скачать книгу бесплатно
– Будет сделано, – вскочил механик.
Скоро в кабину проникли аппетитные запахи разогреваемой тушёнки. Минут через десять Корецкий пригласил всех к столу.
– Повеселиться мы всегда готовы, – довольным голосом воскликнул штурман. – Угощай нас, светило полярной кулинарии.
Он привычно глянул на прибор курса – 190 градусов, точно на базу, снял наушники и вылез из кресла. За ним неуклюже, словно медведь из берлоги, полез из кабины Кандыба.
– А ты чего сидишь? – спросил Жукова.
– Должен же кто-то в кабине остаться.
– Оставь в кабину дверь открытой, чтобы приборы видеть и выходи, – разрешил командир.
– Да, да, – поддакнул Корецкий, – отсюда всё видно, только не забудь автопилот включить.
– Не подковыривай, не первый день замужем, – огрызнулся Серёга. – Полёт спокойный, курс точный.
– Да всё нормально будет, – заверил штурман, – первый раз что ли? Курс точный держим, поворотных точек нет. Бывало, по пять часов в кабину не заходили, а прилетали, куда надо. На материк же идём. Выйдем… куда-нибудь.
– Вот, вот, – хмыкнул Корецкий, – материков внизу много.
– Не умничай, – отрезал Белоглазов, – лучше за точками с тире следи. Выйдем, куда надо.
Расселись у сервированного стола. Ровно гудели моторы, в салон заглядывали скупые солнечные лучи, полёт был абсолютно спокоен. Но к пище не притрагивались.
– Ну что же, как говорится, закусим тем, что бог послал, – потянулся к тушёнке Кандыба.
– Не бог послал, а Ерёмкин, – поправил командира радист и плачущим голосом добавил: – Честно говоря, жрать-то не хочется. Туда летели – ели, обратно – опять есть заставляют. – Он поскрёб пятернёй загривок и повернулся к Ерёмкину. – Скажи, кочегар, ты канистру на СП заправил?
– Конечно, – удивлённо ответил тот. – Когда это забывали?
– Такого не припомню, – согласился Корецкий. – Но… где же она?
– Ах, вот от чего у дяди аппетита нет! – расплылся в улыбке механик. – Да здесь она, под чехлами лежит.
– Закрыл-то хорошо? – забеспокоился Жуков, – бывали случаи – открывалась.
– Проверить нужно, – заволновался вдруг и штурман.
Все выжидающе посмотрели на командира, который молча лениво жевал, не вступая в разговор.
– Тушёнка, надо вам сказать, старая попалась, – заныл и Ерёмкин, видя, что командир молчит, – не прожуёшь её до самой базы. Под такую на фронте завсегда по сто грамм давали.
И все опять посмотрели на командира. Неужели и сейчас намёк не понял, когда всё сказано открытым текстом?
– Войны давно нет, Ерёмкин, – поднял голову Кандыба. – Сам же говорил.
– А я вот и не был на ней, – с сожалением вздохнул Жуков.
– Ну, ты-то тут выпил спирта больше, чем весь наш полк, – парировал механик.
– Да ладно вам, дипломаты! – улыбнулся Кандыба.
– Но ты же сам, командир, сказал: закусим, чем бог послал. Закусим! – со значением поднял палец радист. – А бог послал не только тушёнку, но и… это самое…
– Ерёмкин, по 50 грамм всем для аппетита.
На столе мгновенно появились кружки. Механик приволок канистру и виртуозно разлил спирт.
– Развести или как? – суетливо осведомился он.
– Не надо продукт портить, от разведённого у меня изжога, – отмахнулся Корецкий. – За что пьём?
– За наш экипаж, – предложил Кандыба.
Все согласились и дружно проглотили огненную жидкость. Только Жуков задержался, глядя, как пьют другие, потом втянул голову в плечи, словно собирался прыгнуть в полярную полынью и, закатив глаза, быстро вылил в рот содержимое кружки.
– Ах! – выдохнул он. – Словно ежа проглотил. – Силён, чертяка!
Кандыба выпил свой спирт спокойно, словно воду.
– Вот это по командирски, – одобрил Корецкий. – Семёныч, не зря тебе героя дали.
На отсутствие аппетита уже никто не жаловался. От выпитого спирта и оттого, что летят домой, настроение стало приподнятым. Через шесть часов будут дома. Пока же самолёт висел над бескрайними арктическими просторами. Ровно и успокаивающе гудели моторы, полёт был спокоен, видимость – миллион на миллион. Правда, солнце скрылось в высотной дымке, но на это никто не обратил внимание. Перекусив, дружно закурили.
– Вот так и живём, – выдохнул дым Корецкий, – едим в самолёте, пьём в самолёте, спим в самолёте. Разве это жизнь?
– А ты иначе жить не сможешь, – повернулся к нему Жуков. – Привычка. Вон в отпуск на материк улетишь, а через две недели уже обратно тянет.
Все согласились, что это действительно так.
Как всегда в таких случаях стали вспоминать курьёзные случаи, каких в авиации предостаточно.
– Серёга, расскажи, как ты однажды голую задницу своего командира пассажирам показывал, – попросил Белоглазов второго пилота.
– Чего? – удивился Корецкий. – Заливайте, но меру знайте. Кто ж поверит? Вот ты, Ерёмкин, поверишь?
– Не поверю, но всё равно интересно. Рассказывай, трепло полярное.
– Давно это было, – начал Жуков. – Я тогда на материке летал вторым пилотом на Ан-2 после окончания училища. Командиром у меня был Миша Зудов, парень со странностями, закоренелый холостяк. Прилетели мы как-то в один райцентр, да и заторчали там из-за непогоды на несколько часов. Дали задержку и чтобы время скоротать пошли в местный универмаг. Ну и присмотрел там себе Зудов плавки, вспомнил, что скоро в отпуск. В Сочи он, помнится, собирался.
– Ну а при чём тут голая задница? – не выдержал Ерёмкин.
– Не перебивай! – отмахнулся Жуков. – Купил он эти плавки, а когда обратно летели, засомневался, не малы ли? И решил примерить.
На Ан-2 кабина тесная. Встал Зудов в проходе между сиденьями, снял брюки, потом эти самые, семейные. И только нагнулся, чтобы плавки одеть, я взял за его спиной, да и нажал ручку двери, что из кабины в салон вела. Словно бес меня попутал. Ну, дверь конечно открылась. Что уж там подумали пассажиры, не знаю, но когда по прилёту из самолёта выходили, то как-то странно на нас смотрели. Зудов дверь-то быстро захлопнул, видение это пару секунд продолжалось. Я же, едва сдерживая смех, сказал ему, что дверь, видимо, от болтанки открылась, такое бывает иногда.
– Да зачем же ты дверь-то открыл? – хихикая, спросил Корецкий. – Так пассажиров до инфаркта довести можно.
– Говорю же, бес попутал, как-то всё спонтанно получилось, помимо воли.
– Ясно, что пассажиры подумали, – сказал механик, вытирая слёзы, – но чтоб в полёте…
– Вшивый всё про баню, – парировал Жуков.
– Они решили, что везёт их голубой экипаж, – убеждённо подтвердил Ерёмкин. – А зачем ещё в кабине до без трусов раздеваться? Вы же не сказали пассажирам, что плавки примеряли, извращенцы.
– Плавки-то не малы оказались? – смеясь, спросил Кандыба.
– В самый раз. Зудов сам потом долго смеялся, представив свой экран в проходе кабины. Правда, он так и не узнал, что дверь не сама открылась.
– Кто там к кабине ближе, посмотрите, что там у нас? – попросил Кандыба.
Ближе всех сидел радист, и ему прекрасно была видна панель командира.
– Курс, курс какой посмотри? – уточнил штурман.
Радист вытянул шею.
– Сто девяносто градусов, – сообщил он.
– Всё правильно так и должно быть. Точно идём.
Ровно гудели моторы. Самолёт висел в воздухе, не шелохнувшись. В салоне чувства полёта не было, если, конечно, не смотреть вниз. Но туда никто и не смотрел.
– Да куда мы денемся? – махнул рукой Ерёмкин, – всё равно на материк прилетим. Командир, ещё по одной? – протянул он руку к канистре.
– На палец, не больше, – разрешил Кандыба.
– Ха, у него палец, что шея у быка, – хихикнул Корецкий, сдвигая вместе кружки, чтобы было удобней разливать.
Наверное, сейчас читатель подумает: да как же, чёрт возьми, летать с такими лётчиками, ведь это же самоубийцы! Может он будет и прав, но, скорее всего, нет. В авиации, как правило, к лётным происшествиям приводит не одно, а стечение нескольких обстоятельств. В данном случае экипаж пассажиров не перевозил, а будь они на борту – подобное было бы просто невозможно. Но в описываемый период в Арктике, как шутили, можно не найти воды напиться, а вот спирт – пожалуйста. И при дальних полётах по перевозке грузов подобное было если и не правилом, то и не исключением. Но к происшествиям это никогда не приводило – норму знали.
– Ну, за тех, кто в небе! – провозгласил Корецкий.
– А поскольку третьего тоста не будет, то и за тех, кого нет среди нас, – сказал Белоглазов. – Где-то в этом районе пропал мой однокашник. Вместе с экипажем, конечно. Успели отстучать: горит правый двигатель…
Кандыба глянул в иллюминатор. Внизу льда уже было мало, в основном громадные полыньи. Это говорило о приближении к материку. Представив, как умирали ребята в ледяной воде, он внутренне содрогнулся. Ведь они наверняка посадили горящий самолёт на воду и были живы после посадки. Или до последнего тянули к материку, пока не взорвались в воздухе? Или у них перегорели тросы управления, и машина горящим костром рухнула в океан? Никто и никогда этого не узнает. Много, очень много таких тайн хранит Арктика. Вон сколько лет ищут самолёт Леваневского, всё бесполезно. «Уж лучше в бою погибнуть, чем бесследно сгинуть в океане», – подумал он.
Выпили молча, потянулись к закуске. Потом также молча закурили.
– Хотел пару писем написать родственникам, пока летаем, – вздохнул Корецкий, – на земле-то всё некогда. Но и в воздухе бывает некогда, – улыбнулся он. – Летаем да спим, спим да летаем.
– По два письма сразу не пиши, особенно в спешке, – посоветовал штурман. – Неприятность может выйти.
– Это отчего же? – усомнился радист.
– А оттого. Ты штурмана Володина из третьей эскадрильи знаешь? Так вот он написал два письма сразу, а потом чуть дело до развода не дошло.
– Причём же письма-то? – усомнился и Жуков. – Я тоже обычно пачками отсылаю и ничего, разводиться не собираюсь.
– Володин тоже не собирался.
– Да не тяни ты, рассказывай, – не выдержал Ерёмкин и посмотрел на часы, – Корецкому скоро на связь с базой выходить.
– Были мы с Володиным два года назад в УТО. Не забыли, что это такое? – начал Белоглазов.
– Кто же не знает, что это учебно-тренировочный отряд.
– Правильно. А юмористы иначе расшифровывают. Устал товарищ, отдохни. А в обратном порядке: отдохнул, теперь уё…й. Но это к слову. Так вот, устал Володин отдыхать, пили-то каждый день, и решил делом заняться. Написал два письма, одно домой жене, другое радистке Люсеньке из Амдермы. Он с ней с полгода назад до УТО познакомился, когда на запасной туда уходили.
Письма-то писал ещё трезвым, обоим в любви признавался. А тут пришли ребята, шлёп на стол бутылку, вторую. Короче, отправил он письма, только адреса перепутал. Через две недели домой прилетает, а жена вместо объятий – чемодан к порогу. Володин искренне удивляется, мол, за что? А она ему письмо под нос: твоё? Ну, моё, отвечает. А раз твоё, то и иди жить к своей дорогой Люсеньке.
– Вот это хохма! – ахнул Жуков. – И не выкрутишься, факт налицо.
– Выкрутился. Мало того, оправдался перед обоими. Сказал им одно и то же. Не сразу, но поверили.
– Заливаешь, Вадим. Письма – факты неоспоримые.
– А Володин сказал им, что решил проверить их реакцию. Мол, в УТО скучно, вот и придумали. Если, мол, заревнуют – значит любят. Не знаю, как Люся, а жена крепко взревновала. Неделю он у своего второго пилота жил.
А поверила в розыгрыш только после того, как у командира отряда побывала. Приехала в аэропорт и спрашивает командира, почему это её муж стал часто на запасные аэродромы улетать? Тот сначала не понял, спрашивает, как часто? А она отвечает, что в месяц раза по три-четыре, а иногда и чаще. Тут до командира дошло, в чём дело и говорит он ей, что у них на аэродроме подняли метеорологические минимумы и теперь самолёты часто на запасные уходят. Уехала женщина домой успокоенная.
Кандыба слушал ребят молча и в разговор не ввязывался. Поговорив о женщинах, вернулись к работе. Жуков рассказывал, как они летали на разведку следов атомных подводных лодок. Не наших, конечно.
– Вот это, я вам скажу, работа! Выходим в заданный район Арктики, заказчик даёт вводную: нужно сесть в такой-то точке с такими-то координатами. А там лёд такой тонкий, что толщину его сверху определить невозможно.
– Но ведь садились же?
– А куда деваться, заказчик настаивает. В общем, сядешь – не сядешь, взлетишь – не взлетишь. Снижаемся, садимся, и начинается эквилибристика. Стоять нельзя – провалишься. Поэтому нарезаем на льду круги, один, второй, третий. Круг сделаешь, смотришь, где пробежали – вода выступает. Как представишь, что под тобой несколько километров бездны – сразу пот прошибает. А в это время оператор на ходу выпрыгивает на лёд и начинает его бурить, чтобы пробы воды с глубины взять. А когда ветер сильный, бывает, что вовремя не развернёшься, вот и таскаем за собой этого беднягу. Он же к самолёту специальной верёвкой привязан.
– А если срочно взлетать надо?
– Тогда бедолагу на разбеге в самолёт втаскивают.
– А вдруг верёвка того, оборвётся?
– Значит судьба такая у бедняги. Тогда всё будет зависеть от командира. Захочет он ещё раз рисковать самолётом и экипажем, может и сядет, а нет, то, – Жуков развёл руками. – Но я такого не помню.
– Чтобы садились?
– Чтобы верёвка обрывалась. Бывает другое. На разбеге бедолага этот по льду, как мешок с этим самым, волочится. Хорошо, если лёд гладкий, а бывает, что как наждак. Иных уже в воздухе в самолёт втягивают.
Наливают ему стакан спирта, и потом он часа два в себя приходит. В общем, акробатика, а не полёты. За один такой полёт не больше пяти посадок разрешалось делать. Но и платили за каждую посадку по высшей категории сложности. Сложней не бывает.
– Ну, ещё бы! И на земле с подбором не просто садиться на незнакомой местности, а тут на лёд, да ещё на тяжёлой машине, – уважительно произнёс Ерёмкин. – А мне вот в таких полётах ни разу не приходилось участвовать.
– Уж там бы не поспал, как на наших перелётах, – заржал Белоглазов.
