Фаворит 8. Величие империи

Тут бы мне не упустить такого деятельного исполнителя, как Петр Шувалов. С другой стороны, если он, как в иной реальности, женится на Мавре Егорьевне, то это может пойти на благо нашим делам.

Что же касается поведения Елизаветы Петровны, то я видел, что она сильно волнуется и прячет своё волнение за ширмой откровенных провокаций в мою сторону.

Скоро мы сидели в столовой моего дома и решали будущее Российской империи. Мы, это еще и Анна Леопольдовна, ее муж.

Может быть, при других обстоятельствах было бы много споров, откровенных ругательств и обвинений. Но Анна Леопольдовна была настолько уставшей и смущённой, в том числе, и при виде меня, что практически не говорила, только кивала головой, соглашаясь.

Нет, эта женщина не могла бы стать русской императрицей. И Елизавета – так себе вариант. Однако Лиза всё же была более деятельной и решительной в сравнении с Анной Леопольдовной. У этой девушки, великой княжны, рано ставшей старшей женщиной и носящей в своём чреве будущего императора Российской империи, в голове больше любовные мотивы, чем вопросы будущего государства.

Когда мы уже практически всё порешали, прибыл, “чудом выздоровевший”, Андрей Иванович Остерман. Прислали мне домой и записку от Бирона, в которой он лишь умолял позаботиться об Анне Леопольдовне – и ни слова о том, какое конкретно будущее его ждёт. Не боец оказался. Ну да Бирона никто забывать не будет, по крайней мере, я. Он неплохой противовес между мной и вот, например, Остерманом.

– Если мы готовы заключить соглашение, то призываю все стороны подписать соответствующие бумаги, – сказал я после почти двухчасового разговора.

Елизавете Петровне пришлось немного уступить. Это Антон, будто бы в него вселился другой человек, стал торговаться и выгадывать хоть немного лучшие позиции для своего будущего ребенка.

Из-за этих споров и изменений, мне нужно было дать время, чтобы мой секретарь, наконец-таки я себе такового нашёл, внёс изменения в соглашение и быстро его переписал.

– По достижении четырнадцати лет малолетний император или императрица становится соправителем Российской империи. При этом Елизавета Петровна всё ещё остаётся престолблюстительницей до шестнадцати лет и обязуется стать наставником для малолетнего императора или императрицы, – зачитывал я окончательное соглашение между сторонами.

Сейчас, как только я, как свидетель, Остерман, как свидетель и гарант выполнения соглашений и другие лица, подпишем эту бумагу, она тут же отправится в Академию наук. Там документ будет размножен не менее, чем до ста копий, и на каждой должны стоять подписи, как и на рукописном тексте.

– Позвольте, одну бумагу всё-таки пока оставить у меня, – сказал я, забирая один из экземпляров.

Все согласились. В воздухе всё равно витало некоторое напряжение и недоверие. В конце концов, предыдущая императрица тоже подписывала бумаги и даже в присутствии других лиц. Но стоило ей разорвать кондиции, а другого экземпляра не было, как она стала полновластной императрицей.

– Ну что ж, в путь! – сказал я, чинно поклонился Елизавете Петровне, словно императрице, и чуть менее глубоко поклонился Анне Леопольдовне.

Мы шли пешком. Ещё когда соглашение не было подписано, мне уже докладывали, что все началось.

Рестораны и половина кабаков Петербурга выкатывали бочки с вином и пивом прямо на улицу, несмотря на сырую погоду, чтобы все видели, начали жарить свиней и телят. В город выходили усиленные патрули моих людей. Скоро должен быть введен в столицу еще и уланский с драгунскими полками, вернее, кто остался и не ушел на войну. Они так же не будут позволять празднику превратиться в погромы и пресекать пьяные инциденты.

Мальчишки, да и вполне взрослые люди, выкрикивали всё то, о чём только что мы договорились. Мимо проезжали кареты и одиночные всадники, которые разбрасывали повсеместно два скреплённых листа бумаги – это был свежий выпуск «Петербургских ведомостей».

Я шел рядом с Елизаветой и Анной, чуть позади, рядом с Остерманом.

– А если бы мы не договорились? – с большим удивлением, наблюдая происходящее, спросил меня Андрей Иванович Остерман. – Вы же все это готовили не один день.

– А у нас не было иного выбора, – ответил я своему союзнику.

Остерман посмотрел на меня изучающим взглядом, что-то там себе надумал и хмыкнул.

– А вы опасный человек, Александр Лукич Норов, – с серьёзным выражением лица заметил министр Остерман.

– А вы будете замечательным канцлером Российской империи, – сказал я.

Остерман ещё раз посмотрел на меня с удивлением. Ничего, я тоже удивлялся, не понимая, как Андрей Иванович нашёл время и возможности и договорился с Елизаветой Петровной, что она назначит его канцлером Российской империи. Может быть, он смог ей что-то нашептать на ухо в тот момент, когда я отлучался, принимая доклады. Тем не менее, министр Остерман своё не упустил.

А вот я, похоже, упустил. Ведь по соглашению Антон Ульрих становится прямо-таки фельдмаршалом. Кстати, на этом настаивала Анна Леопольдовна. И, как мне кажется, у них всё-таки назревают нормальные отношения, несмотря на то, что Анна метала в меня томные взгляды. А я? Может и в фельдмаршалы, но вот в генералы – с превеликим удовольствием.

Мы шли. Елизавета Петровна была поднята гвардейцами на наспех сколоченных носилках. Чуть ниже и позади престолблюстительницы на похожих носилках внесли и Анну Леопольдовну.

Народ, встречавшийся нам на пути, ликовал. В целом получилось создать атмосферу победы, праздника. Тем более, что Елизавета в большей степени, Анна Леопольдовна чуть меньше, разбрасывали серебряные монеты по ходу движения. А еще и бочки с вином. Ничего не меняется с эпохи Древнего Рима. Хлеба и зрелищ требует толпа.

Люди пристраивались к хвосту нашей колонны, и уже скоро, на подходе к Зимнему дворцу, наше шествие напоминало массовую первомайскую демонстрацию. Этого я и ожидал. А скоро у Зимнего дворца должны были и вовсе появиться толпы людей, которые будут ликовать и одновременно любопытствовать, что же всё-таки происходит.

В этом всем было несколько жалко Анну Иоанновну. Напротив, все должны были скорбеть по ней, но тут – радуются: король умер, да здравствует король! Ну или престолблюстительница.

Елизавета нашла меня взглядом. Я увидел, насколько она испугана. Кивнул ей одобряюще.

Мы подошли вплотную к вратам Зимнего дворца. Они были закрыты, и рядом, явно растерявшись, находилось не менее сотни разношёрстной публики. В основном были гвардейцы, некоторые дворяне, также вооружённые пистолетами.

– Дорогу императрице! – выкрикнул я.

На лицах людей появилось понимание происходящего. Они тут же открыли ворота. Там, дальше, где идёт колонна верных мне солдат и офицеров, этих дельцов обязательно разоружат. А сейчас я солгал, чтобы не иметь лишних проблем. Смена власти уже и так не обошлась без крови.

Впереди были серьёзные разбирательства, выявление преступников и героев. А пока Елизавета и Анна Леопольдовна должны были с триумфом войти в Зимний дворец.

На крыльцо дворца выбежал ошарашенный, с взъерошенными волосами, с шальными глазами сумасшедшего человека – Андрей Иванович Ушаков. Рядом с ним тут же появилось порядка двух десятков бойцов. Они не направляли оружие. Все были растеряны.

Я махнул рукой, и группа захвата Фролова тут же начала работать. Это уже три десятка бойцов – настоящих рукопашников, с которыми могу сравниться разве что я сам. Минута – и все лежали мордой в пол. Ушаков был поставлен на колени. Очень интересно будет посмотреть, когда теперь уже я приду в пыточную. Когда сниму с дыбы Артемия Волынского и повешу туда Ушакова.

– Изменник! По твоему наущению началась война со Швецией! – тут же определил я статус Ушакова.

Мои бойцы схватили его и повели прочь, чтобы глаза не мозолил и не провоцировал меня. Елизавета даже бровью не повела.

Престолблюстительница Российской империи, а следом за ней и мать будущего императора, вошли в тронный зал, чтобы в первый раз, но не в последний, объявить о той системе управления Российской империей, которая будет действовать до совершеннолетия ещё не родившегося ребёнка.

Я смог это сделать! Но сколько же впереди еще работы!

Глава 3

Мы оставляем в наследство нашим детям только две вещи – корни и крылья.

Ходдинг Картер

Петербург

22 сентября 1735 года.

Вокруг творилось сущее безумие. Но, как ни странно, хаос был в целом управляемый. Ситуацию удалось взять под контроль, и серьезных нарушений правопорядка или каких-либо эксцессов не было. Ну, если только не считать резкий всплеск количества дуэлей, банальных кабацких драк. Ну так и бочек с пивом выкачено было столько, как Петербург выпивает за пару недель.

И все же безумие творилось, скорее, в головах людей, которых получилось накрутить так, что я и не рад был. Тут смерть императрицы. Тут восшествие, пусть и временное, Елизаветы. И одновременно не нарушается завещание Анны Иоанновны. Смерть и праздник. Выражение «смех сквозь слёзы» приобрело для меня новое звучание.

И такие эмоциональные качели сказывались на общей атмосферы праздника растерявшихся людей. Даже во дворце не было ни одного человека, который находился бы в душевном спокойствии. И мне докладывали, что и на улицах таких людей сыскать невозможно. Кто-то рыдает, кто-то веселится. А часто это одни и те же петербуржцы.

Порой человек, который только что плакал и стонал, уже через некоторое время ликует и смеётся нездоровым смехом. Возможно, на эти эмоции влияет то, какую именно чарку он выпил в трактире или ресторане. За упокой, или же за здравие.

Уже не только подконтрольные нам рестораны и трактиры выкатывали бочки с вином, пивом и другими напитками. К этому празднику присоединились почти все хозяева трактиров в столице Российской империи. Причём я уверен, что далеко не все знают о решении компенсировать затраты трактирщиков в полном объёме.

А узнают, так и вовсе начнется попойка тысячелетия с непредвиденными последствиями. Ведь можно теперь выкатывать людей нелеквид, или откровенно кислое пиво.

Тон в поминках и одновременно праздновании разрешения политического кризиса задавали, конечно же, наши питейные заведения. Сюда можно было прийти любому желающему и выпить две чарки водки, где и шампанского или венгерского вина. Одна стопка или бокал будут обязательно за упокой души Её Величества Анны Иоанновны, а вот второй раз приложиться к хмельному напитку можно уже по праздничному, радостному поводу.

Петербуржцы пили за здоровье Её Великого Высочества, престололюстительницы, дочери Петра Великого – Елизаветы Петровны. При этом слово «престолоблюстительница» становилось своеобразным тестом на трезвость.

Новости о том, что началась война, по Петербургу пока не распространялись. Готовился новый выпуск газеты «Петербургские ведомости». Но это будет завтра, то же с самого утра. И вновь случится игра на чувствах людей.

На страницах пока единственного периодического издания Российской империи я собирался воззвать всех петербуржцев, москвичей, жителей иных городов сплотиться вокруг проблемы и вероломного нападения Шведского королевства на Российскую империю.

Это цинично и может быть преступно, что я собираюсь использовать эмоции и чувства людей для наполнения военного бюджета. На фоне таких событий, как смерть одной императрицы и решение вопроса с престолонаследием, людям будет предлагаться внести свой существенный вклад в разгром коварного и вероломного врага.

Кроме того, наконец-то, добравшись до печатных мощностей «Петербургских ведомостей», я обязательно выпущу несколько статей для формирования из шведов образа истинного врага: коварного, жестокого, ненавидящего всех русских и вообще не людей, а зверей.

И не только вопрос в деньгах. Существует еще один очень важный вопрос – патриотизм и осознание себя русским человеком, пусть россиянином. Пока еще существует понимание, что подданный русского императора, но не русский человек.

Я же хочу создать идеологию Русского Государства. Каждый русский, кто служит только России, кто уважает русские традиции, кто готов ради Отечества, а уже потом ради царя или царицы, умирать. И башкир – русский, пусть и мусульманин. Главное – он будет сражаться за общее Отечество.

В покинутом мной будущем пытались создать похожую концепцию общества России. Я же, имея понимание о принципах пропаганды, могу начать эту работу.

Пора бы использовать те информационные технологии, которые есть в будущем, которые, если я это не сделаю, то возникнут лет так через пятьдесят, и то в зародыше, и то не в России. А часто так и против России.

Я же понимал, что и как делать, чтобы даже нищий горожанин с решительностью и злыми глазами отправился отдавать свои последние деньги на защиту Отечества. Причём, ещё вчера он, скорее всего, и такого слова не употреблял, но сегодня он уже истинный патриот.

Люди в это время ещё весьма и весьма наивны. Если есть технологии, которые могут повлиять на привередливые и чаще образованные умы людей из будущего, то на современных людей, не имеющих прививки от лжи… Да они станут фанатичными и преданными патриотами своей страны и всего того, что в ней происходит.

Подобный патриотический подъём сейчас необходим для России. Мы стоим перед обрывом, империя рискует просто надорваться. И тут либо оттолкнуться от обрыва и взлететь, махая крыльями из бумаги с газетными статьями, ну а второй вариант развития событий куда как менее предпочтителен: Россия падает в пропасть. И деньги для полета чуть ли не важнейшее топливо.

Так что работы очень много. В том числе и военной.

В этой неразберихе я принял на себя практически командование петербургским гарнизоном и не от себя лично, а от фельдмаршала Антона Ульриха начал отсылать приказы в различные воинские части, чтобы все они выдвигались к Петербургу.

Да, этих воинских частей, в Новгороде, Ладоге, Пскове, Москве осталось крайне мало. И есть опасность того, что города, оставшиеся без полицейского надзора захлебнуться в бандитизме. Ведь функции полиции исполнялись практически всеми воинскими частями. А в Москве и Петербурге этим занимались гвардейцы.

Так что если не будет военной силы в городах, то может начаться разгул коррупции, преступности. Ещё не хватало того, чтобы бандиты начали сбиваться в серьёзные и организованные преступные группировки. Но их потом вычислим, элементарно перестреляем без суда и следствия. Но проблема эта может стать в полный рост.

И уж лучше сражаться со своими бандитами, чем наблюдать за тем, как продвигаются вглубь России шведы. И в том была моя боль, моя тревога, моё волнение – я не знал, как и где сейчас находятся шведские войска, куда они идут, осадили ли какие наши крепости.

Все распоряжения мной даны. Сейчас идет формирование и моей дивизии. Рекруты, которые только набирались, к обучению которых еще не приступили, так же прибудут. И нет, это не пушечное мясо. Большинство солдат, предназначенных для мой дивизии уже стрелянные, или набраны из малоросских казаков, которые хотя бы должны знать с какой стороны подходить к фузее.

Немало поразмышляв о будущем России и о том, как выбираться из сложившегося кризиса, я сделал ещё одну проходку по Зимнему дворцу. Так сказать, показывал себя, демонстрируя, что имею причастность к сложившейся ситуации и что имею право находиться во дворце.

Зимний дворец уже расчистили от одних, и наполнили другими. Теперь здесь стоят строго по караулам верные гвардейцы. Праздно шатающихся и не особо родовитых дворян тоже попросили на выход. А вот элита Российской империи в Зимнем присутствовала. Князья, министры. Президент Академии наук пожаловал, да всё жжёт меня взглядом, догадывается, видимо, что я имею непосредственное отношение ко всему происходящему.

Пусть уже публикует и мои стихи и мои же научные трактаты, обоснование реформы русского языка, и много чего иного. А не ходит тут, не демонстрирует свое присутствие.

Так что было бы не лишним и мне пройтись и привлечь к себе внимание русской аристократии. Вряд ли я в ближайшем будущем могу стать одним из них, приобщиться к этому высокому обществу. И нет – не потому что я менее родовитый, худородный или ещё какой-то.

Пётр I приучил к тому, что и неизвестный дворянин, а, порой, так и вовсе мужик, может войти в элиту Российской империи. Сложно, превозмогая многие препятствия, но такие примеры, когда возвышались и с самого низа, в России уже известны – те же Демидовы. Так что и ко мне привыкнут. Но от титула графа я бы не отказался.

Я не стану частью этой элиты потому, что я, скорее, буду проводником идей промышленного переворота. Большая часть моего круга общения, как я рассчитываю, будет связана именно с теми людьми, которые этот промышленный переворот будут творить. А буржуазия и аристократия – это злейшие враги. Но там, на Западе. Можно же попробовать сглазить углы у нас, в России.

Совершив очередную проходку, поздоровавшись со всеми и ещё раз подойдя к двум женщинам, сидящим рядом на Большом и Малом троне – к Елизавете Петровне и Анне Иоанновне, я отправился к герцогу Бирону.

Этот товарищ во время событий проявил себя с наихудшей стороны. Я бы даже понял, если бы он принял чью-то сторону, пошёл на соглашение с Ушаковым, хоть как-нибудь действовал. Эрнст Иоганн Бирон изволил уйти в запой.

– Ваша светлость, я не в праве давать вам советы, сие мне не по чину, но вам всё же следовало бы показать себя обществу, – говорил я Бирону, посетив его, приходящего в себя в комнате рядом со спальней умершей императрицы.

– Она там, понимаете, Норов? Государыня в соседней комнате, а к ней и очереди нет, чтобы попрощаться. Все ликуют, радуются. Она не заслуживает такой памяти, – говорил дрожащими губами Бирон.

– И я обещаю вам, что скоро появятся статьи в газете, где будет восхваляться великая императрица, так быстро ушедшая от нас. Еще лет десять, так и вовсе могла бы деяниями своими сравниться с Петром Великим, – лукавил я, но говорил примерно то, что хотел бы слышать герцог Бирон.

Анну Иоанновну в данный момент готовили к частичному бальзамированию. Похороны императрицы не могут проходить как обычные христианские. Уж точно не на третий день после смерти. Это тоже мероприятие государственного масштаба, к которому необходимо тщательно подготовиться. И пусть курлядская баба, волей ошибок российских элит вошедшая на престол, и своими похоронами послужит России.

– Норов? Вы сыграли, всё-таки, свою партию? И зачем вам нужна Лиза? Любите ли вы её? – опустошённым голосом спрашивал герцог.

– Лишь только как престолоблюстительницу, – отвечал я.

– И слово-то какое подобрали, что и не выговорить, – мучительная улыбка появилась на лице Бирона.

– А разве это положение дел не сплочает наше Отечество? Разве же мы не пришли к единству относительно малой кровью? – говорил я. – Но я и о вас не забыл, герцог. Вы нужны России! Причём, не только как герцог Курляндии, ну и как полезный и важный подданный российского престола.

– Ну и зачем я вам? – спрашивал Бирон, вставая с кресла и поправляя мундир.

– Нужны, герцог. Уже по тому, что у вас есть средства, и у вас есть конные заводы, которые России сейчас нужны.

– Вы предлагаете всем этим поделиться? – усмехнулся герцог, как будто бы обличая меня.

– Ни в коем случае. Лишь только государственные заказы на поставку лошадей в армию. Только участие вами теми средствами, которые вы имеете в торговых и промышленных проектах. Для приумножения силы державы нашей и наших кошельков, – отвечал я.

– У меня уже получилось, скорее всего, вывести новую породу. Этот конь будет лучшим в мире. Он даже сможет нести тяжелого кирасира, – неприменул похвастаться Бирон.

– России нужны два кирасирских полка. Я даже знаю командира, достойного такого назначения. Барон Мюнхгаузен, – сказал я.

– На два полка не найдется лошадей. Но полтысячи, могу продать. Трех-четырех годки, их уже обучают строю и взрывам, – говорил Бирон и преображался.

Все-таки он больше любит лошадей, чем людей. А государыня была для него, словно бы породистая кобыла.

Герцог задумался. Мне и вовсе кажется, что если бы этого человека лишили всей власти, но оставили при этом монополистом в конной промышленности, то ему этого хватило бы.

А так…

– Учреждён Государственный совет, где вам предлагается занять должность председателя. Это будет совещательный орган при престолоблюстительнице. Согласны ли вы? – сказал я и решительно посмотрел на герцога.

Таким взглядом я хотел побудить его к действию.

– Можно много и упорно пить и переживать о потере любимого человека. Но Анну Иоанновну не вернёшь. А нужно жить дальше, – заканчивал я психологическую помощь герцогу.

Если сейчас он не встанет и не пойдёт действовать, хотя бы торговать своим лицом и выказывать всяческую поддержку Елизавете, а также почтение матери будущего императора или императрицы, Ане Леопольдовне, то я больше не буду брать в расчёт Бирона как какую-то политическую фигуру. И сейчас его смести с игровой доски можно не болезненнее для игры, чем пыль.

– Вы правы, нынче же предлагаю вам вместе со мной пройтись. Как это неловко для меня понимать, но в данном случае вы словно бы представите меня обществу. Вот как оно повернулось: не я вас представлю, а вы меня, – улыбка Бирона была уже чуть более искренняя. – Чем хоть вас наградили? За то, что вы сделали, награда должна быть поистине царской.

Я усмехнулся и пожал плечами. На самом деле я уже и Лизе намекал на то, что хотелось бы услышать произнесённые её пухлыми губками слова о моём награждении. Но Елизавета Петровна будто играет со мной. Это очень похоже на постельные игры, когда женщина дразнит своим телом мужчину, то и дело одергивая его руки, капризничая и не допуская к этому телу.

Награда будет, я почти в этом уверен. И даже предполагаю, какая именно. Да и жена моя, помирившись с Анной Леопольдовной, помогает этому. Как бы то ни было, но небольшие просьбы Анны, как то сделать Норова, меня, генералом, Лиза должна исполнять. Пусть даже она сейчас со мной играется, словно бы принуждая к постели с ней.

Вот только я почти уверен, что Елизавета смирилась с тем, что нам вместе не быть. Она, как похотливая самка, сидит на троне и всматривается в каждого мимо проходящего и кланяющегося ей мужчину. Выбирает себе ночное покрывало.

Ничего, есть у меня кого предложить Елизавете. Было бы неплохо, если бы я стал своего рода Потёмкиным при нынешней правительнице. В том смысле, чтобы не спать с Елизаветой, но иметь при этом немало пикантных воспоминаний, которые будут будоражить эту женщину. Дело больше в том, что я, как и Потёмкин, намереваюсь стать поставщиком мужчин для престолоблюстительницы.

Теперь Елизавете Петровне сильно нужен фаворит, такую сексуальность и похотливость Лиза в себе побороть не может. Так что если нужен фаворит, то лучше я подведу этого человека.

И лучшую кандидатуру на роль хранителя постели Елизаветы, чем Иван Тарасович Подобайлов, я не придумал. О любовных похождениях этого малоросса, ставшего гвардейским офицером, а сейчас и моего заместителя, мне известно.

Иван Тарасович не афиширует свои интриги, но мне же докладывают. Тут же очень важно, чтобы мужик был устойчив во время плотских утех. Удовлетворить Елизавету не так-то просто. С меня и то сходило семь потов, пока я понимал, что Лиза довольна.

А прихода Ивана Тарасовича ждут и надеются даже элитные эскортницы в ресторанах, готовые отдаваться ему и без оплаты, лишь бы получить настоящего мужчину.

И я уже представил Елизавете Ивана Тарасовича. И он счёл, что дочь Петра Великого – баба что надо. Вот и пусть. Я не увидел в Подобайлове червоточины. Уверен, что мы с ним, как с фаворитом Елизаветы, всегда найдём общий язык.

Правда, есть риск, что уже скоро я могу стать подчинённым этого человека. Но всё же очень рассчитываю на то, что я получу свои плюшки, поднимусь в чинах. Подобайлов теперь сможет отправляться в собственное плавание, пускай бы и он формировал свою дивизию, так как отлично знает, что именно я хочу создать. Возможно, уже появится и вторая дивизия в России. Правда, если по чести говорить, то и первая как-то не очень. Не сформирована.

Скоро я оставил Бирона и отправился заново нарезать круги. Теперь решил уже выйти в сад. И на меня напала грусть. Во всей этой истории мне больше всего жалко Авдотью, если не учитывать скорбь по потере деда.

Вот, ей богу, если бы была бы такая возможность, сделал бы её министром. Конечно, перед этим немного бы подучил, но смекалки и того искромётного ума, которым обладала эта девушка, хватило бы на плодотворную работу на любой должности.

– Искандер-бей! – кричали мне вслед, но я не оборачивался.

Явно же не мне, какой я Искандер? Ну да, так меня зовут в южных степях. Но здесь? Алкалин пока гость в моем доме, ждет пока я его приглашу во дворец и представлю престолоблюстительнице. Между тем, немолодой мужчина, на котором европейское платье висело как на корове второе седло, обращался именно ко мне.