Жизнь – сказка

скачать книгу бесплатно


Пророчица вся в черном (сон ли явь?)
гадает на истории страницах.
Мелькают рожи, хари, даже лица —
Но только ты любимую оставь,
ведь ей не пролететь на колеснице.
Вот буйство красок – расцвела сирень,
приходит отрок босый ниоткуда
и колокола суздальского чудо
зовет на плаху или в новый день.
Я выйду из острога своего,
как эмигрант войду в твою обитель.
Останься здесь, моей судьбы спаситель,
гадалка знает, больше не соврет.
Уж не за мной ли мчится истребитель
с крестом пурпурным и в оскале рот.
Кричит неуспокоенный народ —
Ату его, проклятого Бориса!
А кажется – за шиворот мне крыса,
спасаясь, забежала на часок.
Нельзя срывать истории листок,
который и не познан, и не прожит.
Давай покурим? Ты присядь, браток.
Обращение к истории
Уж год прошел и снова эта пятница
И роковая в жизни полоса,
Я отдал все за шелковое платьице
И за немного серые глаза.
Она такая крашено-кудрявая
И по-собачьи преданно глядит.
Вот так и улыбаюсь, мелко плавая,
А душу что-то ранит и саднит.
А в скопище поэтов и мечтателей,
Где каждый сам себе Аристофан?
Пробуется из среды гробокопателей
Какой-то необмытый арестант.
Читать начну и слезы низко капают,
Читатели уже приходят в раж.
А критики статейки звонко стряпают,
Что я певец помоек и параш.
В тридцатые я не писал про Сталина,
Стахановцев не взвел на пьедестал,
А я пришел на кладбище печальное,
Знакомые все лица увидал.
Лежали все, герой ты или праведник,
Отказник или просто дуболом,
Уходят в вечность то партийный ставленник,
То кляузник с клеенчатым столом.
А что осталось? В лжи купались книги,
Коней купали, брали в лагеря,
Плелись такие жуткие интриги,
Аэропланы перли за моря.
Росли и мы в детсадиковском хоре,
Как в лагере перемещенных лиц.
Наевшиеся той военной боли,
Хотели жить. А значит падать ниц
При фараоне или дураке
Но только со страною наравне,
В доне напротив плелись интриги-
Диссиденты зашевелились.
Только что минул партийный съезд-
Салют товариш\щу Сталину и КПСС.
Опять СС?
Опахнуло кровью.
Тысячи трупов на Колыме.
Поэт – галстук с бабочкой?
Все с любовью.
А кто-то баланду хлебает в тюрьме.
А может все сон дурной и нудный?
Давится щами последний Иуда.
Снова поем мы песни хором
Про добровольцев на целине.
Угрозы, допросы, шантаж,
Наговоры.
В харю двинули? Только не мне
Не лей помои в сталинский ряд.
Тан где герои гражданской сидят.
Все как один они сыты к злы.
Сам Ворошилов сидит впереди.
Сын мой,
Теперь ты не бойся его.
В бронзе он выкован и ничего.
Много осталось слов про запас,
Старой гвардии кончился срок.
Девочка. я приглашаю на вальс,
В сущности очень я одинок,
Будто военный в шинели битой.
Переступаю знакомый порог
Там, где звонок
От тоски разбитый
Руки сомкну —
никуда не выбежишь?
Не выходи за черту —
Там гибель.
Пусть он останется,
Сад Нескушный.
Пусть его позабавит ливень
Тридцать проклятый,
Семьдесят душный.
Стекла в истории моей выбей.

«Студент жевал калач московский…»

Студент жевал калач московский,
а где-то сани запрягали,
шинельный шелест тускло-жесткий
смешался скорбью над главами.
Стояла женщина понуро
усталый взгляд уже не пряча
и было, стыло, скучно хмуро,
но ни знамения, ни плача
не чуял век. И исподлобья
читая свежую газету
бранился барин, что не стало
еше какого-то поэта-
Как все нежданно это было-
Глаза его покрыла мгла-
Россия Пушкина любила,
но все-таки не оберегла.
Студент жевал калач московский
и изо рта летели крошки,
он торопился сесть на дрожки
туда, туда где он желал
увидеть завитые баки.
А где-то лаяли собаки.
Москва скорбила, но жила.
Наташа глаз не отводила
и у нее в глазах застыли
и площадь, и колокола,
и монумент нерукотворный,
и жезл великого Петра.
Студент спешил засесть на дрожки
и всем пиитам на дорожку
готов был чарку поднести,
чтоб помянуть, произнести
последнюю и роковую
святую клятву «алилуйя»
кричал в неистовстве монах.
И траур расплескался в снах
его друзей, его любимых,
его врагов, ему постылых
и вседержителя взял страх.
Пригрезилось – босой ребенок
штыком солдатским был заколот,
а дальше, дальше тишина.
Студент жевал калач московский
и ждал, что вот придет весна.

«Январь. Новый Год…»

Январь. Новый Год
Елка. Старый Дед Мороз
в сталинской фуражке.
Интендант тебя привез будто бы из сказки.
Не творите чудеса, оборотни злые
ведь у девочки глаза слезно-голубые.
Приходите в эту ночь взрослые и дети,
эта маршальская дочь сирота на свете.
Нет героев для нее, сказок нет я были.
Белоснежное белье постелить забыли.
В полночь кончится вражда, прозвенят бокалы,
а на елочке звезда загорится ало.
Зашумит высокий стол, дрогнет занавеска.