы разбили свой лагерь. Сложность рельефа такова, что возвышенность, что рядом, была чуть ниже, почти не имела на вершине площадки и ее склоны были очень крутыми, будто специально отсеченными. Как только не оползают!

Враг понял, что этот холм может стать еще одним плацдармом, расценил так, что можно его занять и оттуда организовать обстрел моих пехотинцев. И это произошло. Я не оставлял самоубийц на соседней возвышенности, потому там достаточно быстро появились враги с луками и стрелами.

– Вжух! – пролетела мимо меня стрела.

Это был знак, что пора что-то делать, иначе противник может стянуть хоть бы и тысячу своих лучников на соседнюю высоту и начать оттуда по нам палить. Даже с учетом нашего преимущества в преобладающих высотах, враг имеет несравнимо большее количество воинов.

– Десятник, поджигай кувшины и спускай канаты! – приказал я, стоявшему неподалеку расчету порока.

Тряпицу, вставленную в горшок с горючей жидкостью, подожгли и почти сразу десятник выдернул конец каната, который начал быстро разматываться, выпрямляя рычаг и посылая на соседний холм горючую смесь.

Мы оставляли там деревья, пусть и не все, некоторые все же срубили. Нисколько не экологии ради, и уж тем более не для красоты, часть деревьев была оставлена. Я предполагал, что соседнюю высоту, пусть и не доминирующую, враг попробует использовать в своих целях, поэтому там остались поваленные сухие деревья, как и те, которые еще не завалились, но высоли. Частью даже некоторые деревья были вымазаны смолой, для пущего горения.

– Приготовить смоченные материи! – прокричал я и мой приказ был подхвачен.

Хоть какое-то, но спасение от дыма, которого сейчас должно быть много. Именно это обстоятельство, чтобы самим не схватить отравление угарным газом, и сдерживало меня отдать приказ раньше. Но сомнения пошли на пользу, и уже не менее пяти сотен вражеских ратников взобрались на соседний холм, где не только поливали нас дождем из стрел, но и готовились спускаться вниз, на помощь своей застрявшей коннице. И это несмотря на крутизну спуска.

Растительность на холме вспыхнула, как спичка. Пожар разгорался с ужасающей скоростью. Сквозь какофонию звуков боя и ржания коней, уже стали доноситься предсмертные крики отчаяния и ужаса со стороны холма. Были те, кто попал в эпицентр разгорающегося пожара, они метались в разные стороны, впадая в панику. Лесной огонь страшен для ратника, намного ужаснее, чем сам бой. Нашлись те, кто прыгал с крутого склона соседнего холма. Они ломали себе ноги, руки, мешали друг другу сгруппироваться, скатываясь и подсекая своих соратников.

– Бревна и колеса! – кричал я.

Вот сделал же себе нечто похожее на рупор из бересты, но забыл приспособление на смотровой вышке. Чтобы только вновь не сорвать голос!

Недалеко от меня стали поджигать колеса от разобранных телег. Их подымали над частоколом и сразу же скидывали на столпившегося противника, внося еще больший хаос. Туда же, минуту спустя, были сброшены больших размеров, тяжеленные бревна. Они быстро катились по склону холма, подпрыгивая, скользя, набирая в себя и вонь экскрементов и глину. И вот, облепленные всем этим, бревна на большой скорости врезались во вражеских конных, круша и ломая ноги коням, вышибая дух их всадников.

– Шаг! Шаг! – правильно расценил обстановку командир пехотинцев и повел пикенеров в решительную атаку.

Глава 6

К этому моменту ожесточенное противостояние между ратниками Богояра и конными спало почти на «нет», потому как мятежная конница была с смятении и теперь не вперед собиралась прорываться, а сбежать. Отдельные всадники, умудряясь в толчее развернуть своих коней, пробовали протиснуться и сбежать. Но это было сложно. Много коней лежало присмерти, еще больше загромождая дефиле, большое количество ратников противника были либо раненые, убитыми, но и те, что встали на ноги после попадания бревна или горящего колеса, только мешали своим соратникам выбраться из ловушки.

На соседнем холме тем временем все больше разгорался пожар и мне становилось все тяжелее дышать. Но это неудобство я как-нибудь выдержу, а что творилось с вражескими воинами на той адской горе, мог только представлять. Все заволокло дымом, было не видно, как умирали мятежные русские ратники, как и приведенные ими на Русь половцы. Не видно, но отчетливо слышно, несмотря на то, что немало стонов и криков боли, замешанных на отчаянии, доносилось и снизу. Там пехота, ощетинившись пиками, уже отвоевала метра два пространства у сгрудившейся вражеской конницы.

– Шаг! Шаг! – раз в секунд десять командовали в построении пикенеров, а пехотинцы кололи своими длинными копьями, порой на одного всадника приходилось и три и четыре таких укола.

Продолжали лететь стрелы, наши, на этом участке, за редким исключением, отрабатывали наши лучники. Конным мятежным ратникам было уже не до сопротивления, они искали только возможность убежать. Правильно отцы-командиры говорят, что в бою часто возникают ситуации, когда бежать – это более верная смерть, чем продолжать прорываться вперед. У неприятеля был шанс прорваться, но теперь они остаются без шансов выжить.

– Ефрем, готовь не менее двух сотен ратных, бери «ангелов». Возглавишь атаку ты. Сколько сможешь врага покарай, но не гонись за ними далее трехсот метров, и не вступай в бой с половцами, – отдавал я приказы.

– Шаг! Шаг! – продолжали теснить врага мои пехотинцы.

В это время, с оставшимися в его подчинении пороками, истреблял степняков Геркул. Он пристрелял катапульты и сменил вид снарядов. Теперь камней было до трех десятков в одной чаше, пусть они и оказывались сильно меньшими, чем те, что были использованы против вражеских кораблей, но эта картечь могла убить и всадника, и коня под ним, и всю связку «человек-конь» уничтожить разом.

– Шаг! Шаг! – и грозная поступь русской пехоты, хоть и не так стройно и слаженно, из-за горы препятствий в виде убитых коней и людей, продолжала теснить врага, убивая мятежных русичей.

Пехотинцам приходилось не только переступать, а порой и обходить преграды, но и добивать раненных. Не оставлять же их лежащими и стонавшими в нашем тылу? И вот уже пехота, шаг за шагом, но вышла из-за холма, явив себя тем вражеским конным, кто еще, до конца не понимая, что на скрытом от глаз узком клочке земли их соратников убивают, рвался в бой.

– Рог к наступлению! – приказал я трубить атаку.

Это не значило, что сейчас мои воины рванут по тем же грязно-вонючим склонам на врага. Это был сигнал к началу выдвижения конного резерва, который поведет Ефрем. Сложно ему придется, чтобы пробраться через горы трупов в узком дефиле, но это нужно сделать.

Между тем, я взглянул на реку. Там ситуация была не однозначной. Один из наших кораблей был захвачен врагами, но противник лишился и своей ладьи, которая попала под камнепад. Однако, такие расклады меня не устраивали. Два оставшихся наших судна удирали, ну или совершали тактическое отступление. Они теперь и вовсе не имели шансов на победу. Хорошо, что еще Боброка могу видеть на одной из ладей, его не хотелось терять, я этого сотника вижу в своей команде.