скачать книгу бесплатно
Не случайна минута,
Когда будешь доброй и слабой,
К своему королю
ты отыщешь тропинку у гроба.
И предстанешь такой же
как все,
Захлебнувшейся в сумраке бабой.
И в последнем прошении
В профиль вы стиснуты оба
Вереницею судеб колонны,
Колонны,
Колонны,
Эшафотова смерть.
Видно все-таки ты виновата.
Я приду пьяным бардом
По счету уже миллионный.
И что скажет мне червь,
Перебитый садовой лопатой.
Ну, а он рассказал бы
Оборванный, нищий.
он знает:
Не минует и нас
Пресловутая эта забота.
Горсть земли напоследок
Вам в душу летит, согревает.
Ну, а дальше – покой,
Он для мертвых вое та же работа.
Шанель номер пять
Не надо спешить, обличать иди лгать,
не надо бояться иудиных вздохов,
и чью-то безмолвно кричащую мать
не надо на голом перроне пугать,
не надо стрелять по крутым скоморохам.
Ведь каждому здесь не избегнуть суда,
какая поможет тогда заграница?
Девица-раешница скажет мне
да»,
В мозгу три извилины сходят с ума,
а в мыслях и в сердце живут небылицы.
И злая истома и мрачность питья,
бедовая шлюха устанет ругаться.
Шанель номер пять – мое звонкое я,
моя чернобурой лисою судьба
кого-то любить и
кого-то бояться.
И биться с судьбою один на один,
стремиться к тому, чтоб не сбылось,
не спелось,
и плакать хотелось средь темных гардин,
и слушать забытый совсем клавесин,
вдыхать гомон птиц и осеннюю
прелость.
Шанель номер пять я тебе подарил,
ресницами жгучая вышла босая,
а что я еще там тебе сотворил
из крови и пепла, из ада и рая.
Моя дорогая тебя я любил,
кристаллинкой чистой тебя
обронил,
по шарику бусы в траве собирая.
Жизнь
Хромою уточкой оттаивает жизнь.
молюсь поспешно, фюрер бесноватый,
а кажется, что стукнула лопата
по прошлым плачам, через вопли тризн.
Не отводи недетское лицо,
в губах застыла тонкая улыбка.
Все рушится, все тленно так и зыбко.
Вертись, катись земное колесо.
А может быть приду сюда чужим
и женщина не напоит с порога?
Ребенок не покажется своим
и тяжким сном окажется дорога.
А тот, кому не подал я на чай,
мне в спину смерть напустит невзначай.
Приди ко мне, святая недотрога,
с тобой хочу я путь свой скоротать.
А разве ты не будущая мать
с застывшим пеплом на тугих ресницах?
Мне показалось, у прохожих в лицах
какая-то ступила благодать.
Пойду в хибару черную мою,
где можно потихоньку помолиться.
Но чу… Ты на пороге в рукавицах
Изодранных мне говоришь «Люблю!»
И я прервусь и молча подойду,
тебя по волосам льняным поглажу,
с собой уже, наверное, не слажу,
не отторгну, а просто припаду
к вискам ручным, к глазам ее бедовым
себя храня за свой анахронизм,
за все за то, что стало ясным, новым.
Хромою уточкой оттаивает жизнь.
Позови
Пепел гостя моего
застучал пребольно в сердце,
Потайную эту дверцу
я нашел давным-давно.
Но не стоит рисковать,
жизнь не терпит опечаток.
Дом. Солдатская кровать,
За столом седая мать.
Танков скрежет по брусчатке.
Остальное – пыль и грязь.
Снежный ком куда-то мимо.
Церковь. Тоненькая связь.
Птиц весенних непролазь.
Запах Родины любимой.
И в в кладбищенской тиши,
раздаются перезвоны,
облаков твои узоры.
Похоронку напиши,
что погибла в одночасье
Ты – одно мое несчастье,
запах тлена и любви
Как в космической пыли,
трубный гул вселенной страсти-
Если хочешь, позови.
«Не гадай, кукушка…»
Не гадай, кукушка,
годы ветеранам.
Честный вор, веселый,
не шмонай карманы.
Нищими мы были —
нищими остались,
Раньше горевали,
а потом смеялись.
Дай собраться с духом,
наш отец небесный.
Раньше были вдовы.
А теперь – невесты.
И площадь бурлила
Свобода бессильна,
когда умирает закат
в глазах у любимых.
Какие нужны нам квартиры?
Остаться с тобою один на один, наугад,
не в шумном пиру, а средь тихого, ясного мира.
Закройте, пожалуйста, двери! Закрыли…
Заплакали девки в парадном надсадно,
Как будто кого-то в толпище убили
на площади, устланной лепестками,
у барда
какую-то песнь оскопили.
И СПИДом объятый, стоит Прокуратор,
а тот Прокуратор историей болен,
он смотрит в толпу,
что вся из героев.
Вот Юрий Гагарин по-прежнему строен.
По-прежнему строем шагает команда по морю.
.. О, это людское завидное море…
Кто сон твой спасет и его разгадает
под музыку вальса,
а вальс тот стихает, а вальс напоен
глухарей голосами.
И площадь бурлила…
А милую сжало веслом пропаганды.
Над Спасскою площадью били куранты.
Зловещие губы —
кого ты любила?
В коротеньком платьице цвета Монмартра.
Седые невесты цветами пугают.
Где князь ваш обманный?!
Стоит под часами?!
А руки?
Они вас уже не ласкают!
В оскале кричит гимназист из Самары:
А ну, не замайте!!
Вокзалы, вокзалы…
От той тишины, от вокзальной я болен.
Мне хватит историй.
История давняя – мальчик без троек,
в провинции тихой неловок, небоек,
Влюбленный в учительницу из ВУЗа,
в общаге живущей,
На ладан дышащей без юного друга,
спасателя с кругом.
А в кепке верзила,
В объятьях мечтавший
метанья ее по-хозяйски облапить.
Но мимо и мимо.
Хотелось потрафить,
несчастному гению свечкой накапать,
прочесть поминальную,
господа всуе не вспомнить,
а просто молиться о чуде, о девке,
о школьном шальном будуаре, о маме,
о сном утомленной грудастенькой даме,
о тоненькой веточке, сломленной в баре.
«Пророчица вся в черном (сон ли явь?)…»
