скачать книгу бесплатно
*** Бугаев Борис Павлович (1923 – 2007г) – с 1970 г по 1987 г министр гражданской авиации СССР, маршал авиации.
**** НЭП – новая экономическая политика.
***** Печально известная ленинско-сталинская статья 58 УК РСФСР о преследовании по политическим мотивам, по которой в СССР были осуждены несколько миллионов человек. Из них расстреляно около 900 тыс. Окончательно статья отменена в 1989г.
––
Экипаж, в чём дело?
История эта произошла больше сорока лет назад, когда из людей ещё не выветрилась романтика неба и дальних полётов и когда лётчики были уважаемыми людьми, которых любили за риск, храбрость, мужество, и граничащую с лихой бесшабашностью отвагу. Теперь уже многое не так.
………………………
В июле полярное лето в полном разгаре. Солнце вычерчивает в небе замысловатую траекторию, не заходя за горизонт. День, день и день целых пять месяцев. От него устаёшь. Хочется темноты, тишины и покоя. Тёмные шторы не помогают. Особенно лётчикам, летающим в любое время. Они давно перепутали так называемые день и ночь. В Арктике тогда летали много, очень много. Не то, что сейчас.
В один из таких дней (или ночей) недавно поступивший на север самолёт Ил-14 полярного варианта под управлением Героя Советского Союза Дмитрия Семёновича Кандыбы тяжело оторвался от заполярного материкового аэродрома и взял курс на север в акваторию Ледовитого океана на полярную станцию СП-17. Предстоял почти восьмичасовой перелёт. Чрево самолёта было загружено до предела. Надрывно ревели на номинальном режиме моторы, поднимая машину на заданную высоту.
Лишь двенадцать часов назад экипаж вернулся с другой СП. Они провели в воздухе за прошедшие сутки шестнадцать часов. И вот теперь снова предстояло провести в воздухе больше полусуток. Но к этому полярные лётчики давно привыкли. Пили и ели практически в небе, на земле едва успевали только отсыпаться и пообщаться с родными и снова в полёт. Пока стоит относительно хорошая летняя погода на полярные станции стремились завести всё необходимое для зимовщиков. О выходных и тем более отпусках никто и не заикался.
По сложности работы полёты на такие станции считались относительно простыми. Хотя взлетали и садились на дрейфующие льдины-аэродромы, но всё-таки стационарные, где имелись подготовленные кадры, минимум необходимого оборудования, приводные станции и радиосвязь, а значит, они знали погоду в районе станции и состояние взлётной полосы, что для лётчика полярной авиации главное, как, впрочем, и для любого другого.
Это не то, что полёты с подбором льдин с воздуха в мало исследованных секторах Арктики, да ещё в плохую погоду. Вот там-то настоящая эквилибристика, не позавидуешь. Несколько таких посадок за полёт и домой возвращались хуже выжатого лимона. Это полёты высшей категории сложности и платили за них отдельно за каждую посадку. Иначе говоря, за риск. Не все экипажи допускались к таким работам.
Уже через 30 минут самолёт, набрав высоту, завис над бесконечной водной поверхностью океана. Кандыба установил двигателям крейсерский режим, включил автопилот, поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Откинулся к блистеру кабины и уставился вниз. Пересекали трассу великого северного морского пути и внизу довольно часто были видны корабли. Севморпуть тоже работал на всю катушку. Спешили завести в северные города и посёлки всё необходимое до наступления льдов.
Скоро корабли скрылись из поля зрения, но командир продолжал смотреть вниз скользящим взглядом, как умеют смотреть только лётчики, в доли секунды замечая всё, что творится внизу. Там, правда, уже ничего не творилось. Только одни волны, волны. Но он всё смотрел вниз, так легче думалось и быстрее и незаметнее проходило время в мучительно долгих и напряжённых полётах.
Уже не первый год летает он в Арктике, а вот над водной поверхностью всё равно чувствует себя неуютно. Как будто снова на войне. Да что там война! В войну над сушей летали. Там могли ранить, подбить самолёт – выбросишься с парашютом или сядешь на вынужденную посадку, но на твёрдую землю. На землю! А тут, если что, не успеешь «мама» сказать, как на корм рыбам отправишься. И, что особенно досадно, здоровый и целёхонький, если даже нормально приводнишься. А много ли выдержишь в ледяной воде?
Поразмышляв, таким образом, и придя к выводу, что вообще-то без разницы, каким тонуть, раненым или здоровым, он заставил себя отвлечься от воспоминаний о войне и оглядел многочисленные приборы. Все стрелки, как им и положено, застыли на своих местах. Шёл третий час полёта.
– Как летим, штурман? – спросил он, хотя и сам видел, что всё идёт в штатном режиме.
– Как всегда носом вперёд, командир, – ответил Белоглазов Вадим, навигатор божьей милостью, за возможность летать с которым не раз грызлись командиры самолётов. Сняв наушники, он указал на бессовестно храпящего в своём кресле бортмеханика Ерёмкина и пропел:
Моторы ровно гудят,
В кабине дяденьки бдят!
– А что же ему не спать, – улыбнулся второй пилот Сергей Жуков, – шасси убрал и вся работа.
Кандыба неуклюже повернулся в кресле и посмотрел на Ерёмкина. Затем чуть привстал, вытянул шею, пытаясь заглянуть за переборку, где сладко посапывал бортрадист Вячеслав Корецкий.
– Этого тоже сморило?
– Аки труп, на раздражители не реагирует. Хорошие нервы.
– Устают бедолаги, – посочувствовал командир. – Однако, буди их, обедать пора.
– Да, пора, – согласился Жуков, взглянув на часы. – Скоро три часа, как над океаном висим.
Радист проснулся от одного прикосновения к плечу и тут же сделал вид, что просто низко наклонил голову над своими таблицами.
А вот механик просыпаться не хотел. Пришлось резко хлопнуть его по плечу. Он издал звук, похожий на звук раскрывающегося парашюта и встрепенулся. Рука его потянулась к рычагу выпуска шасси.
– Куда? – рявкнул Кандыба. – Отставить!
– Сразу видно, что работу знает, – прокомментировал Жуков. – Раз разбудили, значит, пора шасси выпускать – прилетели.
– Помолчал бы, – огрызнулся заспанный Ерёмкин. – Лучше вспомни, как в прошлом году на Диксоне садился. Едва живые остались. Убийца!
Жукову сходу наступили на больную мозоль. Тогда, на Диксоне, сажая самолёт, он допустил перелёт, и самолёт выкатился за пределы полосы. Постыдный случай, но с кем не бывает. Отделались тогда испугом, мелким ремонтом да разбирательством у командира отряда.
– Твоим бы языком торосы облизывать, – пробурчал пристыженный второй пилот.
Ерёмкин выбрался из кабины и занялся своими прямыми обязанностями, которые состояли в приготовлении пищи. Белоглазов возился у астрокомпаса, вводя в него текущие координаты. Пристыженный Жуков разложил на коленях полётные документы и что-то там писал. Корецкий, словно дятел по дереву, быстро-быстро застучал телеграфным ключом, пытаясь с кем-то связаться. Через пару минут доложил, что контрольная связь с СП установлена. Их ждут, и готовы быстро разгрузить. Погода там хорошая.
– Славно, – кивнул командир. – Спроси, что обратно повезём?
– Уже спросил. Обратно, как всегда, пойдём пустырём.
– Значит, быстрее домой прилетим, – порадовался штурман.– У пустого самолёта скорость больше.
– Железная логика, – согласился Жуков и посмотрел на командира.
– А ещё и ветер будет попутный, – добавил Белоглазов.
– Это откуда же тебе известно? – искренне удивился Жуков. – Сейчас он пока строго боковой.
– К вечеру ветер всегда меняется.
– Вечера ещё два месяца ждать, – не унимался Жуков, имея в виду, когда солнце начнёт заходить за горизонт.
– Я имею в виду сутки, а не полярный день, – пояснил штурман. – Брюзгой ты становишься, Серёга. Стареешь. Сколько лет уже в Арктике летаешь?
– Да уж больше, чем ты.
– Ну, сколько, сколько?
– Не одну бочку спирта выпил, – нашёл достойный ответ второй пилот.
– Неужели? – ахнул Белоглазов. – А я-то, дурачок, думал, что стаж годами измеряется.
Кандыба, вслушиваясь в безобидную перепалку подчинённых, заинтересованно глянул на Жукова. Неужели правду сказал? И прикинул. Жуков в полярке больше десяти лет. И если за год выпивать по 50 литров спирта, то за 10 лет выходит несколько столитровых бочек. Серёга на 10 лет моложе его, Кандыбы. Вопрос: сколько же тогда за свою жизнь выпил он, Герой Советского Союза, командир корабля дальней авиации, а ныне командир корабля полярной авиации Кандыба Дмитрий Семёнович?
– По количеству выпитого спирта мне уже давно на пенсию пора, – заявил Жуков.
– Гляди-ка, раскатал губки, – осадил его штурман, не отрываясь от компаса, – десять лет халявный спирт пил, а теперь и пенсию ему подавай. А халяву, между прочим, отрабатывать надо.
– Не только спирт, но и закуска халявная тоже.
Сказав это, Жуков нисколько не покривил душой. На севере, где нет другого транспорта, самолётами перевозили всё, в том числе спирт и продукты. Вот и сейчас у них на борту были четыре бочки спирта и продукты, каких на материке днём с огнём не найти. Авиацию тут уважают, без неё – никуда. И потому благодарные заказчики, не скупясь, отливали экипажу спирт канистрами, ну и без закуски не оставляли. А списать в Арктике всё это проще простого. Нет ни одной полярной станции и зимовки, где бы самым невероятным образом не пропадали бочки со спиртом. То они проваливались в трещины, которые почему-то образовывались и проходили всегда через склад с продуктами, то выброску с самолёта (когда нельзя сесть) произвели неточно (всё находили, кроме спирта), а то и просто списывали на расшалившихся белых медведей. Как сказал один из руководителей одной из станций, если бы спирт действительно оказывался в воде, то в океане была бы уже не вода, а водка.
А потому у каждого уважающего себя авиатора дома всегда была канистра со спиртом, пополняемая по мере убывания. Также было и с продуктами. Вот и сегодня, когда сядут на СП, бортмеханик Ерёмкин заботливо отсосёт через шланг из бочки в заранее приготовленную канистру.
Наконец спорщики закончили выяснять, у кого больше стаж, и разговор иссяк. Кандыба взглянул на часы. Судя по времени, прошли половину маршрута.
– Вадим, прикинь время прибытия, – распорядился он. – А ты, Слава, запроси, включён ли привод?
– Уже запрашивал, включат через сорок минут, когда войдём в зону захвата.
– На точку выйдем через два часа тридцать минут, – сказал штурман, – ошибка – плюс-минус две минуты.
Командир удовлетворённо кивнул, привычно окинул взглядом приборы и, откинувшись на спинку сиденья, снова уставился скользящим взглядом в бесконечную белизну за бортом. В полярку он пришёл из ВВС несколько лет назад и ещё не устал восторгаться этим белым чарующим безмолвием.
Все члены экипажа имели стаж полётов в Арктике больше его и, видимо, потому давно перестали смотреть за борт, будучи абсолютно уверены, что ничего интересного там нет, и не может быть. Ну а восторгаться северной природой (тоже нашли природу!) их давно отучила суровая полярная действительность.
Собственно и Кандыбу, который всю войну пролетал в дальней авиации, мало, чем можно было удивить. Ему не раз приходилось летать в глубокий тыл врага, не раз гореть в подбитом самолёте и прыгать с парашютом, когда полёт становился невозможен. Но ему везло, он всегда дотягивал до линии фронта. Те, кого сбивали над целью, домой уже не возвращались. Многое уже стирается в памяти, но первый свой боевой полёт на Берлин он не забудет никогда.
Было это в 1941 году. В тихий августовский вечер на заходе солнца самолёты их полка, которые ещё оставались боеспособными, один за другим взлетели и взяли курс на запад. Предстояло нанести бомбовый удар по столице третьего рейха. Их не сопровождали истребители прикрытия, которых просто не было, сгорели в первые часы войны на земле. Поэтому, чтобы избежать встреч с вражескими истребителями, намеренно шли в облаках.
Предстояло преодолеть две тысячи километров. И всё в облаках, ночью, вне видимости земли без каких-либо трассовых приводов. Задача в то время не простая. В тот памятный полёт его экипаж ушёл на старом тихоходном самолёте, другие летели на более скоростных машинах.
Конечно, эти полёты вряд ли могли причинить немцам военный урон. Скорее имели психологическое значение. В то время, когда фашистские полчища стояли под Смоленском, надо было показать, что авиация русских жива.
И показали. Их налёта никто не ожидал. Ни один истребитель не поднялся им на перехват. В Берлине не соблюдали даже светомаскировку. Даже расчёты ПВО и те не сразу открыли огонь. Их тихоходная машина вышла на цель последней, когда все уже отбомбились. Очухавшись от первого потрясения, ПВО открыла шквальный огонь. Но все снаряды почему-то разрывались впереди самолёта. Это их и спасло. Потом поняли: немецкие зенитчики брали большое упреждение на скорость. Им и в голову не пришло, что такой старый и тихоходный драндулет мог долететь до Берлина и буквально зависнуть над городом. Они видели, как квартал за кварталом гасли огни. Беспечные берлинцы вспомнили о светомаскировке.
Благодаря малой скорости они и остались невредимы. Сбросив бомбы, без особых приключений вернулись обратно. Приземлившись, узнали, что вернулись не все. Переполох они наделали в Европе большой, и Сталин распорядился присвоить всем участникам этой операции звания героев. Так им стал в свои двадцать семь лет и Кандыба. За войну было много полётов и более сложных, но за них так уже не награждали.
– Командир! – услышал он словно откуда-то издалека. – Семёныч! Кушать подано. О чём задумался?
– Так, былое вспомнилось, – выпрямился он в кресле, принимая поднос с пищей.
– Знаем мы твоё былое. Всё военные годы в памяти перетряхиваешь, как старое барахло в сундуке. Забыть её пора, войну-то. Я вот давно уже забыл, – растягивая гласные, словно ребёнку выговаривал бортмеханик.
– Врёшь ты, Ерёмкин, – усомнился Кандыба, – такое не забывается.
Все дружно принялись за трапезу.
– Эх, под такой бы закусь! – вздохнул Серёга Жуков, запихивая в рот кусок говядины.
– В салоне четыре бочки стоят, – услужливо напомнил Ерёмкин, – можешь даже выкупаться.
– Но, но! – постучал по подлокотнику командир. – Садиться скоро.
– А как насчёт обратного пути? – не выдержал радист. – Чтобы дорога короче казалась.
– Видно будет, – неуверенно проговорил Кандыба.
– А тебе, Слава, нельзя, точки с тире путать будешь, – прошамкал механик, давясь говядиной.
– Да? – взвился тот. – А им можно? – ткнул вилкой в сторону пилотов.
– Нам-то как раз можно, – пояснил Жуков, – у нас вот он, автопилот, всегда трезвый.
Корецкий едва не подавился.
– Сажать самолёт тоже автопилот будет?
– Зачем же, сами посадим. За семь часов всё выветрится. Кстати, Женечка, не забудь по прилёту наполнить канистру. Головой отвечаешь.
– Вихри враждебные веют над нами! – воскликнул Ерёмкин. – Как чуть что – голову мою вспоминают. Всем нужна моя голова.
– Нам не голова твоя нужна, а полная канистра.
– Ну, хватит трепаться, – подал голос Кандыба, отряхивая крошки с колен. – Час лёту осталось. Все по местам!
Через час вышли на СП. Прошли над точкой, определяя посадочный курс. На ледовых аэродромах постоянного курса посадки не бывает, он меняется в зависимости от подвижки льдов. Но при хорошей погоде визуальная посадка трудностей не представляет.
Колёса мягко коснулись укатанного снега полосы. Самолёты на СП выходят встречать все без исключения, останавливаются все работы, бросаются все дела. Собаки с лаем выбегают первыми. Разгрузка проходит быстро, даже моторы не успевают остыть.
Пока шла разгрузка, Ерёмкин успел осмотреть и заправить самолёт и наполнить канистру спиртом из тут же открытой бочки. Обратно полярники отправляли груза мало, в основном почту. Груз вывозили только тогда, когда эвакуировали экспедицию из-за невозможности эксплуатации льдины, когда она от колоссальных напряжений начинала давать трещины или таяла, если её выносило в тёплые течения. Вот тогда самолёты уходили отсюда, едва отрываясь от полосы, по которой, порой, проходила уже не одна трещина. Всё, что не успевали вывезти, оставалось в качестве подарков белым медведям.
На этот раз была только почта.
– Что-то, ребята, посылок домой не посылаете, – балагурил Ерёмкин. – На дворе лето, бананы, наверное, уже созрели.
– Ещё рановато, – отвечали ему, – а вот арбузы бы можно, тут наш кок целую плантацию развёл. Да вот беда, медведи всё слопали.
– Вот же гады! – посочувствовал механик. – Мы им в следующий раз ульев с пчёлами привезём. Пчеловоды-то у вас есть?
Позубоскалив, таким образом, начали собираться в обратный путь.
– Когда снова к нам прилетите? – спросил начальник СП.
– Как пошлют, – ответил Кандыба. – Мы всегда готовы. Вон, – ткнул пальцем в небо, – светило-то не заходит, летай, да летай.
Кто бы мог подумать, что через восемь часов они снова прилетят сюда и без всяких санкций начальства.
Пустой самолёт легко оторвался от взлётной полосы. Где-то далеко на материке был уже поздний вечер, но здесь, в Арктике, солнце всё также освещало косыми лучами бескрайнюю ледяную пустыню. Оно не всходило и не заходило, оно просто каталось по небосводу, и было единственным ориентиром для навигационных расчётов. Что и сделал штурман, введя в астрономический компас координаты исходной точки. Обратный курс на базу известен, ничего сложного, на СП летали много раз и в гораздо худшую погоду.
Высоту набрали быстро. Пилотировал Серёга Жуков. Кандыба, прищурив глаза, в ленивой позе сидел в своём кресле, не вмешиваясь в управление. Легли на заданный курс.
– Как идём? – задал дежурную фразу командир. Она означала, что штурман должен сообщить путевую скорость.
– Как всегда, носом вперёд, – дежурно отозвался штурман, – ветер попутно-боковой, в правый борт. Угол сноса – минус восемь градусов. На базу придём минут на 15 раньше штилевого времени.
– Ну и славненько! – потёр ладони Кандыба. – Ерёмкин, прогрей лучше салон и готовь ужин. Или обед, чего там у нас по времени. Сервируй на откидных столиках, весь салон пустой, чего в кабине ютиться.
